Till I Collapse

Когда Миндже вкалывает анестезию, Чонгук ощущает существенную боль и слегка шипит, не сдержавшись. Подготовленные инструменты: иглы, склянки, пластыри, шприцы, — не вызывали в парне даже малейшего намёка на страх. Может потому что Чон был не из слабонервных, а может потому, что мыслями он был рядом с Минхёком, который остался в коридоре под дверями палаты сестры. После того, как медсестра перечислила все увечья, которые получила Валери, мальчишка, не ответив на поставленный вопрос, отключился от реальности вовсе. Он не сказал ни единого слова, потому что был не в состоянии. Тё только смог оправиться после боя, и тут чертово событие, которое усугубило душевное равновесие ученика. И что удивительно, и равновесие тренера. Понадобилось переливание крови, и, к счастью для всех, Миндже, у которой была та же группа, согласилась без уговоров. На ребра была наложена тугая повязка, на пальцы — гипс. Самые большие опасение были связаны с головой. Серьёзная гематома в совокупности с сотрясением могли привести к серьезным осложнениям. В палате было очень тепло и пахло медицинским спиртом и горьким кофе. На столе, заваленном массой разных бумаг и папок, одиноко стояла прозрачная ваза с доцветающими бледно-розовыми розами, несколько сморщенных, черных лепестков которых, изжив своё, покоились на документах. Кушетка, на которую усадили Чонгука, порвалась в нескольких местах, потому из дырочек выглядывала грязно-желтенькая набивка поролона. Чон понимал, что попал не в самую лучшую больницу, вернее, в довольно простенькое учреждение, живущее как старушка, скрипя и кряхтя, но надеялся, что рану ему зашьют хотя бы в процедурной. «Спасибо, что не в коридоре» — сыронизировал Чонгук, спустившись с небес. Его лицо уже после боя оставляло желать лучшего, а теперь еще и рана на щеке прибавилась. Красавец. — Рана не большая, но она глубже, чем я думала, — сказала девушка, оторвавшись на несколько секунд от дела и нарушив тишину в палате, продолжила накладывать шов, — у вас может остаться небольшой шрам. Чонгук промолчал. Шрам — это такое напоминание о наших ошибках. Его не стереть, не вычеркнуть, не выжечь. Оно всегда будет говорить Чонгуку о том, что потеря контроля приведет его однажды к гибели. Медсестра еще недолго возится с щекой Чона, мажет шов йодом, запах которого резко проникает в нос парнишки, и залепляет всё дело повязкой. — Приходите через неделю, я сниму нитки, будете как новенький, — улыбнулась девушка и, немного помявшись, добавила, не спуская с Чона взора, — и спасибо вам. — За что? — спросил изумленный Чонгук. — Ведь это благодаря вам Валери, — Миндже сделала паузу, пытаясь правильно выразить мысль, — хотя бы жива. Чонгук поджал губы, стараясь не думать о том, что было бы, если Минхёк не решился прийти за помощью к нему. Или если он не стал бы ему помогать… — Как скоро она поправится? — не без интереса спрашивает Чонгук. — Тяжело сказать, пока она не пришла в себя, — медсестра нервно перебирала пальцами. — Но она справится, — твердо изрекла Миндже, мягко улыбнувшись, — она справится. — Вы давно с ней знакомы? — зацепился парень, понимая, что медсестра знает о Тё намного больше, чем кажется. Миндже явно была настроена доброжелательно, потому Чон решил, что его вопросы будут уместны. — Да, — вздохнула девушка, — где-то года четыре. Здесь и познакомились, она навещает бабушку в главном здании, — как само с собой разумеющееся пояснила медсестра и тут же побагровела, поняв, что возможно сболтнула лишнего. — Ну, вы, наверное, знаете. — Конечно, — соврал Чон, чтобы не вводить девушку в неловкую ситуацию, и поднялся с кушетки. Он внезапно ощутил неправильность происходящего. Если кто и должен был ему что-либо рассказать о жизни Тё, то это была сама Валери. И неожиданно для себя он понял, что готов подождать. — Я, наверное, пойду. Перед уходом могу я заглянуть в палату к ней? — вдруг оборачивается он, дойдя до двери. Внутри что-то жжется. Медсестра отрицательно качает головой. — Не сегодня…А вы с Валери? — не успевает договорить медсестра. — Познакомились в универе, — снова