Копия

      – Я не помешаю? – Гаара прошел в помещение тихо. Дверью он не хлопал, аккуратно задвинув створку седзи и зайдя в палату. Если бы я спала, моего сна он бы точно не потревожил.       Я открыла глаза, пересекаясь взглядом с его лазурными. Как всегда – на лице невозможно прочесть ничего. Друг всегда был спокоен, словно замершая статуя. Холодная и прекрасная. Но если придется падать, то эта статуя первой подвернется под руку, чтобы ты на нее оперся.       В руках у статуи был букет белых пионов.       Мужчина посмотрел на разбитую вазу у дальней стены.       – Проходи, – миролюбиво кивнула я вместо приветствия. Чинно делать вид, что ничего примечательного в интерьере нет – как отдельный вид искусства. Оцененного по достоинству, к слову. Казекаге подошел ко мне, укладывая цветы прямо на руки с катетером в вене и мягко проводя ладонью по волосам.       Не сказав больше ни слова, он вышел прочь. Я посмотрела вверх, на потолок. Он был не очень интересным, но так накатившие слезы сдержать было легче. Слишком расклеилась, мать. Уже совсем держать себя в руках не можешь. Крепче прижав к себе букет, не упакованный ни в одну оберточную бумажку, я вдохнула приятный цветочный аромат. Кажется, прийти в себя будет трудно.       В моей лакшери-спальне вновь появились люди. Улыбающаяся мягко медсестра прошла с новой прозрачной вазой и, поставив ее на столик, удалилась. Предупредила, что сейчас принесет совок и швабру, чтобы устранить учиненный мной маленький дебош. Справилась она минут за пять. Все время я мяла толстые стебли в руках, короткими ломкими ногтями царапая широкие листья пионов. Выходя, девушка забрала у меня из руки скомканные зеленые ошметки и, не обронив ни слова, удалилась.       Гаара себя ждать не заставил. За окном был виден маленький кусочек солнца и пронзительное голубое небо без единого облачка. Дышать было тяжело то ли из-за духоты, то ли из-за того, что мои легкие воспринимали отдельные альвеолы за аналог кислорода и жрали сами себя.       – Я в порядке, – не дожидаясь вопросов, тихо произнесла я. Говорила медленно. И без того хриплый голос еще и сипел теперь, словно я была только проснувшимся с перепоя алкоголиком.       Думаю, мой внешний вид еще более обычного шел вразрез с моими словами.       – Ты всегда в порядке, – молодой человек сел на стул возле моей постели. Спину держал прямо, словно на совещании каком-то, а не в палате у друга. Полагаю, успел дойти до моего доктора и услышать рекомендации по поводу моих скорых похорон. Может, мне предложить их отрепетировать? Ну, там, сама цветы выберу, платье присмотрю, урну для парочки костей. Сфотографируюсь, в конце концов.       Я улыбнулась своим мыслям. Кто-то так свадьбы планирует, как я свое умиротворение.       Вздохнув, Гаара проследил за моим взглядом и тоже посмотрел в окошко. Встал. Забрал букет, ставя его в новую вазу. Солнечные блики играли на нежных белых лепестках и каплях воды, затерявшихся в них. Красиво. Левой рукой, в которой не было иглы, пущенной по вене, я рассеянно коснулась своих волос. Жесткие. Пальцы задели грубые рубцы шрамов у виска.       Я давно уже не ощущала себя красивой. Такой была Учиха Кииро, близнец Учиха Саске. Стройная, подтянутая. Со светлой кожей без засечек чужого оружия. У нее были длинные темные волосы и темно-серые, почти черные, глаза. Правильные черты лица, свойственные буквально породе клана.       Это же тело принадлежало сломанной кукле, сгоревшей заживо. У нее лопались глаза, трещала кожа по швам. Внутри нее было месиво из разных людей. Она буквально была мешком мусора, собранного по образцу невесты Франкенштейна. Основу возьмем у предательницы, каналы чакры и глаза – у преданного сумасшедшего, а вместо души вдохнем очерствевшую принцессу из Красной книги проклятых. На выходе получим то, что получим. Свяжем толстой холщовой нитью, плюнем и будем надеяться, что продержится хотя бы на день дольше гарантийного срока.       