Till I Collapse

Dr. Dre feat. Eminem, Skylar Grey – I Need A Doctor — Ваш заказ, — девушка по ту сторону от дубового прилавка протянула вытянутый пластмассовый и разукрашенный логотипом кофейни стаканчик с крепчайшим американо внутри. За окном уже слепило раннее блеклое солнце, восставшее среди каменных великанов, которых напоминали сеульские высотки. Город после ночной и гулкой жизни слегка притих, взяв перерыв перед утренним часпиком, который устраивали офисные планктоны. Засыпать, когда уже время коренилось к моменту звонка будильника, смысла не было, особенно учитывая, что сон совсем не шел, беспокойно терзая хозяина. Чонгук помедлил, не сразу обратив внимание на сонный и ленный голос кассира, вытащил из закромов куртки, предварительно порывшись и пару раз сунувшись не в те карманы, телефон, чтобы оплатить покупку по карте, но, попытавшись его разблокировать, понял, что аккумулятор уже давно сел. Вылив всю печаль по этому поводу в тяжелый вздох, Чонгук, достав кожаный портмоне и вытащив несколько купюр из него, протянул их девушке, коротко бросив перед уходом: — Сдачи не надо. Продолговатые металлические палочки с темно-синей птичкой на макушке, которые Чон от безделья рассматривал, пока ждал свой заказ, над стеклянной дверцей звякнули приглушенно уже за его спиной. Дверь заведения еще пару раз шатнулась туда обратно, подобно маятнику. Чонгук сделал маленький глоток напитка, ощутив прилив тепла к отчего-то прозябшему телу. Странно, что он раньше не заходил в эту кофейню напротив зала. Местечко было тихим, работники в меру вежливы, а кофе, боец должен признать, отменный. Парень остановился, огляделся, пошаркал ботинками по асфальту. Стоя посреди тротуара, Чонгук смотрел на зал, в котором вероятно никого еще не было. Он изучал грани, каждую трещинку, угол здания, вывеску, с пакоцанной ручкой дверь, через которую он переступал сотни, а может и тысячи раз. После того, как Чонгук завез Валери домой, он несколько часов просто катался по пустующей трассе за городом, слушая музыку и прислушиваясь к сердцу, приводя в порядок голову, а после, осознав всю безнадежность его попыток вернуть самообладание, бросил машину за несколько кварталов и решил прогуляться. Чонгук не часто отдавался сплину, признавая, что жизнь слишком коротка для беспокойств мирового масштаба. Но узнав столько всего о месте, которое боготворил по-своему, искренне любил, в котором жил, не тревожась, он не мог оставаться радостным и абсолютно спокойным. Теперь оно почему-то казалось чужим, незнакомым, отдаленным. Узнав всю правду, которую нельзя было назвать полностью белой или полностью черной, все светлые воспоминания просто взяли и вмиг обесцветились, утягивая в пучину и тренера, которого он ценил, как родителя. Был ли с ним честен Нио во время разговоров по серьезным и не очень темам, был ли он хоть наполовину таким хорошим человеком, каким его считал Чонгук, если в прошлом он буквально предал своего брата? Сожалел ли он хоть немного о своих поступках? «Верил ли старик вообще когда-нибудь в меня?» — спрашивал себя Чон, а потом на короткий, незначительный миг возвращался к своему первому бою в Заре, когда именно взгляд старика помог ему подняться и уйти с ринга победителем. То, что тогда всполошилось на дне зрачков тренера, было реальным или же Чонгук себе всё надумал, желая быть хоть кому-то важным, нужным, необходимым, желая быть немного родным? Острое недоверие к старику Чонгук ощутил за семь лет совместной работы впервые. Его пугало, что мир, в котором он жил, вдруг заколебался готовый обвалиться из-за небольшого сентиментального рассказа сестры его ученика. Он зашагал к залу, дойдя, дернул для проверки дверь и удивленно вскинул брови, осознав, что кто-то уже пришел. Вероятнее всего вернулся старик. Больше было некому. Нутро волнительно задребезжало, Чонгук понимал, что разговор неизбежен, но он и предположить не мог, что это случиться настолько быстро. Парень ощущал себя неподготовленным к тому, что должно было произойти, на периферии понимал, что лучше скрыться, пока не наговорил