Till I Collapse

Lorde — Bravado Тихий чистый всплеск реки под боком подпевал под мерный шепот прохладного ветра. Красота ночи, обступившей всех вокруг, накрывала темной приятной вуалью нового дня. В парке воцарилась необычная для города тишь, в которую с головой погрузились отдыхающие люди, предпочитающие ночные прогулки. От волшебного холода, нежно прикасающегося к лицу, по телу проходила такая мучительно-сладостная дрожь. И вроде морозно, но чувствовать хочется. Рассказ, слетевший с губ Валери, как искренняя исповедь, как кристально чистая слеза, и длившийся на протяжении нескольких часов, тронул Чонгука за душу. Теперь он знал, может и не все тайны, но ту часть из жизни девушки, которая сделала её ею. — Тебе было семнадцать, когда ты в последний раз пришла в зал, да? — Чонгук считал, не понимая некоторых обстоятельств. — Но ведь в то время я уже тренировался у старика, как четыре года… Почему мы ни разу не пересеклись с тобой или с твоим отцом? — качает головой. Девушка пожала плечами, и подняла глаза к небу, где темная гладь посверкивала алмазными хлопьями. — С тринадцати до семнадцати лет я появлялась в зале редко, ранним утром или поздней ночью. Слишком втянулась в ритм Зари, и считала, что тренировки будут для меня лишней тратой времени, — она брезгливо поморщилась и, сделав глубокий вдох, продолжила, — мой отец приходил после закрытия зала или вернее приползал. Я до сих пор не знаю, что именно он делал в клубе. Вероятно, занимался какими-то незаконными мелкими делами, пытаясь отгородить всех нас от грязи и надеясь, что все происходящее лишь временно. Потом он пропал. Наверное, — Валери замерла и внезапно резко обрубила, — он уже мертв. А в год, когда ты стал… — Чемпионом, ты перестала появляться в Заре, — закончил Чонгук, потирая ладонями лицо и не веря своим ушам. — То есть мы могли, и даже правильнее — должны были встретиться намного раньше, — он первый раз за вечер смело и открыто поймал её взгляд. — Не мы решаем, что правильно, а что нет, — потупилась девушка, вернувшись обратно к рассматриванию звездного полотна. Теперь Чонгук понимал так многое, что за свою раннюю глупость, ехидство было даже немного стыдно. Всё, что раскрыла ему Валери, переполняло его изнутри до краев, готовясь выплеснуться во что-то сентиментально-ванильное. События, выпавшие на долю этой…невероятно сильной девушки, он словно пережил сам, пропустил её застарелую боль через себя, разделил переживания на два. Теперь Чон отчетливо видел тот роковой день, когда впервые в отчаяние прибежал в зал, тот миг, в течение которого старик метался перед выбором взять его или нет, и как в том, что его все же взяли на тренировки, сыграла существенную роль Валери. Её отец брал на тренировки слабаков, заглядывал им в души, надеясь уцепиться там за пожар мечтателей и отыскать внутренний стержень, что определяет хороших бойцов. Именно поэтому Чонгук был сейчас тем, кто он есть. Благодаря девушке, которую знает буквально полгода, девушке, за которой увился из любопытства, он являлся трехкратным чемпионом Зари и выстраивал свою судьбу сам. С ума сойти! В серых глазах разливались воспоминания жизни — настоящей, которую с одной стороны она мечтала навсегда позабыть, стереть как неудачный рисунок из альбома и не сожалеть о поступках прошлого, а с другой, которую она хранила как драгоценные камни в разбитой шкатулке. Прошлое — то, что переплело судьбы двух людей и оно же то, что их крепко накрепко объединяет. Выйдя на ринг впервые и одержав победу, Чонгук начал пробовать все удовольствия и мечтал забыться, контролировать ситуацию. И то же сделала Валери. Чон понимал, какого это терять родного человека, лишаться родства, ощущать поводья безумия, удариться в круговорот алкоголя, не имея возможности взглянуть на свою жизнь под каким-то иным углом. Когда день за днем, чтобы не видеть происходящего, ты топишь крик разума в спиртных напитках и улыбаешься, думая, что обвел всех вокруг пальца, достигнув покоя, при этом даже на миг, не допуская