Мертвецы

Поднявшись наверх, Джордж рухнул на свою кровать и дал волю слезам. Он давно уже так не плакал. С того самого дня, когда Фред… Сейчас же слезы текли ручьями, и остановить их не было никакой возможности. Джордж чувствовал, что вновь вернулся в то же самое состояние, в котором пребывал после смерти Фреда: все ощущения точно просочились сквозь кожу в небытие, испарились, исчезли, оставив после себя лишь полнейшую пустоту, отупляющую сознание бессмысленность собственного существования да терзающую в клочья сердце гнетущую вину. Вот и всё. Теперь… теперь его шанс на жизнь упущен. Нечему продолжаться, потому что ничего не осталось. Джордж, пытаясь задавить булькнувший в горле очередной всхлип, поднял глаза к небу, будто пытался спросить у небес-виртуозов, в очередной раз сыгравших на его жизни жестокую интерлюдию: «Почему все так случилось?!» Надо же! Бывало, он думал, как будет выглядеть этот малыш, точно помешанный, приписывал малютке самые ужасные, уродливые, отталкивающие черты и, чего уж греха таить, боялся этого крошечного существа до дрожи. Тогда ему даже в голову не могло прийти, что может быть так мучительно больно от его потери. Этот ребенок даже не родился. Но он был, а теперь… Теперь его нет! Джордж ненавидел себя за то, что сделал, и осознание мерзости собственного поступка… нет, греха… делало этот груз еще тяжелее. Хотелось выть, голосить, выкрикивать что-то жутко грязное и похабное, и он плакал, кусая мокрую солоноватую от слез ткань наволочки, пока не забылся мучительным беспокойным сном. Едва Джордж проснулся утром, его мозг обожгло воспоминание обо всем, что стряслось накануне. Скрепя сердце, он заставил себя признаться в том, что нужно спуститься к Беллатрисе. Сердце сковал противный липкий страх, до рези в опухших глазах не хотелось этого делать, но юноша понимал, что это необходимо. Едва приоткрылась дверь лаза, как до Джорджа донеслись дикие пронзительные крики. Так его пленница никогда не кричала, даже когда узнала о гибели Темного Лорда, даже, когда «гнусный предатель крови» насиловал её самыми изощренными способами. Джордж вздрогнул и, на автомате спустившись вниз, застал страшную картину. Ведьма металась по клетке, как безумная, и просто кричала, насколько хватало воздуха в ее легких и напряжения в ее голосовых связках. – Беллатриса… – тихо позвал он обезумевшую от горя женщину, сам еще точно не зная, что скажет, и даже не удивился тому, что впервые назвал эту несчастную по имени. Женщина, наконец, заметила его. Она, точно птица, бросилась к нему, ударяясь о прутья клетки, и попыталась достать Джорджа руками. – Ты убил его! Убил! – кричала ведьма. – А я убью тебя! Слышишь! Мне плевать, что я сдохну здесь вместе с тобой! Я убью тебя, клянусь! – Заткнись! Ты сама убила его! – взбеленился в ответ Джордж. Женщина просто закричала, как дикий зверь, и, схватившись окровавленными пальцами за прутья, принялась трясти их, готовая сокрушить эти неприступные барьеры во что бы то ни стало, лишь бы дотянуться до него… до убийцы своего малыша… Джордж знал, что это невозможно, потому стоял спокойно. Сознание его по привычке рвалось внутрь ее. Но юноша пожалел, что влез в этот раз. Он понял, что этого ребеночка она ждала долгие годы, о нем мечтала с юности, с первой минуты замужества, но, видно, судьба, Мерлин и все высшие силы не считали нужным внять ее мольбам. Ему и в голову не могло прийти такое. Постепенно и сама Беллатриса смирилась с мыслью о том, что никогда не прижмет долгожданное дитя к своей груди. Его не сумели подарить ей ни никчемный Родольфус, ни всемогущий, обожаемый ею господин. Только ему… Джорджу удалось совершить невозможное, и Беллатрисе очевидно было плевать, что его семя проросло в её теле через боль и страх… И он