Ко мне навстречу, ангел мой, поспеши...

День пролетел незаметно или Альфред его просто весь проспал, уже неважно. Выползать в холод не хотелось, там жили все его страхи, те самые чудовища, которые в детстве всегда прятались под кроватью. И зачем только он согласился на предложение профессора отправиться в это богом забытое место? Риторическое. Скрипнула дверь, справа послышались шаркающие шаги. Сара? Нет, не может быть. Профессор? Движимый любопытством, Альфред высунул нос из-под одеяла и, заприметив сгорбившуюся тень, тут же юркнул обратно. — Ыыра уаась, — жуткий голос прозвучал совсем близко, заставив укутаться в одеяло сильнее. — Ыах! Дверь с громким хлопком закрылась. Ушло? Что это было? Выждав немного, Альфред заставил себя вылезти наружу. За окном было уже темно, лунный свет едва проникал в комнату через зашторенные окна. Кто-то зажег свечи и даже принес завтрак или обед, а быть может даже ужин. Рядом с тарелками лежал очередной листок бумаги и роза, черная роза. Он подошел к столику, придерживая одной рукой одеяло, так и норовившее сползти на пол. Неуверенно потянулся к цветку, пальцы мягко коснулись стебля. Ни одного шипа. Странно. Будто не живой цветок, мрачный, как и стены вокруг. — Эх, была не была, — со вздохом он взял записку, медленно развернул лист и принялся всматриваться в знакомые буквы. Всё же было немного темновато и оттого сложнее прочесть написанное. «Моя… мой принц, Я решил не тревожить твой покой и просил верного Куколя поухаживать за тобой. От него ты навряд ли решишь спрятаться под кроватью, как от меня. Поверь, мне искренне жаль, что я напугал тебя. Очень буду рад, если наша новая встреча не завершится так же, как и прошлая. Мне было не сложно вытаскивать тебя из-под кровати, и даже понравилось отряхивать от пыли, в особенности, когда ты во сне решил меня обнять. Ты должно быть хмуришься и удивляешься, читая эти строки. Улыбнись, мой прекрасный принц, тебе очень идет улыбка, пусть зачастую она и робкая, словно весенние цветы. И я надеюсь, ты не отведешь свой взгляд от моего при встрече. Та роза выращена в моей оранжерее, там я и надеюсь застать тебя перед балом. Если ты готов принять мое приглашение, просто держи цветок в пальцах. До скорой встречи.» Граф, значит это граф. Лист выпал из дрожащих пальцев, за ним соскользнуло и одеяло. Что же делать? Бежать? Но куда? А что он сможет сделать без профессора? Роза! Чертова роза! Он бы с такой радостью сломал её, растоптал и выбросил останки в окно. А вдруг граф обидится? Сталкиваться с обиженным вампиром было во сто крат страшнее, чем с влюбленным. Влюбленным? Правда? — Одеться бы… Взгляд прошелся по комнате и остановился на давешнем стуле, на котором некто сложил стопкой его одежду. Или не его? Неважно. Альфред чуть не споткнулся об одеяло, но смог добежать до стула. Пока бежал успел замерзнуть, а потому одевался очень поспешно, путая пуговицы, лишь бы побыстрее окунуться в желанное тепло. Желудок подал голос тонкой трелью, да только от одного взгляда на жижу в тарелке хотелось вылить это непонятное зеленое нечто на голову горе-повару. Нет-нет, лучше он ещё поголодает. А вдруг вампиры не питаются голодными? Или он тогда сам сможет кого-нибудь загрызть, ну или понадкусывать. — Если ты готов принять мое приглашение, просто держи цветок в пальцах. А если не готов? Выбор или иллюзия выбора, а, граф? Он уже почти вышел из комнаты, когда всё же заставил себя обернуться. Роза по-прежнему лежала на столике и, казалось, с немым укором смотрела в его сторону. Черт с ним! Схватить цветок и завернуть в письмо — заняло всего несколько мгновений, за которые он умудрился взволнованно покраснеть, «прожечь» дырку на двери в смежную спальню, и наконец вылетел в коридор. Если-если… Никаких если! Быть может, если повернуть налево, он окажется в том крыле, где разместили профессора? Он шел так долго, что уже не понимал где находится. Коридор петлял, поворачивая то в одну сторону, то в другую, а порой заставлял делать выбор куда пойти. Альфред и сам не заметил как оказался в галерее, по обеим сторонам коридора висели старинные картины, подсвеченные блеклым светом канделябров. А там впереди их было ещё больше. Незнакомые лица, разодетые в давно устаревшие одежды. От нечего