глупостей, над которыми после будет стыдно. Но вопреки здравому смыслу, который бил тревогу в голове, призывая спрятаться, Чонгук вальяжно вошел в помещение и тут же растерял весь запал, увидев старика, скрестившего руки, стоящего прямо напротив входной двери, облокотившись об ринг. Чон не догадывался, даже предположить не мог почему, но отчетливо видел, что мужчина сдерживает свою злость. Означать это могло только одно — Чонгук допустил где-то огромную непростительную ошибку. Взаимно просканировали друг друга, схлестнулись взглядами, как две встретившиеся волны одного моря. Каждый не выспавшийся, каждый не может уснуть, каждый видит причины в друг друге. Нио поначалу оглядел потрепанный вид ученика с беспокойством. Эти ссадины и сбитые костяшки почему-то навели на мысли о неприятном незнакомце в баре, но потом мужчина, отбросив не нужные ассоциации, выдохнул. Чонгук боец и быть побитым — его удел. И сейчас к счастью — ему ничего не угрожало. — Почему я не мог до тебя дозвониться? — холодно поинтересовался мужчина, поубавив с лица тревожность и переживания и, еще раз оглядев его с ног до головы, продолжил, — где ты был? Недовольство в голосе отчетливо резало по ушам. Чонгук тона не оценил, прищурив черные глаза и поджав губы в противовес открытым упрекам. Наверное, впервые подумав о том, что он не собака и не обязан всегда быть рядом со своим хозяином. Неприятно — после стольких лет общения, выдерживать испепеляющий взгляд тренера за глупые неотвеченные звонки. Это беспощадно напоминало удар хлыстом за верную и доблестную службу. Было больно даже от малейшего подозрения о том, что единственный из немногих дорогих людей мог быть лицемером, притворщиком, плюшевой игрушкой, набитой серпантином. Чонгуку вдруг захотелось ответить чем-то колким, неприятным, вызвать в глазах напротив не раздражение, а ответную волну раскола, чтобы от безупречного голоса и железной хватки остались жалкие кусочки. Он оскалился, его губы изогнулись в приторно-сладкой улыбке, и с чистым превосходством с уст развязно слетело: — Тусовался с твоей племянницей. Старик оторопел то ли от неожиданной фамильярности в голосе ученика, то ли от тона, каким Чонгук не разговаривал доселе, то ли от сути фразы, которая четко говорила об одном — Чон, не сводящий с него глаз, знал теперь больше. Но всплывал вопрос: насколько много ему поведала Валери, что от его былого любезного тона, тепла в речах и вечной благодарности в лице, не осталось и следа, он слышал плевок, дерзость, которой раньше Чонгук боялся оттолкнуть учителя. Так сильно разочаровала его история прошлого и тесной связи тренера с Зарей, с клубом, за счет которого боец живет сам? Глупости. Чонгук не настолько набожен, чтобы верить, что в нынешнее время можно прожить честно и при этом в достатке и счастливо. — Валери рассказала тебе? — не смог скрыть удивления старик, задав свой вопрос с слишком восклицательной интонацией. — Что тебя так сильно удивляет? — иронично усмехнулся Чонгук, оттягивая ворот куртки и чувствуя, как пуговицы рубашки на шее слишком сильно давят на горло, через которое с трудом проходил воздух, так необходимый сейчас ему. Нио замолчал, еще раз оглядев внимательно парня. — Не знал, что вы так близки, — промолвил мужчина, напряженно поведя плечами. Был недоволен их возможным тесным общением? — Чтобы рассказать одну маленькую историю — не надо быть близкими, — фыркнул Чонгук, в глубине души так не считая, но по-детски желая отрицать истинность слов Нио. — Валери так не думает, — с железной уверенностью промолвил Тё, нахмурив брови. — Откуда вам знать, как она думает? Валери нормально не общается с вами лет так пять, — наотмашь бьет Чонгук и попадает точно в яблочко, по самому больному, а потом, увидев кислую мину учителя, решает добить, приукрасив, — и не собирается общаться с вами в будущем. Нио не сразу нашлось, что ответить на такой грамотный выпад бойца. Он опустил свой взор, но при этом остался в таком состоянии, будто и не признавал себя виноватым. Это забесило Чонгука еще больше, не отдохнувший он раздражался очень