же, ОТЕЦ, вырвал нежный росточек с корнем, точно сорняк, без сожаления пролил невинную чистую кровь этого агнца, как палач!.. Стиснув зубы от злости на самого себя, Джордж усилием воли абстрагировался от ее сознания, не желая осознавать, принимать ее страдания. – Зачем ты попыталась бежать? – набросился он на женщину, когда у нее закончился воздух в груди. Голос его с каждой секундой становился все громче и злее и, точно кислота, пытался выжечь в своем сердце чувство вины перед ней. – Я бы тебя пальцем не тронул, если бы ты следовала уговору! Ты сама убила его, слышишь? Может, ты даже специально это сделала? – едко закончил он. Женщина остановилась. Джордж заметил, как остекленел ее взгляд. – Я? – протянула она. – Я бы никогда!.. – Беллатриса задыхалась от собственных эмоций. – Мне нужен был этот ребенок! Тебе не понять… – она скривилась и затряслась, словно припадочная. – Это был мой… мой ребенок… Джордж с ужасом наблюдал, как подогнулись её ноги, и измученная болью и душевными страданиями худая фигурка осела на пол без сил. Кажется, Беллатриса находилась в полуобморочном состоянии. – Я теперь мертва вместе с тобой, Джордж Уизли. Беллатриса несколько мгновений смотрела на него с непередаваемым человеческим языком отчаяньем и злостью, потом уронила лохматую голову на колени и притихла. Видно, она из последних сил пыталась вырывать у себя волосы, желая заглушить боль потери физическими страданиями. Джордж даже в неверных отблесках свечей успел заметить, что в густых черных кудрях появились первые седые пряди. Следующие два дня были полнейшим кошмаром. Джордж пытался покормить пленницу, но та не притрагивалась к еде, швырялась ею и всеми предметами, что находились в клетке и попадались ей под руку. Она перевернула кровать, ударами ног расшатала унитаз, и он держался только на честном слове. Одежду Беллатриса разодрала, от рубашки и брюк остались одни клочья. Временами Пожирательница затихала и тоненько выла в углу, а через некоторое время подскакивала и вновь начинала бесноваться. Клетка ходила ходуном. Джордж с большим трудом заклинаниями сдерживал неконтролируемую магию, исходящую от взбешенной ведьмы. Теперь он точно знал, что называют адом. Именно ад – самый настоящий, ужасающий, давящий, сводящий с ума – творила ведьма в его подвале. Джордж раньше думал, что уже окончательно свихнулся, но только сейчас понял, что настоящее безумие – вот оно... Ему даже не нужно было проникать в сознание этой одержимой, чтобы узнать, что она чувствовала. Ее боль заставляла сгущаться воздух, сужала пространство, не давала дышать. Беллатриса Лестрейндж тащила его за собой в преисподнюю, в которой находилась сама. Когда Джордж в очередной раз зашел в подвал, то увидел, что руки женщины были искусаны и испещрены страшными синяками. Она сидела посреди разгромленной клетки, вся в крови. Взгляд ее, направленный внутрь себя, был пустым и безумным. Повинуясь безотчетному и, вместе с тем, непреодолимому порыву, Джордж распахнул дверь ее камеры и порывисто бросился к ней, обнимая ведьму. Она даже не подумала сопротивляться, только безвольно уткнулась носом в его грудь. Рывком, в полном отчаянии, юноша подхватил ее на руки и бросился с ней в ванную. С трудом передвинув рычажок, открыл воду и, усевшись под душ прямо в одежде, изо всех сил прижал к себе израненное тело пленницы. Вода стекала по лицам и телам мужчины и женщины, намачивала иссиня-черные и рыжие волосы, заставляя прилипать к щекам, спине, плечам извивающимися прядями, пропитывала одежду и, одновременно очищала, освежала, притупляла боль. Джордж никогда не думал, что он будет един с Беллатрисой в общем их горе, не мог себе представить, что в один ужасный день судорожно притиснет ее к себе в надежде облегчить страдания ненавистной