Плохо поплевали. Модель ремонту не подлежит. Я вяло посмотрела на несколько тонких пшеничных ниточек, оставшихся между моих пальцев. Это мои волосы. Даже они на моей голове не держатся самостоятельно. Не надо после этого надеяться, что там задержится здравый смысл.       Кукла образца Касаи Масао выходит из строя раньше запланированного. Любой мастер марионеток может заплевать досадливо неудавшийся эксперимент и сплясать на могиле автора идеи. Как хороший капитан, он отправится следом за детищем, сам того не зная.       – У тебя на лице написано, что ты уже примеряешь саван, – тихо произнес Гаара, усаживаясь на край койки. Та отозвалась скрипом. Полное соответствие происходящему фарсу.       – Да нет. Просто думаю, что неплохо было бы прикупить хорошее платье. Вряд ли оно украсит это, – я хмыкнула, неопределенно махнув рукой в сторону своего тела, – но попытаться стоит.       Мужчина сжал мою руку, игнорируя запутавшиеся меж пальцев выпавшие волосинки. Обхватил мои пальцы своими, наклоняясь и прижимая их к губам.       Он не выглядел разбитым и несчастным. Даже если между нами и были реальные чувства, это была не более, чем симпатия или легкая влюбленность. Привязанность. Мы жили вместе. Мы хорошо общались. Мы были друзьями. Между нами была связь. Не пошлая интимная. Духовная, теплая. С Гаарой было комфортно. Тебя словно усаживали в гнездо из уютного пледа у камина, давали чашку какао с зефирками и убаюкивающе читали сказку. Это было приятно. Но не больше.       Я не могу говорить, кем я была для этого человека. Я не телепат. Не считаю, что сделала что-то полезное или как-либо помогла ему, если не обращать внимание на те несколько дней в мире фуина. Да и то делала Кииро.       Я схожу с ума. Я схожу с ума. Ясхожусума.       – У тебя взгляд стекленеет, когда ты молчишь, – заметил Казекаге, поднимая голову.       Я не его сестра. Не жена. Даже не любовница. Я – привязанность. Привычка. Товарищ. Он точно не хочет меня терять. Связные мысли в моей голове так далеко, что даже с телескопом не разглядеть. Хочу уснуть и проснуться с распутанным клубком моих проблем. Не хочу лишиться последнего, что у меня есть. Рассудок – единственное, что делает меня мной. Кем бы я ни была. Он должен быть тем, за что я буду цепляться всеми конечностями. Присасываться клещом, пандой, коалой, кем угодно. Главное, остаться на плаву.       – Мне кажется, я схожу с ума.       Я хотела снова повторить, что все в норме. Я в порядке. Точно говорю. Но слова сами слетели с языка, который даже прикусить не успела. Закрыв глаза, я глубоко вдохнула. Три. Два. Один. Выдох.       Гаара выглядит обеспокоенным.       – Три месяца. Мне кажется, что меньше. Фуин, может, и держит меня в этом теле, но этой хреновой марионетке, кажется, срать на что-то внутри себя. Я гнию изнутри. Через три месяца я буду разве что говорящим куском мяса, поджаренным слабой чакрой, – выдавливаю из себя.       Ни черта не легче. Мотивировать себя не выходит. Борьба внутри меня сходит на нет с каждым ущербным фактом о моем состоянии. Я – гребаный инвалид, который не в силах даже мысли держать в порядке. О какой драке с относительно здоровой куноичи идет речь? Я стану фаршем быстрее, чем запланировано мирозданием.       – А сейчас?       Будущий кусок мяса в моем лице заткнулся. Какое сейчас, когда... а, собственно, что “когда”?       Да, срок мне дан минимальный. Но в данный момент я способна передвигаться, не допуская перегруза организма. Я могу использовать чакру на уровне, что позволяет мне мой организм. Говорю, думаю, существую.       – А сейчас я необоснованно психую и не хочу решать все эти проблемы мирового масштаба. Хочу запереться в комнате, читать книгу и не думать ни о чем. Или сидеть у Канкуро в мастерской и переругиваться с ним из-за пустяков. Да хоть в облаках витать на твоих скучных совещаниях, – я заставила Казекаге улыбнуться. – Что угодно, понимаешь? Лишь бы не думать о том, кто я такая и что мне делать, чтобы не умереть в мирное время. И не бросить ли все это.       На моей глухой тихой исповеди голос сел. Слишком тяжело признавать свои слабости. Особенно, когда они и без того очевидны близким. Семья главы Сунагакуре определенно входила в этот круг доверия. Они четко проводили для меня эту грань между понятиями клана и семьи.       Тепло песка, мысли о летнем теплом море и забота. И все это против холода гранитных блоков, клетки и вековых традиций. Ассоциации были живыми и весьма точными.       Размышлять об Итачи было тяжело. Он возвращал меня к проблеме самоопределения. Для Кииро, бывшей Учиха-химе, он был братом, женихом, первой любовью, возможно. Он спас ей жизнь не один десяток раз. Грел ее в ночных лесах, учил ловить и готовить дичь, вбивал в голову все средства выживания, что знал сам. Она могла часами украдкой наблюдать за ним. В его глазах она видела изломанную, многострадальную израненную душу мученика. Учиха Итачи почти не улыбался, но если делал это, то темные глаза отражали больше, чем этот человек мог позволить себе показать.       Для Касаи Масао он был никем. Простой шиноби другой деревни, на которого где-то в глубине сидела обида, точащая каждую извилину, каждую жилу: не узнал, не догадался, не помог. Перепутал с жалкой подделкой, некачественной копией. Принял ее в свою жизнь так, словно это и было написано в богатом на события сценарии его судьбы. Предатель, перед которыми одна лишь честь держала обещания.       В противовес был Гаара. Такой же одиночка с камнем на сердце и кровавой черной дорожкой позади. Полный жестокости ребенок, выросший прекрасным понимающим человеком. Для Ки и Масы он был одинаков. Всегда был на одной стороне. Всегда верил и поддерживал, даже когда толком не знал. Не делал выводов, не разобравшись. Возился, как с ребенком. Ему не важно было, в каком я теле. Ему хватало того факта, что я – это действительно я. И для моего счастья и спокойствия сейчас, в данную секунду, он делал больше кого-либо.       Он дал мне дом. Не просто крышу над головой, а Дом – в полном понимании этого слова. Пристроил на работу. Свел с нужными людьми. Дал мне развиваться, ничего не запрещая и не ограничивая, лишь предупреждая об опасностях на моем пути.       Я прикусила губу, возводя глаза к потолку. Гаара, напротив, после моих слов опустил голову, уткнувшись лбом в костяшки моих пальцев. Он все еще держал мою ладонь в своих.       Судьба – чертовски несправедливая, слепая и пьяная шлюха.       – Если я чудом верну себе тело, я обязана буду вернуться в клан. Стать его частью. Женой главы. Это мое место в истории этого мира, – я смотрела больным взглядом на алую макушку.       Тонкие растрепанные прядки цвета знойного заката. Цвета томатов, обласканных солнечным светом. Цвета крови в артериях, что идет прямиком от сердца.       Не удержавшись, я коснулась их свободной рукой, приводя прическу Казекаге в еще больший беспорядок. Жесткие, сухие, но ни капли не колючие. От соломы на моей голове в них не было ничего.       Глаза цвета морской волны обратились ко мне.       – Ты вернешь его себе.       – Когда ты так говоришь, мне совершенно этого не хочется.       Я смежила веки, откидывая голову. Тяжело. Все это пиздецки тяжело. Ненавижу.       Иероглиф “любовь” на лбу Гаары сиял красным цветом прямо перед моим лицом. Словно крик, выраженный на письме. На тонкой мягкой коже одного единственного человека.       