мысли, что всё это временный пейзаж, картина, за которой в реальности кроме глухой стены — нет ничего. А эти знаменитые розовые волосы для неё единственное упоминание о том, что было, и поэтому она их так стыдится, пряча за капюшонами безразмерных толстовок. Память о тех днях бесчинства, падения в Заре. Чтобы всегда, вставая по утрам и всматриваясь в зеркало, видеть результаты своих ошибок и никогда не позволять себе делать вид, что ничего не было. Тем самым Валери взяла ответственность за всю их семью. Она чувствует себя виноватой перед Минхеком и боится потерять последнего дорогого человека, на котором сконцентрировала весь мир. И причин ненавидеть его и Зарю, Чонгук теперь понимает, у неё очень много. Ведь именно Чон втянул её обратно, затащил в гущу грязи, в которой раз искупавшись, она потеряла бесценные дары жизни — родных людей. Если бы только перед тем как что-то сделать, мы бы думали о том, как сильно это заденет других, то возможно мы бы не достигли и доли того, что имеем. Но при этом не ощущали бы так много вины за содеянное после. — Честно, я даже не знаю, что сказать, — признался Чонгук потерянно, — всё это настолько удивительно... Вокруг столько драм, в которых мы участвуем, но при этом о которых и понятия не имеем. — Я и не прошу тебя что-то говорить. И рассказала ни потому что хотела как-то на тебя надавить или вызвать жалость, — она слегка улыбнулась, и смело посмотрела на Чонгука. — Просто будет легче, если ты будешь знать все это. Раз уж я тебя втянула. — Да я и не был особо против, — брякнул Чон, пытаясь разрядить обстановку, и оба издали по паре неловких смешков. Серые хрустальные глаза — широкие с густыми рядами ресниц чуть мокро сверкали после недавних молчаливых слез, в них было слишком много откровения. Так много, что Чонгук не заметил, как начал теряться в глади чистого серебра, в глубине, он клянется, на долю секунды промелькнуло его растерянное отражение. Непозволительный прием, так нельзя делать! Болезненная бледность лица притупилась, затерялась и стала лишь еле заметной за искренней полуулыбкой розовых нежных губ, за слабым, призрачным румянцем или же покрасневшими из-за холода щеками. И в момент небывалой искренности, высшей честности, беззащитности, воздушной легкости, без привычных колкостей Валери выглядела очень даже хорошенькой девушкой. Та отталкивающая невзрачность, которой она обладала по жизни, уходила на второй план, являя собой поразительную силу духа, которой нельзя было не восхититься, которой нельзя было не поклониться хоть раз. Сколько ей пришлось пережить, скольким противостоять в одиночку, сколько раз волки пытались покусать, оставить шрамы на бледной коже, но ломали на кусочки зубы? Выточенные скулы поражали острым углом, звали, просили прикоснуться, обещали радость, подъем к небесам. Она на мгновение замерла, не понимая, почему Чонгук на неё так пристально смотрит, почему его взгляд потемнел, утягивая в опасный водоворот; а спустя секунду он плавно наклонился чуть ближе. Чье-то сердце резко ускорилось, даже не догадываясь, что напротив точно с такой же скоростью работает другое. Чонгук несмело вытянул ладонь, не сопротивляясь желанию ощутить бархат кожи девушки, желая удостовериться, что через секунду это картина не сотрётся, как манящий мираж, и прикоснулся, пока Валери не сводила с него дрожащего взора. Коснулся, не удержался, задержав дыхание, обвел косточку под глазами большим пальцем. Еще ближе, и Валери почувствовала парфюм парня, стоило втянуть раз, и легкие пронзило приятным спазмом. Неземной, красивый со взглядом океана, далью из фантастических стран, где живут драконы, эльфы и феи. С большим сердцем и дурными помыслами. Чонгук — грань безумия, состоящая из противоречий, утягивающих то ли на дно, то ли из воды… Ближе только касание теплых губ, разделяющих на двоих боль по-настоящему. Тё, прикрыв глаза, поддалась навстречу, позволила своим тонким пальцам пробежаться по черным волосам без оправдания. Брюнет невесомо погладил точеную скулу, чуть