Наизнанку

      …В то время как имперские войска завершали подготовку к миссии, Гере доставалось ещё меньше внимания, чем обычно. Дроиды бесстрастно пополняли свою статистику показаниями приборов и без лишних слов покидали палату. Однако, несмотря на тоску и усталость от вынужденного безделья, от Геры не могло укрыться еле заметное напряжение, которое звенело в самом воздухе вопреки всей будничной размеренности. Чем всё это могло быть вызвано, Гере узнать было неоткуда: её единственному за последнее время живому и разумному собеседнику, по всей логике, сегодня было не до прогулок по медблоку. Оставалось лишь строить догадки, пытаясь при этом не поддаваться безотчётной тревоге.       В конце концов Геру утомили размышления; она завернулась в одеяло и устремила взор вдаль.       Отчего-то ей живо представился Траун, как если бы сейчас он находился здесь. Гранд-адмирал молчал и стоял у окна вполоборота, заложив руки за спину. Гера невольно залюбовалась им, как наяву: широкие плечи, открытый взгляд, уверенность и решимость во всём облике…       Она застыла, не в силах отвлечься от воображаемой картины, и лишь через какое-то время опомнилась.       Нет, так не должно больше продолжаться. Она должна бежать отсюда и забыть всё это как страшный сон.        Страшный?..       Вкрадчивый голос гранд-адмирала, его вопросы и усмешки… Всё бы ничего — но слишком часто он, сам того не замечая, попадал в самый нерв; слова Трауна оказывались категоричными ответами на вопросы, которые Гера годами не решалась задавать сама себе. И это пугало её на порядок больше, чем все прочие перспективы пребывания в плену. Гера уже почти привыкла к присутствию Трауна как к неотъемлемой составляющей жизни. Было всё сложнее представить, что когда-то всё было иначе, и он являлся лишь неведомым, очень опасным врагом…       Он был слишком любезен и внимателен с нею. Слишком много ему удалось от неё узнать, даже не настаивая на сотрудничестве, не задавая прямых вопросов...       Наверняка за время её отсутствия среди повстанцев уже начали роиться слухи и кривотолки. Казалось, она даже слышала чьи-то голоса, которые то сокрушались об её тяжёлой участи, то обвиняли в предательстве, то с размаху лепили хлёсткие ярлыки.       Нет, больше так продолжаться не может. Она вернётся к своим и продолжит бороться за свободу Галактики, как прежде. Даже если будет непросто забыть все имперские ухищрения… забыть его — чего бы это ни стоило.       Гера прикрыла глаза, погружаясь в мучительную внутреннюю борьбу, которая со временем сменилась тяжёлым забытьем — впрочем, с недавних пор так заканчивались все долгие одинокие вечера, и конца этому не предвиделось.

