Till I Collapse

Открыв глаза, Чонгук сразу понял, что уснул в тренерской. Снова не доехал до квартиры и решил остаться в зале. Вернее, снова не захотел. После разговора с Тё Валери, его планы слегка изменились. Не захотелось ехать в Зарю, чтобы потерять там ещё один вечер, скрашенный пьянкой и доступными девками. Захотелось провести его в уюте, с ощущением элементарной человеческой теплоты. Сначала он подумывал позвонить Наён и заехать к ней с большой коробкой бисквитов, но после решил, что и это не принесет ему желаемого. Была ещё пара вариантов, и те пришлось отмести. Друзей Чонгук не заводил лет с десяти, хотя временами сильно из-за этого грустил. У него имелось подобие таковых: старик, Тэиль, Шин и его сестричка Мирэ. Они не друзья, потому что вряд ли будут рядом всегда. Валери была необычной. Она цепляла странными поступками, каждый раз показывая себя с новой стороны. Пока Чонгук не мог удовлетворить собственное любопытство, потому у него возникало желание повидаться и поболтать с ней еще раз. Он собирался наверстать упущенное и взяться за ребус всерьез. Тренерская — совсем маленькое помещение с одним большим окном, серым столиком, за которым ему порой приходится разгребать бухгалтерию и готовиться к парам, и диваном, на котором он часто дремлет, когда от собственной квартиры тянет блевать. Белые стены, на которых развешаны желтые, уже старые фотографии в пластиковых рамках, выглядели совсем просто. На одном из снимков застывший шестнадцатилетний Чонгук внимательно слушает тренера. Выглядывающее тусклое солнце на бледном небе сулило неплохой день. Самый подходящий для поездки домой. Домом Чонгук называл не свою запыленную квартирку, находящуюся недалеко от центра, а место, в котором он вырос, в котором его ждала единственная женщина, любившая его по-настоящему. Он собирался к матери в свой детский уголок. Сейчас было десять утра, из чего Чон сделал вывод, что она должна уже отдыхать дома после ночной смены. Жизнь Чонгука никогда не была хреновой, но и сладкой её назвать было тяжело. Идеалы не достигаются, всегда есть к чему стремиться, и, наверное, наполовину это из-за жадной человеческой натуры. Сколько бы не дала нам золотая рыбка, всего было бы мало и хотелось бы большего. Особенно учитывая, что карман Чон Чонгука был почти джином из лампы. В шестнадцать лет, будучи совсем беспомощным, бесполезным, наивным, он впервые пришел в этот зал в надежде стать сильнее. В надежде, что его здесь научат справляться с жизненными проблемами, скажут, как противостоять обидчикам и как твердо сносить удары судьбы, а не бросать всё на полпути. И он стал бойцом, которым все восхищались и продолжают восхищаться. Он стал тем, для кого страхи — пустое сотрясение воздуха. Чонгук стал зарабатывать невообразимые для своего возраста деньги, Чонгук стал крутиться среди верхушек Сеула, Чонгук стал эпицентром всеобщего обожания и восхищения. Парень поднялся с кожаного дивана, размещенного в углу комнаты, и, схватив со стола связку ключей и телефон, вышел из тренерской. Чонгук подумал, что неплохо было бы купить по дороге освежающего лимонада со льдом. Его семья не была проблемной в глубоком и светлом детстве. Мать и отец. Жизнь душа в душу. Но в тот день Чонгук понял насколько сильно ошибался. Всё, что он видел, было постановкой, театральным представлением для маленького Гукки, психику которого еще было рано травмировать. Шестнадцать лет. Скандал. Уход отца. Развалившаяся семья. Результат — сын ввязывается в незаконные бои. В тот день Чонгук понял, насколько бессилен перед обстоятельствами, насколько по-детски он смотрел на мир. Чон не ненавидит отца. Просто ему всё равно. Парень не знает где он, жив или мертв. Чонгук старается не задумываться о том, что тот человек вернулся лишь раз, старается не зацикливаться, что лишь для того, чтобы сказать, что подает на развод. Чем больше думаешь над чем-то, тем сильнее