This one. Книга третья. Путь к бродяге

      Наконец наступил прорыв в продвижении легенды о Баттосае… ну, в зависимости от того, кто как определяет этот прорыв. Это произошло по большому счету случайно и было вызвано невезением, неудачным временем, а также досадным поведением одного глупца.       Это случилось одним совершенно обычным весенним вечером в начале пятого месяца. Кеншин сопровождал Накамуру-сана из западной части Киото в другое укрытие в северо-восточной части города. Да, это был тот самый человек, которого он испугал ранее, который выступал против Кацуры-сана. Однако несмотря на его, эм, ранние поспешные суждения, Накамура-сан по-прежнему считался важным человеком в Ишин Шиши… достаточно важным, чтобы Кацура-сан приказал Кеншину охранять его сегодня вечером.       Лично Кеншина не слишком заботил этот человек, но он понимал, насколько хрупкой является настоящая ситуация для Ишин Шиши. Они не могли позволить себе терять людей, даже такого сложного человека, как Накамура-сан. Так что Кеншин сосредоточился на работе, изо всех сил стараясь игнорировать Накамуру-сана и его постоянные едкие комментарии.       Работа по сопровождению была одной из многочисленных задач, которые ему поручали теперь, когда ему больше нечем было заняться. В конце концов Ишин Шиши отказались от идеи заманивать в ловушки отряды Бакуфу, и Кацура-сан занялся обычными рутинными вопросами. Единственным интересным занятием для Кеншина стали встречи с представителями Сацумы, на которые Кацура-сан брал его.       По словам Кацуры-сана, его присутствие было необходимо, чтобы сдерживать нрав Сайго-сана и напоминать людям Сацумы, что Чоушуу сила, с которой нельзя не считаться. Что же касается самих переговоров, они шли со скрипом. Основной проблемой стал вопрос доверия. Сайго-сан испытывал глубокую неприязнь к Кацуре-сану и сомневался во всем, что тот предлагал. Кеншин подозревал, что это была инстинктивная реакция, основанная на чтении ки, потому что с другой стороны Сайго-сан, казалось, уважал хитрость и изворотливость Кацуры-сана. Окубо-сан, кажется, решил подтолкнуть стороны к созданию альянса, видя его перспективность, и под его влиянием стороны договорились устроить сделку с оружием через посредников Сацумы в качестве эксперимента.       Так, во всяком случае, понял Кеншин. Честно говоря, он не вникал в переговоры. Хотя все их участники были примечательными людьми, и за их борьбой за власть и интригами было любопытно наблюдать, большая часть разговоров находилась за пределами его ограниченного понимания. Политика, финансы, гарантии и обязательства, качество оружия, торговые соглашения с Западом и их ограничение… все это было слишком сложно.       Так что Кеншин присутствовал на встречах в качестве декорации. В принципе, он был мечом Кацуры-сана. Ни больше ни меньше. Однако даже он мог понять, что Чоушуу слабы, и Кацуре-сану нужны все преимущества, что он может получить. Потому Кеншин не возражал против своей роли, какой бы незначительной она ни была.       – Чего я действительно не понимаю, так это того, как такой трус, как дезертир Когоро может держать такого бойца на поводке. Деньги, которые он тебе платит, должно быть, баснословны, – мрачно бормотал Накамура.       Кеншин бросил взгляд на мужчину, идущего рядом с ним, несколько позабавленный его комментарием. Интересно, что сказал бы Накамура, если бы узнал, что ему платят не больше, чем любому ронину Чоушуу, дислоцированному в Киото? Стандартное жалование, проживание и питание. Это все. Он боролся не за деньги, власть или привилегии, и за это Каццура-сан уважал его.       Хотя, нужно признать, Кеншин знал, что если когда-нибудь попросит… то будет вознагражден.       Они почти дошли до моста, который пересекал Кацурагаву, реку шириной около трехсот футов, прорезавшую юго-западную часть города, когда Кеншин почувствовал большую группу присутствий ки, приближающуюся к ним. Он сразу же сделал знак рукой, призывая к тишине.       – Что ты машешь на меня, идиот? – прошипел Накамура. – Держи свои грязные руки при себе. Здесь никого нет, кроме нас!       Кеншин выдохнул сквозь зубы, но было уже слишком поздно. Патруль Шинсенгуми уже завернул за угол их улицы, и самое неприятное, среди них было одно очень определенное присутствие ки. Черт! Теперь только если они покажутся чем-то совсем непримечательным… Кеншин попытался замаскировать свое присутствие, но возмущенная возня Накамура усложняла дело.       – Эй! Что вы там делаете? – раздался крик.       – Вот дерьмо! Это Шинсенгуми! – ахнул Накамура, махнул хвостом и побежал так быстро, как только смог.       Дьявол! Кеншин выругался и бросился за ним, уже не пытаясь маскировать свою ки.       – Именем Шинсенгуми! Остановитесь!       Естественно, патруль побежал за ними.       Проблема заключалась в том, что берег реки возле моста и главная дорога были открыты со всех сторон. Не было никаких укрытий или закоулков, чтобы оторваться от хвоста, или тайных квартир Чоушуу, где они могли бы получить поддержку. Все это находилось на другой стороне реки. Накамура знал об этом, поэтому сейчас бежал к мосту так, словно от этого зависела его жизнь.       Мост был большим, широким, длинным. В западной части Киото он служил одной из главных дорог. Кацурагава быстро текла под ним, неся талые вешние воды, пришедшие с гор.       Кеншин и Накамура уже достигли середины моста, когда ситуация изменилась от плохой к катастрофической. Шинсенгуми нагоняли их, когда другой патруль появился на другом берегу реки. Само собой разумеется, вновь прибывшие Шинсенгуми увидели, как их товарищи гонятся за двумя неизвестными самураями, и бросились вперед, блокируя Кеншина и Накамуру посередине моста.       Так что теперь Кеншин был окружен Шинсенгуми, пытаясь защитить труса, который был ему неприятен. Оба патруля оказались довольно многочисленными. Из-за их более ранних действий размеры патрулей были увеличены до пятнадцати-двадцати человек.       И что было хуже всего? Определенная, обученная ки, которую он ощущал раньше. Он уже видел этого человека однажды, в Икеда-я.       – Итак, Ишин Шиши… как я понимаю, это двое мерзавцев из Чоушуу. – Мужчина с прищуренными глазами шагнул вперед с грацией волка, его глаза остановились на Накамуре. – Ах, да… Ты, должно быть, тот новый отчаянный, Накамура, о котором мы слышали, от которого много неприятностей.       Накамура выглядел скорее как кролик, который вот-вот упадет от страха.       – Сай-Сайто Хаджиме… – заикался он.       Кеншин напряженно обхватил пальцами рукоять меча, отчаянно пытаясь придумать выход из создавшегося положения. Он сражался в таких трудных условиях и раньше, да, но как ему устранить одну из групп, когда он должен защищать Накамуру? Даже с его скоростью нападать и защищать одновременно невозможно.       И этот человек, Сайто Хаджиме – Кеншин слышал о нем. Волк Мибу был командиром третьего отряда и славился как один из самых сильных мечников в отряде… нет, во всем Киото.       А потом больше не было времени на раздумья. Сайто присел в стойку, выхватил свой меч и атаковал его странным колющим приемом с левой руки. Кеншин собрал свою ки, чувствуя, как мир замедляется, и сумел увернуться, но Сайто уже снова атаковал его!       Боже, как он быстр!       Парируя, уворачиваясь, пытаясь найти окно в позиции своего противника, Кеншин танцевал под шквалом ударов. Это было нелегко. Он никогда до того не сталкивался ни с чем подобным стилю этого леворукого мужчины, и это рушило все его предположения. Не помогало и то, что Сайто был предельно собран, так что его ки не дрогнула ни на мгновение! Кеншин даже не мог предположить, каким будет следующий удар, так что впервые за много лет был вынужден защищаться, просто пытаясь выиграть время, чтобы привыкнуть к необычному стилю противника.       Обманное движение, парирование, снова уловки, и вот! Небольшое окно!       Ловушка?       Сайто, яростно зарычав, обнажил зубы и ударил, но Кеншин сумел заблокировать удар, как раз вовремя. Однако сила удара была такова, что разбила цубу катаны и заставила его проскользить назад по деревянным доскам моста.       Дьявол!       Его сердце билось с бешеной скоростью, стуча в ушах подобно барабану. Как волнующе. Он ощущал себя живым. Ничего в мире не существовало, кроме этого нескончаемого момента танца на лезвии ножа, когда знаешь, что любое неверное движение может стоить тебе жизни. Уклониться, парировать, найти окно! Потерпеть неудачу, защищаться, атаковать, отвлечь и создать окно! О боги, это было то, что зовется кендзюцу!       Это было то, чего ему недоставало все это время!       