Осень рукой ледяною схватит за горло, Ринется в бой, меч обнажив, Победно тепло унося, гордо Ступая меж летних руин.
Она догадывалась — разговор ей не понравится. Ее вообще редко вызывали домой без особой на то причины. Поэтому, получив конверт из плотной кремовой бумаги с голубой печатью, на которой был различим павлин с широким хвостом, она не сразу решилась его открыть — вдруг там что-то страшное? Но потом с ней связался брат, и все встало на свои места. Их просто позвали провести выходные дома, чтобы обсудить нечто Важное. В Шарбаттоне на выходные отпустили со скрипом — бормотали, надо к экзаменам готовиться, а не прохлаждаться дома — но все же отпустили, потому что родители вот уже который год вносили немалые суммы на развитие образования и улучшение… Улучшение неизвестно чего. Она могла только с уверенностью сказать, что последний ремонт внутреннего сада делался исключительно на деньги их семьи. Но ей было все равно, ведь этих самых денег у них было более, чем достаточно. А если речь шла о возвышении семьи в глазах мирового сообщества, то никаких трат не должно было быть жалко, - так их учили друзья семьи. Величие заключалось не только в связях, документах и официальных печатях, внешний вид — вот где пряталась главная составляющая. Их дом обслуживался нанятыми в агентстве домовыми эльфами, день ото дня протиравшими фамильное серебро и убиравшими пыль с мраморных столешниц. Отец всегда придерживался мнения, что «судят по обложке». Поэтому на ее одежду, духи, капризы и прочее родители никогда не скупились. А может, дело было в том, что она была младшей дочерью. Дочерью, на которой было сосредоточено все их внимание. Поэтому она любила возвращаться домой, окунаться в привычную родную теплоту и роскошь. Вот только сидя за обеденным столом, прямо напротив брата, Флокс Забини отчего-то не чувствовала обычной расслабляющей атмосферы - в воздухе даже фиалками не пахло. Родители едва слышно переговаривались в углу столовой, а у матери в глазах горела обреченность. Флокс вздохнула. Она вымоталась и хотела спать, а ее рыжие волосы будто потускнели в серости Британии, и, если честно, она бы с гораздо большим удовольствием бы осталась в Шармбаттоне, потому что вызов домой означал, что произошло что-то из рук вон. Доменико думал о чем-то своем, отвлеченно глядя в окно, а место Кассиопеи привычно пустовало — сестра еще летом вышла замуж и с тех пор ни разу не приезжала в семейный особняк. Странная. Что тут могло не нравиться? Флокс оглядела высокие белые колонны, подпиравшие потолок сливочного цвета, низкие окна, открывавшие вид на французский сад с посыпанными гравием дорожками, хрупкие вазы в нишах, в которых стояли большие охапки бледно-розовых матовых роз, мраморный пол, натертый до блеска и отражающий солнечные лучи, отделанный перламутром камин, над которым висел их семейный портрет, вышитую французским кружевом скатерть, и ее переполнило чувство гордости за безупречный вкус предков, выбравших это место много лет назад для обитания семьи Забини. Она никогда не понимала, как может не очаровывать такая чистая хрустальная красота, в которой каждый недочет казался изюминкой, придававшей месту еще большее очарование. Поймав внимательный взгляд брата, Флокс улыбнулась. Доменико был солнышком семьи - весельчак-непоседа, похожий на их отца, как две капли. Доменико любил магловскую культуру и носил джинсы, у него были магловские татуировки, а прошлым летом он закрутил роман с юношей из Кента. Было поразительно, как так вышло, что он был ее единокровным братом. — Как дела? — Хорошо. Улыбка, одна на двоих. — Флокс, — рядом раздался голос отца, и Флокс невольно вздрогнула, но тут же выпрямила спину и подняла глаза, только для