крошится устойчивое безразличие на мелкие кусочки, как булочка, в руках нервничающего человека. После собрать эти крошки в булочку уже становится невозможным. Наверное, виноват не только отец. По крайней мере, Чонгук часто слышал это от матери. Но что мешало ему хоть раз, узнать как дела у Чона? Чон живет стабильно хорошо. Он богатый (а это определенно преимущество), у него есть дорогой человек — мать, и Чонгук занимается любимым делом, учиться там, где хочет, да и в целом у него всё прекрасно. Только в глубине души все равно что-то скребется, нашептывая: «Ты несчастен, парень, сделай хоть что-нибудь». В зале Чонгук увидел привычную картину, как люди снуют туда-сюда в попытках привести фигуры и нервы в порядок. Он подошел к старику, предупредил, что укатит ненадолго по делам и скрылся за входной дверью. Его встретила оживленная улица и запах булочек с корицей и терпкого кофе. Напротив спортзала, сколько себя Чонгук помнил, всегда стояла кофейня, которая никогда не была многолюдной. У обочины припаркован черный, без единой царапинки Ягуар, в котором уже через минуту мчался по улицам Сеула Чонгук. В салоне автомобиля, не пахнущем, по мнению Чона, ничем, хотя на самом деле каждый миллиметр пропах его одеколоном, играла навязчивая мелодия джаза. Суматошно сменялся пейзаж за тонированными окнами, на бешеной скорости парень пролетал поворот за поворотом, оставлял на переулках задушенного людьми Сеула только пыль. Автомобиль остановился возле супермаркета. Чонгук зашагал возле прилавков, не раздумывая, набрал в тележку разных продуктов, среди которых клубничный торт, бутылочка вкусного вина и две плитки горького шоколада, излюбленного лакомства матери. Еще одна остановка, где Чонгук приобрел огромную корзину с колокольчиками и на всех парах помчался домой. Его охватили нетерпение и давно позабытый детский трепет. Современный домик, не слишком большой, но и не маленький, находился посередине улицы. Чонгук ни раз предлагал маме купить любую квартиру, дом побольше, в конце концов, новый, но каждый раз слышал отказ. Чон догадывался, что это место ностальгией привязал женщину к себе. Да, в этом доме произошло немало печального и болезненного для его жителей, но и хорошего было предостаточно. Им было, что хранить и лелеять. Чонгук не чувствовал ничего особенного к родному гнездышку, из которого однажды вылетел. Лишь изредка вспоминал счастливое детство, улицы, освещенные белыми мигающими фонарями, и как он спешил домой после учебы, как приходил, наслаждался блинчиками мамы и сидел, играя под шумок в карты на конфеты с отцом в его светлом кабинете. Чонгук запомнил его хорошим человеком, что удивительно. Ведь он таким не был. Чонгук старался показать безразличие к своему прошлому, но выходило плохо. Словно зашивал несуществующими нитками дырку в былой идеальной рубашке. Но пока он видел ласковую улыбку на лице уже не молодой женщины, его проблемы уходили на второй план. Черные, доходящие до плеч, с уже заметной проседью волосы, пару прядей которых заправлены за уши. В белом сарафане, который воздушными волнами стремился к полу и чуть открывал вид на белые домашние тапочки, смуглая, с большими темными глазами, которые и сейчас, как в молодости, очаровывали своей красотой. Возле уголков её глаз морщинки, губы разошлись в полной доброты улыбке. Она стояла, облокотившись об бок деревянной двери, и, радостно вздохнув, прошептала: — Чонгук… — Привет, мам, — поцеловал женщину в щечку Чонгук и вручил в руки корзинку, которая интересовала её меньше всего. — Как знала, что ты приедешь, спасибо, — она приняла корзинку, не отрывая от сына взгляда, который так и кричал о благодарности. Но не за цветы, а за его присутствие. Чуть-чуть отодвинувшись, миссис Чон пропустила его в дом. — Блинчиков напекла. Чонгук протиснулся в дверной проем и сделал глубокий вдох, как в детстве. Только раньше он кроме запаха блинчиков не