Амулет сарматского шамана

У Ильяны отлегло от сердца: ведунья сказала ей, что поможет и посоветует, но не сейчас, а в конце лета. Для такого ребёнка срок в несколько недель представляется бесконечным. Главное же, что свою судьбу она вложила до рук ведуньи, и теперь её не станут мучить вопросы, непосильные для детского сознания: что делать и как жить дальше? Ильяна просто жила одним днём, не думая о будущем и почти не вспоминая о прошлом, как будто в памяти стоял какой-то блок, отгораживающий жизнь «до» и жизнь «после». Как ни странно, не скучала. Вместе с ведуньей собирали и сушили травы, причём девочка жадно впитывала все новые знания. Ловкими тонкими пальчиками обирала венчики коровяка и ягоды крушины. Запоминала названия и запахи — терпкий густой аромат донника отличался от кумаринового запаха ясменника или тонкого опара иван-чая. На самом деле память у Ильяны была хорошая; руки, с малолетства привыкшие к работе, сноровистыми; глаза острыми и внимательными. В осаде было мало детей ее возраста, и она не вписывалась в их компанию. Как говаривала мать — дитя не от мира сего. Шумные игры её не привлекали, зато от рана до вечера пропадала в лесу одна, присматриваясь к его обитателям. Теперь уже ходила не одна, а с ведуньей, и не бесцельно. Собирая травы, ягоды и грибы, слушала ответы на свои бесконечные вопросы. Наконец-то было кому их задавать! Но умела и помолчать, и тогда они вдвоём слушали разговор леса. Ведунья сознавала, что постепенно привыкает к девочке, что не без удовольствия делится с ней познаниями и порой глядит на мир её детскими глазами, открывая в нём новые краски, новые звуки. Мир более яркий, сочный, как будто с него сошла старая выцветшая кожа, как с тела зелёной ящерицы, греющейся на камне у ручья. Девочка была не просто любознательна. Хотела знать всё: почему эта ящерица сбрасывает кожу, а человек нет. Почему одни травы лечат, а другие могут убить. Почему слушаются ведунью звери и птицы — как тот волк, который частенько сопровождает их на лесных тропинках. О чём говорят «чёрные жучки» в книгах. И ещё обнаружился у ней один талант. Увидев, как ведунья записывает что-то на пергаменте, Ильяна принесла бересты и, по примеру ведуньи заточив перо, попыталась нарисовать на берёсте веточку девясила. Поначалу выходило неловко, девочка насадила клякс, но была упорна и вскоре вполне сносно рисовала на белой гладкой коре (пергамент был дорог и редок) цветы и травы, стрекоз, бабочек, птиц. Ведунья (одна, без девочки) наведалась к развалинам осады. Вороны и лесное зверьё растащили кости павших людей и животных, но трупный запах и гарь намертво въелись в пожарище. Женщина хотела хорошенько проглядеть развалины, не осталось ли в них чего ценного. Враги покидали деревню в спешке, если не сказать — панике, возможно, сохранились кое-какие припасы на чёрный день. Маловероятно, но всё же. И действительно, нашла тайный скрыт, где под землёй хранился неприкосновенный запас — мешок жита, мешок овса и, неожиданно, более ценное сокровище: глиняный жбан с серебряными монетами. Старшие укрыли их в тайном месте на чёрный день, когда общине в случае катастрофы они могли бы помочь начать новую жизнь. Но так сложилась судьба, что начинать новую жизнь было некому, кроме маленькой девочки, которой теперь эти сокровища принадлежали по праву. Нужно как следует распорядиться ими, ведь такого богатства при умном заделе Ильяне могло бы хватить на всю оставшуюся жизнь. Вообще-то, если размышлять по чести, единственной вещи хватило бы с лихвой, чтоб заплатить за несколько лет учения. Сарматский амулет был сам по себе настолько дорог, что девочка не могла даже представить себе