Наше фирменное заклинание

      Гермиона скрутила очередной свиток пергамента, завязав его ленточкой и скрепив печатью Министерства. Это был последний отчет о текущем расследовании. После того, как они с Ноттом неделю назад упустили подозреваемого, их дело снова зашло в тупик. Не было больше никаких ниточек, за которые можно было бы потянуть, чтобы подобраться к этому клубку. Хотя и была одна мысль, которая с субботы не давала ей покоя. Но, кроме этого, имелись и другие проблемы. Поскольку Теодор и Гермиона были вынуждены хранить в секрете некоторые обстоятельства своего расследования, дело стало принимать опасный оборот. Все начиналось как обычное покушение на здоровье магглов, что, к несчастью, происходило в магическом мире не так уж и редко. Нечистые на руку волшебники не впервые выбирали магглов своими жертвами. Например, один маг, чье преступление уже было раскрыто, избрал двоих безобидных клерков для тестирования созданных им заклинаний. Другой не придумал ничего лучше, чем облапошивать коллекционеров, продавая им подделки предметов искусства, выполненные при помощи волшебства, после чего они исчезали, а он обменивал маггловские деньги на галлеоны — и таким образом сколотил приличное состояние, прежде чем его поймали. Все это было возмутительно, и Гермиона рассчитывала, что в своем первом деле она столкнется максимум с группой ищущих легкой наживы магов-недоучек, использующих примитивные чары. Но оказалось, им противостоял сильный, хорошо обученный противник, готовый к сопротивлению и не собирающийся сдаваться. Даже если он был и не в состоянии произнести смертельное проклятье, но он уже доказал, что может причинить тяжелый вред. И кто знает, какое боевое заклинание он применит в следующий раз? Все это было плохо, очень плохо. И, провалив последнее задание, а затем и пойдя на поводу у Теодора, Гермиона сама поставила себя в трудное положение. Она понимала, что, с одной стороны, ее долгом было сообщить Долишу о возникших сложностях. Но, с другой стороны, она не могла этого сделать, ведь это означало подставить и себя, и Нотта — а он четко дал понять, что его послужной список в Министерстве закончится, если станет известно об очередной ошибке. Гермиона злилась и на себя, и на Теодора. Почему он не предупредил ее о своем шатком положении на службе заранее? И почему теперь не расскажет ей, чем он так провинился перед начальством? Из-за него она взяла на себя обязательство хранить тайну об их проколе на Пемброк-авеню, и заслужила право все знать. Она давно призвала бы его к ответу, но он все еще не появлялся на рабочем месте, продолжая забрасывать Долиша записками о своей затяжной простуде.       — Ты прямо как разозленный китайский огнешар (1), — лениво протянул Ламберт, который все это время тихо дремал, положив голову на устланный свитками стол, так что Гермиона почти забыла о его существовании. — Того и гляди, полыхнешь пламенем из ноздрей, — заметил он, опершись головой на руку.       Вместо ответа Гермиона вдохнула побольше воздуха в легкие. Она вовсе не хотела сейчас срываться на Холидея, которому и так постоянно доставалось от нее из-за его уникальной способности всех раздражать — или почти всех, а если быть точнее, то всех, кроме Теодора Нотта. Последний вообще, по мнению Гермионы, был единственным, кто умудрился найти с Холидеем общий язык, ничуть не гневаясь из-за его безалаберности, навязчивости, и особенно привычки временами вскакивать с места и, пританцовывая и щелкая пальцами, петь песни, называя это необходимой разминкой.       — Может быть, тебе чайку ромашкового заварить? — не унимался Ламберт, качаясь на стуле, и наводя Гермиону на мысль, что Теодор, должно быть, продал душу дьяволу за то, чтобы получить свое железное терпение.       — Нет, пожалуйста, — отрезала она, собираясь подняться, чтобы пойти подышать воздухом и обдумать дальнейшие шаги, которые можно было бы предпринять в расследовании. Но тут ее озарила идея. Что, если Холидей достаточно близок с Ноттом, чтобы знать подробности о причинах его неустойчивой позиции в Министерстве? В таком случае он мог бы оказаться настоящим кладезем информации.       Повернувшись к Ламберту, Гермиона положила локоть на его стол. Холидей, явно не ожидавший такого жеста, тут же выпрямился, словно проглотил черенок метлы.       — Ммм… Берт, — начала девушка, изобразив притворный зевок. — Как же много работы... И как только Теодор успевал все это делать один?       — Да не знаю, — нерешительно ответил Ламберт, разводя руками. — Он и не жаловался никогда.       Ну разумеется, Нотт никогда не жаловался. Он, вероятно, был одним из тех людей, кто мог просто бросить все и не напрягаться. Куда проще задвинуть работу в нижний ящик стола, отложив ее на завтра, чем задерживаться, но ликвидировать завалы.       — Но он уже три года работает здесь. — возразила она. — Он давно заслужил повышение. Почему его до сих пор не перевели с должности младшего сотрудника? — Да ты что, Гермиона! — всплеснул руками Холидей. — Ему вообще повезло, что он попал сюда. Он же сын осужденного Упивающегося смертью. Если бы не протекция Долиша… сидел бы он сейчас в своем гниющем поместье и проматывал остатки состояния папочки.       Все сказанное Ламбертом не было новостью для Гермионы. Она прекрасно понимала, что семьи, состоящие в родстве с теми, кто поддерживал Темного Лорда, после окончания войны возможно, навсегда, потеряли свою репутацию в магическом мире. И мало кто ныне вообще хотел связываться с ними, боясь и на себя бросить тень. Однако Гермиона, будучи магглорожденной волшебницей, как никто понимала, что это такое — осуждение и давление общественного мнения. Она была уверена, что каждый человек сам в состоянии показать окружающим, кем он является и чего стоит. И тогда уже никто не станет судить его, опираясь только на происхождение или поступки его родственников. Хотя ей было куда проще: ее родители не делали ничего предосудительного, и она всегда гордилась ими. У Нотта же было все иначе. Однако были и те, кто не считал, что детей нужно судить за грехи отцов. И одним из них был Джон Долиш, уважение Гермионы к которому после рассказа Холидея еще больше возросло. Бывший аврор сильно пострадал во время Второй Магической войны, попав под заклятье «Империо». Однако общество помнило лишь его плохие поступки, не принимая во внимание, что он совершал их не по своей воле. Именно поэтому ему пришлось покинуть аврорат. И девушка отлично понимала, почему он заступился за Теодора Нотта, чья история была в чем-то схожа с его собственной.       — А ты не знаешь, что произошло у него со Смитом из административной службы? — Гермиона решила пойти ва-банк.       — Ой, — скривился Ламберт, — не думал, что ты тоже об этом осведомлена. Я-то совершенно случайно… — заметно смутившись, подчеркнул он, — услышал, как Джон отчитывал за этот скандал Теодора. Нотт подал прошение на визит в Азкабан, хотел увидеть отца. И все бы получилось, если бы не Смит, который в последний момент отказал ему. Он посчитал, что отец Нотта относится к категории особо опасных заключенных, посещать которых запрещено. Он ведь был одним из самых первых Упивающихся, из тех, кто служил Сама-Знаешь-Кому с самого начала… — Холидей перешел на полушепот.       Гермиона закатила глаза. Волдеморт давно уже был повержен, но люди все еще избегали произносить его имя вслух. Берт тем временем рассказывал дальше: — …И был верен ему до самого конца. К тому же после падения Темного Лорда в восемьдесят первом году отцу Нотта удалось убедить Уайзенгамот (2) в том, что он был под заклятьем «Империо», и избежать тюрьмы. Что, конечно же, как потом все узнали, было неправдой. Так что теперь Нотт-старший не увидит ни одной живой души до самой смерти… — развел руками Холидей. — Вот бедняга Тео и вспылил. С одной стороны, Гермиона прекрасно понимала Смита. Она также не испытывала жалости к бывшему стороннику Темного Лорда, который наверняка совершил не одно убийство, и не только магов, но и магглов. Она отлично помнила, насколько жестокими и бессердечными были последователи Волдеморта. Чего стоило лишь одно ее воспоминание о чемпионате мира по квиддичу, когда одетые в маски Упивающиеся смертью издевались над семьей магглов. И от одной только мысли о том, что отец Нотта был среди них, в ее груди зарождалось желание лично испепелить его на месте. Но, с другой стороны, она была в состоянии понять и Теодора. И она не могла представить, как относилась бы к своему отцу, соверши он столько зла. Она, безусловно, осуждала бы его за это, и была бы разочарована, но никогда и ни за что не оставила бы его одного на закате лет.       — Ну а Нотт, — продолжал Холидей, который, казалось, рад был возможности посплетничать, — пытался доказать, что его отец уже слишком стар и немощен, чтобы быть причисленным к категории опасных преступников. Но Смиту-то все равно…       Теперь все встало на свои места. Так вот как именно — несправедливо, по мнению Долиша — поступила с Ноттом административная служба.       — А теперь он еще и расследование почти провалил, — Ламберт окончательно вошел во вкус, — и на работу перестал ходить. Сама подумай, какая простуда длится больше недели? И Долиш это наверняка понимает…       — А вот и ничего подобного, — неожиданно для себя возмутилась Гермиона. — У нас есть версия, которую мы сейчас проверяем. Думаю, мы с Теодором очень скоро раскроем это преступление, — с вызовом парировала она.       — Правда? — Ламберт даже открыл рот от удивления.       — Разумеется, — Гермиона поднялась со стула. — И мне как раз нужно идти… по одному важному делу.       Взяв свои вещи, девушка вышла за дверь. Холидей что-то еще говорил вслед, но она уже не слушала. Она поняла, что больше не может сидеть сложа руки, занимаясь бумажной работой. Ей нужно было немедленно поговорить с Теодором. Покинув Министерство через камин, она аппарировала.       Уже через мгновение ноги девушки коснулись мягкой травы. Она стояла перед особняком Ноттов, в котором была всего лишь однажды. При свете дня он выглядел уже не таким заброшенным и зловещим. Спереди он был окружен заросшим садом, в котором по пышным кустам роз и камелий еще можно было угадать прежнее великолепие. А позади дома на одной из самых крепких лиственниц Гермиона увидела домик на дереве и старые качели. Когда-то этот дом, должно быть, был уютным семейным очагом, в котором жила любящая супружеская пара с маленьким сыном. Но теперь он выглядел опустевшим. Отец Нотта находился в Азкабане, а что случилось с его матерью, было и подавно неизвестно. Теодор жил здесь совсем один. Отогнав от себя грустные мысли, Гермиона поднялась по ступенькам и постучала в дверь. На пороге возникла эльфийка.       — О, это вы, мисс… — пропищала она, отходя назад и пропуская девушку внутрь. — Я доложу мастеру Теодору, что вы пришли.       — Да, пожалуйста, Мэйбл. Я подожду здесь, — Гермиона присела в одно из знакомых ей кресел, на котором во время прошлого ее визита были разбросаны склянки с ингредиентами. Теперь же все было чисто прибрано, ничто не напоминало о случившегося той ночью. Положив ладонь на узорчатую ткань кресла, девушка медленно провела по ней, словно проверяя, не осталось ли тут следов порошка из кореньев асфоделя или веточки засушенной рябины — но поверхность была гладкой.       — Гермиона Грейнджер, — протяжный голос Нотта вывел ее из равновесия и заставил вздрогнуть. Подняв глаза, девушка увидела, что он стоит возле входа в соседнюю комнату, опираясь плечом о дверной косяк. — Чему обязан твоим неожиданным визитом?       — Я пришла узнать о твоем состоянии, ты уже неделю не появляешься на работе, — поджав губы, произнесла Гермиона.       — О, Долиш разве не поставил тебя в известность о моей простуде? — с сарказмом ответил Теодор. Он направился в ее сторону. Было заметно, что ходьба дается ему с трудом. — Это он тебя прислал? — с подозрением добавил он, осторожно присаживаясь на диван.       — Не говори глупости, — отрезала Гермиона. — Но, если ты пропустишь еще неделю, уверена, он лично навестит тебя и захватит зелье от кашля, — наградив коллегу суровым взглядом, она пересела к нему и принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. — Ты обрабатываешь рану ежедневно? Давай, посмотрю, как идет заживление.       — Ты только вошла, а уже хочешь увидеть меня без одежды? — иронично заметил юноша, однако, не делая попыток сопротивляться.       — В прошлый понедельник ты не был таким скромным, — парировала Гермиона, осматривая живот Теодора. Рана затягивалась не так быстро, как она рассчитывала, но все же выглядела намного лучше.       — Так ведь я думал, что это последний раз, когда меня раздевает красивая девушка, — смеясь, ответил он.       — Я вижу ты в отличном настроении, — улыбнулась Гермиона, не понимая, как она должна реагировать на такой красноречивый комплимент, и поэтому сделав вид, что просто не заметила его. Отстранившись, она молча наблюдала, как Теодор застегивает рубашку. — У меня есть кое-что, что я должна тебе рассказать.       — Валяй, — положив ногу на ногу, он приготовился слушать.       — В субботу я побывала на свадьбе Эрни МакМиллана и Элоизы Миджен… — начала девушка.