почувствовал бы ничего. А сейчас он чувствовал запах чистоты, выступавший в виде стирального порошка, запах маминых духов и ещё запах специй. Мама Чонгука с головой ударилась в работу, дни и ночи она проводила в приюте для сирот, где работала воспитателем и по совместительству учителем английского языка. То, что Чон начал ощущать запах своего дома, означало лишь, что он отделился от него. Парень не мог приезжать к матери слишком часто, потому что его лицо почти всегда было не пригодно для рассмотрения или же он был слишком занят. В какой-то степени Чон был жутко труслив, ведь каждый раз как его видела мать, она становилась в сотни раз счастливее, а, когда он уезжал, в миллионы раза несчастнее. Чонгук грустно улыбнулся и в задумчивости направился на кухню, где оставил большой шуршащий пакет с продуктами на стуле и с аппетитом потянулся к стопке блинов, которые призывно дымились. — Руки, Чон Чонгук, — парень ощутимо получил по ладони от быстро нагнавшей его матери, — сначала мыть руки. Хоть что-то оставалось в родном доме неизменным. Помыв руки и быстро вернувшись на кухню, Чонгук присел за стол. Светлая кухня была совсем крохотной по сравнению с той, что в его квартирке. Но здесь было лучше, теплее, несмотря на неброскость и скромность. — Ну, рассказывай, — не отходя от плиты, попросила женщина, делая сыну чай, — как дела в универе? На работе? По маленькой байке — Чонгук работал в никому неизвестной компании кем-то таким же неизвестным. Но мать чувствовала, что сын чего-то не договаривает. Один взгляд на его машину говорил о многом, несмотря на то, что Чонгук честно сказал, что взял её в кредит. — Да, рассказывать особого нечего, — запихивая блины в рот, пробубнил парень. – Учусь, так же как и обычно, преподаватели не жалуются, с работы пока не выгоняют. — Странная у тебя какая-та работа, — не в первый раз пожаловалась Сониль. — Да, почему сразу странная? — вздохнул Чон, сделав глоточек чая из большой синей кружки. — Как у всех. — Ну да, как у всех, только я что-то не видела, чтобы соседский мальчишка, твой, между прочим, одногодка, катался на таких дорогих автомобилях! — указывая в окно на дом упомянутой семьи, сокрушенно воскликнула женщина, не оставляя сына без положенной дозы нравоучений. — Нашла с кем сравнить, он с детства был неудачником, — фыркнул Чонгук, возводя на секунды очи к потолку. — Чонгук! — осадила его мать, недовольно посмотрев на него, как в детстве. — Мам. У меня самая обычная работа. Я же тебе рассказывал. Сониль помолчала немного, не отходя от плиты и разрезая торт. — Ох, сердцем чувствую, Чонгук, — грустно прошептала миссис Чон, нахмурившись и замерев, — не надо тебе там работать… Переведись, а, куда-нибудь? — Ну, ты, чего? — Чонгук поднялся, чтобы помочь матери разложить продукты и чтобы, взглянув ей в глаза, очередной раз обнадежить. — Куда я переведусь? Где мне будут платить столько же, сколько здесь? — Да бог с ними. С этими деньгами. Чувствую я, милый мой, чувствую, — горестно произнесла миссис Чон, понимая, что не сможет переубедить сына. — Ну всё, ну всё, — Чонгук приобнял её за плечи и будучи на голову выше матери, оставил на макушке смазанный сыновний поцелуй. — Всё со мной хорошо. Я вот чувствую, что тебе надо отдохнуть, я давно тебе говорил, увольняйся и отдыхай вдоволь. — Куда уйду-то я? А как же мои детки? — пробухтела Сониль и, в один миг встрепенувшись, указал большой столовой ложкой на потолок, с деланным видом проговорив: — Жениться тебе надо! — Сразу, как только найду девушку похожую на тебя, — издал пару смешков Чонгук и с радостью услышал смех матери. — Ну, правда, небось, девчонку уже завел, а всё со мной не познакомишь. — Да где время на них найти? — искренне удивился Чонгук, присаживаясь обратно за стол, все ещё внутренне смеясь. — Учеба, карьера, а потом поглядим. — Эх, смотри у меня, — пропыхтела женщина, возвращаясь к плите и мыслями, и делом.

