Till I Collapse

На небе не расцвело солнце. Над городом растянулся свинец, грузной тенью обрушившись на головы прохожим. С утра было безветренно, моросил неприятный дождик, выбивая на окнах мелкое та-ра-ра-там. Девушка, непривыкшая к глубокому и долгому сну, проснулась первой. Улыбка наползла на лицо сама, хотя её, негодяйку, не звали. Валери лишь искоса пробежалась по чертам рядом спящего бойца, не хотела, чтобы её застали за тем, как она бессовестно наблюдает. Но жалкого взгляда хватило, чтобы запомнить всё до мельчайших подробностей. Быть может, ей больше не удастся увидеть столь открытого и незащищенного Чонгука? Мерное дыхание, спокойствие и безмятежность, которые преследовали его на протяжении жизни, шрам на щеке, широкий разворот располосованных плеч, на которых еще заметны следы её поцелуев, мускулистые руки и крепкая грудь, тело, скрытое наполовину под белым одеялом. Такую красоту даже жалко отдавать в дань мордобоя и развлечений богачей. Однако именно бои подточили его характер и выточили столь мужественное тело. Всё было взаимосвязано, и без одного не было бы другого. Ведь эта ситуация результат того, что Заря когда-то появилась и пересеклась с залом, в котором работал её отец. И что же теперь? Вот так всё и закончится? Валери не жалела, что отдала всю себя, доверилась именно ему. Она прикоснулась, хоть и на мгновение, к желаемому, к объятиям возлюбленного и силе сокрушительной страсти. Ночь до сих пор жгла ключицы, саднила губы и приятной легкостью укутывала тело. Больно ли будет, когда он проснется и ляпнет что-то вроде: «Эй, было классно, как-нибудь еще повторим»? Будет. Будет невыносимо. Но одна ночь была и будет для Валери благословением, тем греющим воспоминанием, о котором она будет плакать потом, когда начнет отвязывать своё пойманное сердце. Будет упитываться раздирающей тоской, зная, что он греет под боком такую же дурочку, надеющуюся на любовь. Но навязываться она не станет. В этом они похожи. Валери осторожно выскользнула из-под одеяла, принялась неспешно и тихо одеваться, не желая разбудить спящего. Всё выполняла с поразительной четкостью, ни минуты не давая себе на размышления или отступление от намеченной цели. От окна она отвернулась и без спешки надела платье, оставалось только вжикнуть молнией на спине и выпорхнуть из любовного гнездышка. Возня отвлекла её от иронии, она перекинула взгляд через плечо, встретившись с сонным взором Чона. — Который час? — с хрипотцой спросил Чонгук, приподнимаюсь и оглядываясь. У него еще сонный вид, полный непонимания и неосознанности. Он смотрит на девушку. — Ты куда? — часто моргает и продолжает наблюдать, скользя взором по полуоткрытой спине и делая в своей голове какие-то вычисления. Какое чувство теснит грудь от взора и голоса его? Необъятное, настолько объемное, что вот-вот выбежит наружу, привлекая внимание душераздирающим воем. Нельзя даже думать о том, что кто-то может такое услышать. Валери улыбается до маленьких морщинок возле глаз. Это искренняя благодарность случаю за то, что случилось всё именно так, как случилось. — Еще рано, меня ждет тысяча и одно дело, — усмехается, внутренне радуясь, что не успела сбежать, — досыпай, я вызову такси. Боец, кажется, стремительно просыпается от услышанного, откашливается и принимается в спешке натягивать одежду, попутно произнося: — Я отвезу тебя. В его движениях — сила. Она привлекает, укрывает надежностью и спокойствием. И осознание того, что это никогда не будет принадлежать Валери, делает невыносимой ту милость, которую проявляет боец сейчас. — Не стоит, — в который раз повторяет девушка, отказываясь, и впервые действительно этого не хочет, потому что не сможет после собрать себя по маленьким крупицам. Воду, разбившуюся потоком о землю нельзя вернуть обратно. Она переходит во что-то иное, утекает. В одних брюках, оголенный по пояс, Чонгук подходит к ней, аккуратно и не спрашивая разрешения, поднимает замок платья, укрывая девушку от своего взора. Затем быстро доходит к шкафу, доставая для себя футболку, а для Валери большую серую толстовку. Он уже не кажется заспанным, а в глазах нет прозрачности, только ворох мыслей, ощутимых даже без звуков. — Надень, чтобы не замерзнуть, — дополняет Чон и снова повторяет, чтобы обозначить, — я отвезу тебя. Девушка хмыкает, натягивая на себя его толстовку и решая сыграть иначе. Так, чтобы Чонгук не мог увиливать и ходить вокруг сути окольными путями. Чтобы он не мог избежать слов, прикрываясь своими благородными и двусмысленными действиями: — А ты каждую девушку после