***
Бетельгейзе посмотрела на сестру, прищурившись и вглядываясь в бледное печальное лицо. Фомальгаут подняла на нее глаза и отошла от трупа. Сначала пропала Альдебаран, теперь некто таинственный и загадочный убил Капеллу, так бесшумно, что ни одна, ни вторая ничего не слышали. Женщина перевела совершенно равнодушный взгляд на тело сестры и покачала головой. Хоть Капелла и была той еще занозой вместе со своими взглядами на жизнь, но она подавала большие надежды, может, и никак лидер, но, по крайней мере, как кто-то, кто смог бы добиться необходимой цели. Что же, теперь они с сестрой вдвоем. Придется все делать самой. — Мы похороним ее, как того требуют обычаи. Соберись, и хватит делать вид, будто тебе ее действительно жаль, — фыркнула Бетельгейзе. — Я буду в своем кабинете, если понадоблюсь. Но женщина знала — она никому не понадобится. Она никогда никому не была нужна, а уж теперь и подавно ни одно живое существо не нуждается в ней. Где-то в груди что-то заныло, но боль была проигнорирована, и Бетельгейзе, как и сказала сестре, отправилась в свой кабинет своей привычной походкой, чуть приподняв подбородок, глядя только вперед, ни на что не отвлекаясь. Садясь за свой рабочий стол, она раскрыла большую тяжелую книгу на первой попавшейся странице и устремила карие, почти черные глаза на текст, но ни слова не хотела и, вместе с тем, не могла понять. Прелестную голову с длинными густыми темными волосами занимали воспоминания о своем прошлом и попытки осознать свою истинную цель, понять, что принесет ей это достижение. Бетельгейзе не задумывалась, что эта месть значит для сестер, и значила ли когда-нибудь что-то для них, а может она им и не нужна вовсе. Эти трое подчинялись ей, потому что их к этому приучили с раннего детства. Старшую сестру всегда нужно слушаться. Вообще-то, Бетельгейзе не были свойственны подобные размышления, но смерть сестры, тем более такая… загадочная, наталкивала не на самые радостные мысли. Все ее детство, вся ее юность мелькали беспорядочным хороводом картинок, и не было тех, на которых она была бы счастлива. Женщина подошла к зеркалу, что висело на стене, и стала пристально рассматривать свое круглое лицо с большими глазами, тонкими губами и вздернутым носом. Вьющиеся волосы были неестественно длинными и раньше часто мешали. Пришлось долго привыкать к такой длине, на это ушло много времени и нервов. Единственная из четырех похожа на мать, и не просто похожа — точная копия. Отец не мог налюбоваться на нее, и ей всегда казалось, что внешность была единственным, за что он ценил ее. Любил лишь за то, что похожа на матушку. Смешно. И обидно. Но обида вскоре прошла. Для нее просто не осталось места, потому что все выместили злоба на родителей и ненависть к младшим сестрам. Когда Бетельгейзе было шесть, родилась Фомальгаут. Тогда ей и начало казаться, что родители больше ее не любят. Няня ласково гладила по голове теплой маленькой рукой с короткими толстыми пальцами и уговаривала не плакать, мол, оно всегда так, когда в семье появляется маленький ребенок. Девочка верила своей любимой нянечке, которая утверждала, что стоит маленькой Фомальгаут подрасти, и все снова будет по-старому, и сама Бетельгейзе полюбит младшую сестру. Но, несмотря на все, что ей говорили, ничего не изменилось даже через пять лет, а к тому времени уже появилась Капелла. На нее свалили ответственность за всех троих сестер. Когда одной из них приходило в голову натворить что-то, противоречащее правилам, в первую очередь под удар попадала самая старшая за то, что недоглядела, а потом уже ругали младших, но уже не так сурово и жестоко, как Бетельгейзе. Ее раздражала эта несправедливость, ей надоедало собирать на себя все шишки, ей хотелось гулять, веселиться, жить полной жизнью, как жили ее ровесницы, а не сидеть в своей комнате, пока в зале на первом этаже, прямо под ее ногами, раздавались звуки прекрасной музыки, и веселилась вся семья, в то время как она отсиживалась под арестом, потому что кому-то пришло в голову сделать что-то, что не устроило отца. В свои двадцать семь она была по меркам своего времени «старой девой», потому что не хотелось ей замуж, хоть женихов было предостаточно, ненавидела всю свою родню и желала только избавиться от всего этого. Бетельгейзе строила планы на то время, когда отец и матушка наконец оставят ее в покое, когда она унаследует все состояние семьи, как самая старшая среди детей, и отомстит сестрам за загубленную молодость, оставив им на троих лишь жалкую сумму золотых монет, но открылись революционные планы отца, и все планы полетели к чертям. Казнь отца, смерть матери от болезни, и обвинение в измене всех дочерей предателя, хотя