Нежеланное сбывшееся (рабочее название)

— Мне очень жаль, Алекс, — Верон осторожно коснулась моего плеча, с сожалением пытаясь взглянуть в мои глаза. Но я упрямо поджимала губы, стараясь прикрыть лицо распущенными волосами. — Но есть и хорошая новость. Если ты сможешь показать что-то необычное, то вполне вероятно Тотуэй позволит тебе путешествовать с нами. — Он меня даже не выслушал, — стараясь подавить всхлипы, тихо прохрипела. — Просто сказал, что даже при всей его доброте он не может себе позволить лишние рты. И тонко так намекнул, что по мне и не скажешь, что я могу что-то уметь, — и оставалось только задаваться вопросом: 0к Как это исправить? Пару часов назад, воодушевленная своими планами, я уговорила Верон устроить мне встречу с тем дедушкой. — Ты уверена? — тихо поинтересовалась негритянка, подавляя все задатки удивления. — М-м-м. Знаешь… — чуть помедлив, добавила. — Нет, не уверена. Но мне кажется, что я имею все шансы его заинтересовать — Как глупо, — стерев тыльной стороной ладони набежавшие слезы, подставила лицо порывам морского ветра. В конце концов, это же не конец всему. — Извини, Алекс, но я не смогу взять тебя в свою труппу. У нас есть все, кто нужен, и вся провизия рассчитана на каждого, — старик развел в стороны свои руки, качая лысой головой, с пигментными пятнами на коже. — Мы не можем позволить себе лишних людей. Почему-то я почувствовала дежавю. Куда бы я ни просилась у себя на родине, где бы не хотела участвовать, всегда опаздывала или была просто лишней. — Не расстраивайся, — потрепал меня по голове самый большой и самый высокий человек на этом корабле — Данте. — В Синдрии ты найдешь свое счастье. Да и желаешь ли ты мотыляться по миру? Нам самим порой тяжело, что говорить о тебе. Худенькая такая, ты не выдержишь месячного плавания с нами. Мне оставалось только кивнуть и тихо выйти из каюты Тотуэя. Наверное, из-за частых отказов где-либо, я стала такой нелюдимой, и желание участвовать в общественной жизни отпало раз и навсегда. На что я могла рассчитывать? Увы, такого исхода событий я не додумалась рассмотреть в момент моего зажигания идеей, и, когда мне дали хороший и весомый отказ, мне оставалось только наблюдать за разрушением моего плана, который рассыпался как карточный домик. Но не могу не признать, идея была довольно-таки не плоха. Если бы меня приняли в команду, я бы отправилась с ними в странствия, и как описывала мне Верон, узнала бы мир от А до Я, за какие-то три-четыре года. Но, с другой стороны, я не особо желала оставаться в этом мире больше, чем на год. — И что мне делать? — простой вопрос не раз всплывал в моей голове, но я никогда его не озвучивала, а сейчас, находясь на палубе, слова сами слетели с языка. Эти слова подразумевали под собой не только возвращение домой. Этот мир держит меня здесь уже две или три недели. Первые два-три дня я рыдала, моля Бога вернуть меня к семье. Уже к окончанию семи дней я просто отпустила все переживания. С одной стороны я всегда легко отпускала переживания. Не раз мать по этому поводу закатывала ругань и истерики, и даже один раз кинулась в драку, не серьезную, но в конце концов мне прилетело по лицу, отчего я месяц ходила по городу с располосованной щекой. Апогей ее срыва случился в тот момент, когда после девятого мая, Дня Победы, умер ее названный брат. Лучший друг, который вытаскивал ее с такого дерьма, что даже я не осмелилась бы туда влезать. Этот друг знал меня, как и я его. Если отбросить весь пафос и эгоистичность, то этот мужчина заботился обо мне, старался защищать, всегда интересовался моими делами и здоровьем. Один раз предпринял попытку свести меня с его сыном, но я, не соврав, отказалась от не особо заманчивого предложения сходить с этим парнем в магазин. В свои пятнадцать, на тот момент, я не воспринимала парней как вторую половинку. И его планы по воссоединению наших семей с треском провалились. Когда мне позвонила мать