Парировать, увернуться, повторить! Кеншин потел, задыхался, но даже тогда глаза его светились безумным восторгом. Это было кендзюцу каким оно должно быть, каким он полюбил его в детстве!       Глубокий внезапный укол боли вспыхнул прямо за глазами, цветные пятна закружились в поле зрения… и он отшатнулся назад. Он моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд, стиснул зубы, чтобы удержаться на ногах, овладеть своей болью…       К счастью, Сайто не воспользовался его заминкой. Он тоже остановился, задыхаясь, в нескольких футах от него. Мужчина смахнул пот со лба, и его глаза, внимательные и предельно сосредоточенные, остановились на нем.       – Вижу, они не преувеличивают твои способности… хитокири Баттосай, – сказал он наконец.       Ошеломленная тишина повисла над собравшимися. Бойцы Шинсенгуми, окружившие его и Сайто, отошли достаточно, чтобы дать им место для схватки, и сейчас зашептались. Не со страхом, а с яростью.       Накамура вздрогнул и схватился за перила. Его ки замерцала отчаянием. Однако для Кеншина каждая лишняя секунда была подарком. Колющая боль за глазами не унималась, и вместо этого стала еще хуже. Ему словно кто-то стучал по лбу молотком, световые пятна размывались, желчь поднялась к горлу, тошнота скручивала желудок. Он понятия не имел, о чем говорили люди вокруг, все звуки сливались в один неясный шум. Сайто что-то говорил ему, но он не слышал.       Нет, мне нужно уйти… и доставить Накамуру в безопасное место.       Пришедшая боль была слишком сильной. Кеншин знал, что больше не сможет использовать ки, чтобы не измучить себя еще больше. И Сайто слишком хорош, чтобы победить его быстро.       Мне не выиграть этот бой.       Отчаяние поднялось в его душе. Если его возьмут в плен, Шинсенгуми будут пытать его, пока не получат малейшую крупицу информации, которой он обладает. Они узнают о Сацуме и тайных переговорах Кацуры-сана, местах встреч повстанцев… боги, если его поймают здесь и сейчас, это станет катастрофой для Ишин Шиши, гораздо худшей, чем Икеда-я. И Накамура – ему поручено охранять этого человека. Если их возьмут, еще один человек будет на его совести. Кеншин не мог себе этого позволить.       Не снова.       Деревянный мост скрипел под его ногами, вес такого количества людей так близко к центру и сила течения могла…       И Кеншин понял, что не должен сражаться. Закрыв глаза, он приготовился к боли и направил ки в клинок.       – Хитен Мицуруги Рю – Дорюсен!       Усиленный ки удар разрубил толстые деревянные доски так же легко, как он рассекал деревья и валуны. Мост ужасно застонал и начал разламываться. Люди закричали в тревоге. Быстрее, чем когда бы то ни было, Кеншин сунул меч в ножны и бросился к Накамуре. Обхватив мужчину за талию, он направил ки к ногам, чтобы перебросить их обоих через перила.       Они упали в ледяную воду с такой силой, что воздух выбило из легких. Вот черт, холодно! Кеншин отплевался. По крайней мере, шока от холода оказалось достаточно, чтобы боль в голове ненадолго утихла. В мутной воде он разглядел смутный силуэт. Накамура? Он поплыл к нему, схватил дергающегося человека и выдернул его на поверхность.       Гул быстрого течения реки почти оглушал их, но его было недостаточно, чтобы заглушить крики, вопли и ужасающий грохот разрушающегося моста, когда не выдержала еще одна опора, и еще один кусок рухнул в воду.       А потом что-то полоснуло по левому бедру, и сразу после этого деревянная балка ударила его по спине и снова толкнула под воду. Вспышка боли почти лишила его сознания, но он был лучшим пловцом, чем его напарник, и не мог сдаться, не сейчас!       Он должен был спасти Накамуру!       Он отчаянно боролся против течения и плывущих фрагментов моста. Холодная вода отнимала его силы с каждой секундой, но каким-то образом ему удалось доставить перепуганного трясущегося Накамуру к берегу.       С дикими, как у напуганной крысы, глазами, Накамура лежал на животе, извергая воду из легких. Кеншин выглядел не лучше. Он был истощен, дрожал от холода, находясь на пределе сил, и в довершение ко всему, его бедро кровоточило. В темноте рану невозможно было разглядеть, но ощущалась она ужасно. Он оторвал полоску ткани от рукава и перетянул бедро. На некотором расстоянии от них он увидел нескольких Шинсенгуми, выглядевших как толпа мокрых кошек-убийц, пытающихся добраться до своей добычи.       – Идем, – ахнул Кеншин. – Нам нужно идти.       – Что? – сонно откликнулся Накамура.       Времени на объяснения не было. Кеншин нетвердо поднялся на ноги и схватил Накамуру за воротник кимоно. Мужчина запротестовал против такого обращения, но последовал примеру Кеншина и обрел почву под ногами. Этого было достаточно, чтобы Кеншин, перекинув его руку через плечо, прихрамывая, заковылял в сторону их ближайшей тайной квартиры, точно такой же, как и та, в которую он должен был доставить Накамуру в самом начале. К счастью, их вынесло на правый берег.       Накамура плелся, тяжело опираясь на Кеншина. Каким-то чудом этот человек имел силы на то, чтобы жаловаться.       – Ты сошел с ума… совсем с ума сошел! Ты мог нас убить этим трюком! Я должен рассказать об этом…       Абсолютно нелепо.       Они выжили, преодолев огромные трудности, а этот человек жалуется! Кеншин устало фыркнул. Его бедро немело с каждым шагом, и он ощущал все большее головокружение и дезориентацию. Боль в голове почти ослепляла его.       Был ли он когда-нибудь столь истощен?       Однако несмотря ни на что, странная эйфория захватывала его. Сегодня вечером он столкнулся с невозможным и выжил, и ему не нужно было никого убивать.       Он спас другого человека… не убивая.       Радость поднялась в его груди, и Кеншин начал смеяться, сначала тихо, а потом все громче и громче. Облегчение и гордость объединились и заставили его чувствовать себя лучше, чем он когда-либо чувствовал себя в этом несчастном безрадостном городе. О боги, сегодня вечером он никого не убивал! Он запрокинул голову и хрипло засмеялся, и глаза защипало от прилива эмоций и адреналина, бушевавшего в крови.       Сегодня… мне удалось сделать свою работу, не убивая.       – Ты идиот.       Кеншин сонно моргнул, поглядев на старого самурая, сидящего рядом с ним, и жалобно чихнул. Голову словно набили ватой, нос заложило, и что раздражало больше всего, он постоянно выкашливал слизь, заполнившую легкие. Отвратительно.       – Ты полный, совершеннейший идиот, вот что я скажу, – повторил Ито-сан, усмехаясь. – Какой человек добровольно искупается в Кацурагаве в начале Сацуки?       Что ж, с такой точки зрения это действительно выглядело глупо. Даже Кеншин это признавал, потому что на следующий день его добровольного купания он грандиозно заболел. А рана на бедре? Когда они наконец добрались до безопасного места, Кеншин был готов упасть в обморок, и неудивительно – рана на бедре была глубокой, рваной, мышцы оказались разорваны самым уродливым образом.       – Чуть глубже, и вы бы истекли кровью, мальчик, – заметил врач, зашивая рану.       Борьба с течением отняла его силы, и прежде, чем он это заметил, снова потерял много крови. Так что добавилась еще и анемия. Из-за хрупкой конституции простуда скрутила его со всей свирепостью, и теперь он оказался прикован к постели и вынужден есть ту отвратительную бурду из гороха, печени и крови, которая должна была восполнить потерю крови.       Что делало его состояние еще более неловким, так это то, что когда врач его осмотрел, то стал укорять в недоедании. Если честно, то сперва Кеншин не понимал, почему тот пришел к такому выводу. Он всегда ел столько, сколько ему требовалось, и довольно часто ему приходилось присутствовать при небольших перекусах в компании Кацуры-сана… но, возможно, в этих претензиях была доля правды, потому что теперь, осмотрев себя, он убедился, что ребра и позвонки проступают довольно отчетливо.       Хуже всего, что вердикт врача достиг ушей Кацуры-сана, и, как результат, Кеншин чувствовал себя так, словно за ним постоянно кто-то смотрел и настаивал, чтобы он ел больше.       Честно говоря, было унизительно получать выговоры из-за таких простых вещей, но опять же, после ее смерти все стало трудным. Кеншин пытался жить так обыкновенно, как только мог, но его сердце болело, и самые обыденные вещи воспринимались как обязанность – еда, сон, отдых – он все делал механически, не думая, не получая удовольствия.       Спать было особенно проблематично.       Его ночные кошмары всегда маячили где-то на краю досягаемости, и их содержание оставалось удивительно стабильным и постоянным. Несмотря на то, что он убил немало людей Бакуфу за последние несколько месяцев, их смерть не много добавила к его снам – еще немного крови и невнятных криков преследовали его.       