Пожирательнице. В его жизни – это еще одна невосполнимая, безвозвратная потеря. Она же, Джордж чувствовал это, мучилась гораздо сильнее, просто надрывала в этой боли всю себя. Он, наконец, добился своего: заставил ее страдать так, как и представить себе не мог. Когда она зашевелилась в его руках, Джордж не нашел ничего лучше, кроме как спросить: – Легче? – Вытащи его из меня, – голос ее был пустым, без всяких эмоций. Джордж поднял ее лицо за подбородок и удивленно посмотрел ей в глаза, словно не верил тому, что только что услышал. – Он был уже большим, он не выйдет с кровью. Я знаю, чувствую, как он, мертвый, гниет внутри меня. Ты должен его вытащить. Это полное безумие. Он не может этого сделать. Он же не колдомедик! Да и не каждый целитель способен качественно при помощи магии произвести полное абортирование плодного материала. Он успел кое-что почитать об этом в своих книжках, когда узнал об этой невероятной, немыслимой беременности. – Я н-н-е могу, – сдавлено проговорил он. Беллатриса внимательно посмотрела на Джорджа. Кажется, впервые нормально. Без ненависти, злого ехидства или презрения. – Ты сумел дать ему жизнь и сам же отобрал её… Только в твоих силах окончательно разлучить меня с ним… Дальше продолжать не стоило. Она была права: именно на нем лежала вся ответственность. Самым лучшим выходом в этой ситуации была ее госпитализация в Святого Мунго, но она означала неминуемое раскрытие их тайны. Это было равносильно тому, что он попросту убил бы ее. Весь следующий день Джордж посвятил изучению книг по колдомедицине, коих в избытке они с Фредом натаскали в подвал еще до битвы за Хогвартс. Он приготовил зелье для свертывания крови и поил им Беллатрису каждые три часа. Она явно жестоко мучилась; боли внизу живота были адскими. Джордж вдоль и поперек изучил особенности и магическую технику манипуляции, которую ему предстояло совершить. Несколько раз его лицо вспыхивало от неловкости, затем бледнело от страха, как только он представлял все воочию. Нет, это просто ужасно… Как можно решиться на такое и копошиться в ее матке? Это выше его сил. Джордж был уверен, что обязательно сделает что-нибудь неверно. Хотя, какая теперь разница? Наконец, он решился: вошел в клетку, нормально поставил кровать и застелил ее чистыми простынями. Беллатриса была похожа на вампира. Бледная, с искусанными в кровь от боли губами, с темными синяками вокруг провалившихся глаз, она поняла все без слов: обреченно подползла к кровати, кое-как улеглась поперек и широко раздвинула ноги. – Обезболивающее зелье, – прошептала она. – Пожалуйста… Искушение причинить ей еще больше боли было велико. Тот Джордж, который всем сердцем презирал и ненавидел Беллатрису Лестрейндж, почти готов был ей отказать, но молодой мужчина, сутки назад вместе с ней переживший гибель их ребенка, просто не мог так поступить. Он влил в неё лошадиную дозу Обезболивающего и Снотворного зелий. Будет лучше, если она ничего не почувствует. Руки его дрожали. До конца осмелиться проделать такое было сложно. Джордж вновь взял в руки книгу и еще раз пробежал глазами по заученным наизусть строчкам, после чего включил все свое воображение, чтобы представить себе, как можно явственнее, как это будет происходить. Ему было сложно, почти невозможно, просто перевести взгляд на то самое место между ее ногами, но он сделал это и, стараясь держаться, принялся проникать в нее пальцами и нажимать на живот, силясь понять, в каком месте был зафиксирован погибший плод. Осмотрев её хорошенечко, Джордж прикрыл глаза. Будь что будет, иного пути нет. В конце концов, он отменный волшебник. Если бы они жили в маггловском мире, одного заклинания было бы не достаточно, пусть даже очень сложного заклинания. Там он, наверняка, просто убил бы