быстро и постепенно кроме усталости и нарастающего взрыва в груди ничего не чувствовал. От злости поплыло перед глазами. — Меня удивляет, что Валери тебе доверяет, — честно признается мужчина спустя минуту раздумий. Нио, кажется, по большей мере ощущает несправедливость отношения девушки к окружающим, ведь Чонгук намешан с Зарей намного больше, чем он сам. Но с другой стороны Чон никогда не был предателем, втоптавшим ценности человека в землю. — Я спас жизнь ей и ее брату, — безэмоционально заявляет Чонгук, как ни в чем не бывало, отпивая кофе, но, не отпуская взглядом из-под стаканчика тренера. — Довериться мне — её выбор, — усмехается он, — ты против? В следующую секунду Чонгук увидел то, что хотел — раскол на множество кусочков. Руки старика рассоединились, безвольно повиснув вдоль туловища, а сам он будто резко постарел: старческие морщины проступили отчетливее, а мокрый отблеск глаз заискрился. В тени здания, куда еще не успели добраться юркие лапы солнца, мужчина показался парню тусклым, безжизненным, немного опустошенным. — Она в больнице, с ней все хорошо? — посыпались хриплые вопросы от тренера. Удивительно, что он ни слова не сказал про мальчишку, когда так сильно переживал за Валери. — Это наемники Зари? — Да она в больнице, — после небольшой паузы тихо поведал Чонгук, сгорая изнутри адским пламенем зависти, — но… уже идет на поправку. Даже из-за упоминания о выбитом здоровье племяннице он так волнуется и при этом спокойно любуется избитым лицом ученика. Чон только сейчас осознал, как многое он бы отдал, чтобы тренер так же переживал и за него, чтобы всё то, что парень вроде подмечал в мужчине — радость за его успехи, соучастие в его жизни и будущем — не были плодом его воображения, не были выдумкой тоскующего по теплу сердца. Он не пожалел бы даже молитв ради этого. Нио после стольких лет, в течение которых Валери даже близко к нему не подходила, презирала, ненавидела, продолжал сопутствовать ей, продолжал…любить племянницу, как дочь, как родную девочку. А Чонгук, кажется, подобно отличным сказочникам выдумал себе историю, в которой он нужен кому-то кроме матери, выдумал, что у него есть хороший друг. На деле Чон имел только хозяина, слова которого для него были неоспоримым сводом законов. Нио задумавшись, еще долго не мог совладать со своими эмоциями, искрометно бьющими наружу. Зная Валери трудно было решить, во что же она вляпалась на этот раз. Насколько серьезно было дело, в которое они все ввязывались. Трясина потихоньку затягивала, все жители зала в который раз тонули, не замечая погружения. — Так это наемники? — уточнил он снова, и теперь вновь скользнул глазами по фигуре ученика. Вид у него был неважный, какой-то раздавленный, сонный, несобранный. Чонгуку необходимо было отдохнуть. Оно видно было невооруженным взглядом. Тут старик позволил себе мягкую улыбку. Этого мальчика он воспитал хорошим бойцом, понимающим, что есть плохо, а что есть хорошо. И при этом у Чонгука была стабильная жизнь, отличный доход. Старший Тё не увидел алмаз, который Нио придал огранке, не видел, как преобразился зал, после знакомства с Зарей. — Не знаю, — тихо ответил Чонгук, крепче стиснув стаканчик кофе. — Я рад, Чонгук, что с тобой ничего не случилось. В Заре сейчас происходит что-то странное, — и через толщу официального и сдержанного вырвалось одно настоящее трепетное, дышащее, — я волновался за тебя, постарайся быть аккуратнее. Чонгук на минуту замер. Юношеское лицо его вытянулось, глаза расширились как у маленького наивного Бэмби. Внутри как лед и пламя столкнулись недоверие и любовь. Первое истязала, прося не вестись на поводу у слов, а второе нежилось, просило еще, шептало о магии фраз. — И спасибо, что помог ей, — улыбнулся Нио и, выразительно посмотрев на парня, из личных соображений хитро соврал, — но я бы не хотел, чтобы клуб теперь был с ней как-то связан. Тонкий намек о том, что Чон должен держаться от девушки подальше был понят с первой попытки. — Что мне мешает сблизиться с ней? — широко ухмыльнулся Чонгук в ответ, ощущая клокотание измученного