секса отвозишь лично? — немного иронизирует, но улыбается, не показывая, как больно озвучивать подобное. Какое-то мазохистское желание толкает её выпутать из его уст слова неприязни. Чонгук, не ожидавший таких слов, приподнимает бровь, а его посеревший взгляд не предвещает ничего кроме бури: — Поговорим в машине. — Это такой сложный вопрос? — не сдается Валери, и даже не ощущает, как перестает контролировать то, что говорит. — Нет, — произносит Чонгук, накидывая на плечи снятую с крючка кожаную куртку. — Что, нет? — Не каждую, — договаривает со вздохом и трясет связкой ключей, — ты вроде спешила, выходить будешь? Валери снова хмыкает и не скрывает удивления, а в ушах у неё вдруг поднимается такой гул, будто совсем рядом взлетная полоса. Но на самом деле это пульс сходит с ума, а кровь внутри бурлит. Он не смеет так переворачивать всё внутри! Её душа не ринг, на котором можно устанавливать собственные правила! И если он решил поиграть в благородного парня и хочет остаться друзьями с привилегиями, то это вне всяких правил и ему стоит знать, что ей не нравится такая идея. Чонгук всегда делает всё по-своему и при этом молчит. Ну, неужели ему сложно сказать, чего он хочет? Сколько проблем мы смогли бы избежать, если научились бы сразу же говорить о своих желаниях, а не увиливали и не придумывали какие-то стратегии для донесения предпочтений силой мысли! На улице накрапывал мелкий, холодный дождь, в ямках на асфальте уже успели собраться лужи. Обувь безвозвратно была испачкана, потому что непогода успела взяться за Сеул до тех пор, как они дошли до салона автомобиля. Валери наслаждалась поездкой, запоминала детали, наблюдала за бойцом очень открыто, но без жеманства или подтекста. Просто смотрела, как иной посетитель музея смотрит на картину великого художника. Поразительные линии, мазки, цвет и текстура, но главный недостаток в том, что произведение искусства нельзя забрать домой. Всеобщее достояние. Чонгуку это хорошо подходило. Он предсказуемо за время всей поездки не сказал ни слова. Рыбка в аквариуме. Только не простая, прекрасная золотая рыбка, которая иногда исполняла желания. В беспощадной системе Зари, надо отдать должное Чону, он умудрялся оставаться человеком. За одно это его стоило вознести. И Валери это понимала. От осознания в горле застревает ком. Когда автомобиль припарковался возле дома, дождь залил в полную силу, беспощадно ляпал крупными каплями по окнам и полностью перекрывал обзор. В салоне почти воцарился отдельный мир, расположенный внутри водопада. Валери хмыкнула. Вот и всё. Лучше закончить молча, проглотив всё, даже прощание. Она потянулась к ручке, но та сразу же захлопнулась. Блокировка. — Подожди. — Чонгук упрямо смотрит в лобовое стекло и мало походит на человека, настроенного на беседу. — Мы еще не поговорили. — Есть о чем? — дрожь в голосе удается сдержать. Валери предсказывает, что он хочет сказать какие-то слова утешения. — Мне кажется, произошедшее нуждается в разъяснении. — Вот и разъясняй сам с собой. Мне ничего не кажется, поэтому открой дверь, — ровно держится девушка, но на Чонгука не смотрит. — Валери, всё, что случилось… — Оно случилось и даже, если ты хочешь что-то изменить, оно неизменимо. Дверь? Тон холодный, как снежный наст. И Валери непреклонна в своем решении, даже несмотря на закипающего парня. На лице у него набухают вены, готовые с минуты на минуту взорваться. — Сначала ты прямо говоришь о своей ненависти ко мне, — Чонгук терпеливо выдыхает, но его напряжение становится осязаемым. Длинные пальцы методично проходятся по рулю. — Потом влипаешь в неприятности, из которых я тебя по своему желанию вытаскиваю. Ты благодаришь меня, но продолжаешь ненавидеть. Хотя, — он делает многозначительную паузу, немного зависает с открытым ртом и продолжает, — хотя я ни разу тебя не обидел. Только на этом ты не останавливаешь и чуть ли не умираешь на моих руках. Я помогаю тебе снова. И ты в благодарность делишься своим прошлым. Но все равно продолжаешь неприязненно морщиться каждый раз, когда меня видишь. Я целую тебя раз, два, три, — перечисляет он, — и ни разу не получаю по лицу, но, предлагая помощь, слышу только: «Не стоит». А ты продолжаешь меня ненавидеть и уходишь на свидание, с которого потом срываешься мне на помощь, — он рвано выдыхает, высказывается, кажется, даже не замечая с каким жаром стал говорить. — Я ночую в твоем доме, не отхожу от тебя ни на шаг, проигрываю бой с мыслями о тебе, срываюсь, как верная собачка по первому твоему зову, доверяюсь тебе, раскрывая все слабости до