ее, попробовав проделать подобную процедуру, как это делают магглы – при помощи расширителей и кюретки, но в руках юноши была волшебная палочка, и это упрощало дело. Главное, правильно совершить ею все пассы. То, что извлекла из ее матки магия его волшебной палочки, было совсем не похоже на ребенка. Из женского тела с чавкающим звуком на пол вываливались бесформенные куски слизи и мяса. Джордж, утерев пот со лба, пригляделся к этой массе и различил в ней крошечные пальчики. Вот этот большой пузырь, кажется, походит на головку, а вот это... наверное, было ножками. К горлу вновь подступила тошнота, и его, наконец, вывернуло. Рвоты почти не было, из горла выхлебывала лишь дурно пахнущая желтая жидкость; желчь обжигала пищевод, нёбо, язык, заставляла содрогаться, точно от жестоких ударов. Эти крошечные пальчики просто приклеили к себе взгляд голубых глаз, застланных слезами. Джордж с усилием, на автомате, закончил заклинание, перевернул свою пленницу на кровати и укрыл одеялом. В этот самый момент спящая под воздействием зелий женщина казалась совсем безобидной, не жестокой и уж точно – не отвратительной. У нее были благородные аристократичные черты лица, длинные нежные ресницы, правильной формы губы. Сейчас они были искусаны, но если не обращать внимания на эту деталь, казались очень чувственными и притягательными. Юноша подумал, что вряд ли она сможет быть опасной после всего, что он с ней сделал. Собственно, он ведь этого и добивался… Только почему ему сейчас так скверно и тяжело? Джордж очень устал. Он не стал прибирать в ее клетке, просто вышел и отправился в свою комнату наверху. Нужно было выспаться. Последние дни выдались совершенно безумными. Конечно, утром поспать ему не дали. Кто-то упорно звонил в дверь. Юноша кое-как спустился по лестнице и распахнул дверь, намереваясь любого послать, куда подальше. На пороге стояли родители. Отец и мать впились взглядами в лицо сына и подозрительно переглянулись. Гнать родителей было нехорошо, ему пришлось пригласить их войти. Глаза никак не хотели открываться. Веки набрякли от усталости и переживаний; они болели, точно под них прямо на склеру кто-то специально насыпал мелкого песка. – Мерлин, какой бардак! – констатировала Молли, озираясь кругом. Джордж и сам осмотрелся. Действительно, зрелище вокруг было то еще. Он и так в последние месяцы приобрел привычку отпинывать любые вещи, попадавшиеся ему на пути, ну а последняя схватка с Беллатрисой просто разгромила его магазин. Джордж как можно равнодушнее пожал плечами и, зевая, поднялся на кухню. – Как твои дела? – спросил отец. – Нормально, просто не выспался, – осторожно ответил Джордж. – Может это как-то связано с твоей встречей с Джинни? – напряженно спросила мать. Юноша вскинул на нее глаза. – Молли, – осадил ее муж. – Что – Молли? – взвилась миссис Уизли. – Как это понимать, Джордж? Тебя видели около магазина с Джинни, но мы точно знаем, что она в этот день была дома! – Вы следите за мной? – ушел от ответа юноша, судорожно соображая, как лучше выкрутиться из этой ситуации. – С беременной Джинни! – не выдержала Молли, резко повысив голос. – Нам прилетело несколько сов с поздравлениями! Нервы Джорджа не выдержали, и он расхохотался сухим колким смехом. Это действительно было забавно. Наверное, все выглядело бы даже смешным, если бы не пережитое им в последние дни. – Сынок, – осторожно начал Артур, – мы с мамой понимаем, что тебе очень сложно, только никак не можем расшифровать те знаки, что ты нам посылаешь. Джордж расхохотался еще сильнее. Какие знаки? Что несут эти двое? Кажется, у него начиналась истерика. – Это же шутка, – сквозь смех выдавил он из себя. – Это была просто шутка, неужели не ясно. Беременная Джинни – просто забавный прикол. Это точно была истерика. Родителям