того, чтобы столкнуться с тяжелым пристальным взглядом. Блейз изучающе посмотрел на свою младшую дочь - та, едва услышав свое имя, приосанилась и изящно подняла подбородок. Горделиво и статно. — Да, папа? Смиренное почтение в тоне и кроткая полуулыбка. Взрослая и замужняя Кассиопея была гордостью семейства Забини — умная, начитанная, она с легкостью завоевывала многочисленные награды в магических олимпиадах и даже выиграла Чемпионат по зельям, чем окончательно покорила своего будущего мужа, молодого француза-ученого. Сын. Доменико был тем ребенком, который рано или поздно появляется в многодетных семьях — привлекательный, харизматичный, любящий пускать деньги на ветер. Если старшая дочь была обделена красотой, то на сыне природа сыграла свою любимую шутку, сделав его копией Блейза, ловко высмуглив кожу и вытянув в высоту. И еще была младшая. Флокс. Та, что взяла лучшее от родителей и брата с сестрой. Хрупкая, как тростинка, умная и хитрая, как лиса. Рыжая - в свою прабабку, синеглазая - в мать. Гордая, изящная. Настоящая Забини, думал иногда Блейз и, глядя на младшую дочь, невольно думал о собственной матери, окрутившей, несмотря на возраст, очередного болвана. Флокс никогда не плакала, даже в детстве, и всегда прямо говорила, чего хочет. За одной из ее «хотелок» Блейз по сей день вел пристальное наблюдение. Эта «хотелка» и вынудила его вызвать детей домой. — Мы попросили тебя приехать не просто так, — Блейз кинул быстрый взгляд на Пэнси, и та едва заметно кивнула, стараясь ничем не выдать своего волнения, но он слишком хорошо знал ее и успел заметить, как ее длинные пальцы сильно сжали фужер из тонкого стекла, наполовину, как требовал этикет, заполненный белым французским вином. Флокс внимательно ожидала продолжения, покорно склонив голову вбок, позволяя солнцу играть на правой стороне своего лица в известную ему одному игру. Тонкий медовый луч скользнул по ее шее, и Блейз еще раз убедился в правильности своего решения, заметив блеснувшую в выемке меж изящных ключиц золотую букву «F». Порой «хотелки» Флокс были... полезными. — Вчера мне написал Драко Малфой, — медленно начал Блейз и отметил, что при упоминании имени последнего рука Флокс, до этого спокойно лежащая на ручке кресла, слегка дрогнула. — Он настоятельно рекомендовал мне перевести тебя в Хогвартс. В синих глазах Флокс промелькнуло недоумение, смешанное с облегчением. Потом она приподняла аккуратные брови. — Посреди осени? Он объяснил причину? — Думаю, ты и сама ее знаешь. — И все-таки хочу услышать твою версию. «Хочу». Мерлин. Блейз все детство провел, слушая «хочу» того человека, что теперь писал ему письма с рекомендациями. Судьба порой играла грязно. — В Хогвартсе кое-что произошло, — ответила за него Пэнси. Ее черные длинные волосы были уложены в сложную прическу, а домашнее платье было из сианьского шелка. Взгляд на нее - и сразу понимаешь, что перед тобой аристократка. С раздвоенным языком, потому что бывших слизеринцев не бывает. — Скорпиусу понадобится твоя поддержка. — Вот как, — Флокс заинтересованно улыбнулась, тепло, так, как улыбалась очень редко. Солнце, на миг скрывшееся за небольшой пушистой тучкой, снова приветливо заглянуло в окно, заливая столовую мягким золотым светом. Доменико сердито царапал вилкой дно тарелки, прекрасно зная, что сейчас ему никто не сделает замечания - мол, он портит фарфор, которому лет двести. Все были слишком заняты Флокс. Непонятно было одно: какого черта он, Доменико, тут забыл. Он не хотел ехать домой на это милое собрание, не хотел, потому что Блейз все еще злился на него за «развязность» и «распущенность» (а еще за то, что Доменико спускал галлеоны на ветер, но об этом другой раз). С мамой было как-то