врёт Чонгук, не решаясь сказать криминальную правду. — Я кстати Миндже, мы ведь с вами так и не познакомились, — неловкая улыбка озаряет лицо девушки. — С тобой, — поправляет Чон, дергая губы в ответной слабой улыбке. — Чонгук. — Рада знакомству, Чонгук. — Взаимно, жаль, что такие обстоятельства столкнули нас. Парень дергает дверь и выходит в коридор, где снова царит кромешная тишина, а на посту возле телефона теперь спит молоденький паренёк. Минхёка он находит спящим на стуле возле той самой двери. Это вышло не совсем по плану Чонгука. Ведь он хотел узнать подробности о том, что произошло. Неужели просто наткнулись на хулиганов? Но утренние синяки наталкивали на совсем другие мысли. Чон не знает, что движет ими по жизни. Они такие разные. Брат и сестра. Тем не менее, когда вопрос встаёт о благополучии друг друга, оба сносят преграды на пути и пытаются ухватиться за ускользающие спасительные шлюпки. Они готовы потонуть сами, спасая родную кровь. Чонгук действительно не знает, что ими движет и во что каждый из них ввязался, но он безмерно восхищен своим учеником и его сестрой. Ведь он впервые видит такие крепкие узы. Чонгук корил себя, что не сумел сделать для них большего. Минхёк совсем измученный дышал размеренно, и даже сидячее положение не мешало его сну. Чон хотел разбудить его и отвезти домой, но голос сзади его прервал. — Я пригляжу за ним, он все равно не согласится уехать. — Хорошо, доброй ночи, — Чонгук попрощался и ушёл, оставив в больнице тех, за кого искренне переживал.

***

Каждый день превратился в беспросветное ожидание чуда, на которое молился Минхёк, не отходя от постели сестры. Сплошная серость, залившая жизнь до краев, переполняла окружающий мир. Когда ему разрешили войти к ней, он рванул без промедления, сшибая лечащего врача и санитарку, думая лишь о том, что сможет наконец-то увидеть её. Но перешагнув порог и столкнувшись с реальностью, понял, что был не готов к такому грузу боли, сожаления и слёз, которые горячим потоком хлынули из глаз. Палата была просторной, в ней пахло ультрафиолетовой лампой, от запаха которой слегка подташнивало. Все, что было вокруг, наводило мрачность и тоску: почти оранжевые выцветшие стены, заржавевшая раковина, из которой с интервалом в минуту капала вода, ночник рядом с тумбочкой, лишенный кусочка с краю, но самым душераздирающим были белый аппарат искусственного дыхания, катетеры и множество трубок исходящих из-под легкого одеяла сестры. Девушка лежала неподвижно, не похоже было на то, что она спит. Валери всегда выглядела готовой к бою, так, словно каждую минуту вела с кем-то борьбу… А теперь смотрелась сдавшейся, опустившей руки и не стремящейся ни к чему. Голова была легко перемотана, что даже видны были розовые пряди, возле брови была повязка, как объяснили позже, пришлось наложить шов, губы под прозрачной маской устрашающе побледнели и покрылись кровавой корочкой. Она выглядела совсем крошечной, совсем бесцветной, словно готовая в любой момент исчезнуть радуга. На следующий день к девяти часам приехал Чонгук, чтобы проведать ученика и его сестру. Он выглядел как всегда собранным и спокойным, лишь повязка на щеке, подбитый глаз, ранка на губе и треснувшие костяшки рук слегка портили его безупречный вид. По прогнозам врачей Валери уже должна была очнуться, но в палате он застал консилиум по поводу состояния больной. Она не пришла в себя. Лечащий врач, высокий мужчина с прилизанными назад волосами, длинной полоской бровей и очками в тонкой оправе, объяснил это тем, что возможно сработал многослойный эффект: большая потеря крови, наркоз, сотрясение головного мозга, гематома и к тому же существенное переутомление организма. По медицинским показателям это уже входило в разряд «кома». После слов, произнесенных сдержанным господином Чхве, Минхёк пошатнулся, его теперь уже неболезненная бледность приобрела оттенок мела, и он медленно рухнул вниз, потеряв сознание. Чонгук быстро среагировал, подхватив ученика за запястье, и притянул к себе. Мальчишка после того, как ему дали понюхать нашатырного спирта, быстро пришел