Paint it black

Эдер услышал тихое позвякивание кастрюлек еще на лестнице. Потом, спустившись еще на пару ступеней, — заметил слабый свет в кухне и сразу понял: пройдоха Хиравиас решил по-тихому набить желудок. Намереваясь гаркнуть погромче и повнушительней, — исключительно забавы ради, против сытого Хиравиаса он ничего не имел — Эдер подобрался к двери и медленно потянул ее на себя. В комнате царил полумрак, — горело лишь несколько свечей да тлела в очаге пара крупных поленьев — но даже тусклого неверного света было достаточно, чтобы Эдер немедленно и безошибочно опознал в ночном воришке Хранителя. Она была одета лишь в незашнурованную рубаху и сапоги на босу ногу, распущенные волосы струились по плечам, и Эдер замер, ошарашенный, не в силах решить, куда ему хочется смотреть больше — на ее лицо или голые колени. Он прерывисто вздохнул, и звук оказался неожиданно громким в темной полупустой кухне. Хранитель резко повернулась к нему, приняла защитную стойку и выставила перед собой ложку на длинной ручке, готовая защищаться. Эдер поднял ладони — пустую и ту, в которой были зажаты трубка и кисет табака. — Думал, это Хиравиас решил полакомиться остатками кролика, — извиняющимся тоном сказал он и кашлянул, гоня из голоса хрипотцу. — Но, сдается мне, за то короткое время, что я его не видел, он не мог так дивно похорошеть. Из позы Хранителя мигом ушла напряженность, и она с облегчением рассмеялась. Эдер подавил дурацкое желание спросить, можно ли ему смотреть на нее. — Я тебя напугал? — спросил он вместо этого. — Ужасно, — призналась Хранитель и полезла ложкой в сотейник. — Тут еще осталось рагу. Будешь? Эдер покачал головой. — Я не голодный. Спустился покурить. Хранитель бросила на него быстрый взгляд. Волосы то и дело падали ей на лицо, и она небрежно заправляла их за острое ухо. — А я вот проснулась среди ночи с бурчащим желудком, — с очаровательной прямотой сказала она. Эдер издал смешок; ему все еще хотелось отвести взгляд — и в то же время, хотелось смотреть на нее, не отрываясь. Хранитель задумчиво помешивала рагу ложкой, и Эдер, глядя на плавные движения ее тонкой бледной руки, невольно вспомнил, как она разгребала ладонями грязь, помогая ему найти следы давно отгремевшего сражения. Пальцы Хранителя вдруг разжались — ложка ухнула в сотейник — и она в два стремительных шага оказалась совсем близко к нему. Эдер почувствовал запах ее волос и мыльного корня; сердце подпрыгнуло к горлу. — Что... — начал он. Хранитель порывисто обняла его за пояс и прижалась щекой к груди. — Мне так жаль, — выдохнула она. — Знаю, ты не хотел это обсуждать при всех — да и что тут скажешь... Я не знаю, чем руководствовался твой брат, но я... если есть хоть что-нибудь, что я могу для тебя сделать... ты знаешь. Дурацкая трубка и кисет мешали. Эдер не глядя отбросил их куда-то на стол с овощами и осторожно коснулся ладонями плеч Хранителя. Она и не подумала отстраниться — и он позволил себе прижать ее чуть крепче. — Спасибо, — шепнул он. Хранитель прерывисто вздохнула. — Могу даже попытаться испечь пирог, — нетвердым голосом сказала она. — Ну, такой, как любовница на одну ночь. — Но самая лучшая, — со слабым смешком сказал Эдер. — Послушай, это... самое замечательное место, где я мог оказаться, правда. — Кухня? — спросила Хранитель. Эдер прижался подбородком к ее макушке. — Ага, — пробормотал он. — Ты меня раскусила. В очаге шумно треснуло полено. Хранитель медленно высвободилась из объятий, но не отстранилась. Когда он стояла так близко, Эдер