Вопрос доверия

— Вы оба живые? Фууух. Нашли общий язык? — Нет, решили, что если наши трупы найдут над постелью больной любовницы…

      Изуна проснулся рано, ещё до рассвета. Полежал спокойно, вслушиваясь в ровное дыхание Акеми, руку пока убирать не стал — мало ли, понадобится ещё чакры передать.       После поднял голову, перевёл взгляд на стену и погрузился в размышления, не забывая отслеживать обстановку.       Вчера он услышал очень многое, по большей части — не слишком-то приятное.       Сенджу, оказывается, уже месяц как потерял маску перед Акеми. И, пожалуй, обвинять её в том, что она выдала себя как куноичи, будет нелепо. Не выдала бы — просто умерла бы, а её смерть ударила бы — даже если плюнуть на него самого — по разведке, причём ударила бы более чем сильно. Адекватной замены ей просто не было. И то, как она выкрутилась из ситуации, определённо заслуживало восхищения. Предложить чаю, свести ситуацию к обыденному визиту к таю… Да так, что Сенджу согласился с этим! А после — Сенджу так старательно молчал о том, почему продолжил ходить к вражеской куноичи, что его чувства были абсолютно прозрачны. А вот что думает насчёт Сенджу сама Акеми — осталось пока не раскрытым. Сколько в той её просьбе — рационального расчёта, сколько — опасения за судьбу её подруг и её дела, а сколько — каких-то чувств к Тобираме? И если чувства тоже играют свою роль — что такого она в нём нашла?       Этот вопрос следовало разобрать детально, но очень осторожно. Повторение приступа ему нужно меньше всего.       И, всё-таки, Сенджу.       Нельзя сказать, что Изуна совсем не ревновал. Да, он понимал, что Акеми — таю, что делить её с другими ему придётся до самого Хики-Икаи, но всё же надеялся, что место в её сердце будет принадлежать ему одному. Насколько это верно до сих пор? И если нет — что такого мог дать ей Сенджу Тобирама, признанная ледышка и чуть ли не импотент? Он знал, что именно ей нравится в мужчинах — в Сенджу, насколько он знал, ничего подобного не было.       Это он плохо знает Акеми или плохо знает Сенджу?       Чувствами Сенджу стоит воспользоваться хотя бы для того, чтобы он позаботился о её здоровье. И — себе Изуна мог признаться — за сохранение её жизни он был Сенджу благодарен. Достаточно благодарен, чтобы не пытаться воспользоваться его чувствами ему во вред. Если что не сложится, он успеет ещё его убить и без таких инструментов.       Пробуждение Сенджу он ощутил по мимолётно сменившемуся ритму его дыхания, но не был уверен, реагировать на него или нет.       А для Тобирамы утро наступило на голову, причём ему самому. Жизнь шиноби не предусматривает понятия «выходной», и предшествующие события тоже не добавляли сил. Моральных, в остальном-то на нём можно было пахать. И как любил Тобирама когда на нём делали именно и только это! Но, являясь гордым обладателем малополезного в ремесле куная и гарроты дела отростка, коий мозгом зовётся, вынужден он был делать несколько больше. И страдать от этого, ибо, судя по всему, этот отросток всё-таки был недоразвитым.       Учиха. Сначала — Акеми, потом, как оказалось, Изуна. Он знал методики тренировок медовых куноичи, потому не сомневался, что тот её данна в полном смысле этого слова. Господин, возлюбленный, любовник, друг и начальник. Как-то глупо получилось. Ну, вот он, вот женщина, которой он вчера почти из ошмётков сращивал тело и восстанавливал сбоивший очаг и прорывающуюся в связи с почти-смертью СЦЧ. Вот её любимый, а его — враг. И что дальше?       Шевелиться и решать, что же дальше, он пока не хотел. Под рукой билась чакра Акеми, глаз он не открывал, Изуну чувствовал рядом. Смотреть на него не хотелось. Хотелось напиться или побиться головой об стены.       Первым молчание нарушил Изуна.       — От чего она вчера попыталась умереть? — удержать голос ровным, лицо — спокойным, взгляд — в стену, не спугнуть бы Сенджу. Что бы это ни было — вряд ли почти забравшая её смерть не имела никаких предпосылок. Почему она раньше не говорила о неладах со здоровьем? Когда они появились? И что это вообще было, в конце концов?       — От чего — только она и скажет, — отозвался Тобирама, не меняя позы и не открывая глаз. Они в течение десятка лет пытались убить друг друга, естественно, что Изуна заметил его пробуждение, — а вот как. Сердце. Буквально — порвалось, на кусочки. Я срастил обратно, но это один из основных узлов чакросистемы, так что остаётся только надеяться, что та устаканится. И что связки выдержат, рубцов не образуется и десяток тонких моментов, в том числе — что то, что вызвало эту реакцию, не ухудшит её состояние.       — Вряд ли у такого могло не быть предпосылок, — Изуна чуть хмурится, подзывает Аки. Та подходит осторожно, смотрит виновато. — Расскажи мне о состоянии здоровья твоей хозяйки, — он обращается к кошке требовательно и холодно.       — Хозя-а-а-айка очень пер-режива-ала, мр-р, — начинает говорить кошка. — Обо всём, от ситуа-а-ации в мир-р-ре до клие-е-ентов, мр-р. В пр-р-рошлом году у неё уже боле-е-ело сер-р-рдце, но толс-с-стый саме-ец пр-р-ритащил к ней вр-рача, гр-р-ражданского, и тот спр-р-равился. Она никому не сказа-а-ала и велела не говор-р-рить мне. Пр-р-рямой пр-р-риказ, мр-р-р, — Аки виновато опускает голову, но нарушить прямой приказ хозяйки она не могла. Контракт призыва просто не позволил бы ей.       — Вот и ответ — она сама себя убивала, — бормочет Тобирама, повторяет уже громче, — Она не говорила и запретила говорить о проблеме, которую простым сканированием не выявить. И продолжила работать. А потом вы притащили его и убили её. Вытащить, почти воскресить, удалось с трудом, — помолчал, и совершенно другим тоном резко добавил, — Учиха, чакра, для Акеми. Сейчас.       — Лучше было бы, если бы хозяйка сделала это завтр-ра, когда тебя р-рядом бы не было? — ядовито прошипела Аки, возмущенная тезисом «вы убили её». — Она намер-ревалась. Мр-рявк!       — Заткнись, — тихо приказал Изуна призыву, начиная аккуратно передавать чакру в ослабленный организм женщины.       Тобирама уже привычно подхватил поток, поправляя восстановление группы тенкецу, родственной чакрой это было менее больно и много полезнее. Ну и привыкал организм куноичи к чужой мужской чакре.       — Намеревалась перенервничать до состояния, когда мышца сама по себе рвется на части? — уточнил Тобирама, открывая глаза и окидывая холодным взглядом и спящую Акеми, и защищающуюся кошку, и Изуну Учиху, чьей чакрой он с трудом манипулировал.       — Я должен был прийти только завтра, — тихо отозвался Учиха вместо кошки. — И в письмах я задавал ей вопрос о причине резкого спада потока информации о Сенджу. Вполне возможно, она ошибочно оценивала мою предполагаемую реакцию, — спокойный голос не выдаёт эмоций, как и лицо, но в душе Изуне очень и очень обидно от этих слов кошки. Они совершенно точно проясняют — Акеми явно намеревалась ответить честно, и полагала, что ему этот ответ не понравится. О, ему хотелось бы верить, что она действительно просто ошибалась в нём. Повтора истории с казнью одного из самых близких к себе людей за предательство Изуна совсем, совсем не хотел. И с некоторой горечью думал о том, что стал — и станет — искать для Акеми оправдания в любом случае, хотя бы ради себя.       — Разве есть варианты? — удивленно хмыкает Тобирама, плавно поднимаясь и садясь в лотос. — Я, кроме «убить», знаю только изоляцию и полную проверку мозгов. Из гуманности предпочитают первое. Из желания помочь ей. Акеми после пробуждения надо будет накормить, организму тупо не из чего сейчас восстанавливаться, а передозировка чужой чакры вызовет отторжение.       — Я уже один раз убивал близкого за предательство. Мне хватило. Тогда я знал, что отцу будет плевать на любые мои доводы. Сейчас я вправе решать сам, — Изуна щурится с отчётливым раздражением. Изоляция, проверки… Если ни Саяко, ни Юми ни словом не обмолвились — значит, изоляцию себе Акеми организовала сама. Они — не кошка, молчать бы не стали. Но и не заметить чего-то радикального они тоже не могли. Да и о том, что случилось, он уже выслушал. Скорее всего, Акеми сочла предательством тот факт, что не сообщила сразу об упавшей маскировке. Нет, он, конечно и расспросит, и если ему что-то не понравится в ответах — не постесняется проверить мангекью, но… Всё-таки, он знал Акеми. И не верил, что она пошла бы на предательство. А Сенджу, в конце концов, не Яманака, в гендзюцу и закладках на разум точно не может смыслить больше, чем менталистка-Акеми. А по поводу вопроса с едой… — Когда моя чакра перестанет быть нужна — скажешь. Организую завтрак.       — В принципе, можешь уже идти, этого хватит. Я пока скреплю капилляры, — кивнул Тобирама, закрывая глаза. Работа с чакроканалами всегда была сущим мучением, а уж когда лечишь дорогого тебе человека, начинаешь понимать, почему ирьенинам запрещено оказывать помощь близким, когда есть другие варианты. Но его и учил, и лечил Хаширама, поэтому задачка — муторная, но не невыполнимая. Изуна аккуратно прервал поток чакры, убрал руку, зыркнул на Аки — бди, мол, раз уж недосмотрела, накинул хенге — то, в котором обычно ходил к Акеми, рыжего шиноби неясного клана — и вышел. Говорить с Юми и Саяко он собирался без свидетелей, а заодно и попросить их организовать завтрак для едва пережившей ночь Акеми.       Те смотрели виновато, но честно признали, что Акеми никому ни о чём и словом не обмолвилась, Юми дополнила, что верила, что Акеми не могла навредить клану, что бы ни чувствовала, и Изуна предпочёл поверить. Всё равно как она проснётся — будет аккуратно выяснять сам, причём у неё.       Завтрак девочки организовали быстро, но Изуна отдельно попросил их не показываться Сенджу. А если и показываться — то ничем не выдавать ни своего происхождения, ни особой связи с Акеми, кроме общеизвестных.       Он не был уверен, что для Сенджу всё это — ещё тайна, но это могло быть тайной, и выдавать её самому было бы не слишком умно. Потому и поднос с едой наверх он предпочёл отнести сам.       Тобирама встретил его флегматичным взглядом и светящимися техникой руками, оценил три порции еды на подносе, но решил уточнить.       — Что это и с какими приправами, из чего? И справа сумка. Передай мне её, пожалуйста, я не могу прервать технику.       