***
Пхичит спросил, возьмут ли они ту девочку. Управление набором отнял Виктор. «Ты мне её как тренеру сплавляешь? А Челестино чем не угодил?» — Челестино девушек не тренирует. Младшую группу тоже, — вставил Юри. «В любом случае у нас не будет времени! Я сейчас в поте лица восстанавливаю Юри». — Наши тренировки похожи на парное катание, ну или ты стоишь за бортиком и пожираешь меня взглядом. — Разве тебя это не мотивирует? Юри вздохнул. «Ей оно не нужно. Прошу, это только на время, на пробу». «Пробу чего?» Пхичит обождал. Потом отправил: «Самочувствия». Юри посмотрел на Виктора так, что Никифоров лишь развёл руками. «Что бы Юри делал без такого друга?» — был бы грустным посредственным японцем, который наработал себе один хилый четверной прыжок. И то не факт. Виктору пришлось считаться с отношениями Юри и Пхичита. Смириться и признать права тайца на внимание и помощь Юри. А делиться Виктор не умел с младенчества. Единственный ребёнок и все дела. Иногда приходилось. Аж внутри всё сворачивало. Юри был самым-самым драгоценным и любимым, Виктор делиться им не хотел. Но он сам воспитал в Юри силу воли и научил его, что другие должны с его мнением считаться. А по мнению Юри, он не имел моральных прав отказывать своему лучшему другу в помощи. Да и вообще имел право на лучшего друга. Виктор проклял себя за то, какой он внутри ребёнок, да и за жадность. Ткнулся в плечо Юри лбом. Как-то в школе Виктор подрался за плитку шоколада. Юри пожурили родители за то, что он отдал всё своё бенто, чтобы угостить одноклассников. На Пхичита прикрикнул отец, когда он без предупреждения привёл домой кучу друзей и попросил свою мать приготовить и его друзьям такое же печенье. Все трое считали, что были правы. Виктор: это была МОЯ шоколадка. Юри: они ничего не взяли с собой, нельзя было не поделиться и есть у них на глазах. Пхичит: нельзя лишать окружающих того, что приносит тебе радость. Никифоров чувствовал эти различия и понимал, что он сам наточил Юри зубы, а теперь вынужден поджимать хвост, чтобы его не прогнали. Он всё ещё с тошнотой вспоминал, как накосячил в Германии. Виктор сказал Юри: пусть другие зависят от тебя. А теперь зависел от Юри. И осознавал, что в эту компашку альтруистов его эгоизм совсем не вписывается. Пхичит и Юри уже договаривались о том, как именно и на каких условиях переправят юниорку в Японию.Глава 2. Differences
26 января 2017 г. в 23:29
«Юри, погляди, что у меня на катке есть <видеозапись>»
«Девочка, юниор, очень неплохая».
«Да. Её к нам ещё в тринадцатом году привезли. Помнишь, я в августе тебе писал, что с нашим семейством приключилась забавная история? Вот это она была».
«О. Ты тогда не сказал, что она катается».
«Она не каталась. Её на каток толкнули "от стресса избавиться", но ты погляди, это же неплохо!»
— Сразу спроси, чего он хочет, Юри.
— Не заглядывай мне через плечо!
— У тебя секреты? Обидненько, обидненько!
Виктор дыхнул Юри в шею, касаясь кожи губами, сгрёб к себе поперёк груди, прекрасно зная, что нет у Юри секретов. Он ничего не прячет преднамеренно: мысль об этом зарубалась фаерволом первого уровня с тех самых пор, как они поговорили на пути из Барселоны... Юри был ещё больной, растерянный и совершенно не ориентирующийся в пространстве, но, как только лекари дали добро на самолёты, они рванули в Японию. Билет взяли до Киото: заодно Виктору и исторический центр, японский Питер, выпал шанс спокойно посмотреть.
Юри лишь вздохнул. В этом сезоне он словно с нуля начинает: Гран-при не светит, баллов не хватает. Зато, как по эстафете, выезжает на турнир Минами. Виктор уже успел пошутить, что Юрка порвёт его просто так, за нацию, за компанию. За похожий разрез глаз и красно-белый флаг. Юри скептически усомнился в том, что в свои семнадцать Юрио будет подобным заниматься: там у него Леруа чуть ли не главный конкурент, а со спины незаметно Пхичит подкрадывается. На Минами времени просто не останется.
— Неужели ты совсем в него не веришь? Как вы это зовёте... ммм... в кохэя своего?
— Кохая. Верю. Почему же. Юрио будет занят тем, чтобы перекрыть кислород ДжейДжею, тем, что будет почаще через плечо оглядываться на Пхичит-куна, и Минами-куна не заметит до самого конца.