и сообщила, что Максим Александрович умер в реанимации из-за халатности врачей, я еле выдавила из себя пару слезинок, и, в итоге, через три дня на похоронах тоже особо не вдавалась в истерику, в отличии от матери. Ту шатало, колотило в нешуточной дрожи, слезы можно было черпать кружками. Показав своё относительное равнодушие, я получила леща. И я не обвиняла мать в жестокости, здесь была виновата я. Равнодушная сволочь, плевавшая на всех, кроме себя. Умер человек — и пусть, главное, что не родственник. И даже сейчас на периферии сознания я понимаю, что в этом незапланированном путешествии есть свои плюсы. Например: нет тех, перед кем я должна притворяться. Притворяться озлобленной на мир девочкой. Здесь нет матери, которая часто придирается ко мне из-за мелочей. Нет наглого брата, который сует свой нос во все мои дела и оскорбляет, пытаясь ущемить мою гордость. Жаль только, бабуля не видит. Не видит, как я сейчас стою и улыбаюсь, вытираю слезы счастья с глаз и еле каксдерживаю порыв засмеяться в голос. — Смотрю, ты повеселела, — Верон с мягкой улыбкой посмотрела на мое лицо, следя взглядом за скатывающимися слезинками. Мне казалось, что рот скоро порвется от неудержимой улыбки, и я, всхлипнув, прошептала. — Я свободна, — рука метнулась к недавно вымытым волосам и взлохматив копну темной шевелюры, пискнула недавно произнесенную фразу, — Я свободна. Я теперь могу делать все, что моей душе угодно. Идти туда, куда захочу. — Мы не раз спасали людей от кандалов, и не раз я видела счастливых девушек и парней. Но таких слов я не слышала ни у кого. Она смотрела на меня, а я не могла оторваться от ее карих глаз. Излучавшие тепло и необъяснимую загадочность; они манили. То, что мы с ней начали общаться, являлось моей заслугой. После того, как она нас вытащила из клетки, я старалась ошиваться рядом с ней. Помогала команде, на кухне, я старалась искать ее взглядом. Когда она тренировалась на палубе, метала сабли в деревянные мишени или же ловко учила новые приемы, я всегда сидела в метрах пяти от нее и наблюдала за плавными движениями тела, как жилистые руки проворно перекидывали железяки, а дальше резко пускали их в воздух, рассекая пространство свистом поющей стали. Почему меня тянуло к ней? Зачем я так жажду ее общения? Наверное, факт того, что она меня защищает. Бедную исхудалую бывшую порабощенную девочку, которая потеряла много сил. — Домашняя ты какая-то, — покачала темной головой женщина. Я вновь перевела на нее взгляд, уже примерно догадываясь, о чем пойдет речь. — Даже дети помладше и то более стойко переносят плавание. Я за всю свою жизнь ни разу не каталась на корабле. Ни на каком. Только на катамаране, и то, я ездила в лагерь, мне было лет двенадцать. Лагерь назывался «Белые Горы», туда все любили ездить, а я не хотела, но Черт меня дернул согласится. Бабуля достала бесплатную путевку, от которой отказаться я не могла. Отказавшись от нее, мы были бы вынуждены платить ее стоимость, а лишних сорока, а точнее тридцати шести тысяч, у нас не было. И со слезами на глазах я села в автобус, и вскоре тот меня увез за двести километров от дома. В середине лета, как раз я в июле и поехала, в лагере открывается искусственный водоем. Метр глубиной, больше похожий на огромную грязную лужу — он не располагал себе, но работники принесли пластиковые катамараны, на которых все захотели покататься. Тогда я имела неосторожность подружиться с противной девочкой, которая и затащила меня на эту бандуру. Я до сих пор помню те насмешливые взгляды соседок по комнате, что они бросали на меня, стоя на берегу. Они прекрасно знали мою нелюбовь ко всему общественному. Я вообще лагеря терпеть не могу, ни в одном не пробыла назначенного срока в три недели. А не… мне было восемь, когда я впервые прибыла в лагерь. Его называли «Васильком», там я отбыла свой назначенный срок. Странная нелюбовь к подобным местам появилась сумбурно, и бабушка, дабы