Расскажи о своей катастрофе

"Отвал" перед соревнованиями назвать так можно было только весьма условно, так как основных составляющих тусовки - иными словами, выпивки через край и жирной вредной жратвы - на нём не наблюдалось. Во-первых, к компании за каким-то чёртом привязался Яков, а он учеников, как своих, так и почему-то чужих, соблюдал строго, знай себе крутил носом, принюхиваясь, не пронёс ли кто контрабанду. Во-вторых, собравшиеся сами были не маленькие и прекрасно понимали, что перед самым финалом чемпионата не стоит надираться в щщи и наедаться тем, что позже сыграет с тобой злую шутку и тяжким балластом повиснет на всех частях тела, нарушая грациозность и пропорции. И вообще, как говорила Барановская, от шампанского на следующее утро будут коленки дрожать, а уж она-то в этом деле смыслила, богатый жизненный опыт и всё такое. Никто так и не решился спросить у Лилии лично, сколько ей лет, но самые оптимистичные предполагали, что за свой нелёгкий земной путь она определённо застала как минимум падение Древнего Рима. Сторонники менее фантастических версий ставили на революцию 1905 года. В любом случае, одно было неоспоримым фактом - заслуженная балерина знает всё. То есть, вообще всё. И спорить с ней не нужно даже пытаться. В итоге все собравшиеся бестолково бродили, натыкаясь друг на друга, по не слишком обустроенному для подобных мероприятий номеру Плисецкого, который и предложил весь этот балаган, а потому ему и предоставлять помещение. Массовик-затейник уже через полчаса после начала свистопляски понял, что от плана сам не в восторге, но поделать уже ничего было нельзя, и приходилось, раз уж нельзя предотвратить, возглавлять происходящее. Знатным оратором Юра не был, - если только не употреблять данный термин в значении "любитель поорать" - для светских бесед тоже не был слишком натренирован, так что в беседы эти влезал исключительно посредством довольного/сердитого мычания или энергичных подёргиваний головой. Мила зачем-то притащила с собой ту самую девчонку, о которой уже каждый в помещении был наслышан и мог бодро пересказать всю их с Бабичевой историю отношений. Сара вела себя тихо, очень стеснялась, из-за чего стремительно краснела, что в сочетании со смуглой кожей выглядело забавно, и ни бельмеса не понимала по русски. Ничего, ещё полгода - и сможет "Войну и мир" прочитать. Правда, только если в пересказе Гоблина: эвфемизмам русский сквад научит красочным, но не очень-то литературным. Тут, правда, смотря какую литературу брать в рассчет... Но такую приличные итальянские девушки-католички не читают. Пока Криспино в беседы вступала только по-английски, а всё остальное ей зазноба на ухо нашёптывала. Крис, которого вообще никто не звал, но он как-то сам прилип, тоже удивил: никто и знать не знал, что за ним на все соревнования ездил муж, да и о существовании этого мужа не догадывались, пока он не объявился вместе в благоверным, представив его на всю комнату таким тоном, будто привёл к ним в хлев минимум особу голубых кровей. Благоверный оказался чуть менее стеснительным, чем Сара, так что уже через пятнадцать минут о чём-то задушевно болтал с Гошей, а Крис смотрел на всех довольным взглядом победителя. Периодически он встречался глазами то с одним, то с другим в комнате, как бы вопрошая: "Ну как? Он вам нравится? Правда, у меня лучший в мире муж?". От такой сахарности Юре хотелось изобразить рвотный позыв. Или не изобразить. Плисецкий на ходу подхватил со стола кусок огурца (нет, конечно, здоровое питание - это супер, но в этот раз Фельцман с заботой всё-таки перегнул) и двинулся в направлении Отабека. Тот сидел, задвинувшись в самый угол, разговоров не поддерживал и зачем-то напялил на голову солнечные очки, хоть на дворе чай не утро. Изредко он рассеянно кивал Миле, пытающейся втянуть его в обсуждение какой-то ерунды вроде того, необходимо ли фигуристам осваивать дополнительную профессию на будущее, но в целом как-то подвисал и разве что не издавал звуки обновляющегося компьютера. Его