Просить врага было… странно. Но это было нужно всем присутствующим, поэтому Сенджу решил, что вежливость и этикет для того и созданы, чтобы передавать необходимые вещи меж врагами в комнате их общей любовницы. Учиха спокойно поставил поднос так, чтобы не задеть даже случайно, аккуратно передал Тобираме сумку, положив её так, чтобы он мог спокойно открыть её, сел и подробно рассказал о составе блюд. Практически без приправ, максимально безобидное — уж в вопросе «еды, которая максимально полезна для здоровья» медовые куноичи разбирались весьма и весьма хорошо.       — В принципе, верно. Проверь, насколько мелко порезано и сколько костей-жил и так далее, — кивнул рассеянно Сенджу, следя за тем, как Изуна снова устраивается рядом с Акеми. Потом вспомнил, что сидит тут не с привычными подай-принеси будущими меднинами, а с Изуной, и добавил, — пожалуйста. И — оно тёплое?       — Тёплое. Порезано кусочками не крупнее трёх миллиметров. Без костей, я предупреждал, что для больной, — отозвался Изуна строго по делу, наблюдая за техникой Тобирамы. Не то чтоб он разбирался в медицине, но всё же с шаринганом мог отличить лечение от попытки навредить. И не то чтоб он настолько не доверял — но паранойя была сильнее.       Тобирама задумчиво пошевелил кончиками пальцев в технике. В целом, всё было замечательно, но если он как брат начнёт обнюхивать еду больного, это будет несколько грустно.       Вопрос был потрошить или не потрошить заначку с едой от Хаширамы. Как минимум бульон в его любимом супе был явно сытнее, чем местное варево. Да и порция больной нужна была в отличие от обычных людей — увеличенная. Шиноби же. Пусть не сильная, пусть шпионка, но тут важнее не объём чакры, а её наличие. — Мммм, а покажи, пожалуйста, ещё размер порций? Надо оценить, через сколько снова кормить. И — насколько качественная еда, возможно, лучше пока покормить моей.       Изуна, мысленно благословив Ками за дарованную ему от рождения терпеливость, взял миску и продемонстрировал её Сенджу поближе, чтобы тот мог оценить увиденное. Нет, разумом Изуна отлично понимал важность вопроса, но раздражало. Всё равно раздражало. Конечно, у Сенджу медики лучше, но уж такие банальности, как правильное питание больных, были хорошо известны и Учихам.       — Спасибо. Часа через два можно организовать добавку или лучше не выходить?       Тобирама прекрасно понимал, что в борделе, в одной комнате, Изуна и Тобирама, Сенджу и Учиха — это подозрительно. Но ладно, кто бы чем тут ни занимался, до тех пор пока платят — в своём праве. А вот если они будут шастать по коридорам, это уже совершенно другой вопрос, потому что денег прислуге за молчание не напасёшься и всегда найдётся кто-то с большим предложением.       — Можно, — в голосе Изуны прозвучало отчётливое удивление. — Но зачем так рано? Я предупредил окаа-сан о болезни Акеми-таю, так что вопросов не возникнет, разве что лучше не появляйся снаружи без хенге.       — Рано? — неподдельно удивился Тобирама. — Да её лечить пришлось аж с использованием чужой чакры, человеку моей комплекции жрать надо чуть ли не каждые полчаса, я боюсь, что два часа отмерил слишком много!       — А обычно ты лечишь иначе? — не меньше удивился Учиха. — Я хотя и не медик, но я знаю, как лечат наши. Они за счёт своей чакры, трансформированной в нейтральную, лечат, а только если своей не хватает — берут чакру пациента. Потому у нас в медики кого попало не берут, чтобы своей чакры на лечение хватало, а не приходилось и без того ослабленного пациента ещё и чакры лишать. Для Акеми-чан, конечно, чакроистощение — штука не новая, привычная даже, но всё-таки…       От таких новостей у Тобирамы аж привычное выражение лица типа «кирпич обыкновенный» перекосило. Тот сощурился, посмотрел на Акеми, посмотрел на Изуну и всё-таки поинтересовался:       — То есть, ирьенин — это такая большая чакрорезервная трансформаторная штука, которая переливает свою чакру пациенту, и за счёт этого реципиент лечится? — удивлённо аж прокашлялся Сенджу. — А такие моменты как ассимиляция чакры, внутреннее сопротивление, непереносимость, критический порог принятого количества и прочие последствия?       — В смысле, сопротивление? При нормальной трансформации чакры в нейтральную — какое, к биджу, сопротивление? Про непереносимость я просто молчу, тогда б даже банальные гендзюцу убивали, это ж тоже чужая чакра, да ещё и в уязвимых точках организма. У вас, конечно, иначе, но у нас иллюзии используются для всего подряд — от связи и командования, до усыпления капризных детей, — Учиха тоже был крайне удивлён тем, что Сенджу рассказывает такие странные вещи. Нет, по идее, ему должно быть виднее, но как-то это совсем не стыковалось с известными Изуне сведениями.       — Так ты ж меня на этом принципе гендзюцу и убивал — кстати, почти успешно, многократно, моё уважение — и говоришь, что у вас так пытают-убивают и врачи, и детей? — ошарашенно уточнил Тобирама. Гендзюцу на детей — это вообще было за рамками, как минимум потому, что треть его знакомых тупо не пережила бы момент «ребёнок мешает родителям спать».       Изуна посмотрел на него как на последнего идиота.       — Сенджу. Я понимаю, ты не в курсе, зачем нужны гендзюцу, но не настолько же! Боевые служат для обездвиживания противника, чтобы не рыпался, пока дорезают! Не, есть и допросные, но они не боевые…       — А… так разве это не в случае, когда убить самим гендзюцу не смог, тогда и обездвиживаешь? — почти перебил Изуну Тобирама. — А допросные — чтобы жертва всегда ощущала близость смерти, такое давление… Учиха аж подавился.       — Нет, я знаю пару способов убить иллюзией, но только с мангекью и только заставив человека поверить, что ему нанесены смертельные травмы! А обездвиживание — стандартная функция, банальный паралич. Допросные — это обычно поход во внутренний мир жертвы или затаскивание её в свой, чтобы там забить, подчинить и заставить всё рассказать. Так ещё ментальные закладки ставят, и шинтеншин Яманак на схожем принципе работает.       — Ага, ты ещё скажи, что на Син-но-кава ты меня приложил обездвиживанием, что я полмесяца трупом валялся, говорил с трудом, и через полгода тоже, мол, было тормозящее? Про то, что было, когда делили караван из страны Медведя, вообще молчу! — возмутился Тобирама. И если с Яманаками было дело в инь, а не в чакре, и то, её обычно преобразовывали, по словам ани-чана, то вот остальное было именно тем, от чего Сенджу-ирьенины долго били по рукам. Если родственная совместимость почти идентична — тогда можно, в остальных случаях позже вылезает таа-аааакой букет последствий, что сам закопаться попросишь.       — Ну, на Син-но-кава это было мангекью, — хмыкнул Изуна, — качественное пыточное гендзюцу. И то оно не должно было убить, по крайней мере, подопытные от него не мерли, только крышей ехали. А вот когда караван делили — усиленный паралич, даже дышать не мешающий, только на конечности. А я-то думал, что это тебя так долго видно не было!       — Ещё бы было, это, между прочим, знаковый момент, — угрюмо передёрнул плечами Тобирама, — брат прямо во время боя с того света меня вернул. То есть всё вот это вот было просто… иллюзиями? Тобирама знал, что лично у него обострённое восприятие, что у остальных не так всё плохо, но то гендзюцу, а то — общие принципы!       Ками, вот действительно, знали б, где и что копать, информация то ни разу не секретная, не важная, а просто общеизвестный факт. Два факта. Которые вот ни разу меж собой не пересеклись. Охренеть.       — Так, — Изуна потряс головой. — Как именно ты лечишь? Сперва за счёт чакры пациента, потом только от своей?       — Не чакры, — помотал головой Тобирама, проверяя Акеми. С той было всё по-прежнему ровно, — сначала воздействием чакры на определённые места определёнными методиками заставляю организм регенерировать самому, вычет чакры идёт процентно с каждой задействованной в лечении части от стандартного общего уровня и объёма чакры пациента. В случае внешних травм или смещений в нейтральной чакре передаю… хм… краткую инструкцию, как всё это надо делать, плюс сам складываю как надо. Плюс хитрости и тонкости, от общих до клановых. Передача чакры — причём её переваривание, и помощь реципиенту в её ассимиляции — это, между прочим, заоблачный кошмар примерно с таким же уровнем гениальности ирьёнина. То есть без твоей, родственной Акеми чакры, мою она бы тупо не переварила. Пошло бы отторжение. И сейчас — ей надо восстановить свою чакру, от инь и ян до смешения, чтобы вместо двух наших энергий она снова стала собой, со своей чакрой в чакроканалах.       — Ладно, делай как знаешь, — махнул рукой Учиха. — Всё равно кого с нормальным уровнем чакры притащить бы не успел. Значит, говоришь, скоро опять придётся покормить? Распиши по часам, если можешь, объем порций и время, когда они понадобятся.       — Только после того, как проснётся и поест. Уровень усвояемости, — оценив выражение лица Изуны, Тобирама замолчал. И мысленно матернулся на Учиху, потому что нет, он не нудный!       — Я ни разу не медик, — хмыкнул Учиха, — и половину твоих умных слов не понимаю. В теории, могу притащить медика, но слушать медицинский спор я как-то морально не готов. Как проснётся, значит? Акеми-чан, тебе не надоело притворяться?       То, что женщина проснулась, и проснулась давно, Изуна понял сразу же, но способности к маскировке даже в таком состоянии не мог не оценить.       Таю приоткрыла глаза, поморщилась на свет.       — Не надоело, данна, — тихий, ровный голос, взгляд в одну точку.       Акеми совсем не хотела ни просыпаться, ни открывать глаза, ни есть — ни, в общем-то, жить, но жить ей приказали. Приказов она не нарушит, а в остальном — зачем это всё?       «Данна». Тобирама мигом принял спокойный и деловой вид, опустил засветившуюся пульсирующей чакрой ладонь на грудь женщине, в очередной раз всё проверяя. Чакроочаг он проверил, пока с Изуной выяснили особенности лечения — продолжал удерживать наблюдение, а сейчас проверял качественность лечения. Очень тщательно, кропотливо и методично. А что слушает краем уха — так данну и женщину не оставить, дистанционных медтехник не придумано.       