его материальную ценность. А о ценности нематериальной даже и говорить не приходилось. Любой маг или иной сильный мира сего дал бы и душу за право владеть им. Она, простая ведунья, даже и не знает, что, собственно, с ним делать. Разумнее всего, пока не найдёт как можно более сведений о нём, отложить его, спрятать понадёжнее. Ведунья слышала о том, сколько людей было убито при попытках завладеть этим таинственным золотым диском. По слухам, он сам выбирал себе владельца, и тот, кто захватил его неправом, рано или поздно и так лишался его, а заодно и жизни. Это правда, что амулет ей принесла девочка как плату за совет, но это вовсе не значит, что амулет выбрал ведунью. Что, если он выбрал как раз Ильяну? Эта мысль мешала ей принять окончательное решение. Но всё решит поездка в село, свидание с родственниками. Если у девочки есть родня, было бы несправедливо лишать её родной крови, оставив одну на белом свете. В конце серпня, когда жатва в краю была окончена и ночи уже были так холодны, что роса на траве превращалась в изморозь, ведунья с девочкой выбрались в село. В сундуке нашёлся отрез цветного ситца и кусок белого тонкого полотна, так что Ильяна могла щеголять в новом сарафане и в новой рубашке вместо старой, с которой так и не отошли полностью кровяные пятна. Тёплая шаль на плечах хранила от вечернего холода. Но обуви для неё у ведуньи не нашлось, так что девочка отправилась в дорогу набосо. Впрочем, своей обуви у Ильяны отродясь не бывало, младшая ребятня в осаде с весны до глубокой осени бегала босиком, а зимой, выбираясь накратко по нужде, обувала лапти или валенки кого-то из старших. Торговое село Красные Луки стояло на слиянии речушки Моквы с более полноводной Вологой, в двух днях пути от осады. Ясным холодным утром они взяли наплечные корзины и сошли незаметной тропкой к Мокве, где в зарослях ивняка стояла небольшая плоскодонка с шестом. Разместились в ней не без труда, потом ведунья взяла шест и неожиданно сноровисто, как человек, всю жизнь проведший при воде, вывела чёлн на вольную воду. Речушка была мелкой, что называется, воробью по колено, но плоскодонка легко плыла вдоль менее пологого берега, от омута к омуту, и у девочки захватывало дух с непривычки. Под собой в желтоватой прозрачной воде видела дно реки, длинные космы зелёной подводной травы, повевающие по течению, и тёмные спинки рыб, которые, вильнув резко в сторону, отражали солнечный луч серебряным боком. Боялась, что в этой зелёной глубине увидит русалку, и втайне желала её увидеть, но, кроме рыб да ещё диких уток, в прибрежных зарослях не видела ни души. Не сходя с челна, перекусили хлебом и сыром, но ближе к вечеру ведунья направила плоскодонку к отмели, и они вышли на берег. Пока женщина раскладывала огонь, Ильяна успела принести из соснового бора пригоршню маслят. Маслята отправились в котелок следом за рыбой, которую путешественницы наловили ещё в челне. Ведунья, щурясь как мальчишка, вытянула из котомки власец с крючками, и они, используя в качестве приманки толстых оводов, сумели поймать несколько упитанных голавлей и плотиц. Дым костра, ароматный и горьковатый, отгонял комаров и смешивался с запахом похлёбки. Ильяна от возбуждения не могла заснуть. Она и ждала с нетерпением встречи с неведомой роднёй, и боялась её — ведь это были для неё совсем незнакомые, чужие люди. К тому же она успела привязаться к ведунье, как привязывается человек к любому живому существу, когда остаётся совсем один. И ей нравилась новая жизнь в лесной сторожке, такая непохожая на прежнюю и в то же время так легко принявшая её. К полудню второго дня они были при слиянии Моквы с Вологой. Мужики, покончив с