В Киото было по десять сантиметров пушистого снега, выпавшего специально на Рождество: Виктор осёкся и вспомнил, что рождество в Японии празднуют по-европейски. До внутреннего рейса на Кюсю оставалось восемь часов, Юри просто ужасно перенёс полёт. Они вышли на улицу — выглядело так, словно один из них сейчас склеит ласты. Ещё перед трапом стюардесса предложила вызвать дежурную бригаду, — Кацуки нещадно испускал дух в плечо Виктора. Чуть взглядом мутным не прожёг в ответ на шуточный вопрос о том, хочет ли он прокатиться в инвалидном кресле. Ни дать ни взять русское «иди ты на хуй», от всего сердца произнесённое взглядом. Виктор улыбнулся стюардессе:
— Нет, спасибо, Юри у нас птица гордая.
Та кивнула.
Сейчас ему было полегче: он вдыхал влажный прохладный воздух, пахнущий русской весной: талый снег и молодая трава. К русской весне примешивался тонкий, необъяснимый флёр «настоящей Японии».
— Юри, мне больно руку.
Он вздрогнул, Виктор свободной ладонью, не находящейся в тисках мёртвой японской хватки, хлопнул себя по лбу: как вот так привыкнуть к тому, что он слов не разбирает? Пришлось показательно дёрнуть рукой, почувствовать себя дерьмом, слыша виноватое «извини» и разминая пережатую пясть, самому мягко взять за руку. Обнять, ткнувшись в волосы носом: «Всё хорошо, Юри, не бери в голову».
Когда-то он обмолвился, что надо показать Виктору Киото.
А теперь его самого за руку вели, да ещё так, словно готовы в любой момент поймать, если упадёт. В ушах стояла вода.
Виктор отметил, что щёки Юри наконец порозовели и он больше не выглядел так, словно его сейчас наизнанку вывернет: в самолёте Юри уснул, хотя это было больше похоже на потерю сознания. Мутило весь полёт, Виктор успел проклясть себя за то, что они рванули в воздух так рано. И куда спешили? На земле им не сиделось? Поездом не ехалось? Лайнером не плылось? Качает и там и там, да вот Юри не от качки зеленел: перепад давления и высоты его срубил взмахом косы. И это несмотря на все старания производителей и инженеров максимально умалить пагубные воздействия неизбежных перегрузок. Голове Кацуки было плевать, и мозги размазало по черепной коробке ещё на взлёте. Юри выключился, а Виктор сгрёб его в объятия и не отпускал, словно это могло помочь.
Проснулся Юри уже в тысячах метров над землёй, под ними было много, очень много воды. Индийский океан. Из рук Виктора не выбирался, лежал, накрытый пледом, смотрел безразлично в окно.
— Виктор...
— Да, моя прелесть.
— Напомни мне... Когда приземлимся. Я должен кое-что тебе сказать.
— Хорошо, — Никифоров губами коснулся его макушки, — всё, что угодно.
Слов Юри не разбирал. Ни своих, ни чужих. В ушах вода, в глазах пелена.
Он больше не пытался сдавить в муку кости Викторовых пальцев: переплёл свои с его, держал крепко, но нежно. Дышал глубоко-глубоко. Виктор вздохнул: всё, что Юри осталось — дышать и трогать. Под тканью перчатки чувствовалось кольцо на пальце, и, Никифоров надеялся, Юри тоже ласкает вниманием это ощущение. Они немного прошлись, а потом Виктор заметил магазин электроники. Ну или он выглядел так. Дёрнул Юри за руку. Потащил за собой.
Из магазина они вышли с новеньким белым планшетом, на котором Виктор, заставив паренька-консультанта покопаться в настройках, мог писать Юри. Он написал: «В самолёте ты просил напомнить, что ты должен был кое-что сказать» — на фразу «нам надо поговорить», произнесённую Юри, у Виктора была сильная аллергия, но отказать он не мог. Не ему.
Юри прочёл и кивнул, а потом предложил пройтись по парку.
— Виктор... — говорил он неуверенно, никак не мог привыкнуть к тому, что он не слышит почти собственного голоса. И эта неуверенность в том, что он вообще издаёт звуки, очень сильно мешала понять то, волнуется ли он по поводу произносимого. — Я... скажи, ты...
Так, Никифоров понял: Юри ещё и о самом произносимом переживает.
— Я же правильно понимаю это? — Юри поднял правую руку и поглядел на неё. Потом левой обхватил свои пальцы и погладил кольцо под перчаткой.
