Амулет сарматского шамана

Сперва пришёл волк. Подбежал неторопливой рысцой к крыльцу, обнюхал лежащую девочку. Поднял голову, обернулся и посмотрел насмешливыми жёлтыми глазами на свою повелительницу. Была далеко, но видела его и одновременно видела его глазами. Как могла видеть узкими зрачками рыси или тёмными глазами неясыти. Глазами любого лесного зверя или птицы. Глазами волка видела сейчас поляну перед домом, поросшую клевером и тимофеевкой. Царили там покой и тишина. Никто без особой неоткладной нужды не осмелился бы нарушить её уединение. Даже и то, что в краю бродят чудские разбойничьи шайки, её не особо обеспокоило: все люди испытывают страх перед колдовством, и эти дикие, жадные до крови северяне — не исключение. Откуда здесь взялась эта девчонка? Волк снова повернул голову к спящему ребёнку. Измученная, тощая, грязная. Нечёсаные волосы куделью. Бродяжка? Откуда? Здесь, в этой глуши, далеко в стороне от торговых трактов не ходят странники…  — Можешь идти! — повелела и разорвала тонкую серебряную нить, связывающую оба сознания, её и волка. Волк с облегчением мотнул широкой головой и лёгкими скачками, как спущенный с поводка пёс, унёсся с поляны. А она подхватила корзину поудобнее и торопливо зашагала едва заметной извилистой тропкой — домой. Девочка была неправа, думая, что ведунья ушла из дома ненадолго. На самом деле не была здесь две недели. Для неё не имело значения, ушла ли она на четверть часа, на два часа или две недели. Но для Ильяны время значило многое. На ее счастье, хозяйка избушки возвращалась сейчас домой. Приди ведунья на день позже — скорее всего не выжила бы. Когда пришла, девочка всё так же лежала возле двери. Подумала даже — не мертва ли? Нет, живая. Тяжёлое дыхание вырывалось из сухих, обмётанных лихорадкой губ. На лице короста из грязи, крови и золы. Та же смесь покрывает старенькую короткую рубашонку. На голых ногах нет живого места, а руки торчат из рукавов, как тонкие прутики, судорожно сжаты и притиснуты к груди. На одной намотана замусоленная полоска сыромятной кожи. Ведунья задумалась. Где-то она эту девчонку видела. Конечно, выглядела она тогда иначе, но в осаде поблизости не было много детей, а эта тонконогая светловолосая пигалица частенько попадалась ей на глаза. Нередко болталась там, где ей делать было нечего, не подозревая о том, сколько глаз её видит в этом лесу. Да, эта девочка оттуда, из осады, лежащей обдалече, на изгибе реки. Что-то страшное должно было случиться, если пришла сюда, одна, скорее мёртвая, чем живая. Ведунья вспомнила, что уловила слабый запах гари, когда вошла в долину реки. На несколько мгновений её взгляд застыл, как будто погрузившись в себя. Серебряная нить сознания пронизала пространство, рассеялась на тонкие лучи в поисках острых птичьих глаз. И, несколько мгновений спустя, уже видела взглядом большой чёрной птицы обгорелые брёвна упавших домов и оклёванные вспухшие трупы их обитателей. Вернулась в покойный сонный свет летнего подвечера на лесной поляне. Значит, так оно и стало: северяне добрались-таки и до этой глухомани. Говорят, в этом году в северные холодные реки пришло совсем мало рыбы, и голодные орды чудинов в небывалом количестве затопили округу. Несколько семей, живших по соседству, не смогло оборониться перед захватчиками. Суровые кочевники не брали пленников: ни сейбы, ни пахоты, ни тонких ремёсел не знали. А охотой и рыболовом не могли толком прокормить даже себя, не говоря уж о невольниках. Людская жизнь для них ничего не значила. Тем не менее, обычно они не убивали всех поголовно, ограничиваясь демонстрацией силы. А здесь уничтожили всех и вся, ещё и собак поубивали и скотину — которую не сумели забрать. Чем же их так разгневали осадники? Что должен был этот ребёнок пережить? Ведунья сторонилась людей, но была человеком, более того, женщиной. И она пережила и перевидала многое. Её сердце загрубело — как грубеют руки от тяжёлой работы. Но не настолько, чтоб не могло чувствовать боль. Сняла с плеча корзину с травами и припасами, наклонилась над девочкой. Взяла на руки её безвольное тело. Что-то выскользнуло из складок грязной рубашки, тяжело ударилось о доски крыльца и закачалось на замусоленном ремешке. Единого взгляда ведунье было достаточно, чтобы узнать его, считавшийся давно и безвозвратно потерянным, амулет сарматского шамана.