Виктор правда ревновал. А ещё, окромя Плисецкого и Маккачина, детей в его жизни отродяся не было. Надо понимать, что за первого Никифоров ответственности никакой не нёс, а второй был безмолвным простецким псом. Хотя даже пёс однажды прихватил Виктора за ногу, мол, что ты делаешь, отмороженный? Я ж не жру это! Что оно делает в моей миске?
Зато Юри вдруг включил старшего брата. Или любящую мать. Чуть ли не салфеткой рот ей утирал. Пхичит обещал приехать после Скейт Канады. Не могла же она в чужой стране без официального опекуна жить. Поэтому Виктор поначалу косился на календарь. Юри косился на Виктора и, кажется, понимал, почему Свахди сверлит в нём дырки взглядом. Вздыхал. А потом вообще начал отворачиваться по ночам и мгновенно засыпать.
Свахди Юри нравился заочно: чтобы убедить её поехать, Пхичит не рассказал ничего кроме правды, зато много. В конце концов, это были, вероятно, идеальные условия.
Когда Виктор проникся, исчезли и упёртые взгляды.
И только тогда до Никифорова дошло, что они означали.
«Кто ты?»
«Почему ты смотришь на меня так, будто я — твой враг?»
«Я тебе что-то сделала?»
«Прекрати игнорировать меня».
«Почему с твоей стороны ко мне такое пренебрежение?»
«Зачем ты навешал мне лапши на уши, а потом срулил? Чем я тебе дорогу перешёл?!»
Виктора подкинуло, подбросило: мозг, ошеломлённый обнаружением источника чувства дежавю, с перепугу послал сигнал ко всем нервным окончаниям, заставив тело вздрогнуть. Тут же вздрогнул почти заснувший в его объятиях Юри: этой ночью он не просто позволил к себе прижаться: он подошёл с поцелуем сам. Ладонь Виктора, которой он зажимал своему мужу рот во время секса, ещё холодило от высыхающей слюны, за стенкой, на диване в гостиной, спала (они надеялись) Свахди.
— Виктор, ты чего?
Никифоров рухнул головой на подушку:
— Я внезапно понял. Понял, что мне показалось знакомым.
— А?
— «И»,* Юри. Помнишь, я сказал, что что-то с ней не так? Ты ещё обиделся и свернул разговор.
— Помню. — Он приподнялся на локтях, заглядывая в лицо Виктора, по которому расплывалась улыбка.
— Она корчит такие же рожи, как Юрио. Представляешь? Один в один.
— Оу. Да?
— Ага. Только ты не видел потому, что у вас с ней дочки-матери, а я на неё изначально скептически смотрел. Вот она и почувствовала. Дети вообще тонко чувствуют.
— Так разве в этом не твоя вина? — Юри вскинул брови. — Ты на неё как на врага народа без повода с её стороны смотришь.
Виктор засмеялся.
— Открою тебе тайну, Юри, я так смотрю на всех, кто на тебя претендует.
Брови Кацуки уползли ещё выше:
— Претендует? То есть, отвлекает меня от тебя? Даже на Пхичит-куна?
— А на него,
любовь моя, в первую очередь.
Юри со вздохом лег на подушку и отвернулся, пробурчав что-то по-японски.
— А?
— Собственник. Алчный монархист.
Виктору стало смешно: он обхватил Юри поперёк груди и уткнулся носом в его шею. Юри обнял его запястья своими пальцами. Никифоров был просто невозможен. Кожа над четвёртым позвонком ощутила поцелуй: он говорил «я люблю тебя». Юри переплёл свои пальцы с его: «Я тоже. И очень-очень сильно. Никогда от себя не отпущу».
Юри уехал в Токио встречать Пхичита. Виктор решил заняться делом и отработать со Свахди её сырую программу. Вернее, набор элементов. Заодно и решить, короткая это будет или произвольная. У неё был плохой флип. На сорок процентов флуц. Но прыгала она легко, умела отталкиваться вовремя, хорошо разгонялась и смело отталкивалась. Только время от времени перекручивала.
А потом Виктору пришла СМС от Юри: «едем в Хасецу, через пару часов будем». Губы сами расползлись в улыбке, он принялся набирать ответ с сердечками, и вдруг позади него раздался приглушённый звук. Звук падения. С прыжка. Сильного падения. На скорости. Об лёд.
Как снегом за шиворот бросили: Виктор успел вспомнить падение Юри до того, как обернулся. Свахди лежала в центре катка, уткнувшись в лёд лбом и царапая ногтями скользкую поверхность. Не плакала, не кричала, не стонала. Либо Виктору уши заложило.
Он выпустил из рук телефон и помчался к ней, разъезжаясь: травмированное бедро неприятно тянуло на холоде.
Тогда он впервые позвал её по имени. Не по фамилии.
— Лена!
Наверное, им сказочно повезло, что она упала именно тогда, когда Пхичит был в стране. Иначе бы на вопрос о том, почему несовершеннолетняя девочка проживает в другой стране без ответственного лица, отвечать пришлось бы всем троим.