Акеми лежала молча, не пытаясь воспротивиться лечению. Изуна на её пустой взгляд посмотрел с откровенным недоумением, поднял взгляд на Сенджу.       — Насколько ей можно двигаться? Сможет ли сесть, сможет ли поесть сама или лучше пусть останется полулёжа?       — Сесть может, опора под спину, в идеале — полулёжа первые полсуток. Потом сама. Кормить лучше пока с палочек. Может и сама, но нежелательно. Лишнее движение — лишняя нагрузка, повторение. То же и с волнением, сильно нервничать не рекомендуется. Короткое напряжение, при условии отсутствия длительного стресса во время выздоровления, допустимо.       Ровно, максимально подробно и фактично. Эту свою работу Тобирама тоже знал и прекрасно её делал.       Учиха прошёлся, принёс пару подушек, которые можно было бы подложить женщине под спину, осторожно устроил её поудобнее, даже не пытаясь скрыть, что беспокоился за неё. За это время Тобирама успел завершить своё дзюцу, подхватил свою сумку и немного отсел. Недалеко, по-прежнему мог дотянутся и помочь, но оставляя Изуне область для заботы об Акеми, так же молча отдавая право её кормить.       Учиха аккуратно взял ложку, миску супа — настолько мелко нарезанные ингредиенты давать с палочек было бы совсем неудобно — сел поудобнее, протянул Акеми ложку. Та посмотрела на ложку супа ничего не выражающим взглядом. Изуне захотелось нервно рявкнуть, но он только терпеливо, почти без командных ноток в голосе, озвучил:       — Ешь.       После этого она молча позволила себя накормить, снова закрыла глаза. Учиха, тщательно отслеживая движения, отставил пустую миску и ложку, потёр лицо ладонями. Он решительно не понимал, в чём дело, а не понимать чего-то он очень не любил.       Сенджу наблюдал за этим спокойным, ровным взглядом. Минут пять после того, как она поела, подождал, вытянул ладонь и привычно активировал технику, понаблюдал, прикидывая. Раз уж в хенге выходил Изуна, и он, несмотря на объем чакры, коновал, а не ирьенин, за следующей порцией тоже лучше, чтобы он сходил.       — Минут через сто стоит накормить Акеми ещё раз, мяса не жалеть. Учиха поднялся на ноги, снова скрылся в хенге и пошёл пройтись. Да, девочкам о сроках он сообщит, уточнит, что Сенджу лечат по иным принципам, потому и кормить больную надо иначе, а пока стоит немножко успокоить нервы.       Реакция Акеми серьёзно выбила его из колеи. Он решительно не понимал, что могло заставить её вести себя как под мощным гендзюцу: жесткое исполнение приказов, бездействие в остальном. Но намеревался разобраться. Заодно и Сенджу покажет, как должны работать иллюзии.       Тот, проверив Акеми, достал свой свиток и распечатал из него то, что можно было бы назвать обедом на двух весьма голодных шиноби, и в одиночку его съел, ни капельки не стесняясь ни Учих, ни проигнорированной всеми благодарности за еду. Частично это объясняло, почему он не взял порцию, принесённую Изуной, но и заставило задуматься о том, сколько ему еды вообще нужно.       В тишине и молчаливых раздумьях пришло время следующего кормления Акеми, за это время не подавшей каких-либо признаков сознательной деятельности. Изуна, прикинув, что время подошло, озвучил просьбу:       — Не мог бы ты попытаться её покормить? — и на закономерно-недоуменный взгляд, пояснил. — Поведение странное. Вот, кстати, знакомься, примерно так ведут себя жертвы допросных гендзюцу. Неподвижность, бездействие, чёткое исполнение приказов, чёткие ответы на любые вопросы. Но что-то я сомневаюсь, что после такого потока чакры там могли остаться какие-то тонкие чужеродные структуры. Возможно, это самогендзюцу, чьи триггеры ещё предстоит выяснить.       — Или наоборот, поток что-то снёс, — логично предположил Тобирама и кивнул в сторону выхода, — заберёшь еду? Покормлю.       Изуна послушался. Вернулся с такой же порцией, что и утром, которую Сенджу внимательно осмотрел и даже попробовал, прежде чем пересесть поближе, и, скрывая волнение, взглянуть в лицо Акеми.       — Акеми, еда, — тихо, ровно, как когда они валялись в обнимку на полу, в особенно тёплый денёк, и боялись нарушить кружение пылинок в солнечных лучах, шёпотом обсуждали особенности чакры в людях и системах и вне их, в природе и аномалиях.       Услышав своё имя, она открыла глаза, но взгляд в пространство не фокусировался ни на чём.       — Кушать будешь? — и снова никакой реакции, взгляд пустой, и, как привычно уловил Тобирама, зрачок реакции на свет выдавал, сужался и расширялся. Впрочем, перед этим Учиха сказал кое-что важное, что, не дождавшись ответа на свой вопрос, он и сделал. Приказал, — Садись. Ешь.       Тот был прав. Женщина поднялась и послушно приоткрыла рот, показывая, что готова есть. Но было ещё кое-что, что не было похоже на жертв белобрысого клана с гор.       — Слишком живая мимика. Она где-то там, если не тут, и не посмеивается над нами втихаря, — жалкая шутка, но уж лучше это, чем за одну ночь потерять даже знание, что дорогая тебе личность существует где-то на этом одном с тобой свете. Изуна кивнул и нахмурился.       — Покорми её, пожалуйста, а потом уточни её состояние. Хотел бы понять, насколько ей повредит пара вопросов.       Тобирама только кивнул, поднося очередную ложку к лицу женщины. Та послушно съела всё и опустила голову на приказ дать себя проверить. На этот раз Сенджу уделил внимание всем «гражданским» рабочим системам организма, на диагностику которых в полевых условиях и при очевидных повреждениях не тратят времени.       — Всё цело. Рекомендации прежние.       — Спасибо, — кивнул Изуна, задумчиво поскрёб подбородок, прикидывая формулировку. Картина поведения и впрямь была похожа на гендзюцу, причём на то, что с приставками «само-» и «непроизвольное». Шаринган вполне мог подкинуть подобную подлость своим обладателям. Но был в этом один не укладывающийся в картину факт: первое и единственное томоэ Акеми пробудилось в двенадцать, и с тех пор никаких проблем с его контролем даже в полном истощении у Акеми не наблюдалось. Но если он прав, и на фоне такого стресса произошла эволюция додзюцу (маловероятно, но отчего нет? Он ещё в четырнадцать понял, что шаринган хранит в себе много больше, чем пишут об этом в клановых архивах) — то его активация может быть опасна и может усугубить ситуацию. Сперва стоило проследить за реакцией на вопросы, на которые сложно дать однозначный прямой ответ.       — Акеми-чан, отвечай на вопрос: каков цвет заката?       Он видел по мимике — она попыталась ответить, но вопрос, требующий не столько озвучить факт, сколько высказать личное мнение, ответа так и не получил. И тогда он озвучил другой вопрос, что должен был дать ему окончательный ответ:       — Акеми, что ты делаешь?       — Исполняю приказы. Жду, — снова пустой взгляд, минимум мимики, ровный голос.       — Спи, — вздохнул Учиха и отвернулся, прижал ладонь ко лбу. Картина не складывалась. — Сенджу. Оставить её на час-полтора без присмотра насколько опасно? Есть разговор, но не при ней, и вообще не здесь. Слишком много потенциально-лишних ушей.       Тобирама задумался, рука дёрнулась то ли проверить техникой, то ли погладить по волосам, но удержался.       — Не больше часа, если с гарантиями, — определился он.       — Надеюсь, тебе хватит и часа, чтобы понять. В конце концов, ты за этот месяц видел её много чаще, мог и заметить что-то важное… — Изуна поднялся на ноги, дождался, чтобы Тобирама последовал за ним, и вышел в соседнюю комнату. Подошёл к стене, активировал одну из скрытых в ней печатей, приглушающих звуки.       — По всем симптомам — это действительно один из вариантов самогендзюцу. Такое бывает, если эволюция шарингана сочетается с чакроистощением, недостаточным контролем для новой ступени и наличием некоего дела, которое Учиха может сам себе приказать сделать даже в таком состоянии. Я даже готов допустить, что в порядке исключения у неё эволюционировал шаринган от такого стресса — даже клановые хроники содержат немало ошибочной информации о шарингане. Но у Акеми идеальный контроль! Второе томоэ ну никак не могло стать причиной такого. Может быть, хотя бы тебе она что-то говорила, что может помочь разобраться? Может быть, ты что-то видел?       — Второе? — удивился Тобирама, рассматривая старого врага, скрестил руки на груди, опираясь плечом на стену. Как прошёл запал первых моментов, когда он успел успокоиться и восстановится, всё взаимодействие с Учихами попахивало бредом и предательством. Но свой выбор он сделал ещё тогда, когда кунай не поднялся. И, раз уж он «данна» Акеми ему не стоит скрывать важную информацию, а глаза всё-таки Учих. Ещё раз вздохнув, он продолжил: — Третье. Второе Акеми пробудила чуть больше месяца назад, никаких проблем с его контролем не было, как и последствий для организма.       Изуна молча и тихо сполз по стене, спрятал лицо в ладонях. И волновало его даже не то, что вскрылся очередной факт, о котором скрытная женщина промолчала. Слишком быстрая эволюция додзюцу всегда губительна для психики. Да, сказанное Сенджу и впрямь всё объясняло, вот только в таком случае шансы на восстановление прежней личности — даже не минимальны, призрачны. Если бы не травма, если бы он сразу заметил эволюцию и смог поддержать, смог открыто обсудить всё… Ещё могло обойтись. Но получилось так, как получилось.       — Это важно? — уточнил Сенджу. — Возможно, мне стоит это знать, я хоть пойму, на что обратить внимание. Да, я категорически не могу в гендзюцу, но общие знания у меня есть.       И он немного знает про шаринган, то, что они рассматривали и обсуждали с Акеми. Но признаваться в этом Тобирама не хотел, это было что-то совершенно личное, доверие, которое они оба показали друг другу, готовность идти навстречу.       — Два томоэ за месяц… Это и без тяжелых чакроистощений почти гарантия поехавшей крыши, — тяжело выдохнул Учиха. — А в текущей ситуации… Это, — он кивнул в сторону комнаты Акеми, — может остаться так навсегда.       Тобирама почти не изменился в лице, сохранив то же отстранённо-безразличное выражение, почти не вздрогнул. Не будь у Изуны додзюцу, даже неактивированным дающего больше информации, то он бы и не заметил.       — Чакроистощение можно считать нивелировано. Есть методики реабилитации? — сначала сделать то, что они могут. Потом выяснять, кто виноват, и делить шкуру призыва. — Возможно, это ещё не третье томоэ.       — Методика банальна, — вздохнул Учиха, — гендзюцу, шаг во внутренний мир, и смотреть, что там творится, и можно ли то, что там творится, собрать обратно хотя бы во что-нибудь вменяемое, — он поднялся на ноги, выражение лица резко сменилось с практически отчаявшегося на жёсткое, столь знакомое Тобираме по их сражениям. — Вопрос только в одном: пока я буду занят этим — я буду беззащитен.       — Сколько времени это займёт и будет ли отражаться на физическом здоровье? — так же спокойно уточнил Тобирама. — Нет, я не хочу похерить результаты ну очень тяжёлой операции, которой я могу гордиться с полным правом. Никаких волнений, помнишь?       А потом Изуна, не будь дурак, заберёт Акеми в клан, подальше от всех волнений. И, возможно, они всё-таки договорятся с Учихами. Как оказалось, для этого нужна просто общая проблема, в решение которой они равно заинтересованы. Будь то здоровье отдельно взятой женщины или чрезмерно много о себе возомнивший даймё.       — Времени — от нескольких секунд до нескольких суток, всё зависит от того, что там творится, — сощурился Изуна. — Прерывать процесс нельзя. Смотреть в глаза ни мне, ни ей нельзя. На физическом здоровье отражаться может, причём как на её, так и на моём.       — Хотя бы поить надо? И — несколько суток. За это время не смогут не войти в комнату к таю те же служанки. Объяснить им как Учиху над Акеми? И ещё — её надо регулярно кормить. Или в процессе восстановления она начнёт переваривать саму себя. Вряд ли, конечно, у неё это будет так наглядно, как у нас, но зрелище и результаты не самые жизнесовместимые.       — Она тебе что-то рассказывала о своих служанках или ничего? — уточнил Учиха. Рассказать было что, но это и так было довольно очевидно. Учиху интересовала конкретика.       — Мы не трогали эту тему, как и ряд смежных, — покачал головой Тобирама, — я примерно представляю, кто из её окружения должен носить вашу фамилию и обеспечивать поддержку, но точно не скажу.       Юми. Но — она ближе сестры Акеми. О служанках таю действительно ничего не рассказывала.       — Да, — хмыкнул Изуна, — там есть те, кому не придётся объяснять меня над Акеми. И я предупрежу их о том, что мы будем делать, чтобы нам не мешали. Но есть ещё одна проблема. Девочки не рискнут тормозить какого-нибудь приближенного к даймё кретина, которому вздумается повидать больную. Поэтому нам лучше бы придумать, что девочки скажут таким кретинам, и как сделать так, чтобы кретины при случае увидели именно это.       — Ну, Сенджу у Акеми-таю вполне официально, он ирьенин, об этом всем известно. Четыре года ходит к любовнице, никого не удивит, что он согласился помочь приболевшей таю, деньги-то он за время внёс. А раз ему нравится за свои деньги возиться с больной женщиной, — пожал плечами, — так пусть хоть ебёт её, а служанки проследят, чтоб не портил безвозвратно.       Учиха сощурился, прикинул кое-что.       — Не служанки. Есть у меня одна маска… Акеми её не любит, но ничего. Курама-тян, куноичи и приятельница Акеми-таю, проследит, чтобы у служанок, если что, получилось проследить за состоянием больной. Что? — отследил он недоуменный взгляд Сенджу. — Да, я умею маскироваться даже под женщину почти без использования хенге. Полезный навык, никто не заподозрил ещё.       Тобирама только пожал плечами. В конце концов, кто-то маскируется под женщину, кто-то спит с вражескими куноичи много ближе, чем позволяет здравый смысл. И лечит их же, чтобы вернуть в чужой клан.       — Кормить и поить? Или — не смотря в глаза?       — Если сможешь, не глядя никому в глаза, кормить-поить — хорошо. Но если случайно попадёшься — тебя может затянуть в то же гендзюцу. Я бы так и сделал, на самом-то деле, вдвоём объяснять ей, если там от неё что-то осталось, что ей есть, для кого и для чего жить, было бы даже проще. Но с учётом твоей болезненной, как ты говоришь, реакции на гендзюцу… Убивать тебя было бы несколько неблагодарно.       — С учётом того, что кто-то должен кормить и поить, и следить за восстановлением, — ядовито начал Тобирама, и да, у него было две с половиной болезненных темы. Собственная «не так хорош, как должен быть», слегка нивелированная ани-чаном и тем, что допахаться до него физически сложно, гендзюцу и Учихи. Две последние связаны. Договорить Сенджу не успел, насторожился. Внизу шло какое-то кипишение, словно кто-то пытался поднятся в покои Акеми, благо, у тех был отдельный вход, как у благородной таю. И куча общих тайных выходов, но клиентам — только один, — сюда кто-то пытается пройти. Сенсорика.       Изуна кивнул, он тоже это почувствовал, плюнул на всё и натянул хенге Курамы. Нормально маскироваться времени не было, хенге приняло высокомерный вид и шагнуло к выходу.       За дверьми его встретила маленькая Хана. Девочка, ничуть не удивившись, низко поклонилась, затараторила:       — Курама-сама, нижайше прошу простить, Кэзухико-сама настаивает на том, чтобы увидеть Акеми-сама, пожалуйста, простите неразумную, что не сумела прояснить ситуацию в достаточной мере, умоляю вас, позаботьтесь об Акеми-сама!       При виде знакомой походки, лица, и чуть изменённого голоса, у Сенджу аж дыхание перехватило. Изуми. Мать её-не-Курама. Та самая, с которой они договорились на приёме у даймё. Сука, что ж ему так феерично не везёт на Учих? Сам Учиха Изуна. Собственной, мать её персоной.       Будь у Тобирамы место время и возможности он занялся бы любимым делом ани-чана: погрузился в собственную депрессию с разбором того, как он должен был бы поступить, чтобы всего этого не было, и как ему надо поступать впредь. Всего этого у него не было, потому среагировал он так, как реагирует только тот, кто годами выживает в битвах против шарингана.       Молниеносно натянул хенге Тэцуо и среагировал:       — Изуми-чан, принесли лекарство, о котором я просил для Акеми-таю?       Учиха по голосу опознав того-самого-Сенджу-с-приёма, хотел бы прихлопнуть ладонь к лицу и выругаться, что не связал раньше дипломата-Сенджу-Тэцуо и Сенджу-который-ходит-к-Акеми, но вместо этого заставил хенге очаровательно улыбнуться и подхватил игру.       — Увы, Тэцуо-сан, Кэзухико-сама желает увидеть больную бедняжку Акеми-чан, но если вы не имеете возможности отвлечься от её исцеления, я позабочусь о том, чтобы пояснить ему его невинные заблуждения и убедить, что больной нужен покой.       — Изуми-чан, будь так добра, — мягко попросил Тэцуо, заставляя голос еле слышно вибрировать. Хорошо знакомый приём для шиноби, так подразумевается возможность немедленной атаки или высказывание недовольства. Гражданский же уловит теплоту в голосе Сенджу по отношению к Кураме и необоснованный ужас. Если Тобирама прав, и этот тот самый Кэзухико, то просто логикой и больной таю его не остановить. А значит, придётся угрожать и предусмотреть, что тот всё-таки прорвётся к Акеми.       Надеясь, что Изуна таки выиграет ему пару минут, он скользнул в комнату к таю, длинным, неслышным шагом, опустился на колени и тихим шёпотом начал:       — Не слушать никого, кроме меня и Изуны. Спать, ты болеешь. При попытке тебя тормошить — болезненно стонешь.       — Хай, — тихо подтвердила полученный приказ Акеми, не открывая глаз. Её состояние так и не менялось.       Тобирама чуть не подавился — она таки впервые после «данна» отозвалась и прореагировала. Значит, всё действительно не так плохо, и её получится и надо вытащить. Главное, не дать им помешать.       Тем временем за спиной маленькой Ханы, оттолкнув девочку в сторону, возник чиновник.       — Да вы хоть знаете, кто я? — высокий, хорошо развитый физически для его профессии, отнюдь не бедный заведующий сведением законов в один большой свод, чиновник третьего ранга при даймё, дальний его родственник, Кэзухико был бы идеальным клиентом для шпионки-таю, обучи его в детстве няньки хоть каким-то манерам. — Акеми в любом состоянии будет мне рада, а ш-шиноби, — как сплюнул, — раз уж он просто «ле-е-е-ечит», подвинется. Пшла вон, девка. Ты тоже, не мешай.       — Акеми-таю тяжело больна, Кэзухико-сама, — с нажимом произнесла Изуми. — Ей необходим по-кой, — последнее слово она произнесла чуть ли не по слогам. — Её лечит замечательный ирьенин, и она обязательно будет в порядке, но не в ближайшее время.       И тут чиновник совершил серьёзную ошибку, попытавшись оттолкнуть куноичи. Та жестко сцапала его за подбородок, ловя взгляд.       — Акеми-таю тяжело больна. Ей нужен покой, — жёсткий тон, каким вдавливают слова в сознание.       — Акеми-таю тяжело больна, ей нужен покой, — как зачарованный повторил за куноичи чиновник.       — Она выглядит бледной, спит, вы её увидели и не стали тревожить. Уходите, — ещё один приказ, и чиновник покорно развернулся, с понурым видом пошёл по лестнице вниз. Маленькая Хана тихо выдохнула.       — Премного благодарна вам, Изуми-сама. Вам что-нибудь нужно?       — Да, Хана-чан. Принеси, пожалуйста, ещё супа для Акеми-чан и, если кто-то ещё будет гореть желанием её увидеть до тех пор, пока я не спущусь сама, можешь использовать все свои навыки, чтобы не допустить этого.       — Хай, Изуми-сама! — девочка просияла и убежала вниз, а Изуми вернулась в комнату.       — Она уже реагирует на слова вербально, — сообщил самое важное Тобирама, довольный, что Изуна выставил посетителя. Вот чего-то подобного он и опасался. Кстати, Изуна-Изуми? — Изу-у-уми-чан.       — Это хорошо, — подначку Учиха проигнорировал, стянул хенге. — Отойду. Маскировка на чакре может сбоить, если гендзюцу будет долгим. Кажется, у Акеми-чан тут где-то было припрятано и кимоно Изуми… — с этими словами Изуна отправился на поиски материалов для своей маскировки. Он не носил их при себе, но имел два комплекта, один хранил дома, второй у Акеми, поскольку это была чисто-придворная маска. Попрятал оружие по рукавам кимоно, пошипел ругательно, убирая даже короткие пряди в гладкую причёску острыми шпильками, позаботился о косметике.       — Вот теперь это хорошая маскировка, — усмехнулся он, когда вернулся уже в облике почти том же, в каком Тобирама видел его на приёме.       