А его теперешние сны были гораздо хуже. Чаще всего они начинались с обнадеживающих и приятных воспоминаний, напоминающих о тех сокровенных моментах, которые он провел с Томоэ, об их совместных ужинах с саке, играх с соседскими детьми… но каждая ночь заканчивалась ощущением удара катаной, прорезающей ее плоть и кости, и звуками отчаянных хрипов и бульканья крови, заполнившей ее легкие.       – Нет, не отвечай. Продолжай игнорировать меня. И чего я стараюсь? Ты, как всегда, застрял в своем мире!       – О… – Что? – Эээ… – Кеншин моргнул. Почему Ито-сан так смотрит на него? Нахмурился, словно волнуется? О чем же он спрашивал?       – Я спросил тебя, – медленно повторил Ито-сан, – зачем ты прыгнул в эту трижды проклятую реку?       – Эээ… – Кеншин сглотнул. – То есть… ну… сей недостойный не мог защитить Накамуру-сана от двух патрулей, тем более они окружили нас.       Суровое выражение лица Ито-сана не пропало после его объяснения, но только обострилось. Кеншин отвел глаза и затеребил край одеяла, подбирая слова.       – И, ах, ладно… Там был этот человек, Сайто Хаджиме, который оказался способным противником, так что сей недостойный счел благоразумным применить отвлекающий маневр и сбежать, вот так.       Да, это звучало разумно.       – Ты уверен, что это не имеет ничего общего с теми головными болями, которые следуют за использованием ки?       Кеншин прикусил язык, но яростный чих вырвался изо рта. Он закрыл нос и рот рукавом и смущенно отвел глаза, чувствуя, как горячий румянец заливает щеки.       – Химура-кун. – Ито-сан серьезно посмотрел на него. – Ты должен решить свои проблемы и заботиться о своем здоровье. Или ты хочешь валяться в постели каждый месяц? Возьми себя в руки, мальчик!       Кеншин съежился. В словах Ито-сана был правда, но дело в том, что он не имел ни малейшего представления о том, что с этим делать.       – Не так много можно сделать с ки, вот что. После того, как сей недостойный использует ее слишком долго, боль приходит неизбежно, вот так. – Он пытался объясниться, только для того, чтобы снова оказаться застигнутым своим насморком. Несолидно как-то. Он ощущал себя маленьким ребенком.       – Так не спеши в бою! – усмехнулся Ито-сан. – Тебе не нужно использовать ки все время, не так ли? Используй ее урывками и делай перерывы. Или ты думаешь, что каждый может работать на пределе все чертово время? Я прямо сейчас скажу тебе, что нет. В длительном бою каждый пытается сохранить силы.       Кеншин уставился на него, совершенно изумленный. Это звучало столь очевидно. Он в смущении пополз было под одеяло, но ему удалось побороть его, и он пробормотал:       – Хм… да. Эм, спасибо за совет, Ито-сан.       Теплая рука ободряюще сжала его плечо.       – На здоровье, Химура-кун. Всегда можно получить помощь, стоит только попросить, – с нежностью усмехнулся Ито-сан. – Полагаю, это тенденция всей молодежи не искать помощи, а пытаться решить все проблемы в одиночку. Знаешь, ты напоминаешь мне моего приемного сына, Хиробуми. Он тоже решительно настроен разрешить все мировые проблемы своими силами.       Любопытство перебороло смущение, и Кеншин взглянул на Ито-сана.       – Скажи, Химура-кун… – Старик сидел на коленях рядом с его футоном, и его седые брови были задумчиво нахмурены. – Я никогда не мог точно определить твой возраст. Это все иностранные цвета, клянусь. Не говоря уже о твоем росте и резких отличительных чертах… Я легко могу предположить, что ты где-то посередине между ребенком и невысоким мужчиной лет двадцати. Но твоя манерность, и тот взгляд, который иногда мелькает в твоих глазах… это заставляет меня гадать насчет верхнего предела. Ты не мог бы помочь бедному старику?       Кеншин моргнул.       – Эээ… мне скоро будет шестнадцать.       И сразу после этого еще один чих сотряс его тело. О боги, он терпеть не мог болеть!       – Такой молодой? И Кидо-сан использует тебя на такой тяжелой работе? – Ито-сан поднял бровь. – Каков мир. Но опять же, не возраст делает мечника. – Он покачал головой и похлопал Кеншина по плечу. – Ну, поправляйтесь, молодой человек. Я должен заняться некоторыми делами. Парни в моем районе охочи до драки.       