единой. На дне рождения я не свожу с тебя взора, боюсь, что каждый мой взгляд не осторожен и в любое мгновение, заметив что-то, ты с отвращением сбросишь мои ладони. Я готов даже выглядеть клоуном в глазах богачей и других бойцов, но не готов быть тем, кто просто смотрит на то, как тебя поливают грязью. И я не просил ничего взамен, никогда. Потому что мне просто стало важно знать, что с тобой всё в порядке. Но ты сделала шаг, хотя могла одним лишь словом прекратить всё то, что, как ты говоришь, неизменно и произошло. И даже после всего. После всего этого, ты спокойно после ночи, проведенной со мной, готова уйти, не сказав мне и пары слов на прощание. Ты спокойно ставишь меня в один ряд с такими, как Дохван, ты признаешься мне, что нам не о чем говорить, и продолжаешь меня за что-то ненавидеть. Тогда Валери, — Чонгук впервые с такой горечью смотрит ей в глаза, — может, ты мне объяснишь, что мне нужно сделать, чтобы ты хотя бы взглянула на меня, как на человека? От его тона по телу бегут неприятные мурашки. И Валери совсем перестает понимать, что происходит, и сразу не находит, что ответить. — Молчишь? — спрашивает. — Не знаешь? — Чонгук кривит губы в кривой ухмылке. — В любом случае можешь забыть о том, что я оставлю тебя в покое, — припечатывает он, снимая блокировку и давая ей свободу. Девушка не смеет пошевелиться и переводит взгляд с дверной ручки на Чонгука. Внутри бушует адское пламя. — Ты думаешь, — тихо заговаривает Валери, — что каждый, кто мне помогал, сразу же предоставлял счет? Ты думаешь, не было тех, кто до последнего строил из себя верх благородства? Почему я должна была тебе что-то, когда ты делал всё только, чтобы Минхёк был твоим учеником и не сбежал из зала? Почему я должна была тебе доверять, если ты тот, кто смотрит на Нио, как на бога, а в боях не видит грязи? Несколько твоих сумасбродных поступков мне стоило расценить как-то иначе? Или что? Я шла тебе на встречу, потому что ты многое для меня сделал. Но при этом ты только и делал, что молчал, — с укором выплевывает Тё. — Что мне оставалось думать? — с удивлением интересуется она. — Чем тебе не угодила моя дружба, Чонгук? Может быть тем, что твои действия и твоё благородство только способ затащить меня в постель, а? И ты смеешь говорить, что это я не смотрела на тебя как на человека? — Не выдумывай. Если бы я просто хотел с тобой переспать, то сделал бы еще это после встречи с твоим дружком наркоманом. Чем мне не угодила твоя дружба? — раздраженно переспрашивает Чонгук. — Тем, что это дружба! Дружить будешь со своим соседом, — цедит он сквозь зубы и снова шумно выдыхает. — Я думал, что после всего, что произошло, всё будет по-другому, — боец зарылся пятерней в волосы, будто это ускоряло мыслительный процесс, когда на самом деле лишь показывало, насколько он запутался. — По-другому — это как? Дружить с привилегиями будем? — брови иронично взлетают вверх, а голос полон яда. — Как я уже сказал, прибереги свою дружбу для кого-нибудь другого, — Чонгук опасно играет желваками, его взгляд подобен пламени. — Потому что ты мне нравишься. Я думал, что у этой ночи будет иное продолжение. Понимаешь? — он внезапно взволнованно осекается, сдуваясь как продырявленный шарик. — Ты… — Подожди, — вдруг торопливо останавливает его Валери, переставая понимать, о чем именно говорит Чонгук. Какие чувства? Какая симпатия? Чон явно что-то путает. — Я не девушка для развлечений, — уточняет осторожно Тё. — Разве я говорил такое? — удивляется умозаключению Чонгук. — Что и требовалось доказать! Я для тебя кто? Наемник и слуга Зари? Я у тебя всегда заведомо подлец! Скажешь, нет? — испытующе выпрашивает он. — Хотя единственное в чем меня можно обвинить это в эгоизме. Ведь я не собираюсь тебя с кем-то делить. — Стала бы я тебе помогать, если бы воспринимала тебя как пса Зари? Глупости, — отмахивается Валери, не акцентируя внимание на остальных его словах. — Тогда объясни мне, почему ты такого плохого обо мне мнения? — Я пытаюсь придумать логическое объяснение твоим поступкам! — восклицает девушка. — Только и всего. — Складывается ощущение, что ты меня не слышишь, — Чонгук возводит очи к потолку салона. — Вот тебе логическое и единственное объяснение. Ты мне нравишься, поэтому я прошу стать тебя моей девушкой? Мыслительный процесс в голове у Валери запускается, кажется только после этих слов. Потаенное и спрятанное от чужих глаз сердце Чонгука на мгновение раскрывается перед ней. Дыхание перехватывает от осознания всего происходившего вокруг. Чонгук все это время был искренним? За