На лице Тэцуо Сенджу отображался набивший оскомину кирпич Тобирамы. Как его с этим удалось не узнать — вопрос. А тот внимательно разглядывал Изуми, запоминать как и что меняла косметика. Ему это не поможет, как и брату, но вот общие принципы, увиденные вживую, давали осознать ценность этого умения. И не думать о том, как он напоролся на очередного неузнанного Учиху. И брат ещё удивлялся, откуда у него паранойя.       Хотя, следовало признать, Изуми в отрыве от Изуны была очаровательна.       — Хенге же не гендзюцу, — покачал он головой. Человек, четыре года проходивший в нём, знал о чём говорил. Судя по отсутствию удивления ещё в самом начале, его маскировку Учихи давно раскрыли, но точно не потому, что хенге сползло. Хотя обидно. — И прежде чем приступать к восстановлению личности Акеми, надо убедиться, что такие вот случаи будут по ущербу минимизированы, а если вы пропадете на двое суток — не случится локальной войны. И ему самому перед этим стоит хотя бы черновой отчёт брату написать. Разом покаяться во всех своих косяках.       — Хенге, как и гендзюцу, требует сознательного его контроля, — отметил Изуна. — В общем случае — да, хенге бы хватило. Но пока есть риск, что во внутреннем мире Акеми-чан я застряну надолго, я предпочту использовать минимум чакры в маскировке, чтобы, если со мной что-то случится, маскировка не исчезла. Локальной войны, говоришь? Хм… — он сложил печать, призывая кота. Тот смотрел привычно-горделивым взглядом, но несколько боязливо поджимал хвост.       — Ты. Передай брату: Акеми тяжело больна, я занят в столице на неделю минимум. Пшёл отсюда.       Кот предпочёл испариться моментально.       — Время на подготовку гендзюцу надо? Если нет, покорми, пожалуйста, Акеми.       А ведь они обращались по именам, обращались на ты, и, если бы не сознательная прохладная вежливость, то их можно было бы принять за близких друзей, понял Тобирама. Но если взглянуть глубже — каждый бы отдал бы что-нибудь очень важное, чтобы другого не существовало.       Изуна отрицательно покачал головой.       — Время на подготовку мне не нужно. Сейчас Хана-чан принесёт еды и покормлю, — почти сразу же раздался тихий стук, и Учиха пошёл встречать девочку-ученицу.       Вернувшись, он обнаружил Акеми в той же позе и состоянии, иного он, впрочем, и не ждал. Сенджу сидел боком, разложил из подсумка письменный набор и что-то писал в свитке.       Тобирама подробно, не опуская деталей, описывал брату, как попал в медовую ловушку, что сделал, какую информацию сам, своими руками отдал Учихам. Какими исследованиями занимались, какие дзюцу применял, как давно раскрыли Тэцуо и как он сейчас сидит у постели таю и планирует помочь той выжить.       То, что он узнал про шаринган и гендзюцу от Учиха Изуны и его маску он тоже записал. Да, за его действия даже брат его казнит, когда он вернётся, отпустив Учиха. Но брат единственный, кто, возможно, поймёт эту исповедь. Когда он допишет свиток, активирует печать на передачу и на очистившемся месте будет ждать приказа. Если всё пройдёт хорошо, то перед приказом они с Изуной ещё обсудят, что делать с гражданскими, раз уж даже гость Акеми злобно шипел «ш-ш-шиноби».       В пришедшем приказе, как и брате, Тобирама не сомневался.       Изуна даже смотреть не стал. Вряд ли Сенджу вот так открыто пишет что-то действительно важное. А если и пишет — сейчас он ещё слишком полезен, чтобы испытывать его терпение.       Учиха опустился на колени у футона, активировал додзюцу.       — Акеми-чан, посмотри на меня, — потребовал он. Она открыла глаза, позволяя поймать свой взгляд, и Изуна применил технику, проваливаясь в её внутренний мир.       Изуна не раз бывал здесь, на зеленом холме над рекой, под безмятежно-голубым небом. Помнил, как из крошечного ростка в этих холмах выросло прекрасное дерево, под которым они обычно встречались в её внутреннем мире. Но сейчас он просто не узнавал увиденное. Холмы скрылись под слоем пепла, оставив лишь крошечный зелёный круг вокруг того дерева, чьи ветви во многом обуглились, но оно ещё стояло, и ещё жило, зеленые листья ещё не увяли до конца на ветках, что были ближе к стволу.       А рядом с ним — на самом краю пепла, тонкий, неуверенно-гибкий росток. Обуглившийся куда сильнее, но тоже — живой, не погибший в пламени того, что здесь творилось. Изуна уже понимал, что это такое.       Самой Акеми нигде не было видно, и Изуна пошёл к зелёному кружку поближе. Пепел был глубок, и ему приходилось пользоваться чакрой, чтобы не проваливаться в него глубже. И это был, мягко говоря, дурной знак — огонь во внутреннем мире обычно отражал борьбу с собой, иначе было разве что у брата — у того огонь был просто частью сути, а уж глубокий слой пепла, символизирующий «что могло сгореть — всё сгорело»…       То, что остатки её личности удержались именно на кусочках совсем непрофессиональных чувств, было неудивительно — личности, Изуна знал, вообще редко выживают на чувстве долга. То, что живёт на голом долге, живой личностью обыкновенно уже не является. Но где она сама? Если её здесь нет — то это признак распада личности, и тут он уже не поможет. Тут вообще ничего не поможет. А вот если есть — уже можно будет что-то поправить.       За этими размышлениями он дошёл до травы, прошелся по ней, коснулся ствола дерева. Тот был привычно-тёплым, его запах перебивал запах пепла вокруг. Это внушало некоторые надежды. Он подошёл к краю, присел, коснулся слоя пепла, и с удивлением обнаружил, что он куда глубже, чем казался с первого взгляда. Изуна резко поднялся на ноги, сконцентрировался на сенсорике. Найти её так в её внутреннем мире было проблемно, но хотя бы какие-то более яркие точки, места, где стоит поискать, обнаружить было можно.       Всплеск сенсорики ощутил в реальном мире и Тобирама. Удивился — по идее всё ведь должно происходить в их голове, но, видимо, Изуна не зря предупредил, что может быть влияние. На всякий случай он проверил Акеми, и, поколебавшись, махнул шосеном Изуну. До варианта «в теле Акеми из-за сбоя остался Изуна» додуматься ему хватило ума и опыта общения с Яманака. К счастью, большинство медтехник не воспринимались враждебными даже при использовании сторонними шиноби. Тем они, к слову, и были опасны, и если бы брат хоть раз прислушался к словам Тобирамы, быть бы Мадаре мёртвым, а Учихам — в намордниках.       Воплощать свои мечты в жизнь мешало понимание, что то, что было меж ним и Акеми, почему-то дороже, чем привычная жгучая и тлеющая ненависть. Он хотел убить Учиху Изуну с того самого момента, как увидел. С тех пор, как увидел в комнате у Акеми и услышал «данна», он хотел этого вдвое больше. Как и сам Изуна, и не было в этом ничего странного.       Это тоже было в свитке, что он дописал. То, кто и как Изуна, то, что он беззащитен, а Тобирама не скрутил его и не притащил Хашираме, чтобы глава Сенджу Ичизоку заставил Мадару слушать его.       Капля чакры, усилие воли, знакомая фуин и полный текст отправляется брату. Состояние пациентов не меняется, и Сенджу силой воли соскребает себя в одного целого, здравомыслящего человека. Который пойдёт и попросит порцию еды у учениц таю, не питаться же только ограниченными запасами из свитков, поговорит на тему приходившего придворного и ненавязчиво уточнит, не будет ли у Акеми проблем, что её лечили шиноби. Курама-то тоже известна как чакропользователь. Чувства, что доживать и плести последние интриги он будет из комнат борделя, не пропадало. Что ж, если кто думает, что это ему помешает сделать то, за чем он приехал в столицу — он его плохо знает. Личные суицидальные порывы не помешают ни клану, ни всем шиноби.       Тем временем Учиха почуял-таки уплотнение среди ровного течения чакры во внутреннем мире. Не слишком далеко от зеленого островка, почти у помутневших речных вод, там где под ровным слоем пепла можно было скрыть что угодно. Там, где раньше… Изуна нахмурился, пытаясь вспомнить, что же раньше было в том месте внутреннего мира Акеми. Где она могла быть, когда пламя выжгло здесь почти всё, оставив только пепел?       Он подошёл туда, но снаружи — только ровный слой пепла, и ничего более. Пришлось сдувать его порывом ветра и лишний раз благословлять такую удобную вторую стихию.       Под пеплом он и нашёл её тело, неподвижное, не дышащее. Поднял на руки и отнес к последнему живому кусочку мира, уложил на траву, сел рядом. Чтобы жизнь, сохранившаяся тут, помогла ей очнуться. И он не ошибся. Сперва вернулось дыхание, после — сердцебиение, и только после она открыла глаза.       — Возвращайся, Акеми-чан… Мы ждём тебя, — выговорить это «мы» было тяжело, но, судя по увиденному, всё же необходимо. Потому что край пепла остановился там, где пророс второй росток.       Она села, опустив голову, но подала ему руку, позволяя вывести себя из иллюзий и внутреннего мира. В них нельзя лгать. И если бы у данна были вопросы, в которых он сомневается, он бы их задал. Но он просто сказал, что её ждут они.       — Меньше часа. Состояние ровное, у обоих. Никто не успел зайти. Хана-камуро скоро принесёт ещё еды, мне надо будет с нею поговорить, — удивительно, но они за полдня ещё не убили друг друга с Изуной. На фоне этого даже для Учих факт, что они съели почти двухдневную норму продуктов, пройдёт не сильно шокирующим. С такой растратой чакры-то.       Изуна выдохнул, посмотрел на Акеми обеспокоенно, отключил додзюцу. Она осторожно села, огляделась, отметив и Тобираму в маскировке, и Изуну, и то, как они спокойно сидели, как… Данна же был в её внутреннем мире. В это время он беззащитен в реальности. И решился — вот так? С Сенджу под боком? Акеми едва не покраснела, но щёки всё равно слегка порозовели, и опустила взгляд. У неё было множество вопросов, но ни один она не решилась задать.       — И что это было? — поинтересовался Тобирама. Вроде в пустоту, но очень красноречиво косясь на Изуну краем глаза. За время хождения вокруг решившей покинуть этот мир таю они прекрасно приучились реагировать на чужие невысказанные вопросы и уточнения. По крайней мере, когда на краю коридора в сенсорике мелькнул незнакомый огонёк неразвитой чакросистемы, Изуна прямо в кимоно переметнулся под бок к Тэцуо-Тобираме, изображая из себя милую Изуми-чан.       