жатвой и обмолотом, лихорадочно заканчивали ставить новый мост вместо старого, спаленного чудинами. К началу ярмарки не успевали, потому на реке работали перевозчики, два здоровенных парня, перегоняющих грубо сколоченный плот с берега на берег. Ведунья оставила чёлн в небольшой густо заросшей затоке, потом они с девочкой пешком отправились к месту переправы. Присоединились к небольшой кучке путников, ждущих погрузки. Ильяна обратила внимание, что люди поглядывают на ведунью с неудовольствием, плохо скрытой неприязнью и страхом, и это её, и так чувствующую себя неуютно, пугало. Не понимала, что такого видят люди на её спутнице. Потом детина-перевозчик, презрительно сплюнув, обратился к ведунье. — А ты куда, старая? Ильяне перехватило дух от возмущения: ведунья вовсе не старая и к тому же намного красивее, чем все эти остальные деревенские бабы! Но ведунья, подмигнув, протянула перевозчику медяк, детина сразу замолк, посторонился, пропуская их, и навалился на ворот. Плот тяжело оторвался от берега и медленно потащился на другую сторону реки, а ведунья, ещё раз подмигнув Ильяне, сказала: — Попробуй посмотреть на меня его глазами. Ильяна удивилась — как это, посмотреть его глазами, но потом (не даром жила с ведуньей более месяца) попробовала мысленно войти в его тело и поглядеть на свет глазами рыжего веснушчатого парня. Ойкнула, увидев вместо красивой темноволосой женщины старуху с редкими сивыми патлами волос, скрюченную годами, со ссохшимся телом, закрытым заплатанным рубищем… Как ни странно, родственников Ильяны удалось найти почти сразу. Ещё до темноты они добрались до покосившегося забора, подпиравшего старую запущенную избу. Куча ребятишек болезненного вида, такая же худая и болезненная на вид женщина с неприветливыми глазами — их мать. Двоюродная сестра её отца или что-то в этом роде. Женщина вовсе не обрадовалась Ильяне, хмуро ощупала её водянистыми глазами и начала жаловаться на болезни и голод, на то, что ей нечем кормить столько «своих ртов». Потом возле неё нарисовался такой же лядащий мужичонка, в грязноватой рубахе, босой, явно хмельной. Равнодушно окинув Ильяну мутным взором, невнятно пробормотал что-то и нетвёрдым шагом удалился. Женщина, опасливо косясь ему вслед, затянула нечто о том, что хозяин-де у ней строгий и чужих не любит. Но когда ведунья обмолвилась о серебре, оставленном Ильяне родичами (Ильяна, готовая расплакаться, уже не внимала разговору), женщина сменила тон. Измождённое лицо исказилось улыбкой, глаза стали заискивающими и она начала было говорить о том, что где-де прокормятся пятеро детей, там найдёт поживу и шестой… Ведунья резко повернулась и ушла, уводя за собой Ильяну и оставив недоумевающую женщину стоять с открытым ртом. На следующий день они ушли из села. За пару мелких серебряных монет Ильяниного «наследства» ведунья купила ей добротные сапожки и тёплую одежду, за медяк — печатный пряник с заморским изюмом и пригоршню калёных орехов. Девочка первый раз попала на ярмарку, так пусть ей останутся и приятные воспоминания, которые сгладят осадок от встречи с неприветливой «роднёй». Ведунья накупила припасов, несколько потребных вещей, но самой большой покупкой стала лошадь. Пока она странствовала сама, могла обходиться без коня, во всяком случае не затрудняться его покупкой. Теперь, когда их двое, лошадь будет необходима. В конце концов, хорошую лошадь всегда можно продать. Погрузив покупки и девочку на крепкую конскую спину, ведунья вернулась в свою сторожку. Пару дней спустя вечером взяла книгу и, зажигая лампадку, позвала Ильяну. — Садись ближе. Я открою тебе тайну «чёрных жучков». И отныне будешь называть меня «наставница».