видел и румянец на ее щеках и тоненькую трещинку на нижней губе. — Я с очень невеселыми мыслями приплыла в Дирвуд, — тихо сказала она — Эдер знал и о ее семье, и о неудачной попытке изменить что-то в родной стране. — Была так зла. Не хотела ни во что больше ввязываться, думала: пора начать беспокоиться только о себе. А потом я встретила тебя, и ты все испортил. — Выходит, из всего, что с тобой случилось в Дирвуде, я — худшее? — спросил Эдер, потому что мать, похоже, как-то уронила его в детстве, и вот это аукнулось ему теперь. Хранитель улыбнулась. — Выходит, что так. Не свезло мне стать разочарованной в жизни сволочью. Не тогда, когда ты на моей стороне. — Я буду на твоей стороне, пока поганой метлой не погонишь, — пообещал Эдер. Хранитель заглянула ему в лицо. — Если ты... если ты хочешь... — она прерывисто выдохнула. — Спокойной ночи, Эдер. Она проскользнула мимо него к дверному проходу. Он слышал, как она торопливо взбежала вверх по лестнице. Угли совсем приугасли, подернувшись пеплом, гореть осталась лишь одна свеча. Эдер ощупью нашел табак и трубку и вышел на улицу. Ночь выдалась теплая — даже извечно мерзнущий Алот распахнул окна, и поэтому Эдер слышал его голос, непривычно веселый, и чей-то еще — эльф был не один. В странном опустошении Эдер выкурил трубку, и тогда чувства нахлынули разом. Мысль, навязчивая и простая, отдалась дрожью в пальцах — он едва не выронил кисет. Другого шанса может не быть. Эта же мысль погнала его наверх. Эдер не помнил, где оставил трубку, подумал мимоходом, что стоило бы ополоснуть руки — пальцы терпко пахли табаком — но не смог заставить себя замедлить шаг у лохани с чистой водой. Он остановился только у двери в спальню Хранителя. Сжал кулак, выдохнул. Нужно было постучать, но что-то мешало. Мысли скакали, словно белки с ветку на ветку. Они хорошо ладили. Лучше, чем хорошо. Эдер и не помнил, когда ощущал себя с кем-то настолько свободно; с кем мог так долго говорить ни о чем — и так легко говорить о чем-то важном. Когда ее не было рядом, — хоть это и случалось нечасто — Эдер ощущал себя потерянным, за пару часов он умудрялся соскучиться так, будто не видел ее неделю. Он знал, с того самого момента, как они встретили Мервальда, чем все может для нее закончиться — и знал, уже довольно давно, что будет с ней рядом, даже если она вовсе перестанет быть собой. Сейчас, стоя перед закрытой дверью, Эдер понимал, что мог неправильно истолковать сказанные Хранителем слова; она могла передумать, пока шла по лестнице — но не это его пугало. Раздался стук — изнутри. Эдер вздрогнул и невольно сделал шаг назад. — Я слышала, как ты поднимался, — сказала Хранитель из-за двери; ее голос звучал приглушенно, но ночи в Брайтхоллоу были тихие. — Эдер, это ведь ты? Будет неловко, если нет. — Да, — хрипло подтвердил Эдер. — Это я. Она помолчала мгновение, потом спросила: — Ты хочешь зайти? — Да, — снова сказал он, радуясь, что она не видит его лица. — Знала бы ты, каким дураком я себя ощущаю. Он подошел ближе, уперся пылающим лбом в ощущавшиеся прохладными доски. — Тоже чувствую себя глуповато, — сказала Хранитель. Эдер подумал, что она может хотеть его только на одну ночь — и даже это было слишком много и, одновременно, совсем ничего. За свою жизнь он побывал в постели многих женщин, и всегда это было легко и естественно, как и уходить из этих постелей. — Ты хочешь, чтобы я открыл дверь? — спросил он. — Да, — сказала Хранитель — так тихо, что он едва расслышал — и сразу добавила: — Не открывай.