***
Виктор зажал зубами костяшку пальца и выругался по-русски. В новостной сводке рассказывали о том, что государственный переворот с участием вооружённых столкновений произошёл не только в Таиланде: синхронно, как в танцах на льду, громыхнуло под боком у России. И точно так же не успокаивалось. По новостям прошлись вскользь, Виктор передал пульт Пхичиту, тот поблагодарил. — Волнуешься? — Юри вытирал полотенцем тарелку. Они снимали уже не однушку, а полноценную двухкомнатную с проходной — так было всем комфортно. — Ну, вообще, Юри, спорт от политики старается подальше держаться. Это у вас премьер может за нефиг делать объявить фигуриста символом межнациональной дружбы, у нас президент только на Олимпиаду и вспоминает про то, что в стране спортсмены есть и им бы тоже покататься не мешало бы по забугорью, но... У многих русских семьи и родня на Украине. Когда я последний раз там был, то русской речи в Киеве было больше, чем местной. Я не то чтобы волнуюсь. Это скорее досадно. А ещё меня интересует мотивация одного холёного дипломата, что смылся оттуда буквально за месяц до того, как всё... — «Пошло по пизде»? Виктор смерил Юри долгим взглядом. — Ты ведь знаешь, что это мат? — Я цитирую Юрио, — он развернулся и понёс тарелку на кухню, — так что да, в курсе. — У меня дядя... в правительстве. Условно, — вставил Пхичит, неотрывно глядя в телевизор. — Ему приходилось быть премьером. Не долго. Первое, что он попытался сделать, — разослать всех близких родственников куда подальше. Когда дошло до его сестры, моей матери, она сказала ему, что... что я искал тренера. За рубежом. И дядя дал денег на контракт с Челестино и сказал уезжать. Мама ехать отказалась. Сказала, мол, она уедет к отцовской сестре в Малайзию. А я поехал. — Мне папаша подарков не делал. Если не считать того, что оплачивал моё фигурное катание. — Да уж, только и всего! — Пхичит фыркнул в поджатое к телу колено. Юри вопросительно посмотрел на друга: это было нетипично для него. Виктор прокашлялся. Выплюнул какое-то короткое ругательство в левое своё плечо. — Это всего лишь то, чем мы живём, — тихо проговорил таец, безучастно глядя уже сквозь телевизор. А то Никифоров не знал. А то не на себя выругался. Пхичит заночевал у них, на диване. Файлин звонила ему один раз, они поговорили на тайском, после чего Чуланонт тут же завернулся в тонкое одеяло. Виктор лежал в обнимку с Юри и водил по его волосам пальцами. Свахди, имевшая привычку молчать, когда разговаривали взрослые, уже давила ухо в своей комнате. Неожиданно Юри тихо заговорил, вздохнув: — Пхичит приехал в Детройт на год позже меня. В Америке особо не рассказывали о Таиланде, поэтому я долго не знал ничего, пока случайно не наткнулся в интернете. Я ещё тогда подумал, что у Пхичита и премьера Таиланда одинаковые фамилии. По крайней мере в транскрипции. Я не спрашивал у Пхичит-куна напрямую. Но когда показали новость о том, что демонстрацию в Бангкоке разогнали с оружием, я не мог не спросить, как он себя чувствует. Он тогда сказал: «Неважно... а как ещё можно себя чувствовать, когда дома такое происходит?» Пхичит-кун никогда не любил говорить о грустном или печальном. Мне даже казалось какое-то время, что его это не касается напрямую. Так он себя вёл. Гулял много, веселился, меня пытался вытащить... и катался. У меня ни за что не получилось бы так игнорировать нечто подобное. Я волновался даже больше него: так мне казалось. — Казалось? — Я ошибался. Просто... в отличие от меня, Пхичит-кун умел найти способ не думать. Умел отвлекаться от того, что может навредить душевному благополучию. И... я, если честно, немного беспокоюсь. Что, если... вдруг он больше не может не думать об этом? Ведь никто не железный. Виктор скользнул ладонью по плечам и сжал пальцы Юри в своих. — Ты сам сказал, что, если ему понадобится помощь, он попросит. — Я хочу в это верить. Очень хочу.***
