***
Снег хрустел под ногами, где-то недалеко слышались голоса людей и шум машин, проезжающих по дороге. Тоффи раздраженно фыркнул, стараясь подавить головную боль. Даже здесь, в каком-то темном переулке, одном из этих самых темных переулков, в какие обычно забредают герои фильмов ужасов, он не мог сбежать от всей этой предпраздничной суеты, даже здесь на, с виду весьма жутких, витринах всех возможных магазинов весели праздничные украшения, а в самих помещениях толпились люди, в поисках всего необходимого для того, чтобы по-семейному отпраздновать все в лучших традициях. Ему все это было чуждо и несколько противно. Семья далеко, и увидится он с ними только в самый вечер празднества, Мун вновь начала отчаянно избегать его, старые друзья все, как один, внезапно решили, что именно в этот холодный одинокий вечер, они обязаны назначить свидания своим пассиям и оставить Рабена в гордом одиночестве. Все это не привлекало ящера лет с семи, ни яркие украшения, ни подарки, приносимые сказочными зимними эльфами, ни даже конфеты и самые разные сладости не привлекали его, когда он был ребенком, что уже говорить о том, чтобы он сейчас как-то реагировал на это. Ящер выполз на тротуар и на фоне всех этих суетливых существ, без конца снующих между магазинными витринами, шел слишком медленно, исследуя глазами улицу на наличие чего-то интересного. Вот мимо проехал черный автомобиль, чертовски дорогой. Управляет ей либо какой-то очень трудолюбивый человек, либо в крайней степени зажравшийся чиновник. А вот мимо него пролетела милая девушка с пакетами в руках, следом за ней угрюмый мужчина лет тридцати пяти, какая-то женщина, счастливая пожилая пара и еще множество различных людей и монстров — все куда-то торопились и никому до него не было абсолютно никакого дела. И Мун до него нет никакого дела. Наверное, мьюнианская принцесса сейчас собирает свои чемоданы или разговаривает с подругами, а может, готовится к последнему зачету в этом полугодии или делает что-то еще, но точно не думает о нем. У нее и без него вполне хватает забот. Сейчас ему казалось, что единственный, кто о нем беспокоится, так это Стар, которая начинала вселять в Рабена доверие. Да и Марко не казался уже таким чересчур подозрительным, хотя мысли о том, чтобы оторвать этому мерзавцу голову все же посещали Тоффи, когда он замечал его рядом с Мун. Баттерфляй все чаще мелькала перед ним непременно сопровождаемая Диазом, что не могло не раздражать хотя бы просто из-за банального опасения, что принцесса вот-вот по уши влюбится, и все, пиши пропало. Предпосылок подобному событию было предостаточно, поэтому не только ящер настороженно наблюдал за этими двумя, но и Раберфлай, очевидно, ревновавшая лучшего друга, хотя отчаянно пытавшаяся это скрыть ото всех. Эта странная девушка-полукровка ничего не рассказывала о себе, больше расспрашивала о нем, о его отношениях с Мун, но как только Тоффи стоило задать вопрос, хоть как-то касающийся ее семьи — Стар моментально меняла тему на нечто абсолютно постороннее и более не заговаривала о прошлом или семье. Впрочем, он и сам не особо распространялся, отвечал на ее вопросы описывая ситуацию в общих чертах и совершенно равнодушно. Но и Стар сейчас была занята сборами — она уезжала вместе с Мун на праздники к Пинкертон, и таким образом Тоффи оставался совершенно один. Один на один со всеми своими страхами и размышлениями о вечном, и ничего не могло отвлечь его. Воспоминания о времени, когда он служил Айседоре, были теперь болезненны, а видеть Элизабет или Ривера он не желал, возможно, именно по этому они то и дело сталкивались в школе, на улице и вообще везде, где только могли столкнуться. Йохансен игнорировал его и, кажется, даже пытался избегать, а Дезель более не имела в себе того, что раньше его привлекало в ней. Она сильно изменилась внешне, стала замкнута и предпочитала не находится в чьем-то обществе вообще, а тем более в обществе Рабена, пропало это ее бесконечное презрение ко всем, оно оказалось заперто вместе со всеми остальными ее чувствами. И в итоге, все его размышления, о ком или о чем бы он ни вспоминал, все они в результате сводились к тому, что он остался совсем один. Его это не пугало и даже не расстраивало, но где-то в грудной клетке неприятно покалывало при подобных мыслях. Одиночество не было чем-то необычным, Тоффи вполне привык к нему и даже видел в этом пользу. Нет кого-то, кто мог бы отвлекать от учебы, а сейчас она играла для него очень большую роль. Металлические резные ворота городского кладбища, покрытые черной, местами уже облупившейся краской, легко открылись. Рабен привычно кивнул старому могильщику, который был неотъемлемой частью этого печального места, сколько ящер себя помнил. Когда приемная мать приводила его сюда семилетним мальчиком, этот мужчина был здесь, когда Тоффи приходил сюда в свой четырнадцатый