Амулет сарматского шамана

Стояла долго. Проливной дождь валил стеной, так густо, что за десять саженей не было видно ничего, кроме серой пелены, время от времени озаряемой синими вспышками молний. Короткая, едва по колено, холщовая рубашка намокла и облепила её тело. От дневной духоты и жары не осталось и следа. Крупная дрожь сотрясала её. Постепенно, как уходил шок и напряжение, пережитое за последний час, Ильяна начинала приходить в себя. Чувствовала, как струи холодной воды текут по лицу, по спине, по рукам и ногам, смывая пот, пыль и кровь с многочисленных ссадин. Осторожно огляделась вокруг. Ливень перешёл в редкий дождь, и небо заметно посветлело. На тропинке не было никакого волка — девочка теперь не была уверена, привиделся он ей или убежал. На лысой проплешине было по-прежнему пусто. Ильяна заметила, что и пыль, покрывающая её, как будто бы и не была мокрой. Чудина с хвостами не было видно тоже, и ей пришло в голову — не морок ли всё это? Что если в самом деле не было ни чудинов, ни волка, ничего не случилось? Что если всё это — ведьмины чары, и она сейчас вернётся на Гриву, найдёт свой туесок и побежит домой, к маме и… Мама! Острая боль сжала сердце, и слёзы брызнули из глаз, смешиваясь с дождевой водой на щеках. Мокрая рубашка липла к телу, холодя спину. Нет, сны такими не бывают! Всё это… Мёртвая соседка на краю леса, тёмные фигуры в рогатых шлемах, нелюдской крик ужаса и боли… Девочка снова пустилась бежать — назад, откуда пришла. С опаской обойдя серую плешину, побежала через Босорачье Урочище на недалёкую гриву. Оттуда к дому уж ведёт знакомая тропа. На бегу согрелась. Мокрая трава холодила ноги, но холод отогнал боль от порезов и царапин. Страх за близких помогал забыть об усталости. Была осторожна. Приближаясь к границе леса, сошла с тропы и бесшумно кралась в густом подлеске, чтоб незамеченной подойти на край луговины. Притаилась и прислушалась. Не слышала ничего. То есть ничего, что могло бы касаться жителей осады — ни голосов, ни криков, ни ударов меча, ни топота копыт. Тихо. Кроме карканья ворон и монотонного шума леса — ничего. В насыщенном дождём воздухе стоял дым и тревожный запах пригоревшего мяса, но никаких других признаков опасности Ильяна не видела. Медленно вышла на луг и осмотрелась. Столб дыма над осадой уже рассеялся: ливень погасил пожарище, но дома и амбары, сложенные из сухих сосновых брёвен, и так успели сгореть дотла. Как гнилые зубы торчали глиняные печи и остатки частокола. Ни звука, ни движения. В скошенной траве на лугу лежало несколько тел. Ильяна обошла их все, перемогая себя, наклонялась над ними, переворачивала, прислушиваясь — не дышит ли кто? Вдруг кто-то ещё жив? В живых не нашла никого. При воротах, ведущих в осаду, в сплети тел нашла отца — с трудом узнала его. Не по лицу — искажённое лицо было разбито и залито кровью — по рубахе, вышитой матерью. Возле телеги с обгоревшими остатками сена лежал деревенский кузнец, опрокинувшись навзничь. Сломанное копьё торчало из его могучей груди. Ещё хрипел, красноватая пена пузырилась на губах, но взгляд уже не выражал ничего. Ильяна беспомощно сидела при нём, пока он не затих навсегда, потом встала и вошла через чудом сохранившиеся ворота внутрь посёлка. Сгоревшие дома обрушились, кое-где рассыпавшиеся балки завалили узкую улицу. Гарь, пепел и смрад. Девочка всё время прислушивалась — вдруг услышит стон, плач или зов, но тщетно. Она знала в лицо всех обитателей осады, но многие были так изувечены или обожжены, что она не могла их узнать. Торопливо пробиралась к тому месту, где ещё утром стоял их дом, добротный, сложенный на века, и уже издали видела — сгорел до основания, как и остальные. Ничего иного Ильяна и не ждала, видела, что в деревне не уцелело ни одного дома, но человек уж так устроен: цепляется за последнюю соломинку — а вдруг? Кроме того, девочка надеялась, что возле дома найдёт свою мать, уж живую или мёртвую. Не нашла. Искала ещё долго. Сперва нашла сестру — лежала под руинами чьего-то дома. Если бы не браслет