Железный сезон

— За что купила, за то и продаю, — сказала Мила. — И он просил тебе не говорить. — Чего ж тогда говоришь? — Потому что не хватало тебе еще об этом беспокоиться. Юра кинул ложку обратно в суп. Есть и без того не хотелось, а теперь вообще стало противно. У Отабека была травма, и он рассказал об этом Миле, а ему не рассказал. Травма была давно, в межсезонье, но дает о себе знать до сих пор. Он же и на Гран-при ничего не взял, и на Четырех континентах. Придурок, зачем вообще в сезон пошел. Хотя ясно, блять, Олимпиада же. — Убью, — сказал Юра. — Силенок не хватит, — отозвалась Мила. — Особенно если суп не съешь. — Почему он мне не рассказал? — Чтоб ты не волновался, почему еще. Он вообще никому не рассказал, чтобы в прессе не обсуждали. Только ты, по-моему, больше волнуешься, когда не понимаешь, что происходит. — А тебе рассказал. У вас типа любовь, что ли? Мила прижала ладонь к груди. — Юрочка, как ты можешь? Мне никто не нужен, кроме тебя. — И половины хоккейной команды. — Ешь давай, а? Юра скомкал салфетку и демонстративно бросил ее в суп, чтобы уже покончить с этой канителью. — Я тебе новый возьму, — сказала Мила. — Ты от меня так просто не отделаешься. — Возьми, — ответил Юра, рассчитывая сбежать, когда Мила уйдет за супом. Мила проявила чудеса проницательности и потащила его с собой на раздачу. Там она встретила подружку из Беларуси, которая поздравила Юру со вторым местом и, противно подхихикивая, заметила, что Леруа очень симпатичный, Юр, а ты не знаешь, у него есть девушка? Юра сказал, что есть. Хуле лезешь, блять. Одна радость, что Фельцман, кажется, пришел в себя. Забубнил что-то про нечеткое ребро и неуверенный выход, и Юра вздохнул с облегчением. У него в произвольной программе три четверных прыжка, вращение с этим тупым бильманом, от которого все истекают слюной, и хореографическая дорожка, которую Барановская слепила в порыве безумного вдохновения. Во всяком случае, она прилетела тогда на каток с распущенными волосами и без пиджака. Юра разинул рот, а Мила сфотала на телефон и хотела выложить в Инстаграм, но зассала. А дорожка и впрямь кайфовая. Юра немного успокоился и даже попробовал суп. Ладно, суп был вкусный. Белорусская подружка села с ними, они с Милой распизделись, и можно было молчать. Он достал телефон, подумал написать Отабеку, но что ему писать. Мила ведь обещала ничего не рассказывать. Могла бы, между прочим, и сдержать обещание. Хотя он сам заговорил про Отабека, потому что Джей-Джей молодец, Кацудон спокоен и счастлив, а про себя говорить страшно. Юра решил, что что-то здесь не так, собрался с мыслями и распределил более традиционные номинации. Кацудон трус, Отабек придурок, но больной, поэтому надо простить, Джей-Джей самовлюбленный павлин, а сам он лошара. Продал прыжок за ломоту в спине. Хотя можно было оставить себе и то, и другое. А спину уже не ломило, и стало чуть легче думать о Джей-Джее как о сопернике. И не просто каком-то там абстрактном, а таком, которого надо во что бы то ни стало обойти. А то придется действительно наматывать эту медаль и сосать — Джей-Джей ему такого забыть не даст. Глядя на картинку, возникшую в голове, Юра покраснел и подавился супом. Заебало, кто вообще, блять, суп ест. Надо веганом стать, вот Мила надломится. Хотя из овощей тоже можно суп варить. Дед на мясе всегда варил, а мама любила овощной, типа диета. Юра ее уже не очень помнил, но суп вот помнил, кольца какие-то, бледно-желтый платок, учебник французского. Учебник-то до сих пор остался, бывая в Москве, Юра его листал, особенно когда началась эта ерунда с Джей-Джеем. Деду он про Джей-Джея не сумеет рассказать, наверное, никогда, а маме, пожалуй, мог бы. Хотя воспоминания такая штука. Сначала тускнеют, а потом начинаешь принимать желаемое за действительное. Кто знает, какой