своей мнительностью и осторожностью, которой девушку приучили прошлые неудачи, она не увидела самой простой истины — настоящей симпатии. Она настолько не верила в то, что Чонгуку может быть интересна не только как женщина, а как возлюбленная, что предпочла придумывать другие мотивы, каждый из которых, — сейчас для неё очевидно, — не в характере бойца. — Оу, — тушуется Валери, не зная как на все услышанное реагировать, — неожиданно. — Да неужели? — резко возмущается Чонгук, во все глаза уставившись на Тё. — После того, как я полгода за тобой бегал, для тебя предложение встречаться — неожиданно? Нет, ты серьезно? — Ой, прям бегал, — хмыкает Валери и сразу же замолкает, натыкаясь на угрюмый взгляд парня. — Извини, — просит она, — я просто как-то по-другому на всё смотрела. Но ты ошибаешься, я никогда не ощущала к тебе ненависти. — Что же ты ощущала? — Благодарность, — она светит теплой полуулыбкой. — Мне просто не хотелось тебе обременять лишний раз и возвращаться к прошлому. — Я не твое прошлое, Валери, — боец мотает головой и поддается ближе, касаясь пальцами девичьего подбородка, заглядывает ей в глаза. Смотрит и видит то, что хочет, — себя. — Я твоё будущее, — твердо договаривает он. — Самонадеянно, — шепчет завороженная Тё, не смея двинуться. — Кажется, мы выяснили, что ты по-другому меня не воспринимаешь, — он прищуривается, а девушка тихо смеется. — Ты так и не ответила? — Вопросов было так много, что я не помню на какой из, — девушка юлит, не сводя с Чонгука взора. Хотя у самой сейчас сердце выскочит из груди от близости. — Все они сводились к одному, — подыгрывает Чон. — К чему же? — К нам. — Хитрец, — успевает договорить с улыбкой Тё и ощущает прикосновение теплых губ. За окнами бушует северный ветер, и крупные капли вбивается в поверхность машины всё сильнее, играя свою любимую песню, наполненную силой звука, отделяя для двух увлеченных друг другом людей отдельный мир и поддерживая в нём гармонию. — Мы можем попробовать, — нерешительно шепчет Валери в перерыве между поцелуями и приглаживает несколько прядей Чонгука за ухо. Боец бессовестно и довольно улыбается, ощущая стремительно расползающееся в груди тепло. — Тогда как на счет вернуться ко мне и побыть весь день вдвоем? — Я не могу. Ты же знаешь, — виновато морщится. — Я помню, — спокойно отступает Чонгук, не переставая улыбаться, — тысяча и одно дело. Тогда спишемся, и я заеду, когда ты будешь свободна? Валери радостно кивает в знак согласия и открывает дверь. Ладонь намокает, и девушка выскальзывает из машины. Боец наблюдает за тем, как она добегает до калитки, и еще шире улыбается. Наконец-то, хоть что-то стало проясняться.

***

Время летит очень быстро. А Минхёк знает ему лишь один отчет. Он считает дни по прошедшим боям и тому, как скоро ему придется биться за звание чемпиона в своей возрастной категории. Ему с трудом верится, что он таки смог продержаться без единого проигрыша, подобно тренеру. Это знание непонятным образом грело душу. Он не подвел Чонгука, силы не подвели его, и даже те адские дни первых тренировок теперь кажутся теплыми и греющими воспоминаниями. Да. Всего лишь воспоминаниями. Страшное время, когда он боялся за сестру, за Хоин, боялся, что не сумеет защитить их и однажды потеряет. Но вот каждый раз, как его ладонь взлетает вверх, Минхёк всё больше верит в то, что пугающее осталось позади. Теперь нужно только протянуть ладонь и перехватить финишную ленту. Несмотря на то, что время для него теперь не в часах и минутах, а в раундах и отчетах рефери, мальчишка переходит во второй класс старшей школы. Впереди приветливо маячит семнадцатилетие. В головах у учителей одни экзамены, в голосах у них угрозы и строгость, когда у учеников на уме лишь одно — любовь, а в устах только приколы и сплетни. Тё честно говоря далек от всего подобного, да и друзей у него близких нет. Это вовсе не тяготит, дарует спокойствие, которым он привык наслаждаться и умело пользоваться в угоду себе. Только беспокоит и раздражает его другое. Минхёк заметно подтянулся, немного приобрел мужественности в чертах лица и телосложение, а вместе с загадочностью и отрешенностью стал потрясным объектом воздыхания одноклассниц и других девчонок. А после инцидента со старшеклассниками, которых он уложил во дворе, по школе еще и слухи о нем пошли. Затем синяки и разодранные костяшки, привычка слушать музыку в наушниках и любовь к спорту и учебе. Минхёк стал кем-то вроде тех красавчиков из сериалов, которые всё умеет, но при этом холодны как айсберг и с виду лишены чувств и