из разноцветных бусин на ноге, не опознала бы её, так обгорело её тело. Хотела было вытащить сестру из-под брёвен, но это было выше её слабых сил. Подумала, что сестра наверняка работала вместе с матерью и та могла бы быть сейчас где-то близко. Так оно и оказалось. В отличие от иных, не была изуродована. Белое лицо её было покойно и даже не измазано копотью и грязью. Ильяна подобрала обломок косы и прямо возле тела начала копать яму в размокшей земле. Что могут слабые руки насмерть уставшей десятилетней девчонки? Чтоб выкопать достаточно большую яму, трудиться ей пришлось долго. Упираясь ногами, втащила в яму тело матери и кое-как присыпала землёй. Потом, набирая землю в подол рубахи, засыпала ноги сестры, торчащие из-под обгорелых брёвен. Немного посидела, переводя дух, а потом, всё с тем же обломком косы, вернулась к телу отца. Раня в кровь руки, выкопала ещё одну яму, но вытащить и похоронить тело отца уже не смогла: не хватило сил. А так сидела при нём и от бессилия плакала навзрыд, впервые за весь этот страшный день плакала в голос, раскачиваясь и впиваясь содранными ногтями в виски. Потом смолкла и смотрела пустым взглядом в наступающие сумерки. От реки поднимался туман и липкими влажными пальцами ощупывал её озябшее тело. Уныло пищали комары, домогаясь ужина. Ильяна подумала, что и ей нужно бы поесть (ведь ничего не ела с самого утра), и найти место на ночлег. С трудом поднялась — ноги её не держали, и побрела на луг, где осталась единственная копна сена. Может, не промокла насквозь? Увы, наспех смётанное сено было мокрым до основания. Девочка кое-как угнездилась на сырой колючей подстилке, но несмотря на полное истощение физических и душевных сил, заснуть не могла. Истерзанные руки и ноги болели, мучил её голод и холод, а главное — безысходность ситуации. Её маленький и безопасный мир рассыпался, был растоптан и сожжен, как её осада. В сущности, осада, прилегающие луга, лес и кусок реки и были её целым миром. Несколько семей жило тут полтора десятка лет в изоляции, и в жизни своей девчушка не видела чужого человека — до сегодняшнего дня. А сейчас осталась совершенно одна. Как никогда, нуждалась в совете и помощи. Что делать? Куда идти? Ильяна знала, что в двух днях пути находится село, откуда пришли в своё время её родители. Время от времени мужики запрягали коня и ездили туда выменять жито за железо, лесной мёд и меха за ситец, расписные тарелки и квасцы на выделку шкур. В село вела единственная дорога, по которой и пришла разбойничья шайка. Девочка предполагала, что чудины побывали и там, а может быть, всё ещё там и находятся. Идти туда поэтому боялась, да и не к кому ей было идти. Жили там какие-то дальние родственники, но Ильяна никогда их не видела и не представляла, как она будет их, по сути чужих людей, там искать. Но если не в село, то куда? Единственное жильё, которое находилось поблизости, была берлога ведьмы в Босорачьем Урочище. И там она никогда не бывала, но, по крайней мере, знала, как туда идти. Несколько раз на её памяти старшие ходили к ведьме за советом. Пойдёт и она. Говорилось, что ведьма — уродливая страшная и злая старуха, но после всего, что девочка пережила, старухи бояться не будет. Хотя бы и ведьмы. Приняв решение, немного успокоилась. Уже не пыталась заснуть, просто сидела скорчившись в мокром сене и ждала, когда кончится короткая ночь северного лета. Идти по лесу, да ещё незнакомой тропой, впотьмах не отважилась. Размышляла, какой совет попросит у ведьмы. Вспоминала, что Старшие сперва долго думали-рядили: как бы потолковее спросить у ведьмы о своей кручине и какой подарок ей за это дать. Подарок! Девочка испугалась: совсем забыла про подарок! Без подарка никак нельзя — ведьма рассердится, проклянет! Или посоветует недоброе. Что же ей взять в подарок? Старшие на этот случай держали в доме старосты дорогие и редкие вещи: отрез тонкого полотна, мягкие волчьи и медвежьи шкуры, прекрасную серебряную вазу. Но теперь их нет — всё забрали или уничтожили чужеземцы. Ильяна