проще - она любила его, своего единственного сына, даже дала ему имя, которое начиналось на ту же букву, что имя ее первой любви... С отцом было не так просто найти общий язык. Порой Доменико думал, что Блейз бы предпочел, чтобы они с Флокс поменялись местами, и она стала его главной наследницей. Доменико старался никак не показывать своего раздражения, молча нанося ущерб старинной фамильной посуде с гербом в виде буквы Z, которую обвивал павлиний хвост, украшавший стенки фужеров и края тарелок. Ничего страшного — этой посуды у них было много. — Ты знаешь, чем мы обязаны Малфоям. Вчера Драко решил, что... ты принесешь больше пользы в Хогвартсе, причем... до Рождества. — И что же там произошло? — спросила Флокс, встречая взгляд Доменико. Доменико неопределенно пожал плечами. — Да там хе... дракл ногу сломит, — сказал он, почувствовал на себе острый, как булавка, взгляд отца, и закусил губу. Выпрямился. Отложил вилку. — Но из того, что я успел услышать, Скорпу несладко придется. — Он что-то сделал? — удивилась Флокс, и ее пальцы метнулись к кулону. — Скорпиус не... — Да ничего он не делал, — махнул рукой Доменико, — но в Хогвартсе всем лишь бы языком почесать. Давно драмы не было, вот они и... — Флокс поджала губы. — И зачем там я? — повернулась она к родителям. — Углы сглаживать? Репутацию спасать? — Именно, — холодно отозвался Блейз, пусть в его взгляде и было что-то теплое. — Не забывай, кто ты, и какой у нас договор, — напряженно сказал он, — Забини держат свое слово. Вызов в глазах Флокс поблек, а потом совсем исчез, отточенно, умело скрылся за холодным безразличием. Доменико тихо фыркнул, но на него никто не глянул. Флокс деловито смочила губы вином и кивнула. — Да, папа. Хогвартс стоял на ушах. И дело было вовсе не в приближении первого за год похода в Хогсмид или любимого всеми праздника Страха, причина всеобщего помешательства скрывалась совсем в другом. Спроси у него кто день тому назад, что он думает о своей школе, Скорпиус ответил бы, что это самое уютное и безопасное место, в котором ему доводилось бывать. Теперь вопрос безопасности после нападения на двух учениц висел под большим вопросом, а уют куда-то делся сам собой, будто затонул в водах Черного озера. Чудовище-понедельник подкрался незаметно. И, едва проснувшись утром, Скорпиус понял, что что-то пошло не так. Наверное, дело было в свете, приглушенном, пепельном. У неба, такого грозного, безмолвно наблюдающего за судьбами людей, сегодня был странный оттенок. Блеклые сероватые тучи, сквозь которые светило солнце, придавали небу грязно-желтый цвет. Словно солнце померкло и вот-вот погаснет. Скорпиус тогда понял, что случилось что-то страшное. По небу всегда угадывалось начало чего-то нового. И это взаправду было начало. Начало конца. Рони и гриффиндорка по фамилии Сакреф были найдены без сознания у Озера и загремели в Больничное Крыло, - и ни одна из них так и не пришла в себя. Студенты почти не заходили к ним — ни одна из них не пользовалась популярностью — зато зашел он, Скорпиус. Понаблюдал пару минут за спящей белокурой девочкой, трогательно сопящей в подушку, и отошел к Рони. На ее лице застыло странное выражение: холодно поджатые губы, слегка сдвинутые брови, словно она над чем-то задумалась. Бледная кожа, похожая на папиросную бумагу, обтягивала скулы, резко контрастируя с ярко-синими волосами, черными у корней. Американка не сопела, не двигалась, и создавалось впечатление, что она и не дышит вовсе. Ее лоб пересекала длинная ссадина, перемотанная белыми бинтами — он попал как раз на время перевязки. На тумбочке у ее кровати валялась пара шоколадных лягушек, которые точно притащил Альбус, и тетрадь с конспектами, повергшая его в недоумение. — Мистер