день рождения — он был здесь, и вот теперь, когда парень готовился к официальному вступлению во взрослую жизнь с окончанием школы, этот человек в потертом черном пиджаке, с мозолями на руках и вечно хмурым взглядом был здесь. Мало кто замечал его, да и кому может быть дело до человека, который почти сливался с окружающей обстановкой благодаря своему мрачному образу? Но Тоффи довольно часто замечал подобные мелочи, хотя и не придавал этому особого значения, как и этому человеку. Он не знал даже его имени, да и за пределами кладбища вообще не вспоминал о том, что такой человек существует, возможно, живет где-то рядом с ним, или может Рабен каждый день проходит мимо магазина, где работает кто-то из родственников старого могильщика. Но, встречаясь с ним здесь, ящер всегда задумывался об этих вещах, которые обычно не беспокоят его, и, только вступая на территорию кладбища, он начинал понимать, как много всех этих мелких деталей и как люди не замечают их, замыкаясь на своих собственных маленьких мирах и видя лишь то, что сами желают видеть. Ему казалось, что в эти моменты он обретает способность коснуться чего-то высшего, той хрупкой и тонкой материи, которая и есть понимание всего этого странного, порой жуткого и пугающего мира. Помимо изменений в мыслительном процессе Рабена, изменения происходили и со всем, что его окружало. И, если грустные, печальные люди, толпами бредущие от этих проклятых черных ворот, имели простое объяснение, лежащее на поверхности, то происходящее с погодой требовало чуть ли не специальных научных исследований. Чем ближе подходил Тоффи к кладбищу, тем хуже становилась погода. Неважно, была ли жара на улице, были ли облака на небе, здесь всегда было прохладно и пасмурно, нередким был дождь, а зимой бесконечные снегопады. Природа словно впитывала в себя все эти негативные эмоции и уже была просто ими переполнена, не находя другого выхода, кроме как возвращать их людям то дождем, то снегом. Проходя меж рядами могил, ящер обнаружил, что на кладбище почти никого нет. Только какая-то одинокая женщина стояла на неподалеку, глядя равнодушно на надгробную плиту. Очевидно, одна из тех несчастных вдов, которых после войны, следствием которой и стало заключение мирного договора между мьюнианцами и монстрами, было так много, что они составляли пару лет основную массу посетителей этого места. Даже эту даму он, кажется, видел, может быть, даже не раз. Остановившись у могилы матери, Тоффи тяжело вздохнул. В горле встал комок, и снова он просто молчал, как это бывало всегда. Ящер хотел заговорить, пытался, но просто не получалось издать никакого звука. От горькой усмешки свело челюсть, парень лишь развел руками и закрыл ладонью глаза. Он хочет заговорить, он хочет рассказать все, что накопилось, но просто не может. Когда ему было лет пятнадцать, ему казалось это все крайне глупым. Рабен был уверен — не имеет смысла разговор с чьей-то могилой. Приемная мать смотрела на него с нисхождением и чуть заметным упреком, еле заметно улыбалась и качала головой, произнося что-то вроде: «Глупый, ну зачем же ты так?.. Подрастешь еще на пару лет и все поймешь». И действительно, понял же. Только смысла это по-прежнему не имело. — Прости, — наконец смог выдавить из себя он. — Я давно не был у тебя. Совсем замотался с этой учебой, почти нет свободного времени и… и я совсем не знаю о чем говорить… — Тоффи стиснул зубы и втянул в себя свежий воздух, который пах сыростью и совершенной безжизненностью и пустотой, какой всегда пахнет на кладбище и тех местах, где гибнет слишком много людей. После нескольких минут молчания Рабен, разозленный не только неспособностью заговорить на могиле у матери, а ведь он пришел туда именно, чтобы выговориться, но и возобновившейся головной болью, которая стала сильнее, решил отправиться домой, в свою, слишком просторную для него одного квартиру в многоэтажном здании, где его никто не ждет. Разве что какая-нибудь живность, решившаяся завестись на кухне в какой-нибудь чашке, поставленной на окне и забытой во время мытья посуды. Вновь металлические черные ворота легко пропустили его, выпуская в живой… ящер замер, оглядываясь по сторонам. Обычно, когда он выходил, все, что происходило с его мыслями там, за этим резным забором, пропадало, но сейчас ничего не изменилось. Как будто живой мир более не был живым и не отличался от того, что было там, на кладбище. Страх и паника не были свойственны Рабену, но сейчас, когда этот мертвый, безжизненный запах окружал его и за пределами кладбища, он испытал все это. Оборачиваясь на прохожих, которые все так же суетились перед праздниками, он не мог понять, почему они не чувствуют того же. Ведь такие резкие изменения не могут быть незамеченными!Глава 14
14 мая 2017 г. в 07:41
Нереида крепко сжала рукоятку Меча Справедливости и глубоко вздохнула. Не здесь и не сейчас.