Первой всё равно постучалась Хана-камуро, попросила у почтенных шиноби дозволения для посланника Хораки-сама осведомиться о состоянии его прекраснейшего цветка. «Изуми» тихо ткнула «Тэцуо», призывая пойти рассказать «доверенному лицу Хораки-сама» то, что можно рассказать.       «Тэцуо» очень аккуратно обнял за плечи «Изуми», нежно склоняясь к её ушку прошипел, чтобы следил за Акеми, а он пойдёт поговорит. Посланник Хораки-сама, в это время совершенно ненавязчиво и гораздо более успешно оттеснивший Хану-чан, взглянул на бледную таю на футоне, молча отвесил глубокий поклон и так же незаметно скрылся за Ханой. Тобирама, натянувший на хенге Тэцуо привычное выражение «меня окружают идиоты», легко похлопал Хану по плечу (ужасная фамильярность, но мерзким Сенджу, лечащим её обожаемую таю, можно) и кивнул выходить.       Осторожно закрыл двери и рассыпаясь в комплиментах чуткости Хораки-сана, с которым он ни разу не пожалел о сотрудничестве, а теперь ещё и в личностных качествах убедился, в том, что он благодарен за такую реакцию на грусть цветка, что радует и его взор, и в уверениях, что уж он-то хороший садовник, и та скоро поправится.       Насколько мягким был Хораки, настолько противоположностью ему был его посланник, который всё-таки настаивал на том, чтобы уважаемый Сенджу-сан рассказал о её состояние подробнее.       Хана стояла в уголке и держала ушки на макушке, за внешними сёдзи две ученицы припали к щели и слушали, как Сенджу отбрёхивается от въедливого помощника, а сам Тобирама одновременно и радовался прикрытым тылам союзника, и думал о том, как бы отвязаться побыстрее.       Разошлись они довольные друг другом. Посыльный увидел таю, уяснил, что с ней, и кто её лечит, девочки услышали прекрасный образчик игры «два барана», а Тобирама так и не сказал ничего конкретного.       Шуганув Хану замечанием, что еды всё ещё нет, когда посланник Хораки под ручку с Миэко и Инахо удалились достаточно далеко, чтобы тот не заметил, как та скользнёт в ход на кухню, Тобирама вернулся к Акеми. Учихи, видимо, пока поблизости был кто-то чужой, говорить не рискнули. Похоже, что они так и будут молчать, пока Тобирама не уйдёт, но это скорее говорила в нём обида, а он всегда был сильнее её. Потому молча прошёл к своей сумке, устроился в лотосе, вытащил проверить свиток от Узумаки для связи с братом. Пока тот был пуст.       Изуна проверил окрестности сенсорикой, убедился, что никого лишнего вокруг нет, и начал разговор.       — Ты спросил, что это было — о чём конкретно? О подробностях той иллюзии, из которой я вытащил Акеми-чан? Или о чём-то ином?       — Обо всём сразу. Как-то у нас вчера не заладилось, — спокойно, без выражения. На самоконтроль требовалось много сил, но он не хотел делать странную ситуацию — плохой.       — Значит, начнём с конца: иллюзия. Да, это действительно было самогендзюцу, похоже и впрямь на фоне третьего томоэ. И я хочу тебе сказать, Акеми-чан, чтобы ты больше так не делала! Я только чудом смог тебя найти и вытащить. От полного распада личности её удержали чувства к нам. Да, к обоим, — усилием воли он даже не поморщился, хотя признавать этот факт было неприятно. Очень, очень неприятно. Но самообман — последнее дело, особенно для иллюзиониста.       Сенджу, что характерно, на эти слова никак не отреагировал. Как сидел с отстранённым лицом, со своим свитком на коленях, так и сидел. Думал о чём-то, но явно — глубоко внутри себя. Шпионка-куноичи, медовая девочка и носитель одного из самых непростых додзюцу легко читали по чужим лицам. Ему же хотелось сохранить что-то нетронутым. Это «чувства к обоим» значило, что он не был просто глупой жертвой. Это не значило ничего в реальном исполнении, будущем или жизни, но оно останется с ним. Навсегда.       — Второе: я полагаю её действия — за исключением попытки убить себя — максимально адекватными имевшейся ситуации, и обвинять её в чём-либо не намерен. Впрочем, и этот эпизод с лечением можно будет очень выгодно использовать для укрепления репутации шиноби. И первое: от того, что Сенджу Тэцуо слышал от Курамы Изуми, я не отказываюсь.       — Мы разберёмся сначала с Акеми или с тем, что даже Кэзухико, да, тот самый, высказал, что шиноби таки особенно хуже просто прислуги-доктора, и если последнее — то на каких условиях? — «кирпич» Тобирамы, он сам знал, бесит окружающих местами до невозможности взаимодействия, но в текущей ситуации это было лучшее, на что он был способен.       Изуна к кирпичу относился весьма спокойно, поскольку не обманывался — там мелкая дрожь мышц, тут подрагивание чакры — эмоции оно выдавало. То, что именно это были за эмоции, понять было сложно, особенно без опыта общения с Сенджу в мирной обстановке, но это вопрос практики.       — Что касается первого, на решение этого вопроса у нас ещё как минимум полгода. Я сомневаюсь, что Акеми-чан захочет, чтобы её ученицы стали взрослыми без неё. Что касается второго… Кое-что мы можем сделать, даже не оповещая братьев: например, подать это лечение как «шиноби помогают гражданским». Условия даже перемирия, в принципе, мы можем набросать, хотя утверждать их всё равно будут старшие. Если ты полагаешь этот вопрос достойным обсуждения, мы можем им заняться.       Тобирама только пожал плечами. Он понимал Акеми, потому что знал, что до взросления её учениц и заключения мира он просто не доживёт.       В тишине они просидели до прихода Ханы с подносом. Та, увидев, что Акеми-сама совсем очнулась, всё же не сдержалась, оставила поднос, подбежала обнять. Акеми тихо погладила ученицу по волосам. Она была ей строгой наставницей, но она любила своих учениц почти как дочерей, и понимала, как сильно они все переволновались, и от всплеска ки на весь квартал, и от её тяжелой болезни. Справившись с эмоциями, девочка извинилась, поклонилась и ушла, Акеми проводила её мягкой улыбкой. Её девочки уже почти совсем выросли.       Следящие за этой сценой в молчании мужчины переглянулись. На подносе стояла одна порция — суп, мисочка с рисом, мисочка с мясом, мисочка с овощами. Никакого соуса, ничего сверх или лишнего, как отметил Тобирама. И он же уточнил:       — Тебе надо съесть всё. Или я могу угостить… у меня в свитке запас, собирал, — нейтрально отметил Сенджу. Он не мог оценить выдержку Учихи, так им не свойственную в массе своей, но так же и не мог отказаться угостить Акеми. Ани-чан всегда готовит… готовил для него восхитительно.       Акеми отчётливо засомневалась. Нет, выражение лица у неё осталось ровным, но само по себе молчание говорило о многом.       — Если ты намерена отказаться только из-за моего присутствия — не стоит, — нейтральным тоном, даже не глядя на неё, отметил Изуна. Он помнил, что одним из до сих пор не выясненных вопросов для него было «что Акеми нашла в этом Сенджу». Конечно, они оба будут это скрывать от него, он сам бы скрывал, хвати ему дури вляпаться в аналогичную ситуацию, но как минимум попробовать добиться своего просто просьбой — стоило. И ради такого дела он даже немножко придушит ревность, да-да.       Немножко.       Он всё-таки хотел увидеть, своими глазами убедиться — тот росток в мире Акеми, Сенджу, лечащий её и ничего не сделавший самому Изуне. И промолчать, просто посмотреть — и увести Акеми в клан, где древо их семьи расцветёт под тёплыми лучами.       Акеми уже хотела что-то ответить, наверняка продуманное, взвешенное, не подкопаться, устраивающее всех, умудрившись никого не обидеть, как могла только она, самая замечательная, его ярка и красивая девочка, когда ту перебил Тобирама:       — Изуна, покормишь? По-прежнему Акеми не стоит есть самой.       Учиха в очередной раз испытал желание за этот день протереть глаза. Ледышка, которая почему-то выгораживает его женщину. Глядя на такое, нельзя не предположить, что между ними есть преданный клан. Но вот вопрос — чей? И правда ли преданный, или Мокутон Хаширама действительно больше Бог, чем человек?       — Надо кое-что уточнить у девчонок, слишком часто сегодня сюда рвутся. Я проверю, пока поешьте.       Ему действительно стоило найти Саяко с Юми и узнать, что они знают о Тэцуо, Тобираме и Акеми.       Изуна не спеша спустился вниз, без труда нашёл Юми. Та нашла им тихое место для разговора, поклонилась вежливо.       — Изуми-сама. Вы что-то хотели узнать?       — Да, — согласно кивнул он. — Юми-чан, меня тревожит один важный вопрос: что именно сейчас связывает Тэцуо-сана и Акеми-таю? Я бы хотела услышать от тебя честный ответ.       — Хай, Изуми-сама, — Юми снова поклонилась, — Тэцуо-сан часто посещает Акеми-таю. В последнее время она выглядит более довольной этим, нежели раньше, — Юми легко коснулась уголка глаза кончиками пальцев, намекая, что предпочла бы показать. — Акеми-таю говорила, что Тэцуо-сан ведёт себя очень открыто, хотя мне трудно поверить в это.       Изуна кивнул, позволил погрузить себя в иллюзию. Юми показала ему те воспоминания, что Акеми показывала ей, а заодно и весь тот разговор, состоявшийся у них с Акеми после падения маски с Тэцуо.       Сбросил иллюзию Изуна в состоянии крайней озадаченности. Воспоминания, несомненно, были подлинными, но… С другой стороны, это действительно отвечало на вопрос «что она в нём нашла». И — теперь Изуна точно понимал — от него это будут скрывать до последнего. Но у него были хорошие, очень хорошие учителя провокаций. Он же себя уважать перестанет, если не сумеет сбить с Сенджу его излюбленный скрывающий эмоции кирпич. Учиха тихо ухмыльнулся.       — Спасибо, Юми-чан. Я думаю, мне это поможет. И не переживай, — строго добавил он, — с Акеми-чан всё будет в порядке.       Юми уважительно поклонилась. Изуна-сама знал, что делал, и хотя она вчера, едва почувствовала Ки, постаралась вывести девчонок, только чудом уговорив Минэко не нервничать и подождать Цубамэ с объяснениями, и сейчас она не чувствовала своей вины в том, что показала воспоминания ему. Акеми хотела их спасти, и так же она спасает её.       Изуна-сама всё поймёт. С Акеми всё будет хорошо.       А уж с Сенджу, вышедшему навстречу Изуми в виде Тэцуо, он тем более справится. Вдвоём с Акеми крутить им будет легче, считает Юми.       