спустившись ладонью к шее, не разрывая поцелуя, в котором передавал сожаление, которое не мог высказать, утешение, рвущееся наружу, но вязнущее на кончике языка. Его губы просили прощение за всё сделанное, умасливали, пытаясь скрыть неисправимые проступки. Они оба устали от сковывающего недопонимания. Этот поцелуй — словно щелчок выключателя, словно проглоченная таблетка под натиском накатившей бравады. До приятных мурашек, сбитого дыхания, спутанных мыслей. Поцелуй для них, увидевших в друг друге отблески родной боли — песнь взаимопонимания, затрагивающая струны души. Чонгук медленно отстранился, легко усмехнулся, увидев прикрытые глаза напротив, а стоило ей вновь взглянуть на парня, как он тут же подарил ей еще один короткий поцелуй, и, проведя в последний раз по щеке напротив, поднялся с капота автомобиля и протянул ладонь девушке. — Я отвезу тебя в больницу, ты замерзла. Не отошедшая от трепетного прикосновения, ощущая секундную эйфорию, захватившую каждую клеточку души, Валери не сразу среагировала на слова Чонгука, думая над тем, что поцелуй, лишенный чего-либо романтического, проявление её слабости. Она на секунду позволила себе забыть, кем Чонгук является на самом деле. Осадок горьким привкусом парфюма бойца осел внутри. — Да, конечно, — чуть заторможено ответила она, самостоятельно спрыгивая с капота и будто не замечая ждущего её ладонь парня. Чонгук неоднозначно хмыкнул, проводив девушку взглядом до тех пор, пока она не заняла переднее кресло в автомобиле, после чего, запихав руки в карманы куртки и мысленно вернувшись к своему порыву минутной давности, обойдя машину, сел за руль. На часах уже почти утро, в голове — сущий бардак, в сердце — сумятица, не поддающаяся контролю, а на спидометре — успокаивающая трехзначная цифра. Работающая печка быстро разнесла тепло по салону, и Валери, слегка съежившаяся от холода, смогла наконец-то немного расслабиться и поудобнее устроиться на кожаном сидении. Она старалась не смотреть на Чонгука не потому, что смущалась или ощущала стыд, а просто не хотела найти в его взгляде, в движениях какую-либо нервозность, обдумывание, задумчивость. Какой-нибудь подтекст. Никаких договоренностей не было, но мысленно каждый из них вычеркнул поцелуй из памяти, как нечто неправильное, не вписывающееся в их только зарождающуюся дружбу. Может тайн между ними стало меньше, но они все еще оставались теми, кем были. Он — чемпион Зари, почти насильно заставивший её брата тренироваться, она — девушка, задолжавшая ему денег и страдающая от гнета подпольного клуба. — Я, наверное, все же должен спросить, — прервал вновь нарастающую тишину Чонгук, чуть задумчиво склонив голову. — Почему же ты согласилась на тренировки Минхёка? И не смей говорить, что из-за того, что я тебя заставил, — усмехнулся он, слыша в ответ фырканье. Валери перевела взор на зеркало, где столкнулась с насмешкой парня. — Он никогда не проявлял к чему-то такого живого интереса. Я пыталась уберечь его от зала, от клуба, дать ему шанс на нормальную жизнь. Но, наверное, у моей семьи на лбу написано быть связанными с боями, — пожала она плечами, — кто я такая, чтобы идти против судьбы, и тем более решать за брата? Его жизнь, его ошибки. Чонгук тактично не развил тему про брата, словив то, как сильно переменилась девушка в лице, услышав родное имя. — Воля случая нам, конечно, не подвластна, но, — начал Чон, уверенно обгоняя одну машину за другой, — многое мы решаем сами: кем нам быть, как поступить и что сказать. — Все, кто ни разу не получил от жизни, так говорят. Но есть моменты, когда тебе кажется, что ты всё контролируешь, а потом оказывается, что, сколько бы ты не сделал, всё было бы напрасно, — пожала она плечами, и смерила его насмешливым тоном, — ты с таким не встречался? — Может быть раньше, — перекладывая левую руку к ручке двери и подперев ей голову, протянул парень, — в последнее время всё, что я хочу контролировать, контролю поддается. Чон мысленно вновь вернулся к поцелую у реки. Досадно. Девушка громко