разговором сердца и цепляясь за единственный рычаг давления — Валери. Они только-только приняли друг друга как друзей, а тут Нио со своими запретами. Что за эмоциональные горки с утра пораньше? Пусть всем будет так же тошнотворно, как и ему. Если уж страдать, то не одному же! Вдруг Нио неожиданно расхохотался, погружая зал в раскатистое звучание своего голоса. Громко, несдержанно, так что искорки слез выпрыгнули из глаз. — Я знал, конечно, что ты самонадеян, но не настолько же?! Удачи тебе, мой друг, — промолвил он, продолжая посмеиваться, направился на второй этаж, и через плечо, уже будучи на лесенках, бросил, — ах, да, только когда она тебя бросит, плакаться ко мне не приходи. Чонгук раскрыл рот от удивления и пораженно проводил взглядом скрывшегося на втором этаже тренера. Его фразы смешны и нелепы! Да чтобы он плакался из-за девушки! Вот умора, вот ляпнул! В спину било утреннее тепло, пригревая темную куртку. И Чонгук, внутренне досадуя на некоторую истинность в словах Нио, нервно дернувшись, разлил кофе на рукава, сквозь зубы проматерился и отправился в тренерскую с намерениями немного вздремнуть. Глаза наливались свинцом, руки намочил, а в голове негде было положить разумную мысль.

***

После двух часов полноценного сна день Чонгука продолжился очень медленно, вязко, как глина, приготовленная для лепки фигур. Он просидел в тренерской, разгребая горочку документации зала, домашние задания, которые благополучно игнорировал, и, читая книги, которые ранее откладывал на неопределенный срок. Время от времени боец посматривал на стрелку часов на запястье, которая как назло ползла на последнем издыхание, как выдохшаяся кляча после изнурительной работы. Карандаш торопливо бежал по чистым листам, оставляя после себя грифельные дорожки, педантично ровные и стройные. Когда Чонгук занимался одним делом, он мало отвлекался на окружающий мир и, вроде, уходил в него с головой, но сегодня время отказалась играть ему на руку. Несколько раз он поднимался на второй этаж, ни слова не сказав старику, не удостоив его даже взгляда (хотя порыв обиды уже поутих и казался, как сам парень и ожидал, постыдным), заварив крепкого сладкого чаю, возвращался в тренерскую и продолжал свою работу... Временами устанавливалась стойкая уверенность, что он тонет в этом однообразие будней и не видит даже маленького просвета необычности. То ли ему нужно было хорошенько развеяться, то ли он старел, то ли истории Тё так на него пагубно влияли, но Чонгук ощущал себя несобранным, может быть чуточку раздавленным. Через два дня приезжали Шин и его сестричка Мирэ, с которыми он с удовольствием повидался бы, но парень ощущал, что должен заполнить свое горестное настроение общением с родным человеком именно сейчас. Первая мысль всплыла о матери, но ей о проблемах, связанных с боями, рассказать он не мог даже при огромном желании. Покой любимой родительницы был выше и дороже своего собственного. Следом возник Тэиль с его слишком правильным взглядами на жизнь, из-за которых Чон также отмел его в сторону. Хотя вспомнив араба, Чонгук с тяжелым вздохом решил, что надо извиниться за свой внезапный уход с празднества. Некрасиво вышло, что в самый разгар веселья он растворился в воздухе, как джин из лампы. Чонгук задумчиво потерь подбородок, сетуя на то, что пропустил такую хорошую пьянку, где и повод был, и виски на вкус был неплох, да и компания, не считая красноволосого дебошира, была классной. А следом возник образ Наен, который сразу привнес в душу легкость, томление, загадочность, и Чон подметил, что здорово было бы с ней посидеть где-нибудь в немноголюдной кафешке. Улыбка наползла на лицо сама по себе, подрагивавшее из-за ускоренного письма запястье замерло на несколько секунд над столом, и Чонгук решил, и вправду, позвать Наен на прогулку. Тем более день был необычайно теплым, из окна проливалось солнце, заставляя маленькие частички в воздухе искриться, а небо радовала своей необычайной голубизной. Минхек продолжал приходить на тренировки один, пока сестра лежала в больнице. Хотя, что Валери сидела весь день в палате и ничего не делала, было весьма сомнительным. Чонгук думал над тем, что, после посвящения в тайны её прошлого, было бы уместно съездить к ней, проведать, но что-то теперь его останавливало. Внутренний голос шептал о том, что он не до конца разобрался со своим отношением ко всему происходящему, не совсем принял свои мысли о сложившейся между ним и Тё ситуации. И просто ощущал несвойственную ему неловкость из-за внезапного поцелуя на берегу Хангоя. ...