сострадания. Приходя в школу, для него входит в привычку выкидывать кучу надушенных писем, которые потоком вываливаются, стоит открыть дверь шкафчика, где лежит его форма. Входит в привычку натыкаться на заикающихся девчонок, которые вылавливают его в укромных местах и с дрожащим голосом говорящих о своих чувствах; становится привычным видеть бойких и уверенных девчонок, которые прямым текстом могли ему предложить что-нибудь весьма откровенное. Минхёк не черствое существо и вполне умеет сострадать в отличие от других красавчиков. Ему просто приходится говорить заикающимся юным девчонкам, что проблема в нем, что они прекрасные и прелестные, но его единственная любовь — это спорт/учеба/музыка, а стервам, пугающим его в два раза больше более грубо отвечать, что он сам к ним обратиться, если ему понадобиться. Окей, он признается, что в первое время было даже как-то приятно. Тешило самолюбие, поднимало самооценку, но потом стало раздражать, как летающая вокруг назойливая муха, от которой никак нельзя было отцепиться. Но и это было не самым страшным и бесящим. Самое большое зло в его школьной жизни носило имя Им Юно. Если бы он только знал, что тот его поступок во дворе школы, повесит на его шею такой крест, он бы в жизни не послушал возникшего перед глазами Чонгука. Задушил бы в себе всё благородное начало, если бы знал, что ему предстоит всё оставшееся время терпеть Им Юно. А теперь он близок к тому, чтобы задушить её. Она таскается за ним везде, предлагая дружбу или списать домашку, или предлагая накормить его или напоить кофе, чаем, банановым молоком. Её большие черные очки преследуют его в ночных кошмарах. И сколько бы Минхёк не делал вид, что не знает её и не знаком с ней, сколько бы не говорил напрямую, чтобы его оставили в покое, она не прекращала свои преследования. В столовой — Им, в раздевалке — Им, на крыше — Им, в коридоре — Им, на стадионе и в спортзале, везде сплошная Им! Единственное место, где Тё мог от неё отдохнуть это в кабинете на уроках, потому что Юно была на год младше и училась в первом классе старшей школы. С тех пор мальчишка стал любить физику еще больше, а свое существование немного меньше. — Как дела, Минхёк-оппа? — преследуя его по коридору, восклицает Юна. — Я тебе не оппа, — загробным голосом бросает мальчишка, не останавливаясь и шагая сквозь толпу на задний двор, чтобы немного посидеть без шума на перемене. — Эй, подожди, да стой же ты! — голос девчонки тонет в потоке учеников, который она не способна преодолеть на своих маленьких ножках. И Минхёку удается оторваться. На траву во дворе летят рюкзак и толстовка, на которую он плюхается, устало запрокидывая голову назад и щурясь на солнышке. Не выносимо жарко печет сегодня. У него расслаблен галстук, закатаны рукава белой рубашки и расстегнуты две верхние пуговицы у горла, но это ни сколько не спасает. Было бы здорово, если бы подул легкий ветерок и ливанул бы дождь как вчера днем. Минхёк отчего-то улыбается и блаженно прикрывает глаза, слыша, как далеко шумят в коридоре и ездят машины где-то за пределами школы. По его лицу бегают тени веток от дерева до тех пор, пока одна большая тень не закрывает от него лучи солнца полностью. Он даже боится представить кто перед ним. — Ты чего улыбаешься? Мальчишка открывает один глаз, вглядываясь в озадаченное лицо напротив. Огромный взгляд карих глаз через такие же огромные очки. Бесит неимоверно. — Нельзя? — интересуется Тё, прикрывая глаз и продолжая неподвижно сидеть. — Странно просто! — бормочет Юно. — Странно это то, что ты за мной всюду таскаешься! А улыбаться — это нормально, — спокойно проговаривает Минхёк, внутренне считая от десяти до нуля и обратно. — Да странно, что ты мне улыбаешься, — поправляет Юно, усмехаясь. — Случится такое, вдарь мне. А сейчас я улыбаюсь солнцу, не тебе. Так что исчезни. — Вот еще. Двор школьный, не твой. Минхёк замолкает, надеясь, что она перестанет говорить. Но зря. — И чего ты здесь сидишь? Жарко просто капец, — со вздохом бросает Им. — Единственный капец здесь — это ты, — цедит Тё, не сдерживаясь. — Да ладно тебе, пойдем лучше в коридор, там хотя бы сквозняк гуляет. — Тебе надо, вот ты и иди. — Ты такой злобный, — цокает Юно, и Минхёк открывает глаза, вновь рассматривая недовольно расставившую по бокам руки девушку. Короткие волосы, сцепленные с трудом на затылке, так что все уже давно повыпадало по бокам, густая челка, недовольно поджатые губы. — Вот именно! — кивает Тё неожиданно оживленно. Так оживленно, что девчонка вздрагивает. — Отличный повод, чтобы не разговаривать