хмыкнула. Чонгук оставался самоуверенным независимо от минут откровений, складывалось впечатление, что он действительно верил в своё всевластие. И хотя вот этот его внеземной аутфит и умение себя держать подкупали, временами Валери парня совсем не понимала. — Ты просто еще не падал, — уже тише добавила она, щурясь от яркости городских огней и устало прислоняясь головой к затонированному стеклу. — Я смотрю, ты принимаешь меня за человека, родившегося с серебряной ложкой во рту, — слегка недовольно полу вопросом выдал Чонгук, выгибая бровь. — Разве нет? — смело бросила, не собираясь скрывать очевидность своих мыслей. Она и так достаточно сегодня сказала, больше скрывать было нечего и бояться то же. Чонгук недолго странно смотрел на неё, буравя чернотой глаз, а потом, мотнув головой, в своем репертуаре закончил: — Не стану тебя переубеждать. На том разговор исчерпал себя, оба вернулись к туманной задумчивости. Чонгук возле больницы лишь коротко попрощался с девушкой, чуть дольше обычного провожал её взглядом, и, оставив отныне тайны, не дающие покоя, позади, рванул навстречу новым размышлениям.

***

Нио не часто поддавался всепоглощающей хандре, запрещая себе угрюмые мысли о невозможности осуществления тех или иных целей. Подобное всплывало в голове чаще в подростковом возрасте. А сейчас он уже был далек от детской жизни, от светлого юношества и даже от тех размышлений десятилетней давности, когда он беззаботно мог веселиться, радоваться новому дню и верить, что их крепкая братская связь, позволившая так долго держаться наплаву в жестоком мире, — неразрушима. Верить в стойкость родного брата. Но проверку на прочность старший не выдержал, и как поднявшийся летний туман рассосался в воздухе, не оставляя после себя даже обещанной свежести. Ищи свищи ветра в поле. Временами Нио натыкался на мысль о том, что брат уже давным-давно мертв, где-нибудь закопали его в лесу за городом отбитые наемники Зари, предали бренное тело земле, потому что в противном случае всплывал терзающий внутренности вопрос: «Почему же он не вернулся к семье?» Если был бы жив и где-то еще дышал, почему же не возвращался к своей дочери, сыну, к нему и к матери? Если боялся опасности, сгустившейся над ним грозовой тучей, готовой поразить каждого, кто был близок ему, то почему же не дал хотя бы маленькую весточку, которая перевернула бы существование окружающих, но вопреки всему сделала бы его, Нио, счастливым? Он не знал, но не переставал искать, потому что эгоистично продолжал держаться мысль, что брат им всем нужен. Мужчина игнорировал тот факт, что дочь смирилась уже не с пропажей, а со смертью отца, отпустив его, поминая лишь добрым словом, сын никогда и не верил в его существование, а мать вычеркнула каждое свое чадо, потому что все, кто был связан с криминалом, для нее были словно замурованы за толщей цемента. Первое время Тё Нио не обладал никакими данными, способными помочь ему найти брата, у него на руках не было даже маленьких зацепочек, даже юркой, вертлявой, малюсенькой версии о том, где искать пропавшего человека. Нигде не слышали, нигде не видели, даже в базе данных информации нужной ему не было. Словно человека, подарившего жизнь залу, в котором рождались спортсмены, стойкости и силе которых до сих пор завидовали нынешние бойцы региональной арены и арены незаконной, вовсе не появлялся на этой земле. Временами Нио начинала казаться, что это разыгравшаяся фантазия измывалась над ним и придумывала несокрушимый образ обычного человека, которого он свято причислял к всемогущим богам. Но Тё боролся за брата, продолжал искать, добывая кусочки информации, как алмазы из глубокой шахты трудом и потом. Прозрачная пепельница на ярко рыжем столике с кривыми узорными металлическими ножками встречала уже за последний час третью, истлевшую до фильтра сигарету. Дым успокаивал, пускал струйку яда в легкие, где сгнившими сгустками осел когда-то чистый кислород. Мысли шалили, неожиданно абонент-Чонгук вне зоны действия сети поднимал внутри