Тренировка прошла весело и продуктивно. Мальчишка начал резко достигать успехов, обретя после последних несчастий некий доселе незаметный стержень. После потрясений мы становимся серьезнее, подозрительнее, даже если этого не замечаем. Впереди близилась череда боев, которые по расписанию расположились чуть ли не через день. Нагрузка была действительно серьезной, но ни тренера, ни мальчишку она не пугала. Каждый из них четко знал, чего хочет, ну или каждый из них был убежден в том, что знает, чего хочет. С утра Чонгук рассматривал каждого входящего в зал гостя все внимательнее, потому что ожидаемая Наен не пришла на тренировку, хотя никогда не пропускала их раньше. Порядок девушка любила почти так же, как всё лучшее. И то, что она так внезапно исчезла, насторожило. Тревожное, недавно покинувшее его чувство, вернулось с утроенной силой. Ему стало не по себе, словно всё к чему он тянется, вдруг отбрасывается назад, пропадает в потоке неизвестности. Судьба порой говорит нам так многое, подбрасывает подсказки, которые мы не можем правильно и вовремя считать. А когда случается что-то непоправимое, мы оборачиваемся и видим то, чему раньше не придавали большего значения и что было важным предзнаменованием. Боец попытался дозвониться до Наен, но телефон оказался отключенным, поэтому он решил идти в наступление. Рирэн, девушка с рыжей короткой стрижкой, с аккуратным носом с изящной горбинкой и весьма прямолинейным характером, обычно всегда занималась вместе с Наен. Она было одной из тех девушек, которые в карман за словом не полезут. Удивительно с проблемами со здоровьем Рирэн умудрялась держаться на уровне середнячка Зари, имела приличный доход и при этом училась на юриста. Она была весьма и весьма хороша. Они с Наен вроде были не слишком близки, но возможно ей было известно что-то о месте её нахождения. — Хэй, красотка, как твои дела? — засиял Чонгук, подойдя поближе. — Найдется пару минут для меня? Рирэн хмыкнула, с ехидством рассмотрев подошедшего. — Прости, милый, с дружками подруг не сплю, — девушка схватилась за блины для штанги, приподнялась и слегка пыхтя, закрепила их с одной стороны. Чонгук схватился за второй блин и с легкостью надел его с другой стороны штанги. — Я бы с удовольствием разрушил твой принцип, — для поддержки игры подмигнул парень, изящно поведя бровью, — но я по-другому вопросу. — Заинтриговал, — усмехнулась девушка, оседлав скамейку и принявшись разминать кисти, — ну, валяй. — Не знаешь, где Наен? — не стал тянуть резину Чон, спросив всё напрямую. — Сказала, что с предками увидится, — ответила Рирэн, легла под штангу, крепче хватаясь за железки и перед тем, как начать подходы, осведомилась ради интереса, — соскучился? — Вроде того, — задумчиво протянул Чонгук и встав над головой девушки, поднимающей штангу, — адреса у тебя нет? — Ради такого дела найдется, — протянула девушка, сделав глубокий выдох. Чонгук терпеливо подождал, пока Рирэн закончит подходы, подстраховал её и помог снять блины. Покопавшись где-то в закромах телефона, она переслала Чону адрес, прибавив, что за достоверность не отвечает, потому что он у неё еще со старых времен. — Спасибо, выручила, — искренне поблагодарил Чон. — Обращайся, главное не обижай Наен, — протянула Рирэн, блеснув черным взглядом, как животные завидевшие угрозу. — Ни за что, — твердо проговорил Чонгук, ни сколько не сомневаясь в том, что сможет сдержать обещание, направился в тренерскую, захватил ключи, накинул куртку и, не попрощавшись со стариком, которые проводил его двусмысленным взглядом, промолчав, направился по добытому адресу. Место