тренер, к счастью, в номере не объявился, чему Юра бурно радовался. В эту поездку Бактияр обзавёлся привычкой смотреть на Плисецкого с такой свирепой рожой, будто юный чемпион у него пять тысяч занял и всё никак не вернёт. Причём даже не рублей. - Чего сидишь унылый такой? - хрустнув огурцом на зубах и одобрительно хлопнув друга по плечу (не рассчитал силу, поэтому больше напомнило лёгкий удар, мигом приводящий в чувство), почему-то почти шёпотом поинтересовался Плисецкий. Отабек дёрнулся, будто приходя в себя после ухода в далёкий астрал, и наконец стянул с носа дурацкие очки. Потёр пальцами носовую перегородку, вздохнул. Глаза у него были красными и какими-то странно воспалёнными, будто Алтын не спал несколько дней или недавно плакал. - Всё... В порядке, - на выдохе пробормотал он. - Пиздишь, аки дышишь, - Юра поморщился. Он и раньше замечал за Бекой некоторую скрытность и склонность всё личное оставлять за закрытой дверью, но порой это раздражало особенно сильно. Вроде как дружат столько лет, вроде знают подноготную и предысторию друг друга так досконально, что не имеет смысла что-то скрывать, а он всё продолжает играть в шпионов. Ну не развалишься ведь, если поделишься тем, что накипело. Что такого шокирующего не можешь сказать, о чём знать не стоит? Один чёрт его разберёт. - Я просто устал, - Алтын нервно передёрнул плечами, как бы говоря, что тема исчерпана, но под внимательным взглядом друга всё же, скрипнув зубами, продолжил. - Устал и заебался, Юра. Тебе не о чем беспокоиться, ты чемпион. Тебя вся страна встречает с распростёртыми объятиями. Благородие обязывает, конечно, но... У нас с тобой совершенно разный старт. Не думай, что жалуюсь, но, понимаешь, если я сейчас провалюсь - если я опять провалюсь - моя родина снова останется ни с чем. Только я могу отвечать за это, только на меня они смотрят, меня догоняют на улице, чтобы пожать руку, и в честь меня, блин, называют детей, которых хотят отдать в спорт. Если я провалюсь... - Отабек опустил голову на ладони с таким видом, будто из него выкачали весь воздух. Плисецкий застыл, часто хлопая глазами, не зная, что ответить на эту неожиданную тираду. Кажется, такую речь казах позволил себе впервые на его памяти. До этого его недовольство или нервы угадывались лишь по крепко сжатым зубам и суровой складке, пересекающей лоб. Если честно, Юра и не думал о том, что друг настолько глубоко и болезненно переживает каждый свой провал. Это было для него своего рода откровением. - Бека... - Думаю, мне стоит поспать, - ему показалось, или голос Алтына на долю секунды дрогнул?.. Когда Отабек отнял руки от лица, он уже вновь казался спокойным и беспристрастным человеком, которого Плисецкий знал и привык видеть. - Завтра будет тяжёлый день. - Тяжёлый день, - эхом повторил за ним Юра, наверное, впервые в жизни не зная, что ответить. *** Плисецкому казалось, что его покачивает на волнах. Волны общего воодушевления. Волны радости. Волны бушующей толпы, выкривающей его имя и слившейся почти в экстазе - до сорванного голоса и отбитых хлопками ладоней. Собственная улыбка казалась острой, как нож, в ушах гудело и хотелось расхохотаться, в голове не осталось никаких мыслей, кроме лопающихся, как пузырьки шампанского, восторженных воплей. Сделал! Победил! Смог! Юра прижимал к себе кинутого кем-то из фанаток на лёд плюшевого кота и с трудом сдерживался от уж слишком несолидного для его лет радостного визга. Яков уже успел в счастливом порыве обнять ученика до хрустящих рёбер, оставленный на дне сумки телефон надрывался от звонков уже осведомлённых об успехе родственников и знакомых, а Мила - не иначе, поддалась безумному ликованию трибун - зачем-то расцеловала его в обе щеки, оставив два живописных следа от ярко-розовой помады. Не хватало только одного элемента для того, чтобы происходящее окончательно сложилось для него в пазл, отображающий общую пасторальную картину. Не хватало Отабека. Он всё же принёс Казахстану неполную, но победу, принёс то, о чём говорил