В здании, где на данный момент заседал магический совет, в одном из многочисленных просторных кабинетов, в каждом из которых стояли круглые столы, да и в общем оформление было как под копирку, сейчас происходило очередное собрание существ, ни одно из которых не хотело здесь присутствовать на самом деле, включая и виновницу этого мероприятия. Невысокая темноволосая женщина испытывающее глядела на, пока еще принцессу, Баттерфляй и пыталась что-то прочесть на лице девушки. Получалось у нее плохо: в стеклянных глазах Нереиды сложно было увидеть что-то, кроме презрения, относившееся ко всем находящемся сейчас в пределах стен этого помещения.
Принцессе очень хотелось продемонстрировать им результат нескольких дней тренировок с Глоссариком, дабы наконец они окончательно уверовали в то, что она достаточно сильна для должности королевы Мьюни. Вот только лишней агрессивности проявлять точно не следовало, а иначе совет даже рассматривать ее кандидатуру не станет, и плевать, что она — прямая наследница престола. До нее за всю историю Мьюни подобное случалось всего-то пять или шесть раз. На самом деле, удивлен никто не был, ведь эта принцесса с самого детства демонстрировала способность притягивать к себе все возможные проблемы: никогда она не проявляла особых способностей к магии, постоянно болела и эта ее непереносимость света — все в сочетании давало совету полное право сомневаться в том, что эта девушка способна стать достойной королевой.
После произошедшего с палочкой все как-то слишком резко переменилось, и даже Глоссарик стал каким-то другим. Теперь и вовсе Нереида не могла понять своего наставника, то он был с ней так строг, как еще никогда раньше, то становился вдруг веселым и беспечным, словно его подопечная и так уже умела все, что ей нужно было уметь. А самое главное — ни разу не заикнулся о дневнике Эклипсы. Это одновременно пугало и радовало, ведь такое беспричинное молчание об этом дало ей возможность изучать те части дневника, которые она благополучно пропустила. Найдено было много интересной и полезной информации, которая помогла ей в короткие сроки овладеть Мечом Справедливости.
Дневник Баттерфляй планировала уничтожить в ближайшее время. Она надеялась, что никто так и не узнает о пропаже, да все и шло к тому, чтобы этот чертов дневник просто канул в лету, вместе со всеми его секретами. Все, что можно было использовать в благих целях, принцесса переписала в книгу заклинаний, и теперь со спокойной душой выбирала наиболее подходящее место для сожжения этой тетради, несущей ей сплошные неприятности.
— Вы еще долго будете ее разглядывать? — Глоссарик озвучил общую мысль. Всем порядком надоедало все происходящее, включая и некоторых членов совета.
— Нет, — темноволосая женщина возмущенно цокнула. Никто никогда не понимал, насколько это сложная работа — быть членом совета, да еще и заниматься такими важными делами, как определение будущего правителя целой страны. — Нам необходимо время, чтобы вынести вердикт, — люди, включая эту даму, порядком раздражавшую Нереиду и Глоссарика, встали из-за стола и поспешили покинуть помещение.
— Я как будто на суде, — принцесса тяжело вздохнула и провела рукой по лбу, вытирая холодный пот, выступавший на бледной коже то ли от волнения, то ли от того, что она плохо себя чувствовала. — У нее очень тяжелый взгляд.
— Графиня Комет всегда была такой, — как бы невзначай заметил старый маг, советник покойной королевы, привычно поглаживая свою бороду. — Знаете, Ваше Высочество, у них в роду были очень могущественные волшебники…
— И? — Нереида нахмурила брови. Вечно льстивый тон, с каким говорил этот человек, невероятно раздражал ее. — Она ведь именно за заслуги своих предков получила эту должность, — Баттерфляй была решительно настроена на то, чтобы изгнать подобных персонажей не только из магического совета. Таких господ, получивших место под солнцем за подвиги своих прадедов, было очень много.
— Ну, знаете, если бы кто-то из ваших будущих детей мог бы связать себя узами брака с детьми графини…
— Извините, но все, что вы сейчас говорите, звучит как минимум абсурдно. Во-первых, я не желаю, чтобы в нашем роду присутствовал кто-то подобный. Таких людей в нем и так достаточно. Во-вторых, насколько мне известно, у графини нет детей и не факт, что когда-нибудь будут. В-третьих, неизвестно, будут ли дети у меня самой, — последнее предложение было произнесено намного тише двух предыдущих.
