Die for Me

— Как знакомство?       Отабек смотрит внимательно, стоя у автомата с напитками и ожидая, когда горячий кофе наполнит стаканчик. Юрий же, только-только покинувший комнатку, где вел увлекательную беседу с Виктором Никифоровым, все еще оставался под некоторым впечатлением. Пожав плечами и сняв очки, он небрежно бросил: — Та еще гнида, конечно, спорить не стану. Но как пациент — довольно интересный.       Алтын хмыкнул. — Так говоришь, словно только что интересный фильм посмотрел. Между тем, доктор Фельцман придерживается более критичного настроя в отношении этого психа. — Правда? — приподнял бровь Плисецкий. — И что говорит старый пердун? — Ммм… ну, если в общих чертах, то он очень жалеет о запрете лоботомии.       Не сдержавшись после этих слов, Юрий заливисто рассмеялся. — Да не, это тупо. Поверь мне на слово, гораздо интереснее болтать с этим сумасшедшим, чем вскрывать его череп и копаться в мозге.       Прежде чем ответить на это, коллега Плисецкого долго молчал, поджав губу. Непонятно, почему, но, похоже, сказанное Юрием ему не особо понравилось. — Так ты… — с сомнением начал он. — Ты собираешься продолжать эти беседы, которые ни к чему не приведут? — Почему нет? — подойдя к Отабеку, Плисецкий внаглую отобрал у него стакан и сделал несколько глотков из него. — Фу, гадость. Как ты можешь пить это дерьмо без сливок? — У каждого свои понятия дерьма, — парировал Алтын. — Тоже верно, — повел плечом Юрий, отходя к удобному креслу у стены и плюхнувшись в него.       Услышав шаги по коридору, Алтын и Плисецкий синхронно повернули головы, уставившись на дверь. Буквально тут же в проеме появилась рыжая девушка в белом халате, которая, заметив двоих, находящихся в помещении, с явным облегчением выдохнула. — Слава Сатане, вы здесь.       Юрий в знак приветствия приподнял стакан, из которого пил. Отабек же, слабо кивнув, снова нажал на несколько кнопок на автомате. — Я уж думала, Фельцман тут, — Бабичева буквально упала в кресло рядом с Плисецким. — Кстати, где он? — Второй час мучается диареей, — буркнул Юрий. — Правда? — глаза Милы округлились. — Нет, — отрезал Плисецкий. Общество «дохтура Бабы» никогда не доставляло ему особого удовольствия, поэтому, чтобы не ссориться, он часто отпускал в ее присутствии дурацкие шутки, пытаясь скрыть этим свое раздражение.       Надо сказать, сейчас Юрия необъяснимо тянуло обратно в ту маленькую комнатку, откуда санитары уже увели Никифорова. Ему казалось, что между ними так много недосказанного. И хоть Плисецкий прекрасно понимал, что этот псих — серийный убийца, да еще и склонный к особой жестокости, ему отчего-то хотелось сейчас находиться в его обществе. Обычно сам доктор Плисецкий не лез за словом в карман и был рад ввернуть в разговоре какую-нибудь меткую фразу, но в обществе Никифорова все оборачивалось с точностью до наоборот. С удивлением для самого себя Юрий осознал, что ему нравится слушать длинные речи своего пациента. Впрочем, этому можно было найти объяснение — стремясь хоть как-то сделать свою работу интересной и привнести в записи о своей практике новую необычную страничку, Плисецкий почти три месяца уговаривал профессора Фельцмана поручить ему Никифорова. И после долгих и упорных уговоров, Яков Аристархович, наконец, дал свое согласие, лишь бы от него уже отстали. — Кстати, Юрий, — повернулась к нему Мила. — Я слышала, ты взялся за кого-то из «особенных». Это правда? — Да, я теперь веду Никифорова, — допивая остатки кофе, отозвался Плисецкий. — Мало тебе головной боли, что ли? — фыркнула Бабичева, потянувшись. — Обычные бзиканутые уже не привлекают.       Не удостоив коллегу ответом, Плисецкий молча поднялся с места и, выбросив стаканчик в урну, вышел из кабинета. — Чего это он? — захлопала глазами рыжая.       