те и понятия не имели о том, что он помогает сопротивлению, которое пытались собрать монстры, дабы, наконец, добиться равных прав с мьюнианцами, уничтожили все ее надежды на нормальную жизнь. Ее спасением стала молодая королева Эклипса. Как жаль, что понимание истинных целей Королевы Тьмы пришло к ней поздно, когда Нереида уже заточила всех их в том маленьком аду, в том межизмеренческом пространстве, в котором все четыре сестры оказались заключены на целые столетия. Впрочем, поставленная перед ней задача сейчас не имела более высоких и благородных целей и немногим отличалась от целей Эклипсы. Месть. Просто месть, и ничего более. Единственным препятствием служил сам дух бывшей мьюнианской королевы, но Бетельгейзе уверяла себя, что ничего этого не случится. Все они стали умнее за время, проведенное в мучениях, и все знали одно: какой бы Эклипса ни была при жизни, она оставалась Баттерфляй, а Баттерфляй никогда нельзя доверять. И вот она, Бетельгейзе, стоит сейчас перед зеркалом, совсем одна в этом мире и по-прежнему никому не нужная, сама решительно идущая к своей цели, сама планирующая до мельчайших деталей каждый следующий шаг. Больно ли ей? Ни капельки. Вернувшись к столу, женщина снова принялась за чтение книги, водя пальцами вдоль строк. Взгляд ее опустился на рисунок в самом низу страницы. Меч справедливости. Первое состояние волшебной палочки, принадлежащий первой королеве Мьюни, Галаксии Баттерфляй, он обладал особыми свойствами, главным из которых было то, что его, в отличие от нынешнего состояния этого магического оружия, можно уничтожить окончательно, а вместе с ним — саму сущность магии, которой были наделены все Баттерфляй, навсегда лишая всех сил. Но, конечно же, как того следовало ожидать, все было не так уж просто. Меч справедливости можно было вызвать, но сделать это могла только по-настоящему сильная королева, выделяющаяся своими магическими способностями среди своих предшественниц. Или же, ей нужен очень сильный моральный толчок, который бы спровоцировал такой приступ ярости, что палочка просто не выдержала этих эмоций и высвободила свою первоначальную форму, не просто устойчивую к подобному, но получающую силу от этого. На примете были аж две принцессы, способные на такое. Осталось только подобрать и воссоздать подходящие условия.Глава 13
29 апреля 2017 г. в 06:20
— Нет, мам, я уверена, что не хочу поехать к тетушке Филисэнт. Я знаю, что Церера соскучилась, и я соскучилась по ней, но я уже пообещала девочкам. Ну, ма-а-ам, не начинай, я обещаю, что поеду к ним на весенних, — Мун чувствовала себя на десять лет во время таких разговоров с матерью. Из-за внезапного звонка королевы ей пришлось прервать уже как на полчаса сборы чемодана, и девушка, от нетерпения дрыгая ногой, смотрела на изображение женщины на коммуникаторе с нескрываемым раздражением. — Мам, прошу, не начинай, пожалуйста. Мы так давно не ссорились, неужели тебе хочется дополнительных проблем к тому, что два крупных портовых города не могут найти компромисс в каких-то там договорах?
— Твоя истерика — не такая уж и большая проблема, юная леди. Мун, я знаю, как для тебя это важно, но ты пойми — они наши родственники, и они прислали приглашение, кто-то обязательно должен поехать. Сама я к ним не поеду по известным тебе причинам. Не отправлять же мне туда твоего отца, милая, это же смешно, его моя сестра ненавидит еще больше, чем меня. Ладно, поговорим, когда я приеду. Приятного вечера, дорогая, — Паллада устало улыбнулась.
— Приятного вечера, мам, — безэмоционально ответила младшая Баттерфляй и захлопнула коммуникатор, с трудом сдержавшись, чтобы не разбить его о стол, на котором он лежал все это время.
Меньше всего ей хотелось проводить праздники у Филисэнт. Да, родственники, да, ее ждет Церера, но куда больше привлекала девушку перспектива провести праздники в обществе хороших друзей и веселья. Праздники у ее тетушки были особенно скучными, и совсем не соответствовали их традиционному духу, почти ничем не отличаясь от будничных дней. Люди у них собирались такие же скучные, как и сама хозяйка поместья, поэтому принцесса была категорически против поездки к ним, до чего королеве, к сожалению, было совсем все равно.
Мун поправила свои локоны, без конца спадавшие на лицо, потому что ни одна невидимка не могла удержать их. Баттерфляй потянулась к шкатулке с украшениями, которая была открыта, и, придерживая рукой свои кудри, принялась искать что-нибудь подходящее к ее наряду. Время уже заканчивалось, когда ее рука легла на пару гребней, подаренных ей Тоффи, и принцесса скорее от безысходности, нежели от собственного желания схватила один из них, закрепив локоны.