вечером перед соревнованиями: бронзовая медаль отливала на груди Алтына влажным блеском, и это почему-то радовало даже больше, чем собственный - очередной - рекорд. Он стоял сбоку от него на пъедистале и улыбался - пусть несколько криво, пусть всё же не до конца удовлетворённо, но всё же улыбался. Но Юра так и не успел похлопать его по плечу, встрепать чуб на макушке, обнять... Тот будто растворился в воздухе, сразу после вручения медали пропав из поля зрения. - Кошка, которая гуляет сама по себе, блядь, - Плисецкий раздражённо сплюнул на земь, походя отмахнулся от Гоши, кричащего в ухо что-то о том, какой он молодец, и бездумно двинулся по коридору куда глаза глядят, засунув руки в карманы. И куда только мог деться Алтын? Не сбежал ведь в душевую смывать позор - всё же не золото - кровью? Не сбежал ведь?.. В горле пересохло. Ещё два дня назад Юре бы в голову не пришло подумать такое о Беке хотя бы мельком, но после его внезапной тирады о долге перед родиной казалось, что от него чего угодно можно ждать. Мысль оборвалась на середине: проходя мимо очередной двери, Плисецкий уловил краем уха обрывок чьего-то ожесточённого спора, периодически срывающегося на крик. Говорили по-казахски. Он сам не мог понять, почему остановился перед дверью, как вкопанный, и не мог сдвинуться с места. Ни слова из прочувственной тирады понятно не было, да и в любом случае подслушивать нехорошо, но... Но. Что-то заставляло лицо полыхать, а самому оставаться здесь, ковырять пол носком кеда, будто пытаясь проделать в нём дыру. Уж слишком резкие, близкие к истерике ноты он слышал в почти рыдающем голосе друга и слишком лающе-яростными казались интонации орущего что-то в ответ тренера. - Да пошёл ты нахуй! - неожиданно на чистом русском рявкнул Отабек и через секунду выскочил из комнаты, на поверку оказавшейся раздевалкой. Резко распахнутая дверь с разлёту грохнулась о стену, одним только чудом не слетев с петель, сам Алтын казался растрёпанным, будто после драки и каким-то совершенно несчастным. Он не сразу заметил Плисецкого, - руки ходили ходуном, сигареты ломались в нервных пальцах - и только прикурив, обернулся. Его лицо тут же побледнело до какого-то почти мертвецкого оттенка. - Юра... Бактияр вышел сразу за подопечным. По нервно дёргающемуся кадыку тренера и желвакам на его скулах сразу было понятно, что он в бешенстве. Не стесняясь присутствия Плисецкого, он сплюнул на пол и отвесил Беке полновесную затрещину, от которой тот и не подумал увернуться: только как-то виновато опустил голову и торопливо отшвырнул сигарету на пол, тут же притушивая её ботинком. Напоследок тренер бросил на Юрия пылающий взгляд - на секунду показалось, что злоба Бактияра обожгла до почти физической боли - и, ругаясь на своём родном языке, торопливо удалился. - Что случилось? Вы чего так орали? - Производственная стычка, - Отабек в нервном жесте провёл рукой по волосам, зализывая их назад, и засунул пачку сигарет в задний карман. - С ним такое иногда случается. "Не стычка", - с неожиданным спокойствием подумал Юра, наблюдая за другом будто бы из-под толщи воды. - "И совсем не мелочь. Что-то очень важное и хреновое". - В этот раз я уеду раньше, - продолжил Алтын. За неимением сигареты он просто крепко сжимал руки до побелевших костяшек. - Сегодня вечером приду на банкет, а потом рано утром уеду. Повеселиться не получится, извини. - Какого хрена?! - Плисецкий вытаращился на друга шокировано и непонимающе. Да, случалось разное, да, порой спортсменам приходилось торопиться, чтобы успеть оказаться в нескольких местах одновременно, но такого ещё не случалось никогда. Что бы ни случилось, Отабек всегда находил время на то, чтобы побыть с ним. В любой стране. В любом городе. Всегда. - Что, блядь, такого срочного произошло, Бека? Скажи уже, чёрт возьми! В полшага преодолев расстояние между ними, Юра крепко вцепился в локоть Алтына, побуждая его повернуться. - Я. Должен. Уехать, - холодно отчеканил тот, глядя ему прямо в глаза. - А теперь позволь мне уйти.