Кеншин слабо кивнул и попрощался со стариком.       Хотя Ито-сан решил остаться и завязать разговор с ним, первоначальной целью его визита было, так сказать, дело. Поскольку цуба катаны сломалась в схватке с Сайто, его меч отправили к кузнецу, Араи Шакку-сану, для ремонта. Ито-сан оказался достаточно любезен, чтобы доставить меч и длинную тираду кузнеца по его поводу обратно Кеншину.       Кузнец беспощадно очертил свое пренебрежение к юнцу, который сломал заменяемые части своего меча уже второй раз за последние пару месяцев. По правде говоря, стало немного стыдно. Тем более, он обещал лучше следить за своим мечом.       Однако, несмотря на укоряющее сообщение, Кеншин не возражал против этого визита. Дело в том, что из всех Ишин Шиши, которых он когда-либо встречал, Ито-сан был тем, кто ему действительно нравился. Было нечто честное в его манере. Старый самурай отвечал за людей Чоушуу на северо-востоке Киото, и именно он организовал большинство ловушек для распространения легенды о Баттосае. Скорее всего, когда Кацура-сан более не будет так сильно нуждаться в его присутствии рядом, его оставят под командованием Ито-сана, в качестве застрельщика*.       По крайней мере, Кеншин на это надеялся.       Он плюхнулся на свой футон. Обычно он предпочитал спать сидя возле стены, сжимая меч в руках, но сейчас он был похож на жалкое дрожащее безобразие. Так что он зарылся глубже в ворох одеял, посмотрев вокруг, просто чтобы убедиться, что его многострадальная катана с ним.       Она лежала в пределах досягаемости, и новая простая цуба ярко сияла в солнечном свете.       Хорошо.       Кеншин медленно вздохнул… и чихнул жалобно.       Тьфу, ненавижу это!       И неважно, насколько слабым и беспомощным он себя чувствовал, как досаждала ему уродливая рана на бедре… случай на реке того стоил, решил он.       Как оказалось после, неделей позже даже Кацура-сан и Ито-сан стали расценивать случай у реки как успешный.       После всего сказанного и сделанного все свелось к одному очень простому факту – два патруля знаменитого третьего отряда Шинсенгуми и их командир были унижены… и поскольку все остались в живых, чтобы рассказать об этом, ну, теперь описание Баттосая и рассказ о его невозможном дерзком побеге распространились по Киото как лесной пожар.       А мост через Кацурагаву? Он не был полностью разрушен, но средняя часть упала в поток и была унесена рекой. Это разрушение привлекло внимание каждого и служило подтверждением слухов. Однако, поскольку он соединял основные маршруты через районы Киото, ремонт уже велся.       Видя, как хорошо события повернулись в его пользу, Кеншин решил, что хотел бы сделать это снова. Замечательный отвлекающий маневр, работа сделана, и к тому же странно приятно оказалось увидеть знаменитых Шинсенгуми, искупавшихся в мутной воде. Так что да, если ему снова придется бежать от отрядов Бакуфу, он определенно предпочел бы сломать мост, нежели чем убивать их… хотя, может, разве что летом?       Простуда и тяжелый сухой кашель стали нелегким испытанием для его расшатанных нервов, но теперь он наконец встал на ноги. Этим утром ему удалили швы из бедра, и теперь его ране обеспечивали покой несколько слоев бинтов. Этот глубокий порез был одним из самых сложных его ранений, и если не удастся обеспечить ему покой, он легко может вскрыться снова. Врач рекомендовал отнестись с осторожностью и не напрягать ногу еще несколько недель.       Это полностью устраивало Кеншина, все же он ощущал себя слабым и дезориентированным. Однако сегодня стоял прекрасный день. Оставаясь запертым в помещении целую неделю, он чувствовал, как начинает задыхаться. К тому же прошло много времени с тех пор, как он навещал ее.       Так что Кеншин надел свое самое скромное зеленое хлопковое кимоно и серые хакама, сунул мечи за пояс, обмотал вышитую шаль вокруг шеи и покинул гостиницу.       Кладбище возле храма было тихим – всего несколько посетителей. Кеншин старательно вымыл надгробие, поставил рядом свежие цветы и зажег ладан. А потом сел возле него, чтобы насладиться солнцем, вынул ее дневник из складок кимоно и принялся читать. Это было странно. Он помнил каждую строчку наизусть, но все же чувствовал некоторое утешение в чтении написанных ею слов.       