Поверх стягивающей кожу влажной дорожки от уголка глаза я почувствовала теплое прикосновение. Издав короткий истерический смешок, я наклонила голову в сторону чужой руки.       Некоторые люди женятся от большой любви. Некоторые – по расчету. Еще есть те, кому главное – уважение. Я бы вышла за этого человека из-за спокойствия, что окутывает меня рядом с ним. Пройдя через всю ту боль, что причинили ему люди, очистившись через нее, он стал светом, что помогает идти вперед другим. Иная полярность солнца. Не ослепительные лучи в полдень, но мягкий вечерний блик перед закатом, что греет прежде, чем дать земле остыть в ночном мраке.       Я – земля. И скоро меня захватит в свои объятия холодная пустынная тьма. Я хочу растянуть этот закат.       Он мне нужен.       – Кииро, тебе этого не надо, – рефреном прозвучала фраза низким глубоким голосом. Дежавю, не иначе.       Я сглотнула, чувствуя, как большим пальцем он чуть гладит кожу возле моего уха.       – Ты знаешь, что это не так.       Я перехватила его руку за запястье, сдвинула к губам и поцеловала в основание ладони. Исподлобья смотрела прямо в глаза. Их нельзя никогда было прочесть.       Замерла на пару секунд и дернулась, когда он посмел шевельнуться. Сердце дернулось нервно от страха, что он уберет руку. Но Гаара лишь сдвинул ее, огладив вторую щеку. Наклонился и оставил там целомудренный поцелуй. Его пальцы скользнули на мою шею, а лоб прижался к моему.       Он по-прежнему держал одну мою ладонь у себя, прижав ее к сердцу. Я чувствовала, как оно отбивает под крепкими ребрами быстрый ритм в надежде их сломать.       Ту-дум. Ту-дум. Ту-дум.       – Ты всегда добиваешься чего хочешь, – оповестил он меня. В его тоне проскользнули нотки обреченности. – Цена тебе не важна. Напоминаешь одного человека.       Я моргнула. Его глаза были слишком близко. Огромные полотна циана в окантовке оникса. Зеркала внутренней сути, что полным штилем успокаивали во мне все, что только смело бунтовать.       К этому человеку у меня был особый сорт благого отношения. Он не разрушал меня изнутри, а делал все для того, чтобы я осталась целостной. Не потеряла себя и не разбилась на части. Кирин, Кииро, Масао – все они были одним для него человеком. Все они для него были мной. Брюнеткой, блондинкой, слабой, сильной, способной, болезненной, слепой, немощной, проблемной, хамящей, уважающей, поддерживающей, способной подставить плечо и готовой опереться на его в ответ. Он знал и видел меня разной и принимал любой. Что важнее, он видел меня такой, какой я была на самом деле.       Мышца в моей груди сжималась до микроскопических размеров, не разбиваясь и затягивая под образуемым давлением меня саму всю глубже внутрь, словно в кокон.       Гаару защищал его песок, движимый любовью Каруры, его матери. То, что осталось от меня, ранить не давал он сам.       Я шумно сглотнула и закрыла глаза.       Наши губы соприкоснулись.       В голове словно взорвалось что-то. Хотелось освободить руки и схватить парня за волосы, притягивая к себе и утягивая в куда более глубокий поцелуй. Я чувствовала, как шевелился его рот. Это не был невинный дружеский чмок. Совсем не он. Нежно, ласково, едва ощутимо. Чувственно. Гаара целовал меня так, словно я растаю сейчас утренним миражом. Я не знаю, что он чувствовал ко мне и никогда не узнаю.       Мне мало этого.       Я сжала его пальцы в своих, хоть так оказываясь ближе. У него мягкая сухая кожа. Я хотела бы ощутить его руки на своей груди, талии, бедрах. Хотела бы, чтобы он водил ими по моему телу и давал ему то необходимое, что жаждал маленький чертенок внутри меня. Требование быть ближе вылилось в движение моего языка по треснутым губам. Влево, вправо. Они податливые и размыкаются легко, давая коснуться ряда зубов и скользнуть чуть дальше.       