волнение и раздражение. И где ходит этот несносный парень, когда столько важного нужно еще сделать? Он стал отличным бойцом, хоть Нио сильно сомневался в нём в начале тернистого пути, и, пока они преодолевали вместе невзгоды, мальчишка к нему…привязался. Мужчина сам не мог разобрать, как именно он относится к Чону, когда сам хорошо осознавал, что боец возносит его на пьедестал, куда-то повыше и поближе к облакам. Быть может, как к верному помощнику, как к хорошему другу, как к коллеге… Он не знал. Но, увы, никогда не признавал, что ощущает его, как родного сына. Нио прекрасно понимал, что семьи у него уже не будет, романы с дамами оказались не совсем его стезей и целью жизни, а дети, которых он любил, уже перестали быть детьми. Слишком буйной и необдуманной была его молодость, потому оставшуюся половину жизни он решил посвятить искуплению многочисленных ошибок, что как клеймо жгли руки, не умевшие отрываться от дела, которому отдался его брат, принеся в жертву счастье. Нио о многом жалел, многое мечтал исправить, но выбор, который он когда-то сделал в пользу Зари, до сих пор считал удачным и правильным. То, что его брат оказался слабаком, не способным подстроиться под мир, который менялся независимо от желаний немощных, под воздействием людей — сильных и настырных не его вина. Слабостью, Нио ошибочно считал — твердость убеждений, которой обладал старший брат, силу веры в любимое дело, благодаря которым он мог пойти даже против всего мира. Пусть в прошлом в своей борьбе старший Тё был одинок, но он успел воспитать последователей, с удвоенной силой продолжающих его начинания. Нио больше всего беспокоила всё такая же маленькая, однако уверенная в себе племянница, восторгавшая бьющей из неё энергией еще в детстве. Сейчас она выросла, стала опорой для младшего брата, и судьба сделала такой удивительный виток, вихрем вернувший девочку к истокам. Валери была в былое время первоклассным бойцом, покорявшим Зарю, которая подобна чудовищу проглотила отца, выпотрошив предварительно из него душу. Теперь к Нио она ощущала лишь темное пятно ненависти и видела в нем главную причину «смерти» родителя, разрушения семьи и утопление зала, дома её детства, в крови невинных. Хоть Нио (откровенно говоря) и продался перспективному будущему, подписал контракты с клубом, но он никогда не позволял топтать в бессмысленных разборках ринг зала, потому что, наверное, лелеял память светлых времен, что-то вот ковыряло внутри. Вроде ублюдок, отдавший всё ради денег и престижа, а вроде что-то чувствует. Племянницу было жаль, билась с долгами отца, не пойми, откуда и как доставая баснословные деньги, воспитывала Минхёка и ухаживала за заболевшей Хоин. Знал ли отец девочки, что к этому подготовит её, закалит характер для того, чтобы сохранить целостности семьи, вернее то, что от неё осталось? Ведь жаль цветок, что должен был благоухать, подобно прекрасной, улыбчивой и мудрой Лили… Беспокойно хлестнув из большого бокала холодного пива, он откинулся на жестком кресле, удовлетворенно причмокнул губами. В баре сегодня было многолюдно, по телевизору крутили финал боя регионального турнира по боксу. Два бойца, оба не отличающиеся ни техникой, ни сообразительностью, — вот что преподносили политики населению, не подозревая, что молодежь отхватывает адреналин в других местах, сходя с ума не от видимого контроля, а от беззакония, от отсутствия правил и крови. В этом же не было зрелищности, не было азарта, когда бездарность так и выливалась наружу. Нио поморщился и отвел взор от плазмы, предпочитаю боксу разглядывание переливов светлого пива в граненом стакане и лопание пузырьков на поверхности напитка. Да и приходил он посмотреть только потому, что старший брат внимательно следил за региональными и любил разбирать бои. Память кровила раны. — Разрешите? — выгнутая бровь и ладонь указывающая на пустующее место напротив, только Тё хотел запретить и продолжить увлекательные размышления, как незнакомец добавил: — Просто больше нет свободных мест, — оглядел