Призрак. Фантом. Эрик.

На следующий день я встретилась с Эриком на Сен-Дени. Облицовку второго этажа особняка почти закончили, осталось выбрать форму кованых балконных решеток. Я как раз выбирала между двумя финальными вариантами, когда звук останавливающейся кареты отвлёк меня. - Вот этот, - торопливо ткнула я в нужный образец, и, отвечая улыбкой на прощание мастера, заспешила к карете. - Столько нужно ещё сделать! – я увлечённо болтала, когда кучер неторопливой рысью погнал лошадей вдоль реки. – Выбрать мебель, оббить стены... и потом, как быть с прислугой? Боюсь, нам придётся обходиться приходящей, раз уж ты возражаешь против их постоянного пребывания в доме. Но это так неудобно, да и обойдется дороже. - Это моя забота, - Эрик небрежно пожал плечами. – Забудь. Я вижу, вы в прекрасном расположении духа, Кристин, - продолжил он. – Признаться, очень рад это видеть. Эрик говорил, не глядя мне в глаза, и я снова почувствовала прилив радости. Пусть лучше уж смущается, чем страдает. И потом, все ведь и правда хорошо! - Эрик, - оборвала я его, заставив наконец взглянуть на себя. Высокомерный взгляд совершенно не вязался с его словами, но я больше не боялась его масок. – Все в порядке. Он не менее высокомерно кивнул, «я так и думал», и это тоже рассмешило меня. Эрик в тревожном замешательстве всмотрелся в мое лицо – уж не издеваюсь ли я над ним, и это только развеселило меня ещё больше. Ангел мой, прячься за своим высокомерием сколько влезет! - Я хотел бы отвезти вас в одно место, - тон Эрика снова был донельзя официальным. – Вы выберете себе подходящий гардероб, чтобы к началу следующего месяца он был готов, а также... Я не слушала его. Мы проезжали мимо парка Монсу. Аллея влюблённых – вот как называлось эта дорожка, ведущая в обход небольшого озера. Мадам Жири регулярно предупреждала своих воспитанниц держаться подальше от излишне романтических и относительно уединенных мест, вроде этого, и с точно таким же упорством юные танцовщицы и хористки вечерами посещали эту аллею в сопровождении кавалеров. Из-за раннего времени здесь было совершенно пусто, и я решилась на шалость – придерживая шляпку, быстро пересела на сиденье к Эрику. Он оборвал себя на полуслове. - Снимите перчатки, - улыбаясь, скомандовала я. – Ну же, Эрик. От этого вы не умрете, даю слово. - Что с вами? – холодно поинтересовался Эрик, стягивая с тонких гибких пальцев тонкую кожу перчатки. - Ничего, - беспечно хихикнула я. – Радуюсь прогулке с мужем. Вполне естественное занятие, не находите? Эрик быстро поднёс свою неестественную руку к моим глазам: - Вы довольны своим капризом? – резко поинтересовался он. - Вполне, - я умостилась поудобнее в углу кареты в полуобороте от Эрика, который прямо, как штык, вытянулся в своей нише. - Зачем вам сдалась моя рука? – в его голосе зазвучало раздражение. - Затем, что мне так хочется, - дерзко ответила я и завладела его ладонью, в зародыше оборвав его дальнейшие ядовитые реплики. Я держала холодную руку Эрика в своих руках, как будто впервые – так оно и было, если не считать короткие случайные прикосновения, когда он бывал без перчаток. Я проследила выступающий рисунок вен на тыльной стороне ладони, переплела его пальцы со своими, нежно сжав их. Желание смеяться исчезло, осталось только нежность и любопытство. Рука мужчины – рука моего мужа, Эрика, Ангела Музыки. Белая кожа, словно никогда не знавшая солнечного света. Тонкие сильные пальцы музыканта. Радуясь, я улыбнулась, вспоминая, какой ужас вызвало первое мое прикосновение к этой руке в его подвале. Казалось, это было сотни лет назад! Эрик внезапно вырвался и вжался в свой угол. -Что с тобой? Он молчал, отвернувшись. - Что-то не так? Тебе неприятно? - Что вы, мадемуазель Дааэ, мне очень приятно, - он сам весь ирония, сарказм так и сочится. – Вам, я вижу, не менее приятно издеваться надо мной. Однако вынужден вас разочаровать: я не люблю, когда надо мной смеются. Он фыркнул в ответ на мой недоумевающий взгляд: - О, да перестаньте наконец ломать комедию! Вы