узнать, все ли в порядке у ее внученьки и нет ли у нее проблем, часто пыталась завести душещипательные разговоры. И напрашивается вывод. Я нигде не бывала, не считая близ находящихся лагерей, ни на чем не летала и не плавала. Конечно, мне будет не хорошо, я впервые катаясь на такой посудине. — И не смотри на меня так, — заметив мой явно не располагающий к себе взгляд, Верон хлопнула меня по спине, да с такой силой, что мой живот вдавился в корму корабля, и я почувствовала, что еле сдерживаемые тошнотворные спазмы дадут о себе знать. Блевать в море особо не хотелось. — Если станет совсем плохо, море в твоем расположении, — и ушла, предположительно, в сторону штурвала. А я смотрела на синюю поверхность моря, на небольшие волны, бьющие по дереву. После каждого отката воды на корабле, с наружной стороны (ну, а с какой еще?), можно было заметить несколько прилипших к стенам морских звезд и выросших гребешков. Если отколупать все это добро, собрать и засушить, то можно получить неплохие безделушки. — Алекс, ты не занята? — рядом со мной пристроилась Аканэ. Ее короткие русые волосы трепались под порывами ветра, а некогда безэмоциональное лицо теперь светилось необычной, чуть печально-озабоченной, улыбкой. Мы уже недели две не переговаривались между собой, и теперь, понимание, что я бросила ее, отдавалось в груди неприятным чувством сожаления. — Ммм? Нет. — Я хотела тебя спросить: что ты намерена делать дальше? — я выдохнула, потягиваясь и зевая. Наверное стоило бы разработать план моих дальнейших передвижений. Почему-то плыть в эту Синдрию совсем не хотелось, как и жить под крылом этого хорошего короля Синдбада. Даже прежде желанная мысль, присоединится к цирку, уже не кажется такой привлекательной. Наверное, мне уж все равно, что будет дальше. — Выживать, наверное, — не особо зацикливаясь на словах, выдала первое, что пришло на ум. И по сути, я дальше-больше, буду просто выживать. — Просто, выживать? — Аканэ округлила свои, и без того большие, глаза. Я явственно видела эту тень озадаченности набежавшую на ее лицо, и видела, как зубами она схватила свою нижнюю губу. — Ну да, — придется искать работу, более менее подходящую мне, зарабатывать деньги и сводить концы с концами. — Может быть первое время поживу в Синдрии, поработаю, так сказать, с подачи местного царька. Поднакоплю монет, а дальше направлюсь наверное в империю Коу. И тут я получила неожиданный лещ. Неслабый удар обрушился на мою многострадальную голову, и после моего полуписка я с чуть прищуренными глазами посмотрела на злую Аканэ. — Ну, чего дерешься? — моему возмущению не было предела. — Ты с ума сошла? — ответила мне вопросом эта фурия. — Ехать жить в те земли — самое что ни на есть, настоящее самоубийство. Там везде правят жестокость и насилие, они даже земли захватывают, чуть ли не порабощая деревни и города. Они ввели правила, которые не все могут соблюдать. И тут я резко вспомнила Россию и все ее грехи. Империя Коу, описанная мне Аканэ в общих чертах, является цветочком по сравнению с Россией, в которой я недавно еще жила. Наша страна сама подвергнута цепям, которая сковывает множества возможностей простых граждан наших городов и поселений, а эти малые формальности империй, который существуют на этой планете меня совсем не озаботят своей тяжестью. — Поверь, Аканэ, теперь когда на мне нет оков, я не просто сберегу свою свободу, — и я имела ввиду совсем не те оковы, выплавленные из железа. — Мне открылись возможности, и я собираюсь их не упускать, — от переизбытка эмоций, мои руки сжались в кулаки, и я даже умудрилась подавиться собственной слюной. — Мы могли бы остаться в Синдрии, работать и жить вместе. Вдвоем куда проще, нежели одному, — мне стало совестно. С девушкой мы нашли общий язык, грели друг друга в клетке, а я даже не рассматривала ее как друга, пусть и многим обязана ей. Например, это она вытаскивала меня из истерик и осаждала мой пыл, когда я