***

В приподнятом настроении уехав от матери, которая совсем не хотела его отпускать и до последнего просила почаще навещать, Чонгук довольный и отдохнувший заехал ненадолго в университет, посидел на парах, как самый прилежный ученик, и после отправился в зал, где, поднявшись на второй этаж, взялся немного почитать. Если первое полчаса он мог отлично воспринимать текст, то после случайного слова «интерес» Чонгук предался размышлениям. О собственном будущем. Там в далеком завтра он уже не был непобедимым бойцом, потому что прекрасно знал, что всю жизнь не сможет держаться на первом месте и рано или поздно ему придется бросить всё это и стать таким же человеком, как старик. Одиноким, но с любимым делом. А хотел ли Чонгук быть одиноким? Сейчас он не ощущал себя таким. У него есть любящая мама, поддерживающий во всем старик, ученик, с которым ему хотелось бы быть на короткой ноге, есть те, с кем он отлично общается — Тэиль, Наён (хотя их общение весьма специфично), Юто, Шин и Мирэ. И если будущее останется таким же, то оно вполне его устроит. С некоторыми маленькими поправками, конечно. Хотя в этом плане и старик не был одиноким. Ведь Чонгук никогда не оставлял его и в душе воспринимал его родным человеком. Но у него имелось иное одиночество — душевное, заполнить которое Чон не мог, как не старался, как не желал. В шестом часу ему всё же пришлось оторваться от книжки, потому что начиналась тренировка Минхека. Тё пришел на тренировку весьма недовольный и омраченный. Что именно беспокоило его, Чонгук знать наверняка не мог, но старался припомнить, что волновало его в свои шестнадцать. И с оттенком светлой грусти пришел к выводу, что он был взволнован в юности только боями. Успех, сила, контроль. Минхек же был не таким. Он был подобен луку или капусте. У него не простой характер, а многослойный, слои которого радуют или же удивляют. Сторон, которые совсем бы Чонгуку не понравились, еще не встречалось, хотя работать было над чем. Но что заинтриговывало Чонгука больше всего именно сегодня — его сестра, которая бросила нелепый и детский бойкот и вновь оккупировала скамейку возле двери. Старика это затронуло также очевидно. Он не спускал хмурого взгляда с розоволосой девчонки. Чонгук вежливо ответил на приветствие ученика и Валери, приступил к тренировке вместе с Минхеком, интересуясь его проведенным днем, но в ответ получил все те же сухие, пронизанные январским морозом слова. Старик подтянулся позже к рассмотрению их тренировки. Он дал некоторые наставления и такие советы, созревшие в его голове благодаря тренерскому опыту, которым Чон еще не обладал. — Не выворачивай так сильно кулак, если не хочешь лежать в нокауте на первых секундах, — спокойно поправил он и опустил выставленный блок мальчишки, затем обратился к Чону, — Чонгук, покажи стойку. Чон послушно встал, и старик детально указал Минхеку на преимущества выставленных ручищ. — Понял, — исправился Тё и сделал всё почти правильно. И Чонгук на радостях захотел уже похвалить его. — Никуда не годится, старайся хоть немного, — серьезно бросил старик и прислонился к одному из тренажеров. Да, Чон припомнил, что похвалу получал лишь по праздникам. По церковным. Возможно именно в этом секрет его успеха, а не в призрачном слове «талант». — Слушай, Минхек, как дела у сестры? — ни с того ни с сего заинтересовался старик. Чонгук сделал вид, что всецело занят надеванием лап, а сам уже приготовился погреть уши. Тренер не выдавал собственных секретов иначе. Мальчишка от неожиданности замер в положение бэкфиста* и перевел на старика загнанный взгляд. Вновь принявшись за повтор упражнения, он бегло проговорил: — Как всегда — нормально. — А врать так и не научился, — заметил старик, поджимая губы. — Слушайте, — не выдержал Минхек пронзительности старшего тренера, опустил руки и удрученно проговорил, — почему бы вам самому не поинтересоваться, а? — Ты же прекрасно знаешь, что она даже разговаривать со мной не станет, — фыркнул в ответ мужчина. — Ну, значит не судьба, — коротко