— Вопрос к мистеру Кацуки. Правдивы ли слухи о том, что, подобно своему тренеру Виктору Никифорову, Вы тоже взяли тренерство? — И да, и нет. Это не совсем тренерство: я просто пока присматриваю за развитием родственницы моего хорошего друга. Официально я не являюсь ничьим тренером. Поскольку она занимается на том же катке, что и я, меня это практически не отвлекает. Никаких проблем. Чемпионат четырёх континентов. Первое место, интервью после награждения. — Мистер Гуанхонг, Вы планируете добавлять в свою программу 4Lz? — Несмотря на то, что у меня он начал чаще получаться на тренировках, процент успеха ещё слишком низок для уверенного включения в программу. — Вопрос к мистеру Ли СунгИлю. Как Вы себя чувствуете после смены тренера? — Не думаю, что испытываю нечто особенное. — Вопрос ко всем: Вы хотели бы исполнить 4A? — Я размышляю над возможностью этого. — Я, конечно, думал, что это было бы очень здорово, но пока что всё наше внимание уделено увеличению процента успеха в уже имеющемся у меня наборе. Я не думал всерьёз об этом. Не думаю, что смогу. — А кто не хочет? Все хотят. Особенно теперь, когда 4А остался единственным непокорённым прыжком. Виктор знал, откуда взялся этот вопрос. На самом деле журналистке было интересно, что скажет именно Юри, ведь на чемпионате Европы Юрий Плисецкий заявил, что у него в запасе ещё есть прыжок, которого никто не ожидает. Разумеется, все подумали на 4А. Пхичит засмеялся, что чего уж точно никто от Плисецкого не будет ожидать — так это флуца или изолированного ойлера. Юри не знал, как отреагировать: смеяться или вздыхать. Виктор гавкнул «стоп!» прямо перед тем, как Юри зашёл на прыжок. Вздрогнули даже растущие на этом льду тройняшки. — Юри, подгреби-ка ко мне на минуточку. Он выпрямился, смерил Виктора взглядом, глянул на стоявшего со Свахди у бортика Пхичита, что с самого континентального поджимал ногу: плохо приземлился после акселя, — толкнулся ребром и подъехал. Виктор нахмурился. После того, как Пхичит остался без Челестино, контракт с которым истёк, не очень удачно выступил на Гран-при и свалился на континентах, а, в довесок, Файлин вернулась в Таиланд, он жил вместе с ними. Нянчил Свахди. Казалось: баба с возу — кобыле легче, но на деле в воз только забралось больше народу. Виктор ещё помнил, как пытался убедить Юри в том, что он нисколечко не ревнует: если только в шутку. Но вот сейчас было трудно поверить в собственные слова. — Думать забудь о четверном акселе. — Виктор? — Сколько тебе, по-твоему, лет? Хочешь, как я или, вон, Пхичит, цаплей стоять? Пхичит глядел не мигая, нахмурившись. Свахди держалась за его пояс. Или держала его за пояс. Назревала ссора. — Тебя машина сбила, между прочим. — Я вроде пока в своём уме. А ты попридержал бы коней, Юри. Думаешь, квад акселя ни у кого не прыгается только потому, что никто не пробует? В таком случае у меня для тебя плохие новости. — Ты, Виктор, открыл миру два новых четверных, в том числе и флип... — И даже я не одолел аксель. Тройняшки, значительно вытянувшиеся, замерли на льду, взглянули на Пхичита. Тот взгляд понял и кивнул им в сторону выхода: «да, лучше свалить по-тихому, верно». Сам, когда девочки уже семенили к выходу, обхватив Свахди за плечо, подъехал к пытающимся переспорить друг друга Никифоровым. — С чего ты вообще взял, что я собираюсь прыгать его? — С того, что Юрио, по-твоему, его делает. Пхичит, без обид, но вы тут немного не к месту. — Нет уж, я послушаю. — Да, пусть послушает. Он — мой друг. — С каких это пор тебе нужна группа поддержки? — Я не буду прогонять его. — Я согласен с Виктором. Юри повернулся к Пхичиту. — Юри, Виктор прав насчёт квада акселя. Никифоров вскинул брови, постучал лезвием по льду. — Воооот, Юри. Послушай разумную мысль. — Что не так, по-твоему, с 4А? — Юри всё ещё смотрел на Пхичита. Виктор вздохнул: — Кроме того, что он убивает, ничего. — Я спрашивал не тебя. Виктор клацнул зубами, Пхичит прищурился. — Юри... что с тобой? — Я хочу узнать твоё мнение. Не Виктора, твоё. — Это неразумно. — Аксель? — Юри, твою мать, да нет никаких доказательств того, что Юрио сигает 4А! В его программах раньше и четверного лутца не было, что дальше? Будешь его разучивать? — Может, это вообще была утка, — в том же темпе добавил Пхичит. — Почему вы его так отговариваете? — Юри только-только раскрыл рот, чтобы спросить