Ее способность в будущем родить здорового ребенка действительно стояла под вопросом. Принцесса не любила разговаривать на эту тему, поэтому сейчас лишь строго поглядела на, теперь уже бывшего, советника и отвернулась.
Кому перейдет престол после нее, если она действительно не сможет родить наследника? Подобные мысли нередко прокрадывались в ее голову, но Нереида отчаянно утешала себя тем, что об этом еще рано думать — она ведь даже не замужем еще, да что там, она еще даже не королева! Впрочем и это не столь сложно поправить. Как только ее коронуют, если это, конечно, случится, она будет обязана в ближайшие несколько месяцев выйти замуж, а иначе ей найдет мужа совет. Уж лучше избрать самой спутника жизни, нежели кто-то выберет его, и нет гарантии, что выбор будет справедлив, а не являться результатом сотен чьих-то махинаций.
Девушка сделала глубокий вдох и замерла, слыша как открылась дверь. Что же, они приняли свое решение довольно быстро.
Члены совета вновь расселись по своим местам за круглым столом, и снова графиня Комет устремила ни чуть не изменившийся взгляд на принцессу. Повисла тишина. Люди за столом переглядывались, изредка шевелили пальцами, очевидно, пытаясь сказать что-то друг другу. Нереида оглядывала их, чувствуя, что несколько волнуется, косилась на Глоссарика и тех господ, что стояли рядом с ним, нервно сжимала и разжимала рукоятку своего волшебного меча.
— Совет принял свое решение, — графиня поднялась со своего места. — Мы очень долго не могли придти к единому мнению, чего следовало ожидать. Нам было тяжело сделать выбор среди двух, безусловно, достойнейших кандидаток…
Женщина продолжала свою речь, полную пафоса, а Баттерфляй морщилась. Двух достойнейших кандидаток? Это они-то, Нереида и ее кузина Лиар — достойнейшие? Принцесса, которая, возможно, не доживет до собственного совершеннолетия, потратившая три года на обучение только одним основам магии, которая даже на улицу выйти не может из-за солнечного света, и ее двоюродная сестра — двуличная лгунья, каких еще поискать, способная на любое предательство, воспитанная без должной родительской любви, всегда обделенная вниманием, из-за чего превратившаяся еще в детстве в монстра, не видевшего ничего, кроме себя самого — достойнейшие кандидатки?
Для кого? Зачем, зачем весь этот пафос, и все эти сладкие речи, произносимые с таким важным взглядом, вся лесть? Да плевать все хотели на то, что мнения разделилось почти поровну, и вообще на мнение кого-либо из членов совета! Их не волнует, кто станет королевой, единственное, о чем они по-настоящему пекутся, так это о том, чтобы остаться на своих постах при новой власти, не будь совета — усадили бы на престол первого попавшегося!
Неужели так сложно просто огласить свое гребанное решение и отпустить всех к чертовой матери отсюда?!
Баттерфляй стиснула зубы и шумно втянула в себя спертый воздух помещения. Несмотря на распахнутые окна, в кабинете было невыносимо душно. От возмущения и страха Нереиде дышалось еще труднее. Ей казалось, что графиня Комет пытается таким образом подготовить ее к новости о том, что решено было отдать право носить корону Мьюни Лиаре, что члены совета вот-вот засмеются тому, какая она неудачница, что люди вокруг уже готовы сочинять анекдоты про то, что вот она — худшая принцесса за всю историю государства.
— …в результате долгих обсуждений и наблюдением за действиями обоих кандидаток, мы пришли к выводу, что наиболее правильным решением будет передать престол законной наследнице. Решение совета окончательно и обжалованию не подлежит.
Девушка чуть пошатнулась, и в этот самый момент послышался ей слишком знакомый голос, женственный, мягкий и приятный. Послышался ей одной, в ее голове. Он призывал ее как можно скорее покинуть здание совета и быстрее вернуться в замок. Кажется, от всей этой нервотрепки ей грозили проблемы не только с физическим здоровьем, но и с психическим тоже. Через несколько секунд голос стих, оставив после за собой неприятное чувство.
Баттерфляй принимала поздравления, медленно продвигаясь к выходу сквозь толпу людей, окруживших ее, улыбавшихся ей кто искренне, кто фальшиво, но все они лишь давили на нее. Она не могла понять, почему все так счастливы, или же, почему все делают вид, что счастливы, но все вокруг начинало пугать, становилось слишком тесно в однотонных стенах кабинета и двух или трех десятков тел, не дающих ей пройти к заветной двери.
Наконец, Нереида выбралась, едва ли не выпав в прохладу коридора, и спешными мелкими шагами, пошатываясь из стороны в сторону, будущая королева торопилась покинуть здание, не желая вновь оказаться захваченной поздравлениями. Или потому, что в мыслях все еще всплывали фразы, произнесенные неким таинственным созданием, которое приказным тоном вновь заговорило в ее голове.