в себя. Переутомление, стрессы и больше суток без пищи ослабели пусть и крепкий, но еще юный организм. Миндже, ухаживавшая по возможности за Тё сама, уговаривала Минхёка поехать домой и продолжить учебу, говорила, что сестра в скором времени поправится. Тем более его к ней пускали изредка. Но мальчишка не хотел даже слышать об этом, но согласился поесть. Кажется, его усталость пробралась до самых костей, потому что тело ломило, а желудок от нехватки пищи готов был вывернуться наизнанку. Еда в столовой больницы вкус имела более приятный, нежели запах. А овсяная каша дотягивала даже до уровня сойдет. Для Чонгука вся ситуация покрыта была тонким налетом недоговоренности и огромным слоем проблем. Скрывшийся с радаров видимости старик повесил на него дела с залом и как всегда не брал трубку, а в данный момент он был необходим Чонгуку. Бои Минхёка не переносились из-за состояния Валери, и отсутствие тренировок верно вело его к потере нажитой формы. Тё не то, чтобы понимал почему Чонгук всё это делает или не то чтобы думал об этом, но молча принимал всё, что ему привозил Чон, и всю помощь, которую он предлагал. Чонгук твердо заявил, что при необходимости оплатит всё лечение девушки, на что Тё в который раз сказал «спасибо». Он предложил пару часов посидеть возле палаты Валери, пока Минхёк будет спать. Сотни раз предлагавшая ему Миндже, была удивлена тому, как покорно согласился ребенок с этим непонятно откуда взявшимся парнем. Тё устроился в ординаторской на кресле вместе с пледом, который ему одолжила медсестра. — Удивительно, он тебя так слушается, — пробормотала она, выдержав пронизывающий взгляд черных глаз парня, — я хотела предупредить. Увечья у Валери серьезные, поэтому врачам пришлось писать объяснительную, из-за чего сюда был направлен следователь. Минхёк отказался говорить что-либо. Сказал, что ничего толком не помнит. — Он испугался, вполне возможно, что так и было, — резонно подметил Чонгук, внимательно слушая девушку. — Так вот, придет следователь, задаст парочку вопросов. Если тебе не трудно, ответишь на них? — Да, конечно, — согласился парень, осознавая, что выбора у него нет, — правда, ближе к трем я уже уеду. — Ничего страшного, — посмотрела на настенные часы, показывавшие полпервого, Миндже, — он сказал, что в час уже будет здесь. Ну, я тогда пойду, если что-то понадобится, нажми на кнопку, и я прибегу. — Конечно, только не могла бы ты немного подождать, я ненадолго отойду к Минхёку, забыл ему сказать кое-что важное, — Чонгук, услышав согласие девушки, быстро сходил туда и обратно, решив вопрос об истории произошедшего. — И еще...могу я немного побыть...рядом с ней? — неуверенно прошелестел он. Миндже не смогла отказать этой обескураживающей загадочности и кивнула. Чон присел на стул возле стены прямо напротив кровати больной и даже не услышал, как захлопнулась дверь за медсестрой. Чон нарочно не смотрел на Тё. Внутри, где-то под ребрами неприятно покалывало. Эта её боль никак не связанная с ним, отзывалась почему-то в его душе. Хотя он не было виноват в произошедшем, тем не менее, не мог перестать считать себя таковым. Если бы Чон в тот день позволили своему любопытству выйти наружу, быть может, сумел бы что-то изменить. Те парни выглядели знакомыми. Похожи были на отбитых наемников Зари, выполняющих грязную работенку за бизнесменов. И кому успела перейти дорогу Валери? «Хотя с её талантом выводить людей из себя желающих нашлось бы немало» — подумал Чон, по-доброму усмехнувшись. Донхён мстил за собственную ущемленную гордость? Вряд ли, он смог бы пойти против Чона, за которым стояла публика. Идти против своих же доходов ни один дурак не стал бы. Правду знала лишь Тё, которая вопреки всем ожиданиям…могла не проснуться. Чонгук вздрогнул и заставил себя взглянуть на ужасно бледное лицо девушки. Эти ссадины, синяки, порезы не были его виной. Но их наличие упрямо грызло его изнутри, обгладывая косточки и нашептывая проклятья. Девушки не должны защищать, защищаться, но когда некому это сделать, встаёт серьезный выбор — сдаться, смирившись со всеми навалившимися