он пространство, ликующее в честь удавшегося удара у одного из остолопов. Исходила от него такая энергия, будто он спросил просто так и присел бы в любом случае., независимо от ответа, поэтому Нио промолчал, угрюмо кивнув и решив про себя долго не задерживаться, допить пиво, закусив гренками, и завалиться в зал. — Как вам бой? — решил втянуть в беседу присевший мужчина, закуривая сигарету и спокойно переводя взор на телевизор. — Вероятно, выиграет Хоран, у него неплохая техника? А? Да и юность на его стороне, — усмехнулся немного мужчина, пригладив пальцами жесткие усы. — Вы что же не разбираетесь? — прищурился он, оглядывая потенциального собеседника. — Нет, — покачал головой Нио, хрустя гренками и не бросая даже косого взгляда на «телешоу». Он ведь уже знал, кто одержит победу. — Странно я думал, в этот воскресный вечер здесь соберутся только фанаты, — немного посмеялся мужчина, поблагодарив подошедшую официантку с подносом на котором было два стакана пива. — Но, наверное, это даже лучше, что вы не разбираетесь. Скажите как человек далекий от опасного спорта, как вам кажется, кто из этих славных парней одержит сегодня победу? Нио медленно поднял взгляд, рассмотрел своего собеседника. Прилизанные черные волосы, хлесткий взгляд, скрывающий кожу, — неприятно. От мужчины исходило какое-то давление, интуиция подсказывало тренеру, что что-то здесь не чисто, но он решил не придавать особого значения тревожному предчувствию. Сегодня он, и впрямь, был сам не свой. — Вон тот выиграет, — указал на ирландца мужчина, делая еще глоток пива, понимая, что незнакомец быстро не отстанет, и лучше уж один раз дать ответ, чем поддаваться нападкам весь оставшийся вечер. — А, Уолш? Почему же вы так решили? — скривил губы мужчина, полуоборотом присаживаясь на кресло и строя удивление. — Выглядит крупнее, — отмазался Нио, мысленно добавляя, что он опытнее, в данный момент быстрее, а у Хорана заметная травма голени, что замедляет его скорость в несколько раз, хотя на его стороне играет лучшая защита, но в нападение Уолша был чудовищный замах. Мужчина снова засмеялся, недолго понаблюдав за раундом и дождавшись перерыва, признался: — В боях не все решает сила. Я вот большой фанат, вживую мечтаю увидеть хоть раз. — Я думаю, что вживую, что в реальности всё одно и то же, — спокойно отметил Нио, приближаясь ко дну стакана и больше не находя причин оставаться в компании фаната бокса. Вечер, обещавший быть приятным, скатился до отметки «не повторять никогда». Мужчина расплылся в широкой улыбке, замолчав. Оставив деньги за выпивку и закуску на столе, приподнявшись и прихватив куртку со спинки, Нио развернулся в сторону выхода и, сделав шаг, получил в спину удар меткой фразой: — Реальность куда поразительнее, Чон Чонгук ведь не раз это доказывал. Внутри заледенело, а Нио, задержав дыхание, остановился, не смея сделать ни шагу больше. Ноги не слушались, а на второй план отошли все звуки бара, на повторе было лишь имя ученика. Следом полетела еще и ехидная усмешка. — Передавайте ему привет, пусть будет осторожнее. На улицах нынче не безопасно. Взяв себя в руки Нио, не оглянувшись, несмотря на желание еще раз рассмотреть лицо незнакомца, последовал дальше спокойно. А выйдя из заведения, он спешно накинул куртку и полез в карман за сотовым, чтобы еще раз набрать ученика, за которого Нио теперь не на шутку переживал. Если бы с ним случилось что-то, он не смог бы себе этого простить. Но абонент всё так же оставался недоступным, день коренился к утру, и на краю за домами розовато-оранжевый рассвет маячил перед взором, призывая продолжить жить. Вытянутые в длину серовато-белые облака, раскиданные по небу, расступались перед светом встающего солнца. Нио молниеносно поймал такси, поражаясь своему везению в такое время суток, не переставая набирать номер Чонгука дрожащей рукой, он назвал мужчине адрес зала и принял выжидательную позицию. Отблески волнения за ребенка, успехи которого он видел лично, взяли под контроль растерзанное сердце...