она была на самом деле. Рука ослабла, и ложка упала в суп, глухо звякнув о дно тарелки. Мила посмотрела на него, вопросительно вздернув брови. — Я пойду, — сказал Юра. — Доешь уж. — Не хочу больше. — Юра? Мила взирала на него как-то жалостливо. Белорусская подружка широко раскрыла глаза. Юра хотел сказать, чего вылупилась, шмыгнул вместо этого носом, и на левой скуле вдруг стало влажно. В следующее мгновение он уже был у выхода из столовки, отпихнул кого-то, дернул дверь, черт, наружу открывается, толкнул, легкие наполнились холодным воздухом. Растер ладонями лицо. Мила за ним не побежала. Если б побежала, то уже догнала бы, ноги у нее длинные. Конечно, с ее точки зрения, ничего такого. Сама постоянно ревет — и до соревнований, и посередине, и после. Помогает типа сбросить стресс. Подружка зато небось ославит на всю деревню. А он даже не понял, с чего вдруг. По родителям плакать уже давно перестал. Вообще, плакать давно перестал. Мужики же не плачут. Он свернул за угол здания, размышляя, что ему делать. Хотя что тут сделаешь. Уже поздно, надо идти в корпус и спать. Фельцмана послушать еще с Барановской, наверняка дожидаются. Мне нужен Джей-Джей, подумал Юра. Мне нужно, чтобы он пошутил о чем-нибудь особенно тупом. Чтоб прям выбесило. Он поднял голову и увидел Отабека. Отабек его тоже увидел и остановился. Улыбнулся даже. Придурок. Ну, зачем поперся в сезон с травмой этой уебищной? Казахстан только свой позорить. Ни одной медали не взял, самому не стыдно, блять? Юра оскалился на него. Отабек вскинул брови — совсем, как Мила. — Юра, с тобой все в порядке? — Да, блять! А с тобой? Брови опустились обратно, сошлись на переносице. Ну, давай, немного дедукции. — Мила рассказала все-таки, да? Бинго. — Я знал, что не надо было ей говорить. — Отабек снова улыбнулся. Че разулыбался, блять, чай, не Джей-Джей. Джей-Джей, ты мне нужен. — Ну, зачем ты, а? — спросил Юра. — И молчал. Мы ведь друзья. — Ты бы только волновался. Я же никому не говорил. Тренер знает и врач, и достаточно. — Слишком ты, блять, суровый. Отабек развел руки в стороны. — Ну, что тут скажешь. Извини? Может, и не надо было от тебя скрывать. Но удобного момента все равно как-то не возникало. Юра вдохнул и выдохнул. Немного помолчал, а потом сказал: — Снимись с произвольной. — Юр, нет. — Хуже будет. Снимись, заканчивай сезон. Ты шестой сейчас и ниже опустишься, оно тебе надо? — Юра. — Отабек склонил голову набок. — Оно мне надо, поверь. Я понимаю, что ты прирожденный чемпион и фигуристов ниже десятки даже по именам не знаешь. Но мне еще выступать в командных. Я один тут, у нас мужчин одиночников больше нет. А если я снимусь, это на всех повлияет. — Я тоже один, — снова шмыгнув носом, сказал Юра. — Гошка-то не прошел. — Ну, вот, — отозвался Отабек. — Значит, мы с тобой еще посоревнуемся. Если тебя это успокоит, я не собираюсь ехать на Чемпионат мира. Буду восстанавливаться. Это Юру немного успокоило. Самую малость. — Не сердись на Милу, — неожиданно для себя произнес он. — Она типа думала, что я буду про тебя сильно переживать, и поэтому сказала. Отабек покачал головой. — Я не сержусь. Время она, правда, так себе выбрала. Перед произвольной. — Да ладно. — Юра махнул рукой. — Она нравится тебе, а? — Так. — Отабек отвел взгляд. — Она красивая. Но я ее плохо знаю, трудно судить. — Да чего выебываешься, — сказал Юра. — Не знаешь — узнаешь. А то ее хоккеист какой-нибудь уведет. Или Гошка. Она вон в столовке сидит. С какой-то бабой из Беларуси. — А ты спать? — А я спать. — Тогда спокойной ночи и до завтра. Юра пожал ему руку, подумал, чего, пусть поженятся, детей нарожают. Хоть у кого-то все будет, как у людей. *** — У Плисецкого одной базовой стоимости под сотню, — говорил отец. — С твоим текущим отрывом надо, чтобы он совершил пару серьезных ошибок