было совсем не смешно, а он все смеялся и смеялся, до тех пор, пока мать не схватила его за подбородок и не влила ему в горло зелье, судя по всему успокоительное. Ему сразу стало легче: судороги, грозившие перейти в рыдания, мгновенно прекратились. – Мы не хотим потерять тебя. Это все очень странно, – продолжил Артур, – я имею в виду, твоё поведение с Анжелиной Джонсон и этот странный визит домой… Весь магазин перевернут, на полу кровь… До этого ты сам был весь в крови… История с беременной Джинни вообще не укладывается в моей голове. «Ох, папа. Лучше тебе не знать правды… Ты все равно никогда не поверил бы в нее, настолько она чудовищна...». – Простите меня, – убийственно спокойным тоном произнес Джордж. – Я понимаю ваши чувства, но сейчас ничего не могу рассказать. Может, когда-нибудь... Только не сейчас, хорошо?.. Он обратил взор к отцу. Знал, что мама так просто не сдастся, поэтому вся надежда была только на отца. – Послушай, Джордж… – начала Молли старую песню, но Артур, обняв жену за плечи, остановил её. – Давай, дадим ему время, дорогая. Я уверен, что ничего плохого с ним не происходит. Видишь, он жив-здоров… Цел, и слава Мерлину. – Да, он-то цел, – согласилась Молли, покидая кухню. – Вот только неизвестно, не причиняет ли он вреда другим людям? На последних словах она внимательно посмотрела на сына, словно пыталась докопаться до сути, так ли это, верны ли ее догадки. Джордж про себя поразился материнской проницательности. У них, женщин, что, радар какой-то внутри, что ли? Или он, в самом деле, уже производит впечатление маньяка? Да нет, наверное, все же дело в доносчице Анжелине. Мама теперь, вероятно, думает, что он приобрел манию бросаться на всех приходящих к нему женщин. Когда родители ушли, Джордж все же посмотрел в зеркало. И ужаснулся. Он, действительно, выглядел очень плохо. Сам не заметил, когда так сильно похудел. Под глазами набрякли темные мешки, а сами глаза… Безумные? Джордж потер лицо в надежде избавиться от этой ужасающей картины. Вот теперь они с Беллатрисой Лестрейндж почти брат и сестра по разуму. Глаза сумасшедшей Беллатрисы ничем не отличались от тех глаз, что смотрели на него из зеркала. Неужели она заразила его безумием? Джордж бросился в подвал. Убить ее! Убить, и точка! Это она все это время высасывала из него последние остатки человечности; из-за неё он понемногу превращался в дикое животное. Нет, эту заразу нужно прикончить! Избавиться от нее раз и навсегда. Спустившись, точно вихрь, в подвал, он застыл. Рука с палочкой, направленная на женщину, опустилась сама собой. Картина, представшая перед взором юноши, поразила его. Белластриса Лестрейндж сидела на полу, обхватив руками колени, и плакала. Все кисти пальцы были красными от крови. Приглядевшись, Джордж понял, что она держала на коленях останки их ребенка. Черт возьми, это нужно было убрать отсюда вчера. Она никогда не плакала. За эти месяцы – ни разу. Она могла кричать – дико, исступленно, когда он ее насиловал, когда пытал морально и физически, могла ругаться, выть, но ни разу не проронила ни единой слезинки. Женщина подняла глаза, затем аккуратно положила на пол окровавленные куски мяса, бывшие когда-то детским тельцем, и на коленях подползла к тому углу клетки, около которого он стоял. – Джордж, прости меня, – сквозь слезы шептала Беллатриса. – Прости меня. Я все поняла, я теперь все знаю… Знаю, каково это, когда теряешь того, кто составлял с тобой единое целое… Часть себя. Он не мог поверить. Может, она просто сменила тактику? – Пожалуйста… – женщина задыхалась от слез, но ко всему прочему, ей явно было сложно произнести то, что она собиралась. – Джордж… – еще одна длинная пауза. – Верни его мне, пожалуйста… Сделай мне ребенка. Это можешь сделать только ты…