Последний бал. Последний бал, и все закончится, послезавтра она уезжает.
Просто еще чуть-чуть потерпеть.
Жаль, что сегодня сбежать ей не удастся. Так как ни короля, ни королевы в данный момент не было в замке, ответственность за этот вечер ложилась на плечи принцессы, и она понимала, что если что-то пойдет не так, то у ее матушки будут все полномочия, чтобы отправить Ее Высочество на праздники к тетушке в качестве наказания. В зале уже шумел народ, когда Мун подошла к двери.
Но краем глаза девушка заметила темный силуэт, мелькнувший за углом. Здесь не должно никого быть. Быстрыми широкими шагами, подавляя страх, Баттерфляй приблизилась к повороту и замерла, достаточно громко задавая единственный логичный вопрос в данной ситуации:
— Кто здесь? — ее голос гулко разнесся по коридору и, так же резко, как и появился, стих. Поджав губы и понимая, что это всего лишь воображение, сыгравшее с ней злую шутку, девушка вернулась к входу в зал, невольно оборачиваясь назад. — Мун, тебе срочно нужен отдых, — глубоко вздохнув, прошептала принцесса.
Дверь бы открылась тут же, если бы вновь не мелькнул за угол силуэт, но в этот раз куда более четкий. Подол плаща неизвестной приподнялся, и Мун смогла заметить край фиолетового платья. Баттерфляй показалось, что она чувствует запах хеаванского снежецвета. Цветы эти обладали очень специфичным, ни с чем несравнимым ароматом, но они давно исчезли из-за множества колдунов, желающих использовать магические свойства этого растения. Однако этот запах девушка не могла ни с чем спутать. От него кружилась голова, и подкашивались ноги, но все это сопровождалось невероятно приятными ощущениями, напоминающими собой те чувства, когда после тяжелого дня падаешь, наконец, в постель.
Принцесса сорвалась с места и побежала следом за женщиной. Незнакомка словно парила над полом, ведя принцессу за собой по коридорам замка, молча и не позволяя себя догнать. Мун больше не могла сдерживать страх, нараставший с каждой секундой. В замке полно народу, если сейчас появится кто-то из ведьм, а что-то внутри подсказывало ей, что загадочная незнакомка в плаще с ними точно как-то связана, то могут произойти ужасные вещи. Еще страшнее становилось от мыслей, что она вряд ли сможет сделать что-то, чтобы уберечь гостей от врага.
Баттерфляй выдыхалась. Она остановилась, тяжело и прерывисто дыша, подумывая уже о том, чтобы пустить в ход палочку. На мгновение ей показалось, что незнакомка хочет повернуться, только это мимолетное движение головой случилось так быстро, что девушке впору было думать, что ей это лишь померещилось. Где-то в глубине себя она надеялась, что и сама незваная гостья ей всего лишь мерещится.
— Подожди! — выкрикнула Мун, протянув руку, будто так могла остановить женщину, стоящую в нескольких метрах от нее. — Кто ты, и что тебе нужно? Отвечай, иначе я буду вынуждена применить магию! — принцесса встала в боевую стойку.
Из-под плаща показалась рука с чуть розоватой кожей, короткими, но тонкими пальцами и указала ей на дверь кабинета королевы.
— Я еще раз повторяю, если ты сейчас же не скажешь мне, кто ты, и что тебе нужно, я буду вынуждена применить магию! — выпалила принцесса, готовясь уже произносить заклинание, и уже открыла рот, но силуэт растаял прямо перед ней. — Что за?..
Баттерфляй старалась без надобности не входить в кабинет матери, да и найти там ничего интересного бы не смогла. Только кипы бумаг, кучи странных книг да пару каких-нибудь магических штук, которые ей трогать запрещалось с раннего детства, а теперь у матушки и руки не доходили до того, чтобы объяснить принцессе значение этих предметов. Впрочем, Мун не рвалась знать, в чем их смысл, ей этого и не было нужно. Придет время, и она узнает. Наверное.
Девушка хотела было зайти в кабинет, но потом передумала. У нее нет времени на это, она давно должна быть в зале с гостями!
Принцесса не бежала так быстро, даже когда гналась за незнакомкой парой минут ранее. Ничего так не пугало и не мотивировало ее к тому, чтобы обгонять в туфлях на шпильках всех мьюнианских чемпионов-легкоатлетов, как опоздание на бал, который ею же и организован. Замерев у двери, нервно ощупывая свои щеки, проверяя, насколько они горячие, и предполагая, насколько ее лицо сейчас походит цветом на помидор, Мун сделала глубокий вдох, натянула «дежурную» улыбку и раскрыла двери легким движением, крепче сжав палочку, будто это могло придать ей сил и спасти от позора, что, возможно, ждал ее там, на этом балконе в главном зале.