изрек Минхек, наигранно строя сожаления и возвращаясь к тому, чем занимался. — Может, — старик мнется (что Чон видит впервые), — я могу чем-нибудь… — Можете, — кивает Минхек, перебивая. На дне его зрачков плещется раздражение. – Оставьте её в покое. И к слову вы мне мешаете стать чемпионом подпольных боев. Мужчина замолк, спокойно восприняв мальчишеские выпады. Они столкнулись взглядами, которые подобны двум острым клинкам, схлестнувшимся в роковой битве, старик тактично отступил и, набравшись смелости, отправился в ту сторону, где сидела Валери. Девушка стойко не обращала внимания на подошедшего мужчину. — Поговорим? — Нам не о чем, — не отрываясь от своих тетрадей, ответила Тё, продолжив записывать, зачеркивать и заново вписывать. — И всё же? — Что вам нужно? — не выдержала точно так же, как и брат, девушка, с досадой опустив ручку на тетрадь. «Родство на лицо» — мысленно подметил старик, немного удивляясь. — Я хочу помочь. — Спасибо, не нужно. Однажды вы уже постарались, — упрекнула она и попросила, — больше не нужно. — Я не об этом, — отрицательно покачал старик, присаживаясь рядом на скамейку. — Я могу помочь тебе с деньгами. Возьми, — мужчина потянулся к внутреннему карману олимпийки за деньгами. — Даже не думайте, — её бледные щеки покрыл такой же болезненный румянец, — я не возьму у вас ни вона. Ясно? Я прекрасно справляюсь и без вас. Поджатые губы, нахмуренные брови и раздраженный возглас. — Как же ты похожа на отца, — пробубнил мужчина под нос, вставая с места и вытаскивая ладонь из кармана, — хорошо, можешь приходить сюда. Брось эти детские забавы, Валли. — Для вас я Тё Валери, — окончательно вспыхнула девушка, скрипнув зубами от накатившей злобы. Её возглас стал таким громким, что его услышали все вокруг. Их с интересом рассматривали окружающие, включая Чонгука. Единственным, кому было всё равно на посторонние, не касающиеся его события — Минхек. Он сосредоточился на своих заданиях и в мыслях мучался другими вопросами, такими, которые ему казались поважнее людских разборок. Держи он в руках столько же власти, сколько держит Чонгук, будь он настолько же богат, стал бы он добряком, растрачивающим деньги на благотворительность и всякое тому подобное? Сначала бы Минхек непременно наладил собственную жизнь, а потом, когда все увлечения стали бы приедаться и жизнь наладилась бы, что же тогда? Тё думает, что ради интереса он бы попробовал и благотворительность, и помощь животным. Всё же, как многое решает в этой жизни интерес.

***

XXXTENTACION — Jocelyn Flores От усталости ломило тело, жутко клонило в сон и даже бултыхающиеся внутри три стакана крепкого, осевшего на языке неприятной горечью кофе не придавали никакой бодрости. Работа клеилась с трудом, и ненавязчивая песнь бара — громкие басистые голоса подвыпивших мужиков за столиком посередине, лепет девки-потаскушки за баром, звяканье посуды на кухне и постоянный топот и скрежет обуви персонала — не отвлекали глаза от единственного желания — закрыться на ближайшие сутки. От этой работы Валери не испытывала отвращения. Она воспринимала все недостатки заведения, как обязательные пунктики ради получения зарплаты, на которую ей и приходилось жить. Все эти пошлые взгляды, приставания клиентов и администраторша, для которой подобное обращение к себе было радостью и для которой правило «клиент всегда прав» как христианину Библия, — были издержками профессии. Тё терпела и не такое, потому спокойно переносила скотское обращение к себе и адский труд. Заведение пользовалось популярностью в кругах алкоголиков, наркоманов и местных жриц любви, потому и обладало дурной славой и страдало дефицитом рабочей силы. Для Валери это было плюсом. Она могла заменять посудомойщицу, заготовщика, уборщицу, наловчилась делать мастерски коктейли в баре, от того в какой-то степени дорожила такой непростой работой. Ведь частенько ей перепадало намного больше работы, а, следовательно, денег тоже. Смена, после изнурительных четырех часов, подошла к концу, и, блаженно закинув форму