и допустил несколько мелких недочетов. На это рассчитывать, конечно, глупо. Конечно, глупо. Вообще, Юрочка регулярно падает, но программы у него обычно настолько сложные, что это далеко не всегда мешает ему победить. Чаще даже не мешает. — О компонентах и говорить нечего, — добавила мама. — Этот Плисецкий точно настоящий? Катается, как заводная игрушка. И техника, и компоненты, и все, что хочешь. Разумеется, настоящий. Хотя вы ведь не трогали его почти прозрачную кожу, вы не видели, как он, задумавшись, нервно выкручивает себе пальцы, вы не чувствовали, как неловко он прячет за волосами лицо, если сделать что-то, что ему особенно нравится. Жан-Жак зевнул, прикрыв рот рукой, и сказал: — Я хочу все-таки перенести оба четверных во вторую половину. Мама нахмурилась, а отец ответил: — Джей-Джей, это очень большой риск. У Кацуки тоже сильная программа, ты можешь вылететь из тройки. И десять процентов это не так существенно. Вообще-то достаточно. За его тулуп десять процентов составят примерно балл. У Юрочки во второй половине, кажется, сальхов, это ненамного больше. Правда, у него еще в первой два. И он в этом сезоне как-то повадился заваливать короткую, а потом выкарабкиваться на произвольной. Хотя многие фигуристы, в том числе, и здесь, на Олимпиаде, правую руку бы отдали ради того, чтобы “заваливать” короткую так, как это делает Юра. — Мне кажется, я смогу, — ответил Жан-Жак. — Но завтра с утра еще прикину. — Я против, — произнесла мама. — Не знаю, в принципе, мы тренировали, — протянул отец. — Можно попробовать. И тут Жан-Жак вдруг четко осознал, что они не ожидали, что он будет на первом месте, да еще и с таким отрывом, который позволяет бороться. И сам он тоже не ожидал. Это при том, что ни Юра, ни Юри, ни Крис не допустили серьезных ошибок. И вот, он может стать олимпийским чемпионом, например. Так и не став чемпионом мира. Хотя Чемпионат мира после Олимпиады, кто знает. Жан-Жаку вдруг очень захотелось сжать в руке этот кусок блестящего металла, за который люди гибнут не менее рьяно, чем за тот, о котором говорит Мефистофель. И если бы перед ним сейчас предстал какой-нибудь демон, он бы, может, и продал за это душу. Хотя да, демонов же не существует. Кроме тех, что в голове. Жан-Жак вспомнил, как перед тем самым Гран-при говорил всем, что это он возьмет золото и женится, уже понимая, что второе вряд ли произойдет. Может, потому и золото не взял. Он себя чувствовал тогда трагическим персонажем. Вроде бы любил Изабеллу, сделал предложение, потом вдруг осознал, что не может перестать думать о Юрочке, решил, что это нечестно по отношению к невесте, собирался бросить ее из благородных побуждений и при этом, конечно, ничего ей не объяснить, чтобы она считала его мудаком и поскорее забыла. Но так-то он и был мудаком. И если бы выиграл, то, наверное, и женился бы, как мудак. В итоге, он ей все-таки объяснил, но как-то туманно. Прости, моя вина, встретил кое-кого другого. Изабелла была не из франкоговорящей семьи, они общались по-английски, и можно было избежать упоминания пола. Она решила, что у него роман с подругой по сборной, канадской фигуристкой, с которой Жан-Жак действительно в какой-то момент пытался замутить. Изабелла ушла, Юра был далеко и ему только исполнилось шестнадцать, и Жан-Жак понял, что остался у разбитого корыта. И пустился во все тяжкие. Именно эти интрижки имеет в виду Юра, когда говорит о “его бабах”. Хотя там и парни были. Возьму золото и женюсь на Юрочке, подумал Жан-Жак. Попытка номер два. Уже лежа в постели, он написал: “Юра, ты спишь?” Прочитано. Ответа, впрочем, не последовало. “Я думаю о тебе”, — написал Жан-Жак. — “И о своей золотой медали” “Если нет желания, можем и не наматывать” “В конце концов, она довольно тяжелая” “Ты же не хочешь меня травмировать” “Особенно эту часть