со мной? — с надеждой наклоняет он голову на бок. — Да ладно тебе, — снова отмахивается, падая на траву рядом, — если хочешь посидеть здесь, то можно в принципе. Но жарко ужас, — тоскливо посматривая на здание, добавляет она. — Ты представляешь, сегодня тест по английскому у нас в классе завалило больше половины. Я понимаю тяжело, но учитель так рассердился. И оставил всех на дополнительное… эй ты куда? — видя, что Минхёк поднимается, забормотала Им, — ты же здесь хотел побыть? — Ошибаешься, — изрекает Тё, — я хотел побыть один! Мальчишка разворачивается и идет обратно в здание, надеясь, что в потоке учеников Юно вновь заблудится и не сможет его догнать. Но везение обходит его стороной, и прямо посередине коридора девчонка цепляет его за рукав рубашки ладонью, которую он раздраженно сбрасывает. Всё. Хватит. Терпенью конец. Он больше не вынесет этого мучения! — Ты почему себя так ведешь? — снова шутливо возмущается Им, дуя губы. — Да, потому что ты достала! — неожиданно громко отчеканивает Минхёк, привлекая внимание окружающих и заставляя Юно захлопнуться и стыдливо оглянуться вокруг. Но даже тогда Тё не останавливается, а только еще больше распаляется, припоминая все те дни ада, которые он перенес. — Хватит за мной таскаться, я не нуждаюсь в няньке и мне плевать на тебя, на то, что происходит в твоей жизни и кто у вас там завалил английский. Ты — назойливая, приставучая и непробиваемая, Им Юно! Скажи мне, что тебе непонятно в слове отвали? Или ты глухая? — наклонившись к ней ближе и злыми глазами прожигая её покрасневшее лицо, переспрашивает Минхёк. — Тогда я повторю. Ос-тавь ме-ня в покое! — рявкает он и, резко развернувшись, удаляется, провожаемый взволнованным взором карих глаз. На следующий день Тё пугливо заглядывает в двери школы, боясь наткнуться на огромные и ненавистные очки. После того, как он набросился на Юно в коридоре, то всю следующую половину дня провел в великолепной тишине и одиночестве. Кажется, это было лучшее его решение. Надо было просто немножко сильнее надавить на неё еще месяц назад, чтобы облегченно вздохнуть. Только теперь все равно страшно. Вдруг она отойдет и снова начнет за ним бегать? Такого счастья ему больше не надо. Настоящее спокойствие — это когда ты шагаешь по коридорам, а тебя никто не выслеживает, когда стоишь в столовой и никто не пробивается к тебе в очереди, чтобы сказать «привет». Весь день он улыбается свободе и одиночеству, занимаясь тем, что он так любил: гулял на крыше, сидел на подоконнике, за партой и во дворе на траве. Открыв дверцу шкафчика, Минхёк вновь словил кучу бумаги и сердечек, с ванильными запахами. Пришлось выскребать, выкидывать макулатуру и проветривать шкафчик. Мало ему забот, еще и подчищать приходится. Узнает, кто закидывает эти анонимные послания, шею свернет. День продвигался просто потрясающе, пока Тё не осознал, что следующий урок будет проходить рядом с кабинетом, в котором будет класс Юно. В голову сразу прокралась идея прогулять. Если они хотя бы пересекутся, велика вероятность, что она вспомнит о его существование и не отстанет до самого выпускного. По телу пробежались неприятные мурашки. Но там же физика! Он не может пропустить единственный предмет, который ему интересен! Минхёк повернул к решающему пролету. Так пройти осталось всего ничего, просто надо слиться со стеной. Но стоило ему оказаться в коридоре, то он удивленно поморгал. Ребята кучкой толпились возле соседнего кабинета, тем самым облегчая ему задачу. Чтобы там не происходило это ему на руку. Какое-то произошедшее событие прочистило ему путь. Он с радостью вздохнул и опустился на стул, лишь искоса взглянув на перешептывающихся ребят. Очередное признание в любви, наверное. Вот и слетелись пчелы на мед. Хлеба и зрелищ! Отстой. Минхёк надевает наушник и смотрит в окно, за которым маячат знакомые лица отбросов, которых он когда-то раскидал. Отморозки громко хохочут, дымя дешевыми сигаретами. От их счастливых лиц у Тё неприятно сосет под ложечкой. Он думают, что такие не заслуживают улыбок, а если радуются, то только чьей-то беде. Звенит звонок, и вся толпа из коридора нехотя валит в класс, дожидаясь пока придет учитель. Все перешептываются, а девушка, которая присаживается перед ним приветливо спрашивает о его делах и самочувствие. — Лучше всех, — монотонно произносит Минхёк и до прихода учителя в класс еще раз бросает задумчивый взгляд в окно, где уже никого не оказалось. На уроке Тё сидит как на иголках, пропуская все важные фразы мимо ушей. Что-то ему не дает покоя, неприятно разъедает. К