прекрасно сознаете свою власть надо мной. Так отчего бы и не позабавиться, посмеяться над новой игрушкой? Одного не понимаю: насколько же вы, оказывается, можете быть жестоки. По глупости и непониманию? Или намеренно? Первое я еще могу простить. Вы готовы прикасаться ко мне, лишь бы вас развлекал мой вид? Я думал, ваше отвращение надежно защищает меня от насмешек. Как же вы до этого опустились, моя невинная красавица? – он поцокал языком, и в глубине желтых глаз вспыхнула злоба. – А впрочем, смейтесь. Вряд ли я смогу ненавидеть себя за слабость более, чем вас за жестокость. - Эрик! – я ахнула. – Вот теперь вы действительно отвратительны! Прежде чем он успел что-либо сделать, я выскочила из кареты, едва не подвернув ногу. - Ненавижу тебя! - Стоять! Я даже не поняла, к кому относился его приказ, к кучеру или ко мне. Я неслась вперёд, не разбирая дороги. Так вот что он обо мне думает?! Так вот, кто я такая... бессердечная дрянь? Как же он вообще до этого додумался, несчастный?! Внезапно ветки расступились, и я едва успела затормозить – передо мной лежало озеро. К счастью, все маршруты достопочтенных дам и отцов семейства лежали у противоположного его края с колоннадами, где мелькали яркие пятна женских платьев и доносились крики детей. Я прислушалась: тишина окружила меня. Без сил, я присела на широкий плоский камень у кромки воды. Как все-таки шатко мое положение... Быть замужем за Призраком - все равно что быть замужем за никем. К кому я могла бы обратиться сейчас за помощью? Как бы объяснила свою ситуацию? Теперь у меня даже нет своего дома... раздумывая над всем этим, я пропустила появление Эрика, и когда его руки стиснули мои плечи, вырываться было бессмысленно. Он ничего не сказал, только затряс меня, как тряпичную куклу. - Глупая, безмозглая девчонка! – наконец прошипел он. – Что на вас нашло?! Последняя соломинка сломала спину верблюду, и я некрасиво, взахлёб разрыдалась. Мне уже было все равно, что слезы выводят Эрика из себя. Сквозь всхлипывания и подвывания я выложила все, что думала о его высокомерной глупости, о его характере, о своём положении, о страхе провалиться на сцене, а главное – о том, о чем я заставила себе не думать, и что постоянно висело над нами незримой, но вполне ощутимой угрозой: я боялась, что Эрику придется поплатиться за свои действия в Опера; боялась, что полиция доберется до нас, что наша жизнь всегда будет напоминать поле боя, по крайней мере здесь, в запятнанном его грехами Париже. Когда всхлипывания стали потише, Эрик протянул мне платок. - Ты носишь пладки? С каких эдо пор тебе нудны пладки? – шмыгая носом, выдавила я. - С тех самых, как я женился на плаксе, - в его голосе не было злобы, только грусть. - О, Кристин, - он хотел накрыть мою руку своей, но в последний момент все же остановился, - простите меня. - Что? – я с недоверием уставилась на слепяще-белую в солнечных лучах маску. Я ожидала скандала, обвинений, сцен. Он шутит? - Мне все еще сложно поверить, что кто-то может относиться ко мне без злого умысла, - с трудом произнес Эрик. – Поймите: это все для меня внове. Никто из тех, кого я знал, не мог заставить себя дотронуться до меня, зная мою тайну, и не испытывая при этом... неудовольствия, - Эрик нашёл наиболее мягкое выражение. – Я помню выражение вашего лица, когда вы сорвали маску, и не понимаю, как такое возможно, что вы, – он снова запнулся, – не испытываете отвращения рядом со мной, - наконец жёстко закончил он. Под его взглядом я медленно приблизила свою руку к его руке и сжала его пальцы своими. - Вот так? Он кивнул, не отрывая взгляда от переплетения наших рук. - Так. Я вздохнула: - Больше не думайте обо мне так дурно, обещаете? Он снова кивнул и внезапно поднёс мою руку к маске. Мимолетный поцелуй был почти не ощутим, воздушен и быстр, и Эрик тут же отнял руку от маски: - Да. Уже сидя в карете и мерно покачиваясь в такт лошадиному ходу, я расслышала, как Эрик пробормотал, скорее для себя, чем для меня: - Возможно, Париж действительно стал мне слишком тесен.