Взгляды гостей устремились на принцессу, улыбка которой стала теперь неловко-глупой. Никто, разумеется, не ожидал увидеть Ее Высочество в таком виде, и Баттерфляй только теперь вспомнила, что помимо раскрасневшегося лица, есть еще и растрепавшиеся волосы и так тяжело вздымающаяся грудь. В сочетании все это придавало ей несколько вульгарный вид, но принцесса не растерялась.
Легким движением руки, нет, даже не руки, а каким-то незаметным шевелением своих тонких пальцев, поправив локоны так, как это может сделать только девушка особенно элегантная и утонченная, Мун буквально слетела по лестнице, придерживая подол платья, и подала знак музыкантам. Как только зазвучала музыка, создавшаяся появлением растрепанной принцессы, атмосфера была разрушена, и среди гостей воцарилось веселое настроение. Девушка с облегчением выдохнула и без раздумий подала руку первому мужчине, пригласившему ее на танец, коим оказался пожилой герцог, хороший знакомый ее отца.
Все предвкушали предстоящие праздники, и не только одна наследница мьюнианского престола с таким ярым нетерпением ожидала скорейшего окончания всей этой официальной мишуры, поэтому на последнем балу царила какая-то особенно радостная, легкая и приятная атмосфера, располагая к веселью даже самых хмурых и серьезных. Дамы добродушно хихикали, обсуждая все происходящее в самом зале и за его приделами, как бы невзначай шутили над тем, в каком виде к ним явилась принцесса, признавая в то же время, что это «выглядело мило и весьма очаровательно».
Мун решила до конца бала не снимать с себя маски такой вот очаровательной, растрепанной, малость легкомысленной и озорной дамочки, которая желает в этот вечер только веселиться, а не обсуждать всякие скучные государственные дела. Когда до нее доносились обрывки фраз, хоть как-то касающихся политики, она тут же проскальзывала меж людей, которые вели об этом разговор и старалась максимально их отвлечь, могла увести кого-то танцевать или же начать без конца глупо и совершенно невпопад шутить. На ее удивление, это срабатывало.
Принцесса улыбалась всем и каждому, заливисто смеялась, даже почти искренне, и иногда счастливо вздыхала от мыслей, что все проходило как нельзя лучше, и более удачное мероприятие представить было сложно. Ей казалось, что даже музыканты в этот вечер играют особенно хорошо на своих заколдованных инструментах, что люди, окружающие ее, сейчас не так лживы и лицемерны, как обычно, и свечи горели ярче обычного.
Сознание степенно затуманивалось вином, и Баттерфляй выпорхнула на один из застекленных балконов, глядя из-под полуприкрытых век на луну, позволяя прохладе, проникающей в помещение с улицы, отрезвить себя. Мун не помнила, который час, хотя смотрела на часы буквально пять-десять минут назад, и не могла вспомнить, сколько же там времени осталось до приезда матушки, но и это переставало ее волновать, да и все волнение медленно и верно сходило на нет. Девушка упала в кресло, принимаясь размеренно стучать по столику пальцами в такт доносящейся из зала музыке и по-прежнему туманным взором вглядываясь в ночное светило.
Принцессе было незнакомо подобное состояние. Она знала, какого это — напиваться до того, чтобы с трудом стоять на ногах, она знала, что такое веселье и радость, но никогда с ней не было ничего подобного. Сейчас ею не было выпито столько вина, чтобы опьянеть до того состояния беспамятства, в котором многим так нравилось находиться, но и не настолько уж Мун была рада всем этим гостям, которые веселились за большими узорчатыми дверями, ведущими в зал, чтобы сказать, что это было счастье. Это странное ощущение переворачивало все ее естество, словно выворачивало Баттерфляй наизнанку, открывая совсем иную сторону, которую девушка не только никогда не показывала людям, но и сама отказывалась верить в ее существование.
Мун широко раскрыла глаза, недоуменно захлопав ресницами, когда мимо нее снова мелькнул уже знакомый силуэт. Нервно сглотнув, она помотала головой и протерла глаза. Померещилось. Или не померещилось?
Вернувшись в зал, принцесса оказалась неспособна снова почувствовать то самое странное ощущение, испытываемое ею ранее, которое доставляло столько удовольствия, а могла лишь создать внешнюю иллюзию этого состояния. Но и этого оказалось достаточно — выпившие и уставшие гости уже начинали разбредаться, а те, что еще находили силы для веселья, уже не обращали своего внимания на неискренность улыбки и речей Ее Высочества. Только некоторые, словно заподозрив неладное, оборачивались, оценивали взглядом принцессу со спины, будто по ее идеально ровному позвоночнику, открытым, чуть покрасневшим худым плечам и кружевному корсету пурпурного платья можно было определить, насколько лживы ее эмоции.