тоже самое: Свахди опередила. Раньше она не подавала голоса, только слушала или игнорировала любые разговоры, не имевшие к ней отношения. — Почему вы его отговариваете? Даже если никто не будет делать, почему ему нельзя? — Возраст, милая, преклонный для фигурного катания. И тем более для таких самоубийственных экспериментов. Юри сжал кулак, Свахди распахнула глаза: ей показалось, что он Виктора за это ударит. — Это сколько? — Двадцать восемь, милая. Свахди рвано вдохнула, отвернулась. Высвободилась из-под руки брата. Молча подъехала к выходу, влезла в чехлы и ушла. Никто из них следом не пошёл. — Рена-чан... Свахди зарылась носком сапога в снег, качнулась на цепных качелях. — Рена-чан, ты замёрзнешь. Пойдём, попьёшь с нами чаю. Юко сжала в маленьких пальчиках зонтик: снегопад был сильный. — Рена-чан, не игнорируй меня, пожалуйста. Я же волнуюсь. Простудишься, нельзя без шапки. Свахди подняла голову, стянула на шею наушники. — Пойдём? Она приоткрыла рот, вздохнула. Спросила: — Где кто-нибудь? «Кем-нибудь» она называла любого из тех троих, с которыми считала себя связанной. «Кто-нибудь» подразумевало «кто-нибудь из них» — Пхичит, Юри или Виктор. Юко уже с год назад смирилась с мыслью о том, что остальных Свахди трудно воспринимать как полноценных живых людей. Вернее, девочка принципиально их таковыми не считала. Замыкалась на очень маленьком, узком и тесном круге: либо любила безумно, либо не относилась никак. К Юко Свахди никак не относилась. Нищигори вздохнула. Юри выяснял с Виктором их давно смазанные и перемешавшиеся с семейной жизнью тренерско-ученические взаимоотношения, Пхичит уже второй час что-то выслушивал по телефону, отвечая на своём, тайском, и до сидящей в снег на качелях Свахди не было дела никому. Вернее, времени не было, дело было — Пхичит, прикрыв ладонью микрофон телефона, на ломанном японском сказал Юко, чтобы позвала Свахди внутрь, а то завалит снегом. В Хасецу такие снегопады бывали очень редко. — В Таиланде, наверное, снега никогда не бывает, да? Необычное зрелище? Свахди опять выдержала паузу. — В Германии бывает. Ничего необычного. Там много. — Ты была в Германии? Свахди не ответила. Только замерла с приоткрытым ртом. Прошептала тихо: — Es war übel, — завалилась назад, схватившись руками за цепи. Немецкого Юко не знала. Сказать ей было нечего. — Получается, всего три десятка. Один я уже прожила... — А? — Из отпущенных трёх я уже прожила один. Вот так... Незаметно. А через два всё кончится. Фигуристы... Не живут дольше, да? Если я уйду до того, как в следующем году отправлюсь покорять вершины юниорских состязаний. Я найду другое дело и проживу дольше. А иначе. Иначе в 28, какой бы молодой и красивой я ни была, для меня уже будет закат жизни. Начало конца всему. Я не хочу такой короткой жизни. Но если уйду. Потеряю... der Vater... ...Свахди зашептала то ли на тайском, то ли на немецком: а Юко пришлось стоять под зонтом и слушать, ждать. Потом она замолчала. — Рена-чан? Свахди поднялась, отряхнулась и, развернувшись, побрела в сторону дома. Словно о существовании Юко забыла напрочь. The end of everything. Юко хотелось сказать, что не одним катанием живут фигуристы, что люди уходят в профи, в шоу, в тренеры, что тридцатью годами жизнь не оканчивается, но Свахди спряталась от неё в наушники, а дёргать за руку и требовать внимания Юко не имела права: она уже однажды дёрнула. И нарвалась на Пхичита, который встал между ними и объяснил по-английски, что больше так делать нельзя. Потом, правда, дополнил на своём. Юри губу прикусил: он немножко знал тайский. Чуть-чуть. Да и сказал потом: «Да ладно тебе, ничего страшного». Юко помнит: «Do not do like this anymore, please». «Юко-чан, правда не стоит. Она всё-таки не твоя дочка...»***
Тайская федерация выставила Свахди на Гран-при юниоров под своим флагом. У неё было право отказаться. Но вместо этого она сказала, что ей всенепременно нужен минимум двойной аксель в конец программы. Виктор исполнил давнюю «угрозу» и всучил ей сальсу. Платье было красным. В горошек. Буквально за полторы недели до из Чехии этап перенесли на базу Ростелекома.