тела” “Заебал”, — ответил, наконец, Юра. — “О прыжках своих думай” “О прыжках в твою постель?”, — написал Жан-Жак, нервно хихикая. “Джей-Джей, это самая тупая шутка на свете. И я выключаю телефон” “Спокойной ночи, Юрочка”, — ответил Жан-Жак. Выключил экран и начал думать о прыжках. *** Юра, чуть склонив голову набок, слушал Якова. Жан-Жак ощупал взглядом едва проступающие под кожей позвонки, стараясь не скользнуть ниже. Где, блин, олимпийка твоя, о чем, вообще, Барановская думает? Юра кивнул на какое-то замечание Фельцмана, повел плечом: под тканью проступила и исчезла аккуратная лопатка. Жан-Жак зажмурился. — Хороша феечка, — сказал у него над ухом Джакометти. — Жаль, не моя. До последней разминки оставалось двое человек. Самое время поговорить о наболевшем. Жан-Жак открыл глаза и ответил: — У меня с ним ничего не было. — Конечно, не было, — согласился Крис. — Ему ведь нет восемнадцати. Через две недели будет, подумал Жан-Жак, а вслух произнес: — Крис, ты же не станешь меня шантажировать? Джакометти махнул на него рукой. — Мне просто интересно, как тебе вообще удалось. — Ну, я неотразим? — Спорно. — Серьезно, я неотразим. — Джей-Джей, — сказал Юра. Жан-Жак сглотнул и обернулся. Юра, сжав губы, смотрел прямо ему в глаза. — Привет, Юра, — поздоровался Джакометти. Юра его, естественно, проигнорировал. — Надо поговорить. Жан-Жак оглянулся, но Фельцмана нигде не было видно. Что такого Юра собирается ему сказать, что даже не побоялся подойти, когда рядом Крис? Крис, впрочем, тактично кашлянул, пробормотал что-то про пойти посмотреть, как катаются, и исчез. Юра и бровью не повел, мотнул головой куда-то в сторону. Они завернули за угол. Люди, правда, ходили и здесь — найти укромный уголок на международных соревнованиях практически не реально. — Разминка скоро, — напомнил Жан-Жак. — Кацудон, — сказал Юра, — собирается прыгать риттбергер. — А ты откуда знаешь? — спросил Джей-Джей, чувствуя, как начинает ныть где-то в желудке. — Виктор хвастался. — Он же в короткой его прыгает? — Обычно да. Но в произвольной лучше, расчет правильный. Если он завалится, то, значит, завалится, домой потом поедет без медали, а то, может, и с бронзой, зависит от того, как Джакометти выступит. Зато короткую он откатал вполне прилично, мотивация есть. — Уж если ты так говоришь, — согласился Жан-Жак и подумал, зависит от Джакометти? И только? В себе-то Юрочка, конечно, не сомневается, но в нем? — Уж поверь. — Я так понимаю, об этом никто не должен знать? — Он все равно раньше тебя. Я просто хочу, чтобы ты знал заранее, ну. Чтобы успел. Подумать типа. Жан-Жаку хотелось поцеловать накрашенные губы. Он все уже решил, но каждый подобный жест от Юры обрывал что-то у него внутри. Юра отвернулся, дернул себя за воротник. — Спасибо, — сказал Жан-Жак. — Заткнись. Пошли, там разминка сейчас начнется. Первым в их шестерке выступал Отабек, и выступил он довольно посредственно. Юра не смотрел, Жан-Жак смотрел, изо всех сил сжимая бортик. Да что с ним такое случилось? Впрочем, сегодня он катался поувереннее, зато и сделал больше ошибок. Пару раз коснулся рукой льда, недокрутил, развалил каскад. Опустился ниже, по итогам произвольной уже стал четвертым, при том что впереди еще было пятеро сильных соперников. Как-то рано закатывается твоя звезда, Отабек. Жан-Жак вдруг решил, что надо с ним поговорить, отправился искать под трибуны, пропустил выступление француза, который вполне ожидаемо отодвинул назад Отабека и текущую тройку лидеров и стал первым. Найти Алтына ему не удалось, зато он нашел Юру — тот посмотрел на него весьма прохладно и отвернулся. Жан-Жак улыбнулся ему в спину. Джакометти начал с четверного прыжка, который вышел весьма неплохо. Жан-Жак похлопал, свистнул. Тройной флип. Тоже достойно. — Не вывезет, — сказал у его локтя Виктор. Жан-Жак