проблемами, или же подняться, отряхнуть колени, осознав, что надо идти вперед, стать сильнее. С губ Чона рвётся «прости», но он давит его, думаю над тем, что произнеся это, он признается в чем-то запретном себе. Черту нельзя переходить, контроль не должен быть потерян. — Я вас не сильно отвлекаю? — послышалась усмешка позади. Чонгук вздрогнул во второй раз и поспешно развернулся. Перед ним стоял мужчина средних лет с темной кожей, черными аккуратно причесанными волосами и жесткими усами. Его взор был суровым, исследующим. На миг Чонгуку почудилось, что он мысленно пытается затянуть на его шее петлю. От того первое впечатление было не из приятных. Перед ним стоял точно легавый: неприятный, колкий, вынюхивающий. Полицейский с папкой, видимо, для заведения дела и явно с какими-то грандиозными намерениями по захвату мира или же повышения. Поняв, что молчит уже давно, а его так же открыто рассматривают, Чонгук поторопился дать ответ, забыв о том, что сюда нельзя входить посторонним: — Нет, проходите. Парень приподнялся, вежливо поклонился. Его приветствие отзеркалили. — Господин Чон, я так полагаю? Гм, следователь До Джунг, — мужчина подхватил стул и, перетащив его на противоположную сторону, устроился возле кровати больной. Подготовился, разузнал, разнюхал, выпросил. Он критично осмотрел Валери, пока на его лице ни один мускул не дернулся. Не выглядел он тронутым, не выглядел даже слегка соучастным. Хотя издержки профессии из любого сделают ледышку. Чонгук ли этого не знать. — Я расследую дело по проведению незаконных боев в Сеуле, — не стал ходить вокруг да около мужчина, огорошив правдой, никак несвязанной с произошедшим. Оп-па, как оно. Чонгук поднял свой взор, стараясь казаться умиротворенным. — В Сеуле проводятся незаконные бои? — удивился Чон и сочувственно покачал головой. — Не знал. — Да, представляете, на улицах неспокойно, разгуливают всякие, — продолжал невозмутимо следователь, расслабленно указывая в сторону приоткрытого окна, — так, что говорите случилось с Тё Валери? — Нападение хулиганов, — твердо с губ парня. — Их было несколько? — прищурился Джунг. — Двое. — Особые приметы? — Темно, не разглядел особо, — Чонгук хмыкнул, расслабленно запихивая руки в карманы. Диалог складывался неправильно, нетактично, как-то слишком провокационно. Но Чонгук был слишком уверен в своих деньгах и власти, созданной за счет статуса и силы. Он мог купить всех, даже легавых. В крайнем случае купить киллера, который уж точно решил бы неприятный вопрос. — Кем вы приходитесь потерпевшей? — продолжал Джунг, не сводя взгляда с парня и не принимаясь что-либо записывать. — Мы знакомые, учимся в одном вузе, — спокойно сказал Чон. Отчасти это всё было правдой, лишь некоторые моменты урезаны, несколько личностей не упомянуто, а существенные профессии опущены. — Вот как, — усмехнулся следователь, — расскажите поподробнее, что произошло вчера вечером? — Мы встретились на улице недалеко от кофейни, случайно пересекся с Валери и её братиком, с которым там и познакомились, — мужчина полу улыбнулся, а Чонгук, заметив это решил, что переигрывает, прикусил язык, — мы разговорились, прилично поболтали, и я решил проводить их до дома, потому что прогулки по ночам не безопасны, как видите, я оказался прав. Только на полпути, шаря по карманам не смог найти пропуск в универ. Попросил их подождать, рванул обратно, надеясь, что обронил его где-то по пути, уже почти дойдя до кофейни вспомнил, что специально убрал его с утра на тумбочку. Побежал обратно, и когда догнал их, то оказалось, что двое мужчин избивали Валери, но мальчишку не трогали. Пожалели, наверное. Он был сильно напуган. Чонгук остановился, выдав придуманную, обговоренную заранее с Минхёком хиленькую историю, и выдержал пронизывающий взгляд следователя. — И что же вы сделали дальше? Вам славно досталось, — указал мужчина на разукрашенное лицо и на содранные кулаки. — Ввязался в драку, — невозмутимо пожал плечами. — И что же, умудрились уйти почти не покалеченным? Чонгук внутренне усмехнулся. — Что вы! Мне славно досталось, пришлось