***

      …Утро выдалось ярким: рассветные лучи не проникали в окно напрямую, но рассеянный свет оказался достаточно ярким, чтобы разбудить обитательницу палаты без малого за час до завтрака. В другое время Гера попыталась бы снова уснуть, однако сейчас она поспешила подняться и с невинным видом выскользнуть в коридор.       В последние несколько дней ей разрешили передвигаться на небольшие расстояния в пределах медблока. Естественно, он надёжно охранялся; однако сейчас Геру интересовала не возможность сбежать, а проверка одной туманной, но упрямой догадки, которая неотвязно крутилась в мыслях ещё с вечера.       Собравшись с духом, Гера направилась в сторону санузла. Дроиды никак на это не отреагировали — во всяком случае, ничем не выдали своего возможного внимания.       В другое время её разобрал бы горький смех, если бы ей удалось посмотреть со стороны на то, как она что-то лихорадочно ищет около люка, предназначенного для стока лишней воды из душевой… Однако трагикомичные догадки не обманули Синдуллу. Отцовская предусмотрительность, которую нередко называли паранойей, когда-то заставила его расположить по всему дому переговорные устройства, замаскировав их под бытовые предметы. Часть из них работала только на приём, не посылая вовне никаких сигналов, поэтому такие приёмники невозможно было обнаружить… если, конечно, не иметь об их расположении хотя бы примерного представления — но именно на собственную память сейчас и рассчитывала Гера.       С замиранием сердца тви’лечка подключила тонкий провод к штекеру приёмника и вставила крохотный наушник в ухо. В памяти лихорадочно запрыгали мириады цифр.       «Местная ячейка Восстания… — соображала Гера. — Да, именно!.. Частоты командования…»       Пусть с этого устройства она пока не сможет вступить с ними в переговоры — но, по крайней мере, ей будет проще составить план дальнейших своих действий, немного побыв на их волне…       С первых же фраз переговорщиков стало понятно, что она успела как раз ко времени.       — Что у тебя по Чаму Синдулле, Мориц?.. — спросил довольно высокий мужской голос; и Гера вся превратилась в слух.       — Я говорил с его представителями, — ответил тот, к кому он обращался. — Они утверждают, что собираются сражаться с имперскими войсками.       — Но почему тогда нас столь настойчиво просили нанести удар по местным? Они что, правда что-то скрывают?       — Понятия не имею, — устало сказал первый. — Если бы всё зависело от меня, я бы не стал этого делать. Тви’леки тоже имеют право воевать за свободу.       — Я не спорю, Мориц, — ответил второй. — Дело не в этом. Нам намекнули, что если сейчас мы их не защитим — во всём регионе нам придётся затянуть пояса… Мы не можем рисковать этим ради одной маленькой местной группы фанатиков!       — Тебе бы в имперском штабе сидеть, — помолчав, отозвался Мориц. — Хватка та же… Ну что ж, вам виднее. Если что, зовите на подмогу — хотя мне не хотелось бы в этом участвовать.       — Наше положение таково, что если мы откажемся, то под вопросом окажется вся деятельность Восстания в этом секторе. Нам не до чистоплюйства, Мориц.       — Ты, конечно, во многом прав, — нарочито снисходительным тоном возразил тот, — но ещё моя прабабушка — даром что она была кореллианка!.. — говорила, что бандитские деньги до добра не доводят. До связи, дружище. Искренне надеюсь, что моё участие не понадобится.       …Когда в наушнике противно зашипел белый шум, очнуться получилось далеко не сразу: услышанное попросту не помещалось в голове. Но чем дольше Гера пыталась осмыслить сказанное повстанцами, тем сильнее её охватывала липкая, тягучая беспомощность.       Они прикрывают владельцев шахт и притонов. Возможно, даже дают им политические обещания. И не стесняются открыто обсуждать такие вещи.       Отряды Чама Синдуллы были, в сущности, единственной силой, не только способной, но и стремившейся противостоять паутине зловещих рилотских банд. Альянс же невзначай сознался сейчас в том, что бандиты оказывают ему поддержку. Настолько значительную, что повстанцы готовы перебить своих потенциальных союзников в борьбе с Империей — только бы их не отлучили от кормушки…       — Да что за хаттово дерьмо, — дрожащим голосом выругалась Гера, обычно не любившая крепких словечек.       Легче, впрочем, не стало. Кое-как вернув на место технику, она поплелась обратно в палату.       В памяти вдруг всплыл образ Трауна. Гере отчётливо вспомнились его бархатный голос, снисходительная горькая усмешка — и недавние слова о том, что рилотская мафия поддерживает Восстание. Выходит, он действительно не лгал… Но для чего тогда всё это? Что ему вообще могло понадобиться здесь, на Рилоте?!..       Кое-как дойдя до своей палаты, тви’лечка улеглась в кровать и укрылась одеялом с головой, сжавшись в комок. Геру сотрясал озноб; в ноге возобновилась боль, которая было унялась за последние дни.       Синдулла пыталась успокоить себя всеми известными ей способами, но чем яснее она осознавала происходящее, тем хуже ей становилось. Враг оказался совсем не там, где она ожидала. А предупредить отца сейчас невозможно…       При мысли о нём у Геры невольно навернулись на глаза горькие слёзы: получалось, что Чам попал в ловушку, из которой — впервые за долгие годы — он мог и не выбраться: ведь самыми лютыми врагами всегда оказываются вчерашние союзники!.. Словам же повстанцев до сих пор верилось с трудом; но по всему выходило, что это правда, ведь даже Траун вряд ли смог бы подстроить столь потрясающую мистификацию.       Для полноты картины сейчас не хватало разве что его самого. Траун уже достаточно хорошо изучил свою пленницу, чтобы с первого взгляда уловить, насколько она взбудоражена — и, без сомнения, нашёл бы способ узнать от неё всё о нынешнем утреннем приключении…       Она мёртвой хваткой стиснула подушку, будто пытаясь задушить. В ушах гремело стремительное биение сердца, которое долго не хотело униматься. Чем дольше длилась эта пытка одиночеством и бездействием — тем сильнее стремительный стук начинал казаться чем-то жутким, наподобие грохота разрывающихся снарядов или рёва СИД-истребителей…       Конечно, если Гере это действительно только казалось.