концу урока тревога идет по нарастающей, последние пятнадцать минут становятся какими-то удушающими. И такое происходит впервые. Голос учителя доходит до него только после третьей попытки. — Минхёк, будь внимательнее! — мужчина хмурится. — Ты сегодня какой-то рассеянный. На него оборачивается половина класса, а некоторые еще и перешептываются между собой о чем-то ему неизвестном. Минхёк сцепляет челюсть и извиняется. Когда звенит звонок, он выдыхает и нервно собирает рюкзак, беспардонно закидывая туда всё подряд. Он только просто успокоится, всё просто. Избавится от ненужных треволнений. Ничего больше. Перед соседним кабинетом Минхёк сначала пропускает нескольких учеников, а потом уже высматривает и через минуту спокойно выдыхает, натыкаясь взором на спину Им Юно. Всё нормально, это просто паранойя. Он закатывает глаза, поражаясь самому себе. Эта девчонка, кажется, его выдрессировала. Теперь если она его не преследует, то его преследует паническая атака. Он торопливо разворачивается, чтобы остаться незамеченным и собирается уже уходить, как к нему обращается одноклассница, та самая, которая узнавала о его самочувствие. — Правда, это ужасно? — задает она вопрос. — Физика всего лишь наука, — фыркает Минхёк, закатывая глаза. — Причем здесь физика? — хмурится девушка и кивает головой в сторону кабинета, — я про неё. Тё непонимающе оборачивается и ровно на секунду застывает. Собравшая рюкзак Им Юно проходит мимо, даже не взглянув на него… Минхёк знал из её личных рассказов многое. О том, чем она занимается, какую музыку слушает, какое мороженое ест, почему алгебра — это круто, а последний сезон Шерлока — нет. Но самое важное о Юно он узнал сам. Не потому что умышленно хотел, просто потому что не дурак. Что у неё совсем нет друзей, потому что все считают её проблемной и не хотят неприятностей в лицу старшеклассников, которые любят потешаться над слабыми. Мальчишка стискивает зубы во второй раз за день и, неловко сталкиваясь плечом с той самой одноклассницей, бежит за Юно, которую довольно быстро догоняет у лестницы. — Юно, — он касается её плеча. Она оборачивается и смотрит на него спокойно, а он не может! Не может равнодушно смотреть на её побитое лицо: на скуле синяк, губа ободрана и между бровями косая рана, доходящая почти до уголка глаза. На голове очки, с треснувшим стеклом. — Это откуда? — грубо интересуется Минхёк, кивая на её лицо. — Отвали, — девчонка готовится развернуться, но Тё не дает ей и шагу ступить, перехватывая за плечо. — Я задал вопрос! — Скажи мне, — цокает Им, — что тебе непонятно в слове отвали? Или ты глухой? — усмехается она и кривит разбитой губой. — Тогда я повторю. Ос-тавь ме-ня в покое, — рявкает Юно и сбрасывает его ладонь. Тё отшатывается волной неприязни и виновато опускает взгляд, не смея даже взглянуть на девушку, которая поднимается на второй этаж. Отлично, просто класс. Минхёк впрочем и без ответа знает, кто приложил к этому руку. Он словно начинает задыхаться от рвущегося наружу желания мести. На улице сгустившиеся тучи предупреждают о предстоящем ливне. В далеке среди грузных облаков вспыхивает белая полоска. Минхёк стремительно пересекает коридор, подобно взметнувшемуся урагану, быстро оказывается на школьном дворе, где старшеклассники продолжают губить легкие и светят желтыми зубами от мнимого счастья. На ходу сбрасывая рюкзак с плеча на траву, он налетает на того, кто оказывается ближе, припечатывая ему кулаком по лицу. Тот неистово орет, а один из них находит в себе смелость выскочить перед Тё и поднять руки в знак примирения, спасая товарища. — Эй, псих, тормози, — испуганно просит смельчак, продолжая отгораживать остальных от мальчишки. — За что блять? — метается от боли долговязый, что получил по лицу. — Им Юно, — рычит Минхёк, делая шаг вперед и натыкаясь на вытянутые руки старшекурсника, который пытается его образумить. — Ну, Юно, дальше что? — небрежно выплевывает слова получивший в нос. — А дальше я тебе объясню, — звереет Минхёк, сжимая кулаки от чистого гнева и продолжая напирать, пока его не отталкивают на свой страх и риск. — Ты ж сам орал на весь коридор, что плевать на неё хотел? — с выпученными глазами не понимая, возражает третий. Злобный взор мальчишки цепляет ссадины на его костяшках. Решимость становится крепче. — Я орал, что мне плевать, а не призывал избивать её, — всё больше злясь на них, рычал Минхёк, — чуешь разницу, дебил? — Эй, остынь, чувак, — продолжает просить тот, что застыл испуганно между товарищами и Тё. — Нам не нужны проблемы, — миролюбиво тянет