делать он принялся разглядывать их. — Ясные очи, нежная стать! Только непрочна и бренна красота живых. Облик невинный дал ему Господь, но уязвима и бренна эта плоть, увы! — тихий голос шелестом листвы донесся откуда-то издалека. Пригрезилось? Не иначе. — Час настал… Альфред вздрогнул и с ужасом воззрился на шевельнувшиеся губы ближайшей картины. Их глаза словно проникали в самую душу, заставляя юношу покрыться мурашками от страха. Ноги приросли к полу, он так и замер, приоткрыв рот в форме буквы «о». — Час настал… — раздалось позади. Иногда наступает такой момент, когда страх перерастает в нечто большее и человек уже действует на уровне инстинктов. Вздрогнув в очередной раз, Альфред побежал вдоль галереи, не разбирая дороги и стараясь не слушать слова, доносившиеся от нарисованных людей. Зажав уши руками и с силой зажмурив глаза, он летел на крыльях собственного страха. Позже, вспоминая эту историю, он искренне удивлялся отчего же не расшибся раньше. Должно быть, Альфреду было суждено встретиться с ним именно так — со всей силы врезаться в него, забиться в чужих холодных объятиях пойманной птицей. Было больно, всё тело стало одним большим синяком, или так просто казалось. А ещё было до безумия страшно. Неужели именно так сходят с ума? — Тише, тише, — кто-то пытался его успокоить, одной рукой прижимая к твердой груди, а другой едва ощутимо поглаживая по голове. Тех голосов больше не было слышно. Он сбежал? Смог? Или же попался в умело расставленную ловушку. Честно говоря, было всё равно. Он слишком устал бояться каждого шороха. — Ой! — послышался позади чей-то высокий и явно мужской голос, — Вы только посмотрите! Черная роза! Кто бы знал как я обожаю розы, особенно черные. И письмо? Любовное. Отец, а ты уверен, что юноша бежал именно к тебе с такими подарками, а не ко мне. А? — Уйди, Герберт, — послышался сверху тот самый до боли знакомый голос с рычащими нотками, — Оставь нас. — Да пожалуйста, — фыркнул графский сыночек, — Не больно-то и хотелось. Шагов Альфред не услышал, в его голове бешено стучало собственное сердце. Понимание ненормальности ситуации выбивало ещё больше почву из-под ног. Граф не отдал его сыну? Хорошо ли это? Наверное. Но что будет теперь с ним, с Альфредом? Ответа на этот вопрос он не знал и очень боялся узнать. — Слышу я ночами чей-то голос во тьме, — слова сами сорвались с его губ и он едва успел прикусить собственный язык, чтобы не сболтнуть чего лишнего. — Лишь доверься мне, — объятия стали мягче, словно граф позволял ему сделать выбор, тот выбор, которого у Альфреда в сущности не было. В голове стоял туман, слишком густой и вязкий, он боялся сказать хоть слово, боялся впустить внутрь томление, что одолевало его в том сне, где ему довелось слышать голос графа впервые. Или не сон то был? Он с трудом осознал, что всё это время обнимал графа и уже без его помощи прижимался сам, доверчиво и даже наивно. Странное ощущение возникает в душе, когда перешагиваешь через невидимую границу собственных страхов, открываешься желаниям, что живут глубоко внутри. Когда он успел сделать этот шаг? — За твое доверие я щедро отплачу. И всему, что умею я, охотно научу… Поверь мне — и изведаешь ты сладкое забвение в объятьях темноты… Альфред чуть отодвинулся от графа, показавшегося ему даже теплым, поднял голову и утонул в чужих глазах. На него никогда так не смотрели. И пусть он для графа всего лишь желанная жертва, ничего, ради такого взгляда он был готов поделиться своей кровью. Правда же? — Опустись со мной на дно, где над нами не властно время. Испытать тебе дано бесконечное наслаждение. Да! В это мгновение он был готов нырнуть за ним хоть в кишащий крокодилами Нил. Он когда-то читал об этом или профессор рассказывал. Или… Чужие губы накрыли его, осторожно, неспешно. Альфред медлил какие-то секунды прежде чем приоткрыть рот и несмело коснуться кончиком языка чужих губ. И ему ответили. Язык графа был смел и настойчив, проникая в его рот и захватывая власть над ним. Он едва стоял на ногах, колени заметно дрожали, и Альфреду приходилось цепляться руками за плечи графа. Подумать только… Хотя думать он и не мог, отдаваясь во власть собственных ощущений. «Тёмные желанья пробуждая во мне, меня он манит и влечёт за собой.»