Конечно, в первую очередь Чуланонту.
***
— Свади грап, Пхичит-кун. Что-то стряслось? Ты так внезапно звонишь и не по скайпу.
Этот звонок раздался в августе 2013-го года, буквально перед публикацией списков на Гран-при.
— Я просто не мог дождаться, Юри! Ты бы знал, какой у нас бразильский сериал сейчас творится!
Пхичит почти полчаса из Бангкока рассказывал следующее:
О существовании Лены Свахди мать Пхичита узнала из официального письма от органов опеки из Германии. Сам Пхичит был вызван женщиной в качестве переводчика: годы жизни в Детройте не прошли даром для его английского. В письме говорилось следующее: некто Айли Свахди проживала в Германии с 2005-го года и воспитывала дочь 2006 г. р. в одиночестве. Они жили в небольшой деревне, название которой Пхичит не воспроизвёл бы при всём желании. В декабре 2012-го года проживающий по соседству с Айли Свахди Гюнтер О'Браун подал прошение в органы опеки о проверке условий проживания шестилетней на тот момент Лены в связи с продолжительной болезнью девочки и ненормально опухшими конечностями и лицом. В ходе проверки было вынесено решение о немедленном отобрании ребёнка в связи с нарушением прав ребёнка на медицинскую помощь и безопасность жизни. В самом письме не говорилось, каким именно образом эти права были нарушены. Айли Свахди была лишена родительских прав, а её дочь в срочном порядке помещена в лечебное учреждение. Юрист, назначенная на это дело, предприняла попытки отыскать иных возможных родственников, однако имени отца Айли не смогла назвать, а иных родных у неё, по её словам, не было, так как в Германию она мигрировала. Однако Габриэлла Руг оказалась тёткой с по-настоящему железной хваткой и неисчерпаемым чувством ответственности (отсыпала бы немного присутствующим, включая даже Юри). Руг вышла на семью Чуланонтов, перевернув документы до четвёртого колена. Прадед Лены был кузеном прадеда Пхичита. Руг направляла это письмо с целью выяснить, желают ли Чуланонты взять опеку над девочкой, когда лечение будет закончено. И мать Пхичита хотела.
— Иными словами, у меня нарисовалась болезная сестрёнка в Германии, представляешь?
— Звучит очень неправдоподобно. Неужели ближе родни нет?
— Нет. Кузен прадедули отчалил в Египет, когда дедуле было около 20-и. Да и вообще, хотели бы сплавить, нашли бы крайних поближе.
— Верно, это уж точно. А твоя мама представляет, сколько с этим может быть волокиты?
— Примерно. А ты?
— Я — вообще нет. Просто слышал, что немцы все до одури педантичные. Как и японцы. — Юри заулыбался. — А ты откуда представляешь?
— Да оттуда же. Из былинной немецкой педантичности. Нет, ну ты представь, сериал бразильский!
— Или индийское кино. Помнишь это? «У тебя родинка на щеке той же формы! Мы же братья!»
Оба рассмеялись, Юри перевернулся на живот, облокачиваясь о подушку. Через час, во время ужина, Юри впервые сам обидится на Виктора, который, оказывается, стоял под дверью и грел уши. Демонстративно будет игнорировать Виктора целых полтора часа. А через почти три года Лена Свахди чуть не сломает себе плечо на катке Хасецу.
— Вывих я вправил, повязку наложил. Боли будут продолжаться некоторое время. Подвижность тоже будет ограничена. Нагрузок на сустав быть не должно во время всего процесса лечения. Мази и упражнения я выписал. Будьте осторожнее впредь.
— Хорошо. Спасибо Вам, — вразнобой ответило нестройное трио взволнованных голосов. Сама Свахди промолчала. Только здоровой рукой сжала рукав Юри.
По дороге они купили фруктов и сладкого и решили обпиться чаю. Виктору и Свахди нравились японские сладости, Пхичиту недоставало «остроты ощущений», поэтому, пока все уплетали клубничные онигири и рисовые шарики с матча, Чуланонт уплетал обычный молочный шоколад.
Рука у девочки зажила к исходу месяца. В Японию пришла зима.
***
Плисецкий смотрел заспанными глазами на экран и пытался понять, точно ли под виджетом часов, на котором написано 3:47, есть мигающая надпись «входящий вызов», под которой пиксели сложились в «カツ丼*». Поняв, что телефон пиликает уже с минуту, Юрий столь же флегматично зажал иконку вызова и увёл вправо, приложил смартфон к уху. Он был готов сказать, что, конечно, понимает, что в Японии уже день и все позавтракали, но в России за звонки в четыре утра принято посылать в задницу. Но придержал ехидный посыл буквально на кончике языка, когда услышал взволнованное:
— Юрио, ты в Москве?
На дворе была две тысячи девятнадцатая осень от Рождества Христова.