Малфой, вам что-нибудь нужно? — спросила мадам Помфри, осторожно работая с бинтом белыми руками. Скорпиус был частым гостем в госпитале - потому что Альбус редкий день не являлся с ушибом, переломом или выбитым суставом, а Скорпиус чаще всего составлял ему компанию. Школьная медсестра долго упрашивала его следить за своим другом, но вскоре поняла, что это бесполезно — дверные косяки и скользкие ступеньки были самыми верными друзьями Альбуса Поттера. Грации в нем было ноль, а изящество шло разве что с комплекте с метлой для квиддича. Скорпиус ничего ей не ответил. Ему просто нечего было сказать, так что он помотал головой, развернулся и ушел, пытаясь понять, что же так его гнетет изнутри и отчего тяжело. Понял это только по пути в Большой зал. Замер. Лежащая этажом выше девушка напомнила ему мать. То же мертвецки-бледное лицо, то же едва различимое дыхание. Скорпиус поморщился, отгоняя непрошенные мысли. Он не любил думать о матери, потому что когда думал, она всегда умирала, тонкая, как снежинка. Он предпочитал видеть ее во снах - живую, теплую. Астория Гринграсс вышла замуж за Драко, потому что так решил ее отец. С Драко они общались, как поневоле делящие апартаменты соседи, исключительно вежливые, но чужие. Астория была слизеринкой до мозга костей - эгоисткой, чистокровным снобом и аристократкой в восьмом колене, но в стенах дома, наедине со Скорпиусом, становилась другой, солнечной. Они вместе ездили верхом и плели венки. Астория всегда была такой юной, будто была его старшей сестрой, а не матерью вовсе - у нее были тонкие, как спицы, ноги, подростковая улыбка и брови вразлет. После его рождения она стала еще тоньше и призрачней, и угасала день за днем, мастерски наводя Маскирующие чары и ничего - никогда - ему не говоря. Она умела хранить свои секреты. Она бы и умерла в секрете, если бы могла. Скорпиус помнил, какой маленькой она казалась в своем гробу, воробушком на червонно-алом атласе. Похороны, которые ему пришлось устраивать, были пышными, громоздкими, и он знал, что она бы их возненавидела. Она была совсем не такой, как его тетушка Дафна - та была слегка ненормальной, чем напоминала Скорпиусу Беллатрису Лестрейндж со старых газетных снимков. Внешне сестры Гринграсс были похожи, но у Дафны так и сидело в груди что-то надрывное и злое, появившееся там еще до рождения Кэт, Дафна часто презрительно поглядывала на Скорпиуса и морщилась, мол, он пошел в породу Малфоев, а не Гринграссов. Астория улыбалась, трепала его по светлым волосам (ей единственной Скорпиус это когда-либо позволял) и говорила, что он вырастет сердцеедом. Скорпиус задирал подбородок, смотрел на отца и мечтал, что будет, как он. Драко всегда был предельно собран, редко улыбался, часто пропадал, что Скорпиусу казалось, что так и надо, потому что Драко - настоящий взрослый. Даже приехав в Хогвартс и столкнувшись с жестокими детьми, Скорпиус ни разу не пожаловался матери, думая, что поступает, как поступил бы Драко. Идиотское желание понравиться отцу было, наверное, впечатано в его кровь с рождения. Это потом Скорпиус подружился с Альбусом Поттером и побывал у него дома, - в этом гвалте вспышек смеха и тепла. Он не знал, что так бывает. Что семья завтракает и ужинает за одним столом, что можно носиться по коридорам в пижаме, лазить по magicsw по ночам и есть пирожные на обед. Это потом Скорпиус по-настоящему узнал Поттеров, таких других, таких настоящих. Поттеры были теплыми оттенками осени, красными кедами и заплатками на локтях, пахли пряностями и были сумасшедшими. На их фоне Малфой были безликими, как змеи-альбиносы. Тусклыми. Бесцветными. В определенный момент Скорпиус поднял голову, огляделся и по-настоящему проснулся, очнулся