оказалось далеким (в поисках пришлось прилично побродить, когда навигатор строил маршрут не верно, заводя в тупики), пустующим на окраине города районом, подобно которым, Чонгук был уверен, уже не найти. В Сеуле, городе возможностей, высоток и квартирного престижа, таких поселков с такими постройками почти не было: ветхие маленькие одноэтажные домики с обычными калитками, не скрывающими ни крыльца, ни развешенного на веревках белья. Обстановка болезненной заброшенности забрасывала Чонгука в увиденные из фильмов про американцев кадры Детройта. Проезжая мимо жилищных домов на своем автомобиле, боец даже ощутил некоторый стыд за то, что так хорошо живет, жалуется на нехватку чего-то эфемерного, когда в мире есть те, кто не может получить и куска хлеба. Пришедшая мысль понизила итак упавшее настроение. Увиденное никак не укладывается в голове, не согласуется с горячей, словно сошедшей с обложки модного журнала брюнеткой, за который он приехал. Чон признавал этот адрес до ужаса странным, потому что Наен, ассоциирующуюся у него с роскошью, идущая рука об руку с успехом, уж совсем не вписывалась в окружающий заброшенный пейзаж. Быть может, Чонгук ошибочно построил мысленно образ непробиваемой красотки, знающей себе цену, желающей отбить место под солнышком с личным кондиционером и счетом в банке. Задавался ли Чон когда-нибудь вопросом о том, что привело её к такому мышлению, к таким установкам? Присутствие хорошей жизни никого не переделывает, отсутствие неизменно делает жестче, безжалостнее, меркантильнее. Чонгук вздыхает, понимая, что на записанном адресе нет номера дома или квартиры. Понадеялся на везение, интуицию, подсказки судьбы. К счастью улица оказалась кольцевой, и он сделал несколько кругов, наблюдая за горящими огнями домов, из окон нескольких уже поглядывали любопытствующие жители. Видимо им не каждый день удавалось видеть такие автомобили, а может и вовсе никогда не удавалось. Чонгук угрюмо поглядывая на затененные лица, ехал дальше. Солнце, вспыхнувшее красным пламенем под конец дня, медленно оседала за край горизонта, словно съедаемая каким-то загадочным чудищем, скрывшимся там, под землей. А небо каждый раз с утра после рождала новый шар. Оттого и в новый день, наверное, оно светило по-разному. Светло-голубое небо облито было тонкой струйкой сиреневого заката, поддетой белыми кусочками сахарной ваты и бледно синими продолговатыми леденцами. В поле еще местами заметны были залежи снега, а все остальное занимала серо-зеленая иссохшая трава, где через них старательно пробивались первые весенние травинки. Чонгук, остановившись среди пустующей дороги, позволил себе залюбоваться, прищуривая глаза в противовес назойливому лучистому свету. В городе, где сквозь многоэтажки и солнце-то не всегда просачивается, тяжело увидеть такие искусно задуманные шедевры природы. Дождавшись пока буйство горячей звезды не утихнет совсем, боец решил сделать контрольный круг и вернуться на квартиру. Искать и дальше не имело смысла. Доезжая до предпоследнего дома, Чонгук разочарованно вздохнул. На душе стало досадно из-за невозможности осуществить встречу, возможность погулять была уже безбожно упущена. Дверь самого последнего дома с обвизшим карнизом резко раскрылась, тусклый комнатный свет вывалился перед входом, и на улицу выскочила распаленная Наен с раскрытым, вихляющим от ветра черным пальто, небрежно и явно впопыхах накинутом на плечи. Она не видящим взглядом смотрела себе под ноги и сбегала с невысоких деревянных ступенек, стремительно цокая невысокими каблуками ботильонов. Следом за ней вывалилась женщина невысокого роста с растрепанными, неаккуратно собранным пучком плохо выкрашенных рыжих волос, в белой растянутой футболке с пятнами чего-то тускло красного и с сияющим синяком ровно под глазом. Чонгук не смог разглядеть лицо детально, но овал лица схож был с овалом Наен точно. — Где ты шляешься, сука? — громко, с дрожащими хрипящим от выпивки голосом прокричала женщина, а Чонгука по спине прошлись неприятные мурашки. — Ишь выри..