Ее знакомый красивый почерк напомнил ему о ее руках, мягких и изящных… слова, которые она написала на страницах вернули его в воспоминания, словно он опять оказался на их маленькой ферме, где они были так счастливы.       Правильно ли скучать по интимным моментам, которые они разделяли? Когда его запятнанные руки и рот были способны привести ее к пику наслаждения? Как красивы были ее обнаженные груди и дерзкие покрасневшие соски, блестевшие от его слюны. А тот блаженный миг, когда он наконец погрузился в ее лоно…       Кеншин закрыл ладонями лицо, пытаясь выровнять дыхание, несмотря на болезненное страстное желание, проснувшееся в его сердце. Это было больно… так больно. Он скучал обо всем, что было связано с ней, но в этот момент он просто хотел, чтобы она была здесь, теплая, нежная и живая, чтобы он мог обнять ее еще раз.       Могильный камень рядом был холодным и твердым – полной ее противоположностью. Было больно дышать. Он хотел плакать, но не мог. Ее больше не было. Она просто воспоминание, и единственное, что у него осталось, эти жалкие остатки. Ее шаль, ее дневник, и хуже всего, ее надгробие на этом крохотном участке земли, и даже если ее имя и высечено на нем, это не приносило никакого утешения.       Ему хотелось сломать камень.       Это была не она.       Но он был недостоин ее… или того, что принадлежало ей. Он убил ее собственными руками. Прилив ненависти к себе оказался таким сильным, что чуть не поглотил его. Да, он убил ее. Какое он имеет право носить ее секреты с собой? Ее дневник был самой важной ее собственностью. Он прочитал его от корки до корки десятки раз, и все, что получал при этом, это краткие вспышки воспоминаний.       Он был недостоин даже их.       Он не имел права носить ее слова… они принадлежат только ей.       Его пальцы стиснули ткань хакама, и он сжал зубы. Это так больно. Ее дневник упал на землю рядом с ее надгробием – вернулся к ней.       Медленно он подобрал ноги под себя и встал.       Да, ее дневник должен быть с ней.       Кеншин нашел монаха и оставил дневник в храме на ответственное хранение. Так он будет так близко к ней, как только возможно. Честно говоря, он почувствовал облегчение не нести за него ответственность, но знать, что он здесь, в безопасном месте. Его сердцу стало немного светлее. Чуть-чуть, но так все равно лучше.       Кеншин повернул лицо к солнцу, чувствуя его тепло.       Цвела сакура. Буквально пару дней назад город отпраздновал Аои Мацури. Он не грустил оттого, что пропустил его, поскольку не особенно умел наслаждаться праздниками, особенно в эти дни, но он знаменовал течение времени. Скоро наступит лето.       Когда Кеншин шел обратно через город, то начал замечать острые мимолетные взгляды, которые люди бросали на него, а некоторые отшатывались от него, шепча «красные волосы!», «шрам в форме креста», и, наконец, «Баттосай».       Дрожь пробежала по спине. Эти люди, обычные горожане, узнали его?       А потом прямо перед ним возникла пара самураев Сацумы, клановые моны гордо красовались на их хаори. Переговоры Кацуры-сана, Сакамото-сана, Сайго-сана и Окубо-сана были строго засекречены. Официально Сацума все еще в союзе с Бакуфу и очень гордилась этим фактом.       А эти два самурая смотрели прямо на него.       Черт! Кеншин напрягся, и его рука упала на рукоять меча… и резкая боль скрутила его бедро. Сердце екнуло от понимания – он не может позволить себе ввязаться в драку, даже короткую. Малейшего напряжения будет достаточно, чтобы рана вскрылась, и если это случится, то ничего хорошего в этом нет. Разрез было достаточно сложно сшить в первый раз, не говоря уже о втором. И насколько дольше она будет заживать…       Так что он отпустил меч, опустил подбородок и, прихрамывая, поплелся вперед, стараясь делать вид, что не торопится.       – Эй… не у хитокири Баттосая рыжие волосы и приметный шрам на лице? – заметил вслух один из сацумцев.       – Да, так Шинсенгуми говорят, – ответил другой. – Что с того?       – Посмотри на того человека, вон там.       – Красные волосы? Не может быть!       – Да, и я заметил на его лице большой шрам.       – С чего бы демону-убийце Чоушуу ходить по улицам днем?       – А почему нет? – усмехнулся первый. – У всех мечников есть жизнь. Кто сказал, что повстанцы не ходят по улицам так же, как и мы? Давай просто проверим, ладно? – Затем он повысил голос. – Эй, рыжий, остановись!       