он, пытаясь договориться. — Да, кто ж знал, что ты за неё впряжешься? — недоумевая снова дополняет третий, и остатки здравого смысла махают Тё ладонью в знак прощания. — Ах, ты, сука, не знал?! — Минхёк отбрасывает помеху в виде старшеклассника, который пытался его утихомирить, и свалил на траву третьего, не щадя рук мутузя его куда придется. Злость вылезала наружу до тех пор, пока сквозь кольцо столпившихся вокруг школьного двора ребят не пробилась сама Им Юно, которая решила не тратить время на бесполезные слова и сразу со всего размаху зарядила по спине мальчишки учебником. Минхёк оставил воротник рубашки отхватившего старшеклассника и развернулся, желая узнать, кто это такой смелый посмел на него напасть. Но спесь быстро спала. Стоило развернуться и наткнуться взглядом на человека с маленькими ножками и треснувшими очками. — Совсем дурак? — с каменным лицом поинтересовалась Юно, скрестив руки на груди. Непонятно сколько продолжалась битва взглядов, но девушка по итогу развернулась, и толпа, пропустив её, вновь сомкнулась. Минхёк, цокнув, подошел к валяющемуся в траве учебнику, не замечая отползающих от него старшеклассников, и громко усмехнулся, вычитав название предмета: «Физика». Судьба уж очень любит иронизировать. Он шутливо замахнулся учебником на отморозков и, заметив, как те испуганно дрогнули, довольно хмыкнул, подхватил сумку и пробился сквозь толпу вслед за девчонкой. Выбежав на улицу, Минхёк выловил её одинокую фигуру у ворот. Она, накинув рюкзак, сваливала с последнего урока. Но Тё не хватило бы терпения дождаться завтрашнего дня, чтобы кое-что прояснить. Теперь он точно знал, что должен сделать. — Юно, постой, — стремительно нагнав её, попросил Минхёк, готовый к уговорам. Только он ошибся, девчонка сразу же остановилась. На небе ярко сверкнула молния, а за ней раскатисто прогремел гром. — Чего тебе? — требовательно проговорила Юно. Лицо её выглядело нечитаемым. — Я извиниться хотел, — твердо произнес Минхёк, собрав всё мужество в кулак. Это главное. — За то, что наговорил тогда в коридоре. Я погорячился. — Извиняю, это всё? — для галочки поинтересовалась Им, мальчишка коротко кивнул. Юно хотела уйти, но вдруг обратилась к нему: — Тебя там твой тренер не учил тому, что кулаки — это не способ решать вопросы? Или кто у тебя там, мастер, сенсей? — она помахала руками для наглядности. — Откуда ты? — непонимающе начал было изумленный Тё. — Оттуда. Дураку понятно, что твои умения не врожденная способность. Но тебе нужны были проблемы от учителей или у тебя их мало? — уточнила дерзко Им, крепче хватая лямку рюкзака. Хлынула первая капля дождя, которую Минхёк словил носом. — Я вернул баланс миру, — буркнул Тё, неловко почесав затылок. — Было красиво, когда ты сделал это впервые, показав, что ты не слабак, каким кажешься, — протянула разочарованно Юно, и Минхёку стало неловко из-за своего же поступка. — Но сегодня ты просто воспользовался тем, что ты сильнее, а всё могло быть иначе, — девушка глубоко вздохнула, пытаясь достигнуть спокойствия. — Не понимаю, — нахмурился Тё. — Не понимает он, — она чаще задышал, ощущая, как на глаза наворачиваются слезы. — Я постоянно бегала за тобой, не давала и минутки побыть тебе одному. Но ты ни разу не воспользовался своими гениальными мозгами, чтобы задаться вопросом, а почему я это делала, — маленькие капельки побежали вниз по щеке, кончик носа покраснел от холода. Дождь стал усиливаться. — Да сдался ты мне, Минхёк! — горько шмыгнула Юно, толкнув его в грудь. Тё дрогнул, отступив. — Нелюдимый, грубый и неразговорчивый, разве что с большим сердцем. Я просто решила с тобой подружиться, потому что тогда меня не трогали. Вот и вся правда, — договорила Юно и расплакалась от досады. Непонятно, что именно она чувствовала в ту секунду. Расстраивалась из-за того, что решила так использовать мальчишку или потому что теряла возможность использовать его впредь. Но Минхёк вслушивался в стук дождя, под котором они стояли и мокли. Для него прозвучало отчаяние от одиночества, беспомощность перед обидчиками, которым даже при желании нельзя ответить. И ни единой души. Никого, кто подставил бы плечо или предложил бы помощь. — Не реви, — он потрепал её ладонью по мокрой голове, обнадеживая, — больше они тебя не тронут. — От утешения девочка еще обильнее стала обливаться слезами, уже не стесняясь. В один момент Юно заключила парня в объятия, уткнувшись лицом ему в грудь. Только пусть останется за навесом теплого ливня еле заметный румянец от непонятного шума в груди и руки, приобнявшие её в ответ.