Счет времени утерян на века. Я не хочу об этом думать. Я хочу жить в настоящем. Будущее еще не наступило. Прошлое уже ушло. Есть только этот момент, в который я существую. Кем бы я ни была. Если этот человек будет на моей стороне, я готова держаться на плаву, даже если его не будет рядом.       Он не для меня.       Снова касание лбами. Тяжелое дыхание и языком я подхватываю ниточку слюны, растянувшуюся между нами. Шальная улыбка, и я сжимаю ткань его куртки.       Мы молчим, словно два идиота. Я чувствую, как его пальцы гладят мою скулу и кожу головы под волосами. Это приятно. Я не хочу, чтобы это заканчивалось.       – Не хочу... Не уходи, – вторю себе я. – Рядом. Пожалуйста.       Связные слова сейчас словно неземная роскошь. Мне остается надеяться, что мысль будет донесена. Парень кивает едва, проводя лбом по моей переносице и им же скользя ниже, быстро целуя в щеку, в линию челюсти и куда-то в шею, где бьется сонная артерия. Там он задерживается особенно. Я глажу его по волосам освободившейся рукой. Не хочу отстранять, даже мысли нет.       Больничная роба холодит кожу. Чужие касания греют. Меня пробивает дрожь от этого контраста.       – Тебе неприятно?       Мне неприятна эта фраза. Я открываю глаза, мягко улыбаясь и продолжая гладить чужую голову.       – В кабинете Казекаге тебя не обыскался самый неугомонный шиноби Конохи?       Гаара дарит мне короткий поцелуй и, наконец, выпрямляется. Медленно и неохотно. Моя рука недостаточно длинная, чтобы оставаться возле его груди. Он держит ее в воздухе, но она уже не касается горячего тела через одежду. Мне не холодно. Я знаю, что конца этому не будет уже никогда.       – Завтра ты отправляешься в Коноху, – тихо говорит глава деревни, чуть наклоняясь и целуя кончики моих пальцев. – Я правда хочу, чтобы ты жила.       – Сделаю все, что в моих силах.       Не хочу – не могу – думать о том, что мне надо делать в чертовом Листе. Даже если там мне сулит ведьмин костер. Сейчас я взойду туда с гордо поднятой головой.       Если этому человеку важно, чтобы я дышала и пинала камни под своими ногами – я буду это делать. Не важно в каком теле. В какой ипостаси.       С его помощью я поднялась с кровати. К его плечу я прижималась губами, пока ждала свою одежду.       Когда мне надо было переодеться, Гаара просто сел на край койки, повернувшись ко мне спиной. Не появилось ни единой мысли, чтобы попросить его выйти. Я столько раз была голой перед людьми, что стесняться его было бы глупо. В нем не было краснеющей смущенной лисьей сущности Узумаки, что придумывал бы себе вульгарные сцены с моим участием. Не было медицинского интереса Орочимару. Он сидел спокойно, такой же бледный, без штампованных алых ушей, выдающих какое-либо душевное беспокойство. Даже если бы он повернулся – я бы отреагировала на это тихо. Все шрамы были перед ним ничтожной раной на фоне моей обнаженной души, целиком принадлежащей ему.       В обычном красном платье в пол и бежевой накидке на шею и плечи, типичной для жителей Суны, я не казалась самой себе вычурной красоткой. Я словно вписалась, наконец, в образ деревни. Я была на своем месте. Со всеми своими ранами и метками теперь не казалась элементом вне системы.       Меня выписали по первому слову Казекаге. Не даром Орочимару поставил свою весомую подпись в моем больничном листе. АНБУ, стоявшие у нашей палаты, испарились, едва я вышла в коридор, поддерживаемая сильными руками. Едва успела заметить их силуэты. Два. Прогонять чакру и сканировать помещение было неинтересно и глупо. Зачем? Теперь это было ни к чему.       Чувство постоянной опасности и настороженности минуло. Внутри было легко, словно камень в глубине испарился, не оставив и следа. Не было его. Не было странного.       