Отабек, уже также удобно устроившийся в одном из кресел, лишь покачал головой. — Не в настроении. Просто не лезь к нему под горячую руку. *** — Доктор Плисецкий, какой сюрприз!       Никифоров скалится в улыбке, демонстрируя прекрасные белоснежные ровные зубы. Шутка абсолютно дурацкая, ведь они оба знали, что встретятся сегодня снова. Сев напротив пациента и стараясь сохранять абсолютно невозмутимое выражение лица, Юрий нацепил очки на нос и взглянул в голубые глаза серийного убийцы. — И вам здравствуйте, — с еле различимой усмешкой в голосе отозвался он. — Как спалось? — все с той же нахальной улыбочкой поинтересовался Никифоров. — Спал, как младенец, — парировал доктор.       Виктор громко прищелкнул языком по привычке и откинулся на спинку стула, немного поворочавшись в смирительной рубашке, очевидно, пытаясь придать себе больше комфорта в столь неудобном одеянии. — Не думал, что ты пользуешься настолько избитыми сравнениями, док. — Что же вы предлагаете? — колко осведомился Плисецкий. Он совсем не был раздражен, однако такая игра в дразнилки его весьма забавляла. — Помнится, вчера я сделал тебе предложение. Мог бы воспользоваться им, — спокойно сказал Никифоров.       Теперь уже настал черёд Юрия расплыться в улыбке. — Предложение? Не замечал на своей руке кольца.       Однако же Виктор не растерялся. — Можешь быть уверен, док, будь у меня хоть чуточку больше свободы в движениях, оно бы уже красовалось на твоем изящном пальчике. Но, как видишь, на данный момент я вынужден находиться в не самых приятных условиях.       Подвинувшись чуть ближе и склонившись над столом, Виктор приблизился к Юрию и, не моргая заглядывая в его глаза, спросил: — Кстати раз уж речь зашла об этом… Скажи, доктор, как давно ты спишь с мужчинами?       Лицо психиатра удивленно вытянулось, но он тут же собрался и, поправив очки на переносице, ответил вопросом на вопрос: — А с чего вы решили, что этот факт имеет место быть? И почему мы вообще говорим обо мне?       Выпрямившись и сев ровнее, Никифоров сделал огорченное лицо и поднял глаза к потолку: — Ах, какая жалость! А я уж было начал питать робкую надежду на то, что мои зарождающиеся чувства смогут получить хоть какой-то отклик…       Что несет этот псих? — Чувства? — Забудем об этом, — тряхнул пепельной челкой Виктор, поворачивая голову в сторону. — В конце концов, кто я такой? — Вы — человек, лишивший жизни множество людей и теперь пребывающий здесь, как видно, до конца ваших дней, — с явной теперь уже издевкой ответил Плисецкий.       Никифоров снова перевел взгляд на него, но промолчал. Это было странно для Юрия: он совсем не ожидал, что сможет таким образом заткнуть своего болтливого пациента. — И всё-таки… — скрестив руки на груди, снова заговорил доктор после полуминутного молчания. — Может, мне показалось, но… вы флиртовали со мной? Я прав? — В определенной степени, — поерзал на стуле Виктор. — В какой? — допытывался Плисецкий.       Он и сам никак не мог понять, почему его так интересует этот вопрос. Однако, эти попытки Никифорова намекнуть о каких-то чувствах в его сторону — неизвестно, существующих или нет — в каком-то смысле распаляли его, заставляя даже позабыть о том, в какую сторону надо изначально вести беседу. Ведь, в самом деле, он здесь доктор, а этот седовласый безумец — его пациент. — Я отвечу только при одном условии, — отрезал Виктор.       «А кто-то оборзел» — промелькнуло в голове психиатра. Вслух же он произнес: — Каком? — Ты согласишься на мое предложение, и я смогу всегда, при любых обстоятельствах называть тебя своим котенком. — Для вас это так принципиально? — Абсолютно. — Ну, допустим.       Покачав головой, Никифоров категорично сказал: — Такой ответ не принимается. Либо «да», либо «нет». Я, знаешь ли, предпочитаю конкретику. И мутные фразы меня в некотором роде раздражают.       «Да уж кто бы говорил, — мысленно усмехнулся Плисецкий, — ты ведь сам любитель этих самых мутных фраз». — Хорошо, я позволяю вам называть меня так. — Прекрасно, — расцвел Виктор, широко улыбнувшись.       Однако, отставать от него Юрий был не намерен, уже распалившись и чувствуя некий азарт, которому и сам был удивлен. — Так что насчет моего вопроса?       Почти сразу перестав улыбаться, Никифоров набрал в грудь побольше воздуха, после чего медленно, будто чего-то опасаясь, выдохнул. Прикрыв глаза и сев ровно на стуле, он начал: — Ты когда-нибудь задумывался о том, по какому принципу наш мозг, сердце или что там за это в ответе, расставляет вещи и людей по внутренним полочкам. Этим самым «нравится — не нравится»? Допустим, когда ты видишь в супермаркете две бутылки минералки разных производителей. И, к примеру, надписи на них одинаковые в плане состава, процентов солей, и цена у них почти одна и та же. Но какую ты возьмешь? — он вперился взглядом в лицо доктора. — Для каждого случая, котенок, есть свои критерии, оговорки и нюансы. Но я могу сказать тебе наверняка — для меня ты не простая бутылка минералки. Хотя я понятия не имею, почему, но купил бы я именно тебя. — Вот как? — спросил было Юрий, но       Виктор тут же цыкнул на него. — Я еще не закончил свой ответ, — он покачал головой. — Всеми этими рассуждениями, которые ты мог бы счесть абсолютно дурацкими, я веду тебя к простому выводу: я вижу в тебе нечто особенное. Что-то неосознанно-притягательное, не понятое мной до конца. Что-то, заставляющее меня трепать языком, глядя в твои красивые глаза и желать, чтобы это повторилось снова. И, надеюсь, не ошибусь, если скажу, что ты тоже ждал встречи со мной со вчерашнего дня? И хотел этого настолько сильно, что в нетерпении половину ночи провел, глядя в потолок или куда-то еще? — С чего ты взял? — Юрий и сам не заметил, как стал обращаться к Никифорову на «ты». — Здесь все просто, мой милый котенок — твои усталые глаза тебя выдают. А мое подсознание, настойчиво настраивающее меня на возможность взаимного притяжения между нами, заставляет меня думать, что ты скучал по мне.       Юрию внезапно показалось, что температура в маленькой комнатке повысилась, и воздух стал тяжел и влажен. Какого дьявола? — Хм-м… Может, тебя и признали душевнобольным, но, что ни говори, язык у тебя подвешен. И тот, кто его подвесил, очень старался, — Плисецкий пытался выглядеть все также невозмутимо и уверенно, однако где-то на кончиках пальцев стало покалывать. Слабо, едва ощутимо, но по-своему приятно. И он искренне недоумевал, почему это происходит. — Душевнобольной, — повторил Виктор даже как-то мечтательно, прикрывая глаза на пару секунд. — Мне определенно нравится это слово. Оно заставляет меня верить, что таковая у меня имеется. А ты веришь, котенок? — А ты бы хотел этого? — подумав, сказал Юрий.       Склонив голову немного набок, Никифоров улыбнулся. — Определенно да… ***       Все эти разговоры — про кольцо на пальце, про какие-то неведомые чувства, про полубессонные ночи… Казалось бы, чушь собачья, полный бред. Или же замудренная лесть. Но Юрий, сидя за компьютером вечером в своей квартире, уже больше часа не мог сосредоточиться на делах, постоянно перебирая в голове возможные варианты «правда-ложь», «бред-искренность». И, несмотря на то, что к человеку, с которым Плисецкий теперь должен вести какую-то терапию, нужно подойти с профессионализмом и не более того, что-то внутри него активно сопротивлялось, пропуская слова, сказанные Никифоровым, все глубже в разум, фиксируя их где-то в тайниках памяти и заставляя повторяться снова и снова. — Тебе лучше не врать мне, Виктор. Никогда…