пыталась насолить пиратам. Мне перепадало, но девушка сглаживала углы, и меня до сих пор не изнасиловали, только избили, да лишали еды с водой, хотя куда было больше. На корабле корабле я особо ни с кем не общалась, кроме Верон и Аканэ. К другим я не желала подходить, они же не замечали меня и не лезли ко мне. С остальными членами Цирка я тоже старалась не пересекаться, дабы не заводить знакомств. Если просили помочь, что было редко, я помогала, и, выслушав благодарности да получив свой честно наработанный кусок хлеба, уходила. Зачем устанавливать какие-то приближенные отношения между нами? — Это да, — я задумчиво потеребила пальцами нижнюю губу, нарочито отросшими ноготками поддевая отсохшую кожуру. Кожа необычайно быстро сушилась в море, и мои губы были похожи на наждачную бумагу. Обветренные, шелушенные они меня раздражали и по наследственной генетике моя нижняя губа лопнула, еще и по середине. — Но я не особо хочу оставаться в Синдрии. Хочу посмотреть на мир. — Еще увидим, — Аканэ ухмыльнулась, и серая радужка ее взгляда наполнилась превосходством. Словно она знала то, чего не знаю я. И это отразилось в ее позе. Если до этого, она как и я, облокачивалась на борт корабля, то теперь ее спина упиралась в этот самый борт, а ноги нахально были выставлены вперед. — Все, кто хоть неделю прожил в той стране, уже не желали возвращаться в старые дома. Там круглый год тепло и солнечно, воздух чист и свеж, и ни разу на тех землях ни пролилось человеческой крови. Король любит своих подданных, а подданные любят своего короля, — я лишь скептически осмотрела самоуверенную девчушку. — Да и разве, уж лучше прожить так, после такого путешествия, зная, что на тебя не смогут больше нацепить кандалов, — я, конечно, понимаю, что это хороший шанс зажить счастливо, но неопределенное чувство не давало мне покоя. И так, и сяк, я не хотела даже направляться в эту Синдрию. Но, чтобы не завязывать конфликт с впереди стоящей, я просто ушла от ответа. — Посмотрим, как все сложится, — девушка хмыкнула чему-то своему и направилась в противоположную от меня сторону. И наступила приятная тишина, которой я так хотела. Была бы моя воля, я бы направилась в глубь океана, нашла бы небольшой островок и застроила бы его под свое усмотрение. Давняя мечта, теплившаяся в моем подсознании на протяжении пяти или шести лет, как раз вовремя всплыла на поверхность. Разве это не та возможность, что сейчас предстала передо мной, которую надо хватать голыми руками? Где я могу осуществить все свои мечты и фантазии, жить отдельно, в своем маленьком домике, завести пару животных и наслаждаться дальше жизнью. Конечно, этим мечтам так просто не отдаться, собственно, и поставить все из мечты в цель — тоже. Сразу вспоминаешь родных людей, тех, кого любил и оберегал, считал единственным сокровищем в жизни. Моими сокровищами были бабушка и две лучшие подруги. Они не ладили меж собой. С одной я дружила намного дольше, чем с другой, но они мне были обе дороги, пусть и бесили своими порой глупыми выходками. Еще был дедуля, которого я люблю до сих пор, пусть он уже как семь месяцев покоится в земле. На его похоронах меня отрывали от его гроба около трех взрослых мужиков. В тот момент мне казалось, что часовое прощание с родственником довольно-таки малый срок. Ты просто вспоминаешь всех этих людей, которые заставляли тебя улыбаться, радоваться каким-то мгновениям жизни, и они висят балластом, которые не пускают тебя в новую историю. Так и со мной. Одна часть меня хочет вернуться в задрипанный мирок, на Русь-матушку, другая хочет остаться здесь и построить свою историю. И чертовы угрызения совести, что я должна бабушке и подругам, не дает мне принять окончательное решение. Бабушке я должна за шестнадцатилетнее воспитание, за то, что она меня кормила, одевала, обувала, тратила на меня последние копейки, терпела мои закидоны, но продолжала любить, черт ее дери. Она мне мать