Кого волнует, что мне положен постельный режим? Выдать миссию, датировав ее парой дней позже – какая разница? Бюрократия есть везде. Другое дело, что если ты связан с верхушкой – тебе должно быть без разницы на все эти проволочки.       Прямо как мне.       До дома мы добрались в пару перебежек. Моих сил не тратилось совершенно. Меня держали за талию. Мой мышечный корсет спасал от перенапряжения. Песчаная защита спасала от того же. Если бы Карура была жива, кажется, она поддержала бы мою кандидатуру.       Канкуро был на миссии. Темари была с делегацией Конохи.       В пустом двухэтажном помещении раздавались мои стоны.       Я была права в том, что я действительно хотела продолжения. Когда чужие руки ощущались ожогами на моем холодном теле, я трепетала. Рубцы, задеваемые касаниями, не реагировали бесчувственно, но области вокруг трепетали.       Не было никакой неясной дрожи. Не было громких стонов. Только еле слышные вздохи и дыхание, оглушающее обоих. Не было твердых касаний стены под лопатками. Мы дошли до комнаты, и после тьмы вопросов о моем согласии, с меня слетели и платье, и накидка. В последней без нижнего белья я смотрелась потрясающе. Она осела на моих локтях, расправленная моими движениями о простынь и чужой торс поверх меня.       Оставалось благодарить Аресу за то, что ее тело не было девственно. Боль могла бы проявить себя, если бы мой любовник не был столь терпеливым, чтобы подготовить меня к проникновению.       Стыдно ли мне об этом думать? Нет. Хотя в красках и для даунов: его член вошел в мою вагину с тихим хлюпаньем, а я стонала, словно последняя шлюха от новизны ощущений. Пыталась затыкать себя собственной ладонью, прикусывая тонкую кожу и оставляя лунки алых следов.       От всей романтики осталось одно только это слово и засос на шее, едва выделяющийся синеватым пятном на загорелой коже. Да, мне казалось это нереально милым. Я не принадлежала Гааре, не страдала по всей этой херне, мол я его и это – тупая метка. Нет. Простая несдержанность и плавание в собственных мыслях. Обычная страсть и желание овладевания. Если бы я желала, такие синяки растянулись бы по всему моему телу.       Парень был сдержанным. Даже не имея фактического опыта, я могла об этом говорить. Словно пугаясь, он замедлялся от каждого моего стона, резкого движения. Часто интересовался, все ли в порядке. Он искренне переживал за мое самочувствие, от чего я едва ли не сходила с ума. Медленный темп сбивал меня с толку, заставляя выдавать более низкие и долгие стоны.       Я чувствовала его руки всюду. На лице, на шее, на груди, на талии, на бедрах, на ногах, что оказывались на его плечах.       Мне было хорошо. Я не хотела, чтобы все это прекращалось. Даже боль нерастянутого тела, что была по началу, и та прошла со скоростью летающей колибри. Мое тело было привычно к большей.       Уже лежа на горячем плече и ощущая прохладный воздух вечерней пустыни, я съежилась, потираясь щекой о тело подо мной. Не было ни единой мысли о моем несовершенстве. Я могла бы описать в самых подробностях каждое мое ощущение, но зачем? Самое дорогое я оставлю в себе. Даже если я верну свое тело – я буду знать эти ощущения. Ведь я, кем бы ни была, останусь самой собой.       – Кажется, в деревне появятся новые слухи. Тебя видели со мной возле больницы, – хмыкнула я. Смех было скрыть невозможно. Мне всегда было плевать на все сутолки в границах Суны. Я знала все, не возмущаясь и нагло улыбаясь каждой. Любовница, содержанка, шлюха. Назовите кем угодно, все равно не будет правдой. Теперь же, словно оживший кошмар, все обрело реальность. Касаи Масао и впрямь переспала с Сабаку но Гаарой, Казекаге Сунагакуре но Сато.       Ничего не изменилось.       Уверена, появись в дверях Канкуро, даже его подколки, и те остались бы прежними.       – Не уверен, что они будут новыми, – Гаара поцеловал меня в висок, продолжая гладить мои волосы. Он смотрел в потолок. Я – в окно. Кажется, в последний раз я вижу это небо. Оно одинаковое в любой точке мира, но нет. В пустыне оно было особенным. Особенно сейчас.       Особенно для меня.       Шли к черту все философы с их советами и теориями о мироздании. Мой центр Вселенной был передо мной. Я лежала на нем, греясь о внутренний жар. Если бы у меня спросили, где начался мир и с чего, мой ответ был бы однозначен в любой системе измерения.       – Ты их слышал? – мне отчего-то стало смешно. Глава деревни, что наблюдает за сплетнями о себе и своей ученице и мониторит каждую из них. Читает отчеты АНБУ, что получили специальное задание наблюдать за разговорами жителей деревни и вычленять особо острые темы. В какой позе он поимел свою игрушку, когда закончится это прикрытие и сколько человек убила Касаи Масао.       Казалось, что, спроси он меня, я смогла бы ответить на каждый поставленный вопрос.       Особенно сейчас.       – Завтра, – произнес Гаара вместо ответа чуть помолчав.       Я молча кивнула. Не нужны были пояснения. Завтра я отправлюсь в Коноху под благовидным предлогом, чтобы завладеть доверием Аресы и вернуть себе свое тело.       Чтобы сделать так, что следующее пересечение с Казекаге Скрытой деревни Песка оказалось случайным знакомством. Вернуть себе тело, стать женой главы клана и соответствовать выдуманному благочестивому образу.       – Подтвердить уровень чунин прошедших шиноби. И затем заключить ряд договоров с Сора-ку но Тамаки от имени Суны. Теперь у тебя достаточно полномочий.       Теперь у меня хватает всего. Огромный кусок сердца только отрывают и заставляют оставить, но это можно пережить. За то есусье чудо, что совершил для меня Гаара всего за несколько часов, это была не столь большая цена. Смешно, но, видимо, для того, чтобы прийти в себя, мне понадобился простой секс и пара ласковых слов. Кажется, моя самая большая проблема была в том, что я часто оставалась наедине с собой и начинала думать.       Пора бы включить режим “похуй, пляшем” и просто жить. Столько, сколько получится. Что там надо сделать в Конохе? Чунин проверить? Покрутиться перед Тамаки и кошками? Свернуть шею Аресе и забрать собственное тело? Без проблем.       Дайте только полежать вот так пару часиков и перевести дух.       – Я стану нукенин вместо возвращения, – протягиваю я тихо, кончиками пальцев мягко скользя по чужой груди.       – Как только все закончится, Суна выставит объяснения. Ты всего лишь возвращаешь свое тело. Это не преступление, – мужчина поцеловал меня в макушку. Я усмехнулась.       – Не мог себе выбрать домоседку, что крутила бы роллы на ужин и рожала бы тебе детей. Встречала бы на пороге и просила завести собаку, – поддела я, приподнимаясь на локте и поворачиваясь, чтобы смотреть в пронзительные глаза. Из-за того, что он моргал меньше среднестатистического человека и не имел зрачка, они выглядели так, будто тебя препарируют мысленно. Актуально, когда из одежды на тебе только ничего.       Рыжий хмыкнул, обнимая меня за талию и заставляя упасть на себя обратно. Перед его силой я была ничем. И домохозяйка ему была не нужна.       Я была этому рада, чувствуя, как соприкасается кожа наших тел.       В длинном красном платье и бежевой накидке, едва бинтами скрыв черты своего лица, я покинула Сунагакуре но Сато в десять часов утра. Комфортабельный поезд на огромной скорости уносил меня и скромные пожитки мои все дальше от дома.       Даже если я хотела вернуться, метки на моем теле напоминали мне, что я должна сделать и для чего. Я потерла запястье и улыбнулась, закрывая глаза.       В следующий раз мы встретимся, когда я буду красоткой, Гаара. Слышишь?       Мы обязательно встретимся вновь.