наложить шов, — теперь уже сам указал он на всю красоту, расцветавшую на его безупречном личике. — Они услышали сирену полицейского патруля и скрылись. Не стал бежать за ними, девушке срочно нужна была помощь. Джунг замолчал, не задавая вопросов, перевел взор на Тё, лежавшую неподвижно. Всё аппараты работали стабильно ровно, а тишина в палате, медленно лишала кислорода бойца. Чонгук не боялся попасться сам, но внезапный страх за старика и за остальных ребят из зала заметно расшатывал самообладание. Мужчина встал, медленно измерил комнату шагами и отошел к окну, всматриваясь на опустелый двор. Он неосознанно поглаживал выглядывавшую пачку сигарет в кармане форменных брюк, что выдавало его желание затянуться. Нервничал? Возможно. — Хорошо, я думаю это всё, что я хотел узнать, — Джунг развернулся и вежливо протянул, улыбнувшись, — только я всё же задам пару вопросов Минхёку… — Он спит, — резче, чем следовало, ответил Чонгук, а потом более мирно добавил, — не думаю, что стоит его тревожить. Сегодня с утра он потерял сознание, и доктор сказал, что беспокоить его не следует. В особенности с расспросами о случившемся, для него это травма. — Пусть будет по вашему, я загляну еще раз, надеюсь, к тому моменту Тё поправится, — мужчина взялся за ручку двери и вдруг, остановившись, сказал, — ах, да, вы всё же отличный боец, господин Чон. Мужчина бросил на прощание усмешку, от чего Чонгук снова ощутил неприятные мурашки. Этот следователь явно знал больше, чем рассказывал. И если копали под него, значит в «Заре» настали неспокойные времена. Он еще полчаса просидел возле кровати девушки, пока заспанный и измученный Минхёк не вернулся на дежурство. Проспал мальчишка совсем немного, видимо, постоянно думал о сестре. Ему мешали собственные демоны в голове. — Спасибо, — хрипловато заговорил он, прокашлялся и продолжил уже ровно, — что посидел тут. Да и вообще за всё, хён, что ты делаешь. Спасибо. С его губ срывалась искренняя благодарность. Он раскрывался, настоящая сущность обнаженная предстала во всей детской наивной простоте. Ему было тяжело, и Чонгук знал, что должен, несмотря на груз, сделать еще тяжелее. Ведь как бы сильно ему не было жаль, необходимо было двигаться вперед. Тё устроился на диванчике, укрылся пледом, показывая, что еще не привык к холоду после сна. — Послушай, Минхёк, — начал Чон, указывая своими вздохами на то, что разговор будет не из легких, — то, что происходит сейчас — это ужасно. Я не могу сказать, что до конца тебя понимаю, но время идёт. Его становится катастрофически мало. Чонгук выразительно посмотрел на мальчишку, выжидая ответа. — Не хочешь же ты сказать? — нахмурился Тё, ежась от соприкосновения нагретого тела с холодом больничной палаты и зарываясь носом под плед. — Именно это я и хочу сказать, Минхёк, — сурово взглянул тренер на ученика. — Ты должен продолжить тренировки, а не ожидать у моря погоды. Дав свое согласие, ты обрел ответственность передо мной и стариком в частности. — Хён, не говори, что ты сейчас серьезно, — не веря собственным ушам, прошептал Тё, не решаясь поднять своего взора на тренера, нервно перебирая край пледа. — Нет, я серьезно жду тебя завтра на тренировке по твоему обычному расписанию, — Чонгук, ощущая, что вот-вот задохнется от нехватки кислорода, поднялся со стула и, решив закончить разговор, двинулся к выходу. Он просто не может сказать больше. Хватка на плече выжгла протест на том самом месте, где его коснулся мальчишка. — Ты что? — не без усилий развернув парня к себе, начал Минхёк. Плед валяется на полу, мысли разбросаны по палате, и единственное сдерживающее его от мордобойства — эта сестра, которую нельзя тревожить. В его глазах застывшие слезы, пленка, которая накрывает сумасшедшей волной, и злость, агрессия. Чонгук лишается дара речи, увидев застывший крик на дне зрачков мальчишки. — Т-ты…Действительно не понимаешь? — мальчишка истерично засмеялся, переставая контролировать свои эмоции. — Мне плевать, — закричал он, не сдерживаясь и не выказывая даже доли уважения к учителю, — плевать на все твои тренировки, на ваши