повернулся к нему. Кацуки несколько поодаль поворачивал корпус влево-вправо. — Джакометти ведь так и не удалось тебя ни разу обойти? — спросил Жан-Жак. — Хочешь сказать, что не мне судить? Жан-Жак не стал отвечать. — Крис не настроен на победу, — заметил Виктор. — И, может, никогда не был. Настоящая борьба начнется, когда на лед выйдет Юри. Жан-Жак посмотрел на Кацуки. Не было похоже, что он как-то особенно нервничает. — Кое в чем ты прав, — продолжил Виктор. — Юри действительно не всегда под силу катать такие же сложные программы, как у Юрио — или как у меня. Жан-Жак пожал плечами. Это, кажется, всем очевидно. — Но это не значит, что он не хочет пытаться. — Виктор поднял вверх указательный палец. Может, и не значит, подумал Жан-Жак. Только он хочет потому, что ты хочешь. И если он тебя когда-нибудь возненавидит, это будет неудивительно. Но разбирайтесь, в конце концов, сами. Желательно, подальше от моей золотой медали. Джакометти упал на втором четверном. Кацуки поднял голову и, увидев, что Жан-Жак на него смотрит, радостно помахал рукой. А тема с женитьбой у них завяла, несмотря на то, что Кацуки выиграл, наконец, Гран-при. Хотя где им жениться. Если только символически. Джакометти поднял высоко над головой сжатую в кулак руку. Виктор подмигнул, выудил откуда-то подобие леи, сплетенного из роз, и накинул его Крису на шею, когда тот подъехал к бортику. Жан-Жак скептически покачал головой и пожелал Кацуки удачи. Ну, чисто из тех соображений, что ему самому воздастся за благородство. Юри сказал, спасибо, Джей-Джей, и заулыбался. Год назад он еще иногда жалел о том, что не получилось влюбиться во что-то подобное, но теперь не променял бы и миллион “спасибо” на одно Юрочкино “заткнись”. Я, кажется, счастлив, подумал Жан-Жак. Хотя у меня миллион проблем. Четверной риттбергер я прыгать не умею — более того, даже сальхов на Олимпиаде бы не рискнул, родители, похоже, в меня не верят, Юре нет восемнадцати, а Кацуки уже на льду. Кристоф вышел на первое место и картинно поцеловал одну из висящих на нем роз. Юри замер посреди катка, воцарилась тишина. Начинать, конечно, будет с риттбергера. Что ж, вывози. Хотя к черту. Если ты недокрутишь и упадешь, Кацуки, я сильно переживать не буду. Ничего личного. Кацуки докрутил и не упал. И даже выехал весьма уверенно. — Вау, — сказал уже вновь стоявший рядом Джакометти. — Я знаю, — скромно отозвался Виктор. Жан-Жак сделал глубокий вдох, выдох, и выкинул этот риттбергер из головы. Что там дальше? Сальхов? Тот самый, который, вроде бы, Юрочкина заслуга. Что он говорил? Слишком высокая скорость? Ну, посмотрим. Кацуки прыгнул и сальхов, но не слишком аккуратно. Жан-Жак не успел заметить, были ли реальные недочеты. Зато на тройном флипе нечеткое ребро. Расслабился — видимо, четверных больше нет. Ушел во вращение. Ну, там у него все в порядке — так же, как и с дорожкой. Жан-Жак обернулся к Виктору, чтобы хоть изобразить удивление по поводу риттбергера, но тут между ними шагнул Юра. Жан-Жак отступил в сторону, давая место Фельцману. Виктор что-то сказал по-русски, Юра отмахнулся, не сводя взгляда с Кацуки. Тот прыгнул каскад из акселя и тулупа, следом за ним еще один, тройной, но несложный. Все достаточно чисто — по крайней мере, Жан-Жак не заметил никаких недочетов. Юра, правда, поморщился, что-то пробормотал. Фельцман что-то ответил. Надо русский, пожалуй, учить. Может, Юра оценит. Кацуки прыгнул еще два тройных прыжка — один нормально, со второго задел лед свободной ногой — и после вращения начал хореографическую дорожку. — Прыжков больше не будет, — неожиданно по-английски сказал Юра. Жан-Жак нахмурился. Он насчитал только семь прыжковых элементов, а разрешено восемь. Виктор не попался на удочку и ответил по-русски — как показалось Жан-Жаку, насколько раздраженно. Ладно, чего