от чар Малфой-мэнора и лживого высокомерия Драко. Понял, что жил неправильно. Его по-прежнему глодало желание быть с кем-то целым и единым, быть семьей, теперь даже больше, чем ранее, - потому что у него не было Астории и не было семьи. Драко... был кем угодно, но только не его семьей. Скорпиус скользнул безразличным взглядом по голым каменным стенам. Почему-то отчаянно захотелось, чтобы на них что-то висело. Картина, гобелен, фреска. Что угодно, лишь бы отвлечься от мыслей - от всех мыслей. Астория… Она обладала тем, чем был обделен Драко. Добротой и умением любить. Скорпиус мотнул головой. Не хватало еще, чтобы Альбус прочел его мысли и усугубил все своим состраданием и желанием поговорить. Так он думал. Мальчик, который рано стал взрослым. Он не знал, что можно сесть и поговорить по душам, чтобы стало легче. Откуда ему было это знать? Не так его воспитали. Малфои держали свои эмоции в себе. Эмоции - это аксессуар, а не необходимый атрибут. Скорпиус усмехнулся собственным мыслям, сменявшим друг друга с скоростью «Вселенной-1». Все что угодно, лишь бы не думать об… Этом. Обо всем этом. Поворот. Десять шагов вперед. Поворот. Скорпиус столкнулся нос к носу с Лонгботтом и закатил глаза - с тех пор, как она, кривляясь, вернула ему его палочку, они подчеркнуто держали дистанцию. Скорпиус приготовился отвечать на очередную колкость, открыл рот и… Ничего. Неужели ничего? Беловолосая гриффиндорка молча обогнула его, не сказав ни слова. Скорпиус пожал плечами. Проблем меньше. Поворот. Тридцать шагов. Поворот. Он вошел в Большой зал и понял — все изменилось. Студенты не перебрасывались гренками, не кричали и не смеялись, не шуршали учебниками и домашкой. На памяти Скорпиуса был только один такой день, когда он учился на младших курсах. Тогда в лесу оборотни растерзали мальчика, и во всем этом были смутно замешаны Джеймс Поттер и близнецы Скамандеры. Смешно получается. Второй раз за семь лет школа в потрясении застыла, а единственный, кто мог дать какие-то ответы — это Джеймс Поттер. Скорпиус сел на свое место и с удивлением заметил, как чувствовалось отсутствие за столом Россери — этой синеволосой девчонки, огрызавшейся на шутки однокурсников. Просто… Пусто. Был человек — и нет человека. — Слышал? — хмуро спросил Альбус, когда Скорпиус потянулся за тыквенным соком — есть ему не хотелось. — Да, — односложно сказал Скорпиус и поставил перед собой уже наполненный кубок. — И что скажешь? Он ответил не сразу, рассматривая себя, крохотного, в отражении идеально отполированной ложки. — Скажу, что это все попахивает идиотизмом и магловскими сказками, раз они заснули беспробудным сном. Непонятно только, кому могло понадобиться нападать на них. Россери так вообще даже не отсюда. — Я не совсем про это, — кашлянул Альбус и тут же уткнулся взглядом в тарелку, размазывая по ней овсяную кашу с голубикой. — А что еще я мог услышать? — Скорпиус приподнял бровь и сделал глоток. Он сидел на своем излюбленном месте — почти в центре, чуть ближе ко входу. Спиной к стене, так, чтобы видеть весь зал. Он занял это место в свой первый учебный день и с тех пор ни разу не пересаживался. Вот и сейчас оно сослужило ему хорошую службу, открыв прекрасный обзор оставшихся трех столов. Преподавательский состав поредел, - не хватало Поттера и Макгонагалл. Скорпиус бросил привычный взгляд на стол гриффиндорцев, что сидели притихшие, как мыши, - конечно, одна из пострадавших была, как-никак, с их факультета. Глаза привычно нашли Поттер, по обе стороны которой обычно сидели ее подруги. Но она почему-то была одна. Вон, даже Финниганы отсели. Девушка, словно почувствовав его взгляд на себе, подняла голову. Скорпиус спешно отвлекся на когтевранцев за ее спиной. Он