О нет… Кеншин сглотнул. Что ему делать? Ему не сбежать с его раной, а драка почти неизбежна. Прикусив щеку изнутри, он остановился и сосредоточился на маскировке своей ки, пытаясь сделать ее настолько безобидной, насколько возможно. Эти сацумцы не могут читать ки, но осторожность не помешает…       Большая рука с силой схватила его за плечо и развернула так, что он пошатнулся. Кеншин ахнул от удивления, чувствуя себя беспомощным как никогда, когда он поднял голову и посмотрел в глаза высокого и агрессивно выглядящего мужчины.       – Чееерт, Танака, ты был прав, – громко воскликнул самурай. – Огромный крестообразный шрам, свежий и красный.       Кеншину пришлось заставлять себя не вырваться рывком из захвата, не сделать шага назад и не выхватить вакидзаси и не воткнуть его в открытый живот самурая. Его сердце билось так быстро, что он слышал шум крови в ушах… он просто стоял, глядя на человека широко открытыми глазами.       – Но этого не может быть, – заметил другой самурай. – Посмотри на него… это просто маленький ребенок. Он не старше моей дочери, лет двенадцать самое большее. Этот бродяжка истощен, ему даже поесть не на что. И посмотри на эти странные желтые глаза. Черт, малец болен.       – Но у него мечи…       – Сейчас в Киото у всех мечи. – Его напарник, Танака, покачал головой и повернулся к Кеншину. – Малыш, где ты получил этот шрам?       – О… – Тьфу, что мне сказать? Кеншин колебался. – Эээ… то есть… сей недостойный попал недавно в переделку, вот что.       – Держу пари. – Самурай, что держал его, нахмурился и оттолкнул его в отвращении. – Беги, дитя. Ты тратишь мое время.       Отчаянно пытаясь скрыть свою неловкость, Кеншин похромал от пары так быстро, как только посмел. На первом же отвороте он выскользнул с переполненной улицы и прислонился спиной к стене, чувствуя слабость в коленях.       Он медленно выдохнул. Это было… слишком далеко от комфорта.       Слава богам, он достаточно маленький, чтобы люди не смогли точно определить его возраст. Если бы он выглядел постарше, те мужчины, не колеблясь, напали бы на него. Но действительно ли речь шла о моем возрасте? Кеншин сузил глаза. Те самураи видели его волосы, его шрам, его мечи. Конечно, они знали так же, как и он, что ни один ребенок не станет носить мечи, для украшения или нет, без уважительной причины. Но тогда почему? Из-за того, что он хилый и тощий?       Но тот другой сравнил меня со своей дочерью.       Это же все не о нем, особенно сравнение с девочкой, не так ли? Кеншин нахмурился и посмотрел вниз на свою плоскую грудь, невзрачное зеленое кимоно, серые хакама, парные мечи. Он явно был мужчиной. Так почему они решили, что такой человек, как он, не мог быть знаменитым хитокири Баттосаем?       Он действительно показался им настолько безвредным?       Кеншин нахмурился. Он действительно не имел ни малейшего представления, что и думать. Однако, несмотря на то, что ситуация оказалась несколько смущающей… было бы неплохо выяснить, что к чему, хотя бы потому, что ему нужно посещать ее могилу.       Сейчас на улицах Киото полно людей Бакуфу, а слухи о хитокири Баттосае у всех на устах. И не имеет значения, насколько затруднительна и странна для него ситуация, для него становится очевидно опасным ходить в открытую. Он слышал предупреждения Кацуры-сана и леди Икумацу, но не до конца верил им. Всю свою жизнь он стремился быть незаметным. Он всегда работал тайно. Но тем не менее больше не был ронином среди прочих, не так ли?       Нет, к добру ли или к худу… он был хитокири Баттосаем.       Легендой для повстанцев.       Кеншин сглотнул раз, другой… прежде чем медленно кивнуть, придя к решению. С этого момента он будет осторожен, будет навещать ее только под покровом темноты или замаскировавшись. Это было неудобно, но он сделал свой выбор, несмотря на предупреждения, и теперь придется мириться с последствиями.       Здесь оставаться нет никакого резона.       Вздохнув устало, Кеншин выпрямился и, прихрамывая, поплелся в сторону своего безопасного дома, стараясь держаться тени и менее людных переулков. * Застрельщик – 1) наиболее искусный в стрельбе солдат линейной или егерской пехоты, который действовал в рассыпном строю и первым встречался с противником; 2) тот, кому принадлежит почин в каком-либо деле