Тот, будучи сенсором чуть лучше Изуны, решил проверить окрестности, ему тоже казалось подозрительным такое внимание. И не зря — к ним опять приближались те, кому быть тут не следовало. С Яманака, в том числе конкретно этой, Тобираме приходилось сталкиваться. Девушка пополнила стройные ряды тех, кто намертво обломали зубы об Хашираму. Присутствующий при этом действе Тобирама только поржал про себя, посожалев, что на банальное «потрахаться» блондинка не согласилась. Учитывая, что та была куноичи, ани-чан не стал бы сдерживаться, и на своих двоих та ушла бы вряд ли.       И эта девушка сейчас стремительно приближалась к ним. Не то чтобы он сомневался, что Учихи могут не знать, кто это, но вот встречать отнюдь не дуру лучше не в одиночку. Да и предупредить остальных обитателей надо. Спускаться вниз и палить себя Сенджу не хотел, поэтому планировал поймать Изуну на середине коридора, ведущего к комнатам таю. Там, конечно, были другие комнаты и выходы, но чисто служебные, и поймать Изуми — самое логичное, как и попросить передать Хане или девочкам, чтобы принесли воды обтереть Акеми. Ванну принимать той было рано, а мысль запереться в её покоях со всем необходимым и строго настрого запретить их беспокоить с каждым визитёром казалась всё привлекательнее.       Изуна Яманаку тоже почувствовал, по тому факту, что Сенджу отошёл от Акеми, сделал вывод, что и Сенджу её почуял и опознал. Сам Изуна о клановой принадлежности Умэко-таю был осведомлен со времен обретения мангекью. Тогда он, с посильной помощью Акеми, основательно проредил сеть Яманак, и эта дамочка была подослана, чтобы подменить собой Акеми в постели Изуны и попытаться заставить его решать дальнейшие дела миром. Акеми наглядно продемонстрировала Яманаке, что шаринган круче шинтеншина, а там и Изуна подтянулся. По итогам дискуссии Яманаку не тронули, но потребовали передать предупреждение клану и обещание при повторении инцидента не пожалеть уже никого.       Выводы Изуна сложил моментально: Яманака увидит Сенджу, она слышала, что тот лечит Акеми, и хочет разобраться. Всего несколько часов известно, что таю заболела, а уже заклятые подружки рвутся. Потому что болей Акеми по-настоящему, помощь пришла бы от Учиха. А тут внезапно допустили ирьенина-Сенджу, а тот при обследовании не просто мог, а обязательно бы засек додзюцу. А вот второй день лечат. И непонятно, это Сенджу прижали Учих или Учихи — Сенджу, медовая ловушка сработала кем и на кого, а значит, надо сбить любопытную Умэко с толку и запутать. Как удачно он сейчас Курама!       Ровно рассчитав момент появления их с Сенджу в зоне видимости Умэко-таю, Изуна на капле чакры сбросил Сенджу звуковую иллюзию «не брыкайся, пожалуйста», скользнул ближе, обнял за пояс и втянул в поцелуй, на деле скорее символический, но со стороны отнюдь таковым не смотрящийся.       Тот тормознулся, судорожно выдыхая после гендзюцу и привычно подлечивая небольшие повреждения, и не успел среагировать. Влияния, конечно, на каплю чакры, но вот сдержать себя, чтоб не атаковать на рефлексах в ответ надо было уже сознательно. А Яманака очень неожиданно прошла не обычным путём посетителей, а теми самыми внутренними ходами для девочек. Потому пришлось реагировать — чуть склониться, чтобы волосы хенге-Тэцуо создали иллюзию интимного прикосновения, обозначил объятие за талию.       Глазам Яманака Умэко предстала картина двух нежно обнимающихся шиноби из разных кланов перед комнатами знаменитой таю, которая была по совместительству куноичи Учиха.       Впрочем, Умэко не была бы профессионалом, если бы не взяла себя в руки моментально, и, постаравшись не выдать удивления, поздоровалась с Тэцуо, с Изуми, уточнила, что пришла проведать свою давнюю подругу Акеми-таю и уточнить, как её состояние. Изуна с демонстративно-смущенной улыбкой застигнутой с любовником куноичи поздоровался в ответ и заверил, что с прекраснейшей Акеми-таю всё будет в порядке, она идёт на поправку благодаря усилиям столь опытного медика, как Сенджу Тэцуо, и что Умэко-таю совершенно ни к чему волноваться за свою подругу.       Спровадить Яманаку всё-таки удалось, прямо в том же коридорчике Тобирама с Изуной дружно выдохнули.       — Их подозрительно много шастает. И, У… Изуми, пожалуйста, предупреждай заранее, в следующий раз я могу не сдержаться, — уточнил, имея в виду иллюзии Тобирама, отпуская Изуну, которого всё это время показательно обнимал за талию под обстрелом небесных глаз Умэко, — и надо попросить воды, обтереть Акеми и заменить бельё на футоне.       — Я и предупредила, — пожал плечами Изуна. — Или даже на такой капле — ощутимо вредит? Для меня это обыденный способ сообщить информацию скрытно. Прости, если что. Пойду напомню девочкам про воду и бельё, — он улыбнулся и развернулся к тому концу коридоре, где чувствовал маленькую любопытную Хану.       — Не ощутимо, — сощурился совершенно по-Тобирамовски Тэцуо, — но атаковать в ответ ведёт на автомате. Просто имей в виду, — кивнул Сенджу и ушёл в сторону покоев Акеми. Способ прикрыть присутствие Курамы под боком у Тэцуо был, конечно, сомнителен, но в квартале Красных Фонарей совсем не удивителен. Вопросов он точно не вызовет.       Учиха скоро тоже вернулся к Акеми, отметил пустые миски на подносе, но молчал до тех пор, пока не пришли Хана и Миэко с водой и бельём. Помог им, и постарался выпроводить как можно быстрее, вместе с пустым подносом и посудой. Сама Акеми почти сразу заснула, Изуна только поправил на ней одеяло, улыбнулся тихо и отошёл к окну. Ему было о чём подумать.       Он мог поклясться, что Сенджу прошёл и сел в любимый лотос, сохраняя маскировку Тэцуо, полуприкрыл глаза, как всегда делал, когда готовился к особо сложному дзюцу. Окно пусть и плохонькое, но отражение давало — как-никак, один из лучших борделей в стране, но в нём было не разобрать, смотрит ли он на Акеми, и с каким выражением.       Тобирама молчал. Спина Изуны, усталое лицо Акеми, Юми-шинзо, которая Учиха. Яманака, не пойми зачем явившаяся, доктора-подруги проверяющие. Пустой свиток от брата, нервирующий неопределённостью.       Изуна предпочёл бы помолчать и ещё, но были вопросы, требовавшие некоторого разъяснения.       — Касательно иллюзий, Сенджу: многие из них не являются боевыми и не являются атакой. Просто способ передачи информации, будь то звуковой, визуальной или иной. Я предпочел бы и дальше ими пользоваться. Тем более в присутствии очаровашки-Яманака и ей подобных. Касательно Яманака — у нас с ними в прошлом были крупные разногласия, в ходе которых они смогли выяснить клановую принадлежность Акеми, а мы — вскрыли их сеть целиком. Кое-что они смогли обновить, но далеко не всё. Так что я сомневаюсь, что Умэко не вернётся проверить ещё раз. Вот пусть поищет связь не только между Сенджу и Учиха, но и как здесь замешаны Курама. Больше ложных ниточек — больше шансов утаить правду.       — Если есть возможность обойтись без них, то я надеюсь, что ты так и сделаешь, — фыркнул Тобирама. Избавиться от вредоносного влияния чужой чакры в СЦЧ он мог и делал это влёт, но избавляться от инстинктов, не раз его спасавших, не самая мудрая идея. Даже если терять ему нечего, — и помимо Яманака, не говорили, пытался кто ещё пройти? Подозрительная активность.       — Акеми широко известна, — пожал плечами Изуна. — У неё много и врагов, и доброжелателей. И всем любопытно, что это с ней стряслось. Это же столица, слухи разносятся моментально. Да и мы вчера так ки шибанули, что я удивляюсь, как квартал не опустел совсем. Или наоборот, не сбежался поглазеть.       — А то стычки тут так редки. Недаром у каждого здания в обязательном порядке охрана, так что неудивительно, что не сбежались. А вот то, что все столь жадно воспылали желанием проверить, как там здоровье таю… словно в первый раз болеет. Хораки-сан то понятно чего, а вот все остальные да в тот же день?       — Болеет — не в первый, а вот Сенджу-ирьёнин у таю — картина диковинная, — Изуна наконец повернулся к Тобираме, перестав любоваться окном. — Вот всем и любопытно, особенно в свете слухов про шиноби. Обычно девочки сами лечатся. Или у гражданских медиков.       — А ничего, что этот Сенджу честно оплатил услуги таю на пару дней и имеет полное право тут заниматься чем захочет, пока деньги не кончатся? А то, что таю понадобилась медпомощь в процессе развлечения клиента-шиноби, что, тоже удивительно? — Тобирама аж застыл от мелькнувшей идеи, — Или надеялись поймать на том, что мерзкие шиноби что сделали с чудесной-популярной девочкой?       — Скорее всего так, — кивнул Учиха. — Акеми-таю, помимо прочих талантов, здесь известна тем, что не отказывает шиноби, даже сильным. Не боится их и травм после их визитов или не имеет, или ухитряется скрыть. На самом деле, лечится сама или с помощью девочек, они кое-что из медицины умеют. А теперь представь, какой скандал можно было бы раздуть из того факта, что одна из немногих девочек, не боящихся шиноби, пострадала от них так, что гражданский медик не справился бы, да ещё при том, что её недавно предупреждали об опасности шиноби? Вот и лезут. И будут лезть.       — Как-то подозрительно много попыток подловить на чём-нибудь шиноби в последнее время. Хораки-сан, это, подозреваю, для вас не секрет, давно сотрудничает с Сенджу, говорил, что ему намекали мол, будьте осторожны с шиноби, ещё лет пять назад. Сейчас тему не поднимают, слишком близкие контакты у него с нами. С других сторон никто не откровенничал.       Тобирама промолчал, не предлагая в открытую присоединиться к обсуждению вопроса всё увеличивающегося числа странностей, но это соответствовало их предыдущей договорённости. Было бы неплохо, если б они смогли обменяться информацией по этому вопросу.       — Согласно моей информации, шиноби начали прижимать ещё лет семь назад, ещё наши отцы тогда были у власти. Снижение числа заказов, внезапное вымирание множества мелких кланов, постепенное падение репутации. Даймё совершенно недвусмысленно намекает, что желает видеть шиноби под своей рукой. Наша свобода ему, объединителю Огня, крайне не по душе. То, что происходит сейчас — закономерный итог. Эту зиму мы ещё переживём, на следующую — додавят. Некоторые уже года три как ушли под руку даймё, платят ему проценты с миссий и живут припеваючи. Ну, а мы — не мелочь, мы один из Великих Кланов. И мы не собираемся кланяться даймё, который нам никто, — достаточно резко закончил Изуна. Эта ситуация с даймё его волновала очень давно, и была одной из немногих действительно больных тем, потому как неплохо свидетельствовала о слабости клана перед государственной машиной. Да, Учиха всё ещё могли собрать ударный кулак и сровнять столицу с землёй. Но после даже им осталось бы только вырыть себе могилы.       — Почему к даймё, а не тем же Сарутоби, которые вроде как раз их коалиции и достаточно крупный и сильный клан? Шиноби ж скорее массово перейдут на зеленоедство, отказавшись от мяса и рыбы, чем согласятся уйти под руку к сыну того, кто огнём и мечом сбил свободных землевладельцев под общую полувоенную власть? — удивился Тобирама, — и про тенденцию… уверен, что семь лет?       — Сарутоби… Этим торгашам выгоднее договориться с даймё деньгами, чем воевать. И Саске-доно это понимает не хуже. Кланяться ему не по душе, конечно, но я сомневаюсь, что они пойдут на обострение конфликта. Про именно семь лет — не уверен, потому что семь лет — минимальная оценка. Дальше я в архивы отца просто не полез, и так ясно, что всё плохо и надо срочно решать проблему, — передёрнул плечами Изуна.       — В том-то и дело, что у даймё просто нет таких денег, — хмыкнул Сенджу на вопросительное выражение лица Изуны, — действительно тупо нет. Столько, сколько надо для того, чтобы Сарутоби всем кланом помолчали. Это ж целая коалиция, там даже самые мелкие не согласятся, а в закромах Хи-но-куни, только-только собранной страны, просто нету денег. Ещё отец нынешнего даймё метался, собирая воюющие провинции, а откуда сейчас могут появиться финансы, м?       — Да, тут ты прав, — Изуна скрестил руки на груди, задумавшись. — У Сарутоби дела хоть и идут не очень, но не настолько. У остальных… надо проверить, — задумчиво кивнул сам себе Изуна, и Тобирама оставил эту тему.       — И семь лет… если не секрет, на основании чего вы всполошились?       — На основании чего всполошились? На основании того, что часть документов, что по идее сгорели в недавней вашей шкатулочке, мелькали на границе со страной Земли. Это, знаешь ли, уже совсем через край, разве что вы сами документы переложили. Переложили и потом сбыли Земле? — издевательски ухмыльнулся Изуна. Подобное, конечно, возможно, но только в случае редкостного идиотизма главы клана, а идиотом Сенджу Хаширама не был, — А в остальном — репутация при дворе у нас сам знаешь какая, с этим мы мало что можем сделать. В прошлые годы нам ещё хоть как-то хватало заказов, а в этом… Выкрутились, конечно. Но если так пойдёт — ещё вопрос, что будет реальнее, собрать всех союзников и по примеру Узумаки уйти в мелкую страну, прижать там к ногтю и местных, и даймё, и устроиться с комфортом, или просто сровнять с землёй столицу, и в эту же землю лечь.       — То есть документы реально существовали? — подобрался Тобирама. Они с братом определили по остаткам пепла, что шкатулка была пуста, или сгорела дотла. Для проверки второго варианта Тобирама перед походом к Акеми обратился к старому знакомому, что поставлял бумагу для официальной переписки в дворец даймё. Проверить, сгорает ли какая-нибудь из них бесследно, — Мы их не получили, но они реально существуют. Странно.       — Насколько реально — брат разбирается, — уточнил Изуна, — но источник был достаточно надёжный.       — То есть они реально существовали, их нам пообещали, а отдали Земле? — недоверчиво изогнул бровь Тобирама — даймё-сама, конечно, не любит шиноби, но не настолько же он идиот!       — Вот и думай, что это было, — дёрнул плечом Изуна. — Продовольствие Земле на экспорт, документы им же, их шиноби при дворе как у себя дома ходят… А ты говоришь «что всполошились».       — Вот про шиноби при дворе хрен пойми что, с учётом привычек семьи правителя. А уж про семь лет — так срок слишком мал. И вот бумаги и ажиотаж с немилостью вряд ли связаны — будь то даймё, давший волю своей нелюбви, полюбовничков сестры послал бы в первую очередь.       — Но в любом случае, надо со всем этим разобраться и понять, что и с чем связано, — пожал плечами Изуна. — Жаль, ты не дал мне дослушать разговор на приёме…       — Ну уж извини, мне мой разум был дороже, — фыркнул Сенджу, — а вообще, если соблюдать нашу тогдашнюю договорённость, можем поделиться, что за разговоры слышали и кто что по этой теме нашёл. Предварительно, конечно, обговорив условия…       — Вот давай и обговорим условия, — хмыкнул Изуна. — Хотя мне любопытно, от кого ты так старательно прятался.       — А это и не секрет. Это чиновник-непроливайка, слышал о таком? Изуна тихо засмеялся. Окинул взглядом маску Тэцуо и зажал себе рот ладонью. Будить Акеми ему вовсе не хотелось. Этого чиновника он знал, и по данным его разведки, этот чиновник предпочитал мужчин как раз типажа Тэцуо.       — Он строил планы на твой зад? — ухмыльнулся Учиха, отсмеявшись. — Или на что иное?       — На мой мозг, — траурно буркнул Сенджу, — а это прерогатива только ани-чана. Так что ты там не дослушал?       — Сначала обговорим условия, — фыркнул Изуна, отмечая, что Сенджу — внезапно! — шутит, и демонстративно добывая из складок пояса несколько листов бумаги и грифельную палочку. — И давай сразу записывать. Пригодится!       — Уровень обмена информацией, совместные действия, уровень кооперации, зоны ответственности, — привычно набросал основные вопросы Тобирама, — что ещё сходу упустил?       Изуна улыбнулся широкой, жизнерадостно-довольной улыбкой и устроился поближе к Сенджу, чтобы тот видел, что он пишет.       — Протоколы взаимодействия с кланами-союзниками, протоколы взаимодействия команд при встрече вне совместных заданий, уровень согласования заказов на предмет наличия противоположных задач, — продолжил Учиха. Сенджу просто очень, очень плавно изогнул бровь совершенно незнакомым движением. Если в общем его мимика напоминала братову, то тут было нечто совершенно иное. Что-то от того Сенджу, которого Изуна видел в воспоминаниях, показанных ему Юми.       — Мы не мирный договор просчитываем, а прикидываем, будем ли вместе работать над ситуаций отношений шиноби и гражданских.       — «Работать вместе» — уже как минимум перемирие, — покачал головой Учиха. — И это я ещё не учитываю мнение наших старших братьев, которые наверняка воспользуются этим как поводом для заключения мира.       Тобирама матерился — когда пытался кому-то в клане что-то рассказать, отправить идиотов что-то сделать или просто от полноты чувств. Эту гадкую привычку, подхваченную в длинной, кровавой и откровенно жуткой миссии в Мизу не смог выбить ни Буцума страшными оплеухами, ни Хаширама мягкими замечаниями. Более-менее он это сдерживал, но были моменты, когда оно рвалось. «Охуел блять? Перемирие нахуй?» и послать Учиху. Далеко, грязно, чтоб, сука, не вернулся.       Сколько можно об этом говорить? Перемирие — нож в спину, и Тобирама не знает, может ли, успеет ли защитить от него брата. Писать перемирие сейчас — давать Учихам время обдумать и подготовить наиболее выгодные им условия договора. Потому он оставит брату то, что поможет тому действительно заключить настоящий мир.       — Я верю в их благоразумие, — максимально обтекаемо. Ему восемнадцать, он уже устал воевать, — пока логичнее заняться проблемами межкастовых разногласий.       Изуна продемонстрировал Сенджу крайне скептическое выражение лица, но не стал комментировать тезис о благоразумии.       — Хорошо, хочешь удвоить себе работу — не стану мешать, — Учиха ухмыльнулся на редкость мерзкой ухмылкой, которая всё равно на его лице смотрелась красиво, и дополнил первый пункт парой тезисов.       — Что предлагаешь? — уточнил Тобирама, не желающий утыкаться носом в чужие записи. Нет, Изуна писал разборчиво, но вот зрение самого Сенджу оставляло желать лучшего, даже вылеченное до идеального состояния.       Тот зачитал написанное, поначалу даже не отметив ничего странного в том факте, что Сенджу не способен прочитать текст с листа. А отметив, не стал комментировать. Они просто приступили к тихому, чтобы не разбудить Акеми, обсуждению того, кто и что может на себя взять. На моменте правил обмена информаций даже чуть подрались. Точнее, обозначили друг на друга удары, пофыркали, а Сенджу ещё и старательно жмурился, перестав смотреть на Изуну.       Это было почему-то обидно.       Обоим.       Впрочем, общаться с Сенджу Изуне всё равно было проще, чем с родным и привычным клановым дурдомом, и на этом фоне простить ему такую глупость, как попытки жмуриться после того, как они уже сутки провели в замкнутом пространстве и не попытались ни разу друг друга убить, было даже несложно. Тот же просто слишком привык к тому, что любая иллюзия — попытка причинить боль. Тут либо уворачиваться от удара, либо бить первым. Бить первым он момент уже упустил, оставалось только поддаваться своим привычкам и делать вид, что так и надо.       Да-да, он сидит в окружении Учих, так и надо. Да, его отравят, убьют и закопают, нет-нет, я всё контролирую.       Главное, чтобы брат в это не поверил и строил свои планы с учётом этого. В обсуждении условий совместной работы и обмена информацией они провели остаток вечера и почти всю ночь, к утру дописав документ, что не оставлял белых пятен и устраивал обоих.       Лечь спать их обоих так и не потянуло бы, если б таю не заворочалась беспокойно. Тобирама, мигом метнувшийся проверить, что с ней, сквозь зубы позвал Изуну. Привычно отдавая чакру, Учиха вспоминал, что говорил Сенджу о лечении, и действительно ловил чутьём почти полностью опустевший резерв Акеми. И передавал свою чакру, пока Сенджу сращивал что-то там снова разошедшееся и отчаянно что-то шипел. Так они и уснули, снова по разным сторонам от кровати таю, уложив ладони на её очаг.       А утром, ещё до того, как проснулась Акеми, вернулся Акихико, выглядевший изрядно уставшим, потрёпанным, и сжимающий в зубах толстый свиток. Сей свиток был плюнут под ноги хозяину, а сам кот моментально сбежал обратным призывом. Изуна в некотором недоумении развернул свиток, просмотрел его бегло, и хмыкнул, очень красноречиво косясь на Тобираму.