не пересекался с Поттер после того инцидента в кабинете Слизнорта. Не хотел. Да и она, видимо, не горела желанием с ним общаться, а потому избегала всеми известными способами. Она ничего не говорила, не подходила к нему на расстояние действия заклинания, но гнев был очевиден в ее отчаянных попытках вывести его из себя - взять хоть ту историю с палочкой, в которой она клялась, что не замешана. Нелепо. Что она хотела этим доказать ему? Скорпиус понимал, что с ним, с ними произошло что-то весьма нездоровое в том кабинете. Одного запаха ее волос, когда она оказывалась слишком близко, хватало, чтобы он запахивал мантию, пытаясь скрыть стояк, - а тот появлялся всякий раз, когда он вспоминал о том, как ее теплое, горячее тело ерзало под - и над - ним, как ее губы касались его шеи, и… Скорпиус ощутил привычную тягу внизу живота и безуспешно попытался перевести мысли в другое русло. Зная Поттер, она вполне могла пытаться доказать что-либо самой себе. Выбить из него эмоции, слова, — он не знал точно, но в этой порывистости и импульсивности угадывался совсем другой человек: хоть Скорпиус говорил с Гарри Поттером всего два раза, он понимал, что его единственная дочь пошла в него. Это было очевидно. Конечно, Скорпиус верил в то, что он задел ее. Их обоих. Вот только он смог вычеркнуть произошедшее из памяти, как-то, чего не было. Нет, не так. Он принял это, как должное, а потом уже вычеркнул. Почти. Память подкатывала к нему по вечерам, и тогда он думать не мог ни о чем другом, только о ней, о Поттер. Пару раз он помогал себе, если под рукой была Роуз, но, когда воображение в красках рисовало ему то, чего он оказался лишен из-за появления Слизнорта, а рядом никого не было, Скорпиус мучительно долго страдал, потому что не хотел дрочить на Поттер. Не потому, что в том неловком моменте была его слабость, нет, Скорпиус... просто не хотел помнить это, и, как и любой нормальный человек, старался забыть то, за что ему стыдно. Стыдно? Да! Перед самим собой и чуток… Перед Драко, будь он проклят. Потому что нельзя было проявлять слабость перед врагом. А Поттер ясно дала понять, кто они друг другу, когда использовала подобие его палочки, как оружие, способное разбить ему лицо. В ее действиях даже чувствовалась насмешка - она врезала ему руками… Или как это лучше назвать… Его лучшего друга — волшебной палочки! Подумать только, какая невероятная изобретательность. Скорпиус неосознанно потянулся к своему многострадальному носу, который Поттеры совсем не щадили, при этом случайно задев локтем пуффендуйца-шестикурсника, вставшего из-за стола и нагнувшегося, чтобы поднять с пола упавший учебник. — Малфой, а нельзя ли аккуратней, а? — недовольно пробурчал тот, а его друг в красно-золотом галстуке тем временем обернулся. Тихая улыбка прилипла к его губам. — Норман, не стоит болтать с ним. Лучше пойдем, расскажешь мне про эссе по дороге. Если бы Скорпиус был чувствительнее, то непременно бы поежился — столько холода было в этом голосе. Но он никогда не относился к робкому десятку. — Да, Норман, поторопись, — Скорпиус усмехнулся. — А то твой друг, кажется, переживает из-за меня. — Малфой! — тут же взвился гриффиндорец, обращая на себя внимание всего стола. — Что такое? — деланно-испуганным тоном спросил Скорпиус, от души забавляясь этой вполне привычной утренней сценкой. Эти гриффиндорцы были такими эмоциональными. — Не лезь к нему! — Делать мне больше нечего, — скорбно сообщил Скорпиус и с удовольствием отметил, что лицо мальчишки пошло пятнами. Хотя, мальчишки — это мягко сказано. Это был, скорее, шкаф о двух ногах. — Какая же ты крыса, Малфой, — тем временем заявил другой, запихивая свою книжонку в сумку и гневно сдувая с глаз челку. Это