отборочные, на ваши бои и на твоего старика! Плевать на всех вас! Сгнивайте в аду вместе со своими деньгами! Зачем мне всё это нужно, когда толку от всего ноль? — он заплакал, не скрывая своей злости, — я даже согласился на все это только ради неё, — указал мальчишка на сестру, рыдая, признаваясь в своей главной слабости. — Чтобы хоть немного быть полезным, чтобы хоть немного показать, что она важна для меня. Чтобы никогда не видеть её боли. Я всего лишь хотел её защитить, а на деле снова лишь использовал её как щит, трусливо спрятавшись за её спиной. Ты думаешь, что понимаешь, хён? Но это не так. Теперь во всём этом нет смысла! Без неё нет вообще ничего, — он плакал, продолжая выплескивать всю ту боль, что вырывалась наружу усиленнее с каждым вздохом, он сквозь зубы выдавливал слова, словно выплескивал яд, слишком долго сдерживаемый внутри, — я ввязался во всю эту чертовщину ради неё, а теперь она может просто взять и не проснуться! Твою мать, хён! Взять, — голос мальчишки поломался, доходя до грани, до болезненного шепота, играющего роль приговора, — и не проснуться. Слова его вылетали подобно огненным стрелам, они раздавались спазмом в теле Чонгука. И он готов был признать поражение в игре на выдержку и холодность. На чертову секунду Чон готов был отказаться от боев, которыми жил, от задумки сделать из Тё бойца. Чонгук не знал, что сказать и понимал, что не прав в этом случае. Он уже сто раз успел пожалеть о своих необдуманных словах. На фоне тех чувств, которые бурлили в Тё, его проблемы были радостями жизни. Но как же была важна собственная репутация, как же была важна своя шкура. Опущенный взор Чонгука и его растерянность подействовали на Тё немного успокаивающе. — Пойми, хён, я уснул вместе с ней, — сжалился Минхёк, снижая тон, смягчаясь, шмыгая носом, — если она не проснется, не вернусь и я. Губы его дрожат, и мальчишка силится не заплакать вновь. — Я принесу кофе, — прерывает исповедь Минхёк и выходит из палаты, не желая показывать все свои чувства перед тренером. Он уже нагой, тщетно пытается прикрыться руками, скрыть свои шрамы и свежие раны, но Чонгук видит. Прекрасно видит, что происходит с учеником, который старается измениться ради сестры. Ради девушки, для которой, видимо, стоит меняться. Только сейчас до Чонгука спускается осознание произошедшей трагедии, героизма, жертвенности. Тё спасла мальчишку ценой своего здоровья, и желание Минхёка спасти родственную кровь, показывает, что таких случаев было много. Кем бы они не были в этом криминальном мире, с кем бы не водились, ясно было одно — они играли на жизнь. И горькая суть была в том, что сестра, словно мать, бросившаяся на защиту, спасала напуганного ребенка, пытающегося встать на ноги, несмотря на груз, которым закидывает его жизнь. Она — маленькая, хрупкая, но выставляющая себя сильной. Чонгук восхищен стержнем в это девушке, даже не зная всей истории, он уверен, что Валери та, кто старается на благо родных и пытается отвоевать справедливость. Она, безусловно, связана с Зарёй, но она не такая, какими является обитатели клуба. Они гниющие, прогнившие, жадные, эгоистичные, когда Валери напоминает мучеников с церковной живописи. Чонгук не замечает, как подходит к ее кровати и присаживается рядом. Он решает для себя, что попытается стать не просто гостем в этой палате, а другом в непростой жизни девушки. — Не смей умирать, слышишь? — неожиданно мягко шепчет Чон, пугая откровением сам себя. Он стоял близко к пропасти. — Ты должна вернуться ради тех, кого защищаешь. «Ты должна вернуться, ведь мне столько хочется спросить» — остается несказанным. Легкий ветерок из открытой щелки входной двери потрепал несколько прядей спадающих на лицо девушки. На приборах произошли какие-то изменения, а один из них начал пронзительно пищать, но Чонгук в этом ничего не понимал. Не успев, встать с места, чтобы позвать медсестру, Чон пораженно расширил глаза. Ясный взор Валери блуждал по белому потолку, и хриплым, слегка слышным шепотом, так что запотела кислородная маска, она прошептала имя, самого дорогого человека: — Мин-хёк?