вздохнула. Не может идти к ведьме с пустыми руками, но ведь у ней ничего нет. Хоть бы, на худой конец, лукошко яиц или круг масла. Но в осаде, которую враги сравняли с землёй, не нашлось корки хлеба, чтоб утолить голод, какой уж тут круг масла! Почему вообще ей пришел в голову круг масла? И тут Ильяна вспомнила: она где-то видела жёлтый круг. Где-то видела большую бляху из блестящего жёлтого металла. Потом вспомнила, где: под отцовым телом. Как только развиднелось, выбралась из-под копны и вернулась к сваленным в кучу телам защитников осады. Застали их врасплох, безоружными, если не считать вил. Окружили и, несмотря на отпор, побили всех без жалости. Так их там и оставили, спина к спине, как оборонялись. Девочка склонилась к телу отца, которого так и не сумела похоронить. С натугой перевалила на бок, окоченевшее тело поддавалось с трудом. Где же эта жёлтая бляха? Была там, круг из жёлтого металла, покрытый уже потемневшей, облупующейся плёнкой крови. Висел, по-видимому, у кого-то из врагов на шее, на кожаном шнурке, и в горячке боя тот не заметил, когда шнур оборвался. Ильяна осторожно потянула за конец шнура, вытягивая бляху. Тяжёлая какая! Отнесла её к реке и осторожно оттёрла засохшую кровь мелким песком. Бляха засияла тёплым мягким светом. Её край был украшен тонким орнаментом, а внутри фигурной каймы два неведомых зверя сплетали гибкие тела в жестокой схватке около огранённого красного камня. Так вот как выглядит самоцвет! Наверняка это редкая и дорогая вещь, подумала девочка, подходящий подарок для ведьмы. Ильяна обтёрла бляху рукавом рубашки, уже далеко не чистым, и, забыв умыть перепачканное сажей и грязью лицо, зашагала через луг — снова на тропу к Босорачьему Урочищу. В медленно разгорающемся свете дня к осаде уже слеталось вороньё. Несколько птиц сидело возле трупов женщины и ребёнка на краю леса, и, когда девочка шла мимо, неохотно поднялись на крыло. Прошла, стараясь не глядеть в их сторону. На тропинке увидела свой туесок, растоптанный и покорёженный. Малина, высыпавшаяся в траву и раздавленная, выглядела как сгустки запёкшейся крови. Ильяна в последний раз обернула к осаде осунувшееся лицо и нырнула под полог леса. Вскоре была возле Босорачьей Гривы, где остановилась отдышаться. В малиннике зияла рваная просека — там, где по склону за ней лезли разгорячённые преследованием чудины. С обеих сторон тропинки висели гроздья переспелых душистых ягод. У Ильяны закружилась голова, так была голодна. Торопливо стала срывать и глотать тёмно-красные плоды. Съела несколько горстей, потом её стошнило. Нестерпимо хотелось пить. Пошла по тропинке далее, мимо сосны с сухой верхушкой. Около ручья встала на четвереньки и жадно пила. Потом с трудом поднялась на ноги, перед глазами мелькали светящиеся точки. Тело было странно лёгким, казалось, подует ветер и отвеет, как одуванчиковый пух. Тяжёлый жёлтый диск оттягивал руку. Чтоб не потерять и удобнее нести его, девочка обмотала кожаный шнурок около запястья. Шла по тропинке, напряжённо вглядываясь в каждый её изгиб. Не знала, чего ожидать, представления не имела, как выглядит жилище ведьмы. Выйдя на пригорок, увидела обычный бревенчатый домик, в сущности такой же, как и дом её родителей или соседей. Сложенный из смолистых сосновых брёвен, с дощатой крышей и широким крытым крыльцом при входе. И дверь точно так же, как у них было обычаем, была закрыта снаружи на деревянную вертушку. Так закрывают двери, уходя ненадолго по делам, обитатели дома. Значит, ведьмы нет дома, подумала Ильяна. Ничего, она подождёт. Села на крыльцо. Солнце, стоявшее ещё невысоко, заливало оранжевым светом гладкие доски. Были приятно тёплыми на ощупь, но девочка никак не могла согреться. Легла, подтянула к подбородку исцарапанные, искусанные комарами ноги, и почти мгновенно провалилась в забытье. Бледное, измазанное лицо с ввалившимися глазами, спутанные как клочья пакли волосы, вспухшая от укусов, в грязной истрёпанной рубашонке — выглядела жалко, как старая сломанная кукла, выброшенная на помойку…