об этом думать. Юри начал последнее вращение, завел руки за голову на финальных аккордах. Прыжков действительно больше не было. Юра поджал губы, смерил тяжело дышащего Кацуки суровым взглядом. Слишком много времени он с Барановской проводит — аж становится на нее похож. Фельцман легко сжал его плечо и отпустил. Жан-Жак промолчал. Хватит соплей. Юра и так все знает. Кацуки все-таки вышел на первое место — видимо, благодаря двум хорошим четверным и компонентам. Крис где-то под боком тяжело вздохнул и сказал: — Ну, Леруа, вся надежда на тебя. На то, что Юрочка облажается, я даже не рассчитываю. — Все бывает в первый раз, — отозвался Жан-Жак. Подошла мама, начала говорить, что выступление у Кацуки было слабым, что Плисецкий плохо откатал короткую — разумеется, для своего уровня. Если у него опять проблемы с ростом, это может нам помочь. Жан-Жак старался мыслить такими категориями. К сожалению, он-то точно знал, что никаких проблем с ростом уже нет. Юра начал с четверного лутца. Который стоит дохера. Чисто — отрицательный GOE дать не должны. Каскад из четверного сальхова и тройного тулупа. Мама сжала его предплечье. Еще один каскад, на этот раз попроще, хотя с акселем. И с поднятой рукой. Дорожка. Жан-Жак дождался вращения, прикрыл глаза, когда Юра изогнулся каким-то невероятным образом и схватился руками за лезвие. Чертов бильман, после этого вообще выступать невозможно. Лучше бы он проигрывал. Юра сделал еще один четверной сальхов, на этот раз отдельно, но выехал на обе ноги. Что ж, это несколько утешает. Попробует еще четверной? По идее, это все, но, зная Юрочку… Тройной каскад. Тройной аксель. Все идеально. Началась хореографическая дорожка, и у Жан-Жака заныли зубы. Барановская точно ведьма, как пить дать. Оставался один прыжковый элемент, и Юра все-таки закончил тройным риттбергером. Жан-Жак выдохнул. Наконец-то подошедший ближе отец сказал: — Ты прав, глупо будет не рискнуть. Жан-Жак кивнул и зааплодировал замершему вполоборота к нему Юрочке. Я просто выйду и откатаю так, как будто никто ничего от меня не ожидает. Совет, достойный, блять, Виктора. *** Юра, механически улыбаясь во весь рот, повернул голову на несколько сантиметров вправо, попытался найти глазами Джей-Джея. Тот, кажется, смотрел куда-то мимо него. Ну и правильно, нечего сравнивать. Даром что программа у него самого сильнее, а по-настоящему хорошим был только четверной в каскаде. Лутц еще туда-сюда, а сальхов завалил. Все равно лучше, чем Кацудон. Он помахал рукой в сторону трибун, наконец-то стер с лица идиотскую улыбку и скользнул к дверце. Серо-синие глаза Джей-Джея знакомо заискрились. Юра даже позволил себе мысль о том, что это очень красивые глаза — настолько был рад, что все позади. — Юрочка, я тобой горжусь, — заявил ему Джей-Джей. — Чем? Тем, что я сальхов завалил? Давай пиздуй, у тебя все шансы. Джей-Джей излишне громко расхохотался, и укатил ему за спину. Юра надел чехлы, уселся в кисс-энд-край между Фельцманом и Барановской. Оба молчали — наверное, тоже испытывали облегчение. Теперь все зависит только от Джей-Джея. Ну, по крайней мере, серебро точно за мной. Кацуки ушел на второе место. Юра двинулся обратно к бортику. Барановская схватила его за плечо. — Ты куда? Да, обычно они уходят на трибуны. Юра замешкался. — Пока буду идти, пропущу половину, — наконец, нашелся он. — Мне интересно. Барановская пожала плечами и осталась с ним. Фельцман тоже пожал плечами и ушел под трибуны. Переживает — а выдержки не достает. У Барановской вот неслабый внутренний стержень. Джей-Джей начал с относительно простого каскада из тройного акселя и двойного тулупа. Все элементы, кажется, переставил. Пока все чисто. Тройной сальхов. Чисто. Тройной риттбергер. Чисто. Юра принялся сгрызать с губ помаду. Жан-Жак ушел на дорожку, значит, оба