заменила. Эти две дуры, именуемыми подругами, терпели меня, мои странности, продолжали дружить, когда другие презрительно фыркали в мою сторону, крутили у виска пальцем и причитали: «странная», «ненормальная». Не вписывалась в общественные круги, или как там их. Я же смотрела аниме, не бухала, не курила, даже с парнями не целовалась и не встречалась, предпочитая вечеринкам и дискотекам дом. — Ага, блять, монашка, — насмешливо хмыкнула сама себе, и в который раз заметила, что общаюсь сама с собой. — Пойду в монастырь. Я подошла к бочкам с водой, и, пользуясь ладонями, вылила небольшое количество на себя. Было жарко и сухо, и даже то, что мы находились в море, совсем не играло роли. Солнце пекло как ненормально, и если сконцентрировать взгляд на одной точке, то можно было заметить, как воздух танцует, словно смотришь поверх пламя. Порой в полуденный день хотелось вздремнуть, но нам мягко намекнули, что делать этого не стоит. Выспавшись днем, мы не уснем ночью, а в темное время творится все самое неприятное. Холод, который можно проигнорировать путем сна. Ну, в основном холод. Одеял тоже на всех не хватало, и кто-то предложил объединить половички или матрацы в один большой, дабы делится теплом друг с другом. Мне это не понравилось, поэтому я отказалось от столь милого предложения. И я понимала свое идиотское поведение, но нежелание с ними делить одеяло брало вверх над разумом, поэтому, упрямо сжав губы, я грелась под своей тряпицей в углу каюты. Пусть только меня не трогают. — Знаешь, ты упряма, и я вижу, что ты гордишься этим, — замечает Верон, когда я ей помогаю раздавать плошки с похлебкой рядом сидящим. — Но порой это упрямство граничит с глупостью и безрассудством. — Думаешь я этого не понимаю? — тихо пробурчала, осторожно беря деревянную посуду с подноса и протягивая ее худенькой, но уже не бледной, девочке. Та поблагодарила, счастливо улыбаясь, но мне не хватило сил, вернуть улыбку. Верон не раз видела, что я сплю отдельно, в углу, словно отгораживаясь от мира. Не прошу ничьей помощи, хотя сама оказываю ее без пререканий. — Нельзя всю жизнь опираться саму на себя. — Это называется самодостаточность, — только и смогла выдавить. Дальше я старалась огибать подобные темы. Верон считала, что я не смогу справиться сама, когда я считала, что все будет, да наоборот. Одноразовый пейзаж бескрайнего океана по-тихой въедался в корку моего мозга, и порой я думала, что это чертово плавание не забуду никогда, и от этого становилось не уютно. Голова кружилась, живот сводило спазмами, во рту чувствовалась горечь моего недавнего скудного обеда. Я не удивлюсь, если скоро буду коржать в море капустной похлебкой. — Тебе стоит выпить яблочную настойку. Кислота находящаяся там немного притупит твое состояние, — под нос мне сунули деревянный ковшик с приятно пахнущей мутной жидкостью. — Открывай рот и пей все до дна. Эта настойка и вправду была кисленькой, поэтому, выпив, я почувствовала, как внутри стала происходить реакция. Поначалу стало резко нехорошо, а потом словно отпустило. И это было превосходное чувство, словами не описать. — На твою рожу смотреть было жалко, — карие глаза насмешливо сверлили во мне дыру. Кислая улыбка, больше похожая на искривление уголков губ, была ей ответом. — Когда мы сойдем на землю, я поцелую ее. — Я с радостью на это посмотрю. — Иди в пень — уже прогундосила, не вытерпев ее довольной рожи. Ну что за человек такой? Действие странного снадобья пошло в ход, и теперь я могла спокойно расхаживать по палубе, не боясь начать опустошать желудок. Это мне не грозило, поэтому я поспешила на нижние ярусы, помогать Верон кормить животных. В их загонах можно было найти тигра, две лошади, львенка, которого не выпускали на арену, так как он маленький, собак и питонов в ящиках. И в который раз я дивилась разнице наших миров. Здесь животные были более… мутировавшие. Например, большие кошки имели клыки размером с небольшой