официантки в шкафчик, Валери натянула капюшон излюбленной толстовки и поторопилась выйти из бара «Black barrel». Прохладный воздух немного отрезвлял, заставляя сонные глаза раскрыться. Валери потерла веки и, чуть потянувшись и зевнув, полезла в карман, попутно рассматривая округу. И день был полон сюрпризов. Знакомый силуэт вырисовывался в ночи: брюнет в темно-синей рубашке и светлых джинсах. — Всё-таки классная тачка, — приостановившись, кивнула в сторону Ягуара Тё, любуясь. — Да я за неё до сих пор кредит выплачиваю, — снова напомнил о цене расслабленно подпирающий машину Чонгук. — Чемпион Зари выплачивает кредит, — коротко хохотнула девушка, — кому расскажешь — не поверят. Парень слегка улыбнулся. — Официально я всего лишь студент, — пояснил Чон, пожимая плечами, — было бы подозрительно купи я на свою маломальскую стипендию Ягуар. — А ну да, — согласилась Валери и, немного постояв и решив, что на этом разговор закончился, зашагала дальше, но далеко уйти не успела. — Так тебе не кажется, что место слишком стремное? — снова заговорил Чонгук, недоумевая, откуда в ней столько смиренности. — А тебе не кажется, что твоё любопытство до добра не доведет? — Это что угроза? — хохотнул Чон, внутренне соглашаясь. — Предупреждение. — Не поверишь, но я совсем недавно слышал подобное от старика, — честно выдал парень, наблюдая за реакцией Тё. Она поджала губы. — Не расскажешь о вашем знакомстве? — С чего бы? — недовольно фыркнула Валери. — С твоим характером тебя бы быстро в Заре приебали, — пробубнил Чонгук, недовольно скрещивая руки. — Это что угроза? — отшутилась Тё. — Считай что комплимент, — ухмыльнулся Чон. — Так может всё же подвезти? — принялся за старую пластинку он. — Со вчерашнего вечера что-то изменилось? — А я так же не вызываю у тебя страха? — Твое навязчивое желание затащить меня в машину теперь вызывает некоторые подозрения, — прищурилась Тё, издавая смешок. — Это не желание, а предложение, — поправил Чонгук, — так как? Валери потопталась совсем немного на месте, перебирая сотни «нет», которые она бы могла ответить, но почему-то чертово пылящееся внутри одинокое «да» привлекло её куда больше. — Это просто усталость, — невнятно пробормотала она, возводя очи к небу, и смело двинулась к машине. Парень, не торопясь, обошел автомобиль и сель за руль, попутно узнавая адрес. Чонгук прикинул и понял — ехать действительно далёко, но район знакомый. Вопрос о том, как девушка обычно добирается до дома, Чон оставил не озвученным. Он помчался по Сеульским улицам, вслушиваясь в звучащий из динамиков размеренный афроамериканский рэп. Чонгук, сосредоточенный на дороге, размеренно постукивал по рулю в такт биту песни. Перед водителем предстали почти пустые улицы, что без сомнений радовало. Спидометр давно зашкаливал за принятую норму, на квартиру обязательно придёт куча штрафов, но разве Чонгуку есть дело до денег? Когда ему слишком нравится ощущать нежное, щекочущее дуновение прохладного ветра из еле приоткрытого окна автомобиля. Он словно покупает за деньги эти славные минуты по дороге со скоростью сто двадцать километров в час. — Обязательно давать круг или можно свернуть? — поинтересовался Чон у девушки. Затянувшаяся тишина заставила его посмотреть на Валери. Она безмятежно спала. — Это просто усталость, — изрек Чонгук, возвращая взор на дорогу. Ему всё же пришлось забить в навигаторе улицу и дом, спустя время Чонгук уже был на месте. Затормозив возле большого двухэтажного домика в европейском стиле, Чон огляделся и тяжело вздохнул. К счастью, будить девушку ему не пришлось, потому что на соседнем месте закопошились. Валери посмотрела в окно и, увидев свою улицу, слегка улыбнулась. — Спасибо, — искренне сказала она, открыв дверь автомобиля на выходе добавила: — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — ответил Чон и проводил девушку взглядом. Стоило Валери зайти за ворота, и Ягуар, призывно зарычав, помчался по ночным улицам, растворяясь в туманной неизвестности уже нового дня. Бэкфист* — удар рукой с разворота