четверных во второй. И чего делать. Сам же, блять, советовал. Кто-то вдруг тронул его за локоть. Юра нетерпеливо мотнул головой. Виктор. — Ты молодец, — тихо сказал он. Блять, не до того мне. — Чего скис? У свинины твоей бронза гарантировано. — А то и серебро, если Джей-Джей вдруг скатится в паническую атаку. Но об этом умолчим. — А ты чего такой злой, Юрочка? Ты, когда откатаешь, обычно добрее становишься. Да, блять, вот только часть меня еще не откатала. Часть меня на льду еще. Юра подавился этой мыслью и едва не пропустил каскад. Чисто. Черт, у Джей-Джея оба четверных тулупы, которые самые дешевые из четверных прыжков, но если он сделает все идеально и при этом получит много за компоненты… На втором тулупе Джей-Джей и недокрутил, и задел рукой лед. Юра отвернулся от Виктора и неожиданно для себя уткнулся в грудь Барановской. Та обняла его за плечи и сказала: — Не волнуйся, Юра. Виктор, может быть, вы нас пока оставите? Виктор, видимо, ушел, потому что ответа не последовало. — Тройной каскад, — сказала Барановская. — Нормально, насколько я могу судить. Тройной аксель. Когда это Барановская начала разбираться в прыжках? Хотя аксель отличить несложно. — Лилия Михайловна, — пробормотал Юра. — Сейчас хореографическая дорожка будет, скажите, как. Барановская вдруг погладила его по плечу. Интересно, что она думает? Хотя — что бы он думал на ее месте? На кону олимпийское золото, все же не просто кусок металла. — Неплохая дорожка, — наконец, резюмировала Барановская. — И выполнено красиво. Твоя, конечно, лучше. Но в этом ты мог и до Олимпиады не сомневаться. Юра все же вынырнул из-под ее руки, чтобы оценить последний прыжок. Двойной флип, не густо. Джей-Джей сильно устал, в конце держался на ногах всего секунду, потом упал на одно колено. Юра закрыл глаза и заставил себя абсолютно ничего в уме не подсчитывать. *** На церемонии награждения они друг на друга не смотрели. Когда поднялись на одну ступень, позируя для фотографий, Джей-Джей положил руку на его правое бедро, и Юра стерпел, хотя хотелось огреть его своей золотой медалью. Ладонь Кацуки сильно сжала левое плечо, и Юра подумал, что у его товарищей по пьедесталу настолько богатая внутренняя жизнь, что они общими усилиями могут невзначай его раздавить. Но все длилось не больше минуты. По дороге в раздевалку Джей-Джей спросил: — Ты считал, что было бы, если бы я не слил второй четверной? — Все равно проебал бы. Расслабься. Джей-Джей усмехнулся и сказал: — Кацуки, кажется, сильно расстроился. — У него, блять, бронза! И пусть нахуй идет. Это ему не спортивный кружок, где все друзья. Ты хотя бы это понимаешь. — Да, — тихо произнес Джей-Джей. — Я-то понимаю. — Ты что, тоже расстроился? — Ну, знаешь. Я был близок. Отрыв всего ничего. Юра прикрыл глаза и, глядя в сторону, произнес: — Джей-Джей, я ни секунды не думал, что ты не способен выиграть. — А я думал, — ответил Джей-Джей. — И много. — Ну, пиздец. Вот и сиди тогда на втором месте. Тебе идет серебро. К глазам, блять, подходит. — А знаешь, что тебе идет? — Джей-Джей ухмыльнулся и остановился посреди коридора. Они несколько отстали от остальных. Юра, естественно, промолчал, но остановился рядом с ним. Джей-Джей скользнул ладонью за воротник его костюма — горячие пальцы обожгли кожу — наклонился к уху и шепнул: — Ничего. Юра оттолкнул его, отчаянно краснея. — Я имею в виду, когда на тебе ничего нет, — уточнил Джей-Джей. — Я понял, блять. — Не только медали, а вообще. — Заткнись. — Хотя этот костюм тоже неплох. — Джей-Джей! — Юра? — Что, блять? Он скажет, я тебя люблю, вдруг подумал Юра. И мне надо будет что-нибудь отвечать. Или можно просто сбежать. Или ответить и сбежать. Ну, или ответить и не сбегать. Я же не трус, как Кацудон. — Одолжи мне Барановскую, — сказал Джей-Джей. — Мне надо бы подтянуть хореографию.