— А как это можно понимать?
Юри не разобрал, хотя Виктор постарался. Постарался не встряхнуть за плечи, ибо он не ожидал настолько неуместного после всего произошедшего вопроса. Вздохнул, когда Юри устыдился своей глухоты и вжал голову в плечи. Взял планшет, набрал, обхватил Юри со спины, прижав к себе, и сунул гаджет прямо под нос.
I will marry you.
Be my husband.
I really love you.
Юри залился здоровым румянцем и сам вжался в Виктора, ткнувшись ему виском в шею. Вздохнул, развернулся в объятиях и ткнулся туда же носом, обняв за плечи. На мимо проходящих было плевать. Они простояли там некоторое время, после чего Юри, отстранившись, уже ровнее сказал, глядя Виктору в глаза:
— Тогда я правда должен сказать.
Они стояли у перил ограждения, Виктор смотрел на гладь озера, а Юри рассказывал. То, что Виктор уже слышал. Но не от Юри. От Пхичита.
— Помню, ты спрашивал, была ли у меня девушка. Я сказал, что никогда. И будет нужным сказать, что парня у меня тоже никогда не было. Виктор, ты — это нечто, произошедшее со мной впервые во всех отношениях. Кроме одного, — Юри взволнованно сжал и разжал кулаки, — я всё-таки раньше целовался. Мы не встречались, это не было романтическими чувствами. Просто... так получилось. Помнишь, я говорил, как мой товарищ по катку в Детройте попал в аварию? Что там, в больнице, я оттолкнул хотевшую меня пожалеть девушку? Я... довольно долго переживал из-за этого. Пхичит-кун хотел мне помочь. Он хотел узнать, в чём дело. Я и сказал ему, что... что я гей. Что мне не нравятся девушки. И что это проявление жалости... оно было унизительным. Пхичит-кун хотел меня отвлечь или взбодрить. Ну и...
Юри умолк, и Виктор закончил:
— Он предложил поцеловать тебя, а ты не отказался.
Осёкся, встретившись с вопросительным взглядом Юри, набрал ту же фразу на планшете. Показал. Юри растеряно кивнул.
— Кроме этого ничего не было. Но, вот...
«Это был твой первый поцелуй, который ты разделил с лучшим другом просто потому, что не надеялся разделить его с любимым, да?» — Юри и на это кивнул. Виктор его обнял и поцеловал в висок. А потом сказал в ухо:
— Пхичит мне об этом в Барселоне рассказал.
Это непередаваемое выражение лица стоило зафиксировать на камеру.
Но Пхичита поблизости не было, а Виктор мог только с благоговенной улыбкой наслаждаться зрелищем. А потом подался вперёд и поцеловал Юри в губы.
Обнявшись, они стояли на фоне живописного киотского озера, целовались, а мимо, кося взглядами, проходили люди. Какая-то школьница — или просто девушка неразборчивого возраста от пятнадцати до тридцати пяти — пропищала что-то подружке с безупречно шипперским выражением в голосе, Виктор мысленно прикинул топовые хештеги завтрашнего твиттера при условии, что их узнали, и плюнул на это: он уже сказал испанским журналюгам, что не собирается расставаться с Юри Кацуки из-за травмы, контракта тренерского никакого не было, а кольца обручальные и теперь эти вопросы считаются вопросами из разряда «о личной жизни» и находятся под запретом. Одно счастье: Юри был отлучён от соцсетей на ближайшие полгода, а журналисты, получившие от ворот поворот от Никифорова, к Кацуки подступиться просто не могли: он их не видел и не слышал. Вспомнилось, как одна особо активная пролезла аж в палату, но Пхичит выгнал её взашей: после заявления Виктора он дежурил рядом с Юри посменно. Ибо парень умный и быстро смекнул, к кому рванёт пресса за выяснением подробностей.
Виктор был взаправду по гроб должен Чуланонту: он чуть ли не поселился там у Юри, пока Никифоров утрясал их дела с документами. Визу в Испанию дали краткосрочную, и нужно было её продлевать. Потому тайцу приходилось верить, хоть в поясницу периодически колола иголкой ревность: чем дольше Виктор думал, тем больше надумывал — и вот у него в какой-то момент вспыхнуло короткой вспышкой чёткое ощущение того, что он оставил своего будущего мужа на попечение его бывшего любовника, который всё ещё питал со своей стороны нежные чувства.
Чувства Чуланонта, безусловно, были нежными. Но сугубо платоническими.
Что ж. Никифоров должен был ему: таец сберёг для него такое сокровище, такого Юри. Что бы с Юри было без такого друга под боком?