выр…вырядилась! Матери жалко несколько вон, в которых купают тебя твои хахали. Столько лет растила в любви и на те. Я тебя не отпускала! — она, пошатываясь, спустилась на несколько лесенок вниз. Наен остановилась, с плеча её белоснежный клач соскользнул на холодную стылую землю, но она этого будто и не заметила. Сжав крепко кулаки, она развернулась: — Если бы вы хоть немного меня любили, — ровным голосом сказала Мин. Чонгук не видел лица девушки, но даже так он знал, какая потерянная и трогательная гладь была в её глазах. Боец медленно раскрыл дверь и вышел из автомобиля. — Если бы вы хоть немного любили меня, — повторила Наен горько, — то не жили бы такой жалкой жизнью, а попытались бы дать мне всё самое лучшее! Посмотрите же на себя! — закричала девушка, и женщина напротив осеклась на полуслове, расширив глаза. — Какую судьбу вы для себя избрали? Я привезла вам деньги, чтобы вы начали жить, а не для того, чтобы вы снова топились в выпивке в компании сомнительных мужчин. — Как ты разговариваешь с матерью? — протянула заплетающимся языком она. Но Мин продолжала говорить, не замечая поглядывающих на них соседей и Чонгука, не спускающего с её напряженной спины взора. — Я приглядывала за вами, сколько могла, потому что вопреки всему, — Наён вытянулась как минорная струна и, скрипнув, ослаблено выдохнула, — я продолжала вас любить. Но более вы мне не мать и я вас не знаю. За дверями прикрыв поток от единственной лампы, нарисовалась жилистая фигурка оголенного до пояса мужчины, снимающего ремень с джинс, у которых заметно провисли колени. — Мало ты порола свою дрянь, вот и выросла неблагодарной, — разулыбался беззубый идиот, еле стоя на ногах, — научим, как надо разговаривать со взрослыми. — Если дорожишь своей жизнью, не подходи ко мне, — уверенно проговорила Наен, даже взором не удостоив незнакомца. — Я разочарована в вас. Отец бы вам этого не простил, — все также обращалась она к матери. — Какая блядь, — издал пошлый смешок мужчина, продолжая надвигаться на Мин. Чонгук, недовольно поведя плечами и больше не находя в себе сил выслушивать всё это, зашагал к калитке, которая когда раскрывалась противно и протяжно проскрипела. Девушка обратила внимание на гостя, ожидая увидеть кого-нибудь из соседей, но увидев Чонгука, её глаза заслезились, а полные губы дрогнули. В ней не было удивления, только тоска, длинная и растянутая тоска. Боец, не теряя ни секунды на размышления, подошел к ней, протянув руки, заключил её в крепкие объятия. Девушка, не сопротивляясь, покорно уткнулась в плечо парня, который успокаивающе поглаживал спину Наен, смотря на незнакомца разъяренным взглядом. Последний растерял свой запал при виде широкоплечего, накаченного парня, с черными опасно сверкающими глазами и остановился. Угрожать на вид слабой и беззащитной девушке он был горазд, но с действительно сильным противником тягаться ему было страшно. — Пойдем в машину, — прошептал Чонгук девушке на ухо, выпустив её и наклонившись, схватил маленькую сумочку, после чего легонько подтолкнул Наен в сторону Ягуара, — пойдем. Раскрыв дверь для Мин, Чонгук подождал пока девушка сядет, протянул ей сумочку и, перед тем как закрыть дверь, сказал: — Подожди минутку, я кое-что забыл. В несколько уверенных шагов он преодолел расстояние от себя до мужчину. — Эй, парень, ты чего я пошутил? — глупо засмеялся он, немного попятившись назад. Чон цепко вцепился ему в плечо и вмазал со всей дури кулаком по лицу. Он завыл, упав на землю, а женщина вслед за ним. — Ты чего делаешь, ублюдок? — проверещала она. Чонгук разжал кулак, потянулся в карман куртки, откуда выудил белоснежный платок, которым показательно обтер ладонь, которой касался свиньи в человеческом обличие, и, закончив, бросил тряпку ему на лицо. Внутри него всё кипело. Чону было омерзительно даже смотреть на это, а то, что Наен, такая какая она есть, изысканная утонченная и волнующая ступала здесь, пока её поливали грязью, будило в нем бешенство. Надымив прожженной резиной, подобно разъяренному быку, выпускающему пар, автомобиль тронулся в сторону, в которой утонуло совсем недавно солнце.