кинжал, под костью располагались выпуклые вены, по которым тек яд. В жизни не видевшая тигров нашей России не могу судить о размерах, но то, что этот тигр в загоне размером с лошадей — совсем ненормально. Этот хищник по-началу меня пугал, но, как оказалось, даже к такому монстру можно найти подход. — Я пойду Красавчика накормлю, — сообщила негритянке, хватая деревянное ведро до отказа забитое мясом. — Будь осторожнее, — а то то я сама не знаю о игривом характере Красавчика. Тигра Красавчиком назвали не просто так. Каждая кошка изыскана и красива, а когда животное еще и большое, мускулистое, с очень проникновенным взглядом янтарных глаз, то тут порой невольно начинаешь засматриваться на животное, подмечая его красоту. Красавчик лежал в сене, лениво выдыхая утробный рык. Огромная спина с холкой то поднималась то опускалась, а морда, как мои четыре головы, лежала на массивных лапах. Из-под верхней губы торчали два клыка с выпуклыми венами, и сколько бы я не смотрела на эту морду, то всегда я подмечаю эти вены, так как они сильно выделяются. С одной стороны — это ненормально по моим убеждениям, а с другой стороны — для этого мира — это в норме правил. — Привет, большой лентяй, — тигр приоткрыл один глаз, начав лениво помахивать хвостом. — Обед на подходе, так что времени много не займу, — огромная туша встала на лапы, медленно перебирая конечностями. Красавчик понюхал свой тазик, в который обычно кладут еду. Не увидев своего обеда, тигр недовольно фыркнул, пушистым кончиком хвоста мазюкая по полу. — Держи, кабан. Вот же котяра, — невольно восхитилась огромными размерами этого чуда. Наверное, я единственный на палубе человек, который разговаривает с этим тигром, как с человеком. Я не считала Красавчика тупым животным. Вообще никаких животных не считала тупыми, все обладали разумом, поэтому я общалась с животными на равных. Боже, какая глупость, но мне она казалась правильной. — Значит так, мой огромный друг, — начала поучительно, но огромная лапа, пролетевшая в нескольких сантиметрах от меня, заставила закрыть свой речевой аппарат, и я грозно, насколько могла, посмотрела на эту кошатину. — Эй, к твоему сведению, у тебя не маленькие когти, — и эта животина прекрасно понимала меня. Приложив лапу к перегородке, тигр замер. И через пару мгновений я услышала легкий треск дерева, которое расщепилось под силой его когтей. — Ну и что, что ты даже когтей не выдвигал? Ты бы мне голову расплющил своей силой, — круто, я разговаривала с Красавчиком дружелюбнее, чем с людьми. Пока большой тигр интенсивно поглощал мясо, я прикрыла дверцу, через которую скидывала корм животным. Заходить к Красавчику в его загон — на это решиться только не дружащий с головой человек или сумасшедший. — Ну ладно, до завтра, — махнула рукой не обратившему на меня вниманию Красавчику, поднимаясь по лестнице. С этим котом мы долго друг друга недолюбливали. Точнее, меня Красавчик по-началу не переносил, а я боялась даже подходить к нему на три метра. Мне все казалось, что он мог раздробить стенку, разделяющую нас, и съесть меня. Наша война длилась около недели, может, чуть больше, и я даже не заметила наш скачок отношений, который произошел в хорошую сторону. Я просто начала разговаривать с Красавчиком, и тот перестал рычать на меня, мирясь с моим присутствием. Когда я вышла на палубу, то увидела что абсолютно все улыбались, а кто-то счастливо плакал. Дети по младше радостно бегали от одного конца корабля к другому, подростки моего возраста просто роняли слезы счастья. — Что происходит? — присев перед каким-то мальчиком на корточки, поинтересовалась. — К вечеру мы пришвартуемся в Синдрии. Уже сегодня, — и ускакал. Я же подбежала к тому месту, где ранее проводила время, и взглянула на горизонт. Впереди виднелся небольшой клочок земли, а поверху странная разноцветная пыльца. Сердце попустило удар, а интуиция верещала как припадочная. Там появляться мне не стоит.