было интересно - Скорпиус думал, что этот этап пройден еще пять лет назад. — Крысы, барсуки, все одно, — хмыкнул он. Пуффендуец набычился, но ничего не сказал. Гриффиндорец же поджал губы, покачав головой. От его презрительного взгляда Скорпиусу стало бы не по себе, если бы не научился игнорировать их на первом курсе. — Мало тебе того, что ты сделал с Милли, так ты еще имеешь наглость притаскиваться сюда и вести себя, будто ни в чем не виноват? — взвился гриффиндорец, и Скорпиус вскинул брови. — Сделал с Милли? Это еще кто? Гриффиндорец криво усмехнулся, а потом чуть было не залепил ему смачную затрещину. — Алан, не надо! — громко раздался звонкий окрик знакомого голоса. Скорпиус, повернув голову, встретился взглядом с перепуганным глазами Розы Уизли. Он почти решил, что это был голос Поттер - Скорпиус настолько привык их сравнивать, что перепутал. Так и до маразма недалеко. Кулак завис в считанных сантиметрах от его лица, и Скорпиус непонимающе покосился на застывшего гриффиндорца, в котором явно боролись желание показать характер и стремление сохранить баллы факультету. Ну и свое собственное лицо, потому что Малфои ничего не забывают и редко не прощают. — Ладно, — наконец сказал Алан и пошел прочь, никак не отреагировав ни на окрик Фарии, ни на обещающий страдания взгляд Альбуса. Скорпиус приподнял брови, рассматривая зрителей этого утреннего шоу, и все молча уткнулись в свои тарелки или повернулись к соседям, обсуждая произошедшее. Казалось, будто… Да. Эти люди знали то, чего не знал он. Появилось смутное подозрение, что об этом Альбус и пытался завести разговор. Скорпиус нахмурился и посмотрел на свой кубок, словно пытался выяснить у того ответы. — Не знал, что все будет так плохо, — раздался вздох с левой стороны. — Я вообще ничего не понял, — искренне признался Скорпиус и повернулся к Альбусу. Поттер сидел в той же позе, что и пару минут назад, и сверлил тяжелым взглядом тарелку. У них и прежде бывали стычки с гриффиндорцами. Небольшие, малозначащие, в основном состоящие из перепирательств с Лили Поттер и компанией, - что поделать, несмотря на все стремление преподавателей их сблизить, они все-таки были слишком разными. Но сегодня… Отчего-то Скорпиусу казалось, что это не просто стычка. Может, все дело было в гневе гриффиндорцев, в давящей на уши тишине или же… Стыдно признаться, но в тот момент Скорпиус искренне не догонял, в чем дело. — Видишь ли, — Альбус по привычке нервно потер шею, — они все считают… И это очень глупо, правда, большинство даже не верит… Но они… — Поттер! — рявкнул Скорпиус. — Или ты прекращаешь мямлить, или я нахожу кого получше для получения ответов на свои вопросы! — Они считают, что девчонку чуть не утопил ты, — на одном дыхании выпалил Альбус и замер, не сводя с него глаз, в ожидании реакции. Скорпиус застыл. Альбус смотрел в глаза лучшего друга и... не понимал. Конечно, эмоции никогда не били в Скорпиусе через край, но полное спокойствие, когда почти вся школа считает тебя насильником и убийцей… Альбус моргнул. Вот убийцей как раз Скорпиуса не величали, а он, его друг, назвал, пусть и в мыслях. И он не верил в эти бредовые слухи, просто... они слишком прочно засели внутри. Так всегда бывает. Альбус даже не пытался залезть в чужую голову — понимал, что все равно ничего не поймет. Скорпиус выгнул бровь — это был первый жест за последние пару минут напряженного ожидания какой-либо его реакции. Закатил глаза. — И что ты на меня смотришь, словно ждешь, что я начну рвать на себе волосы от досады? — лицо Альбуса вытянулось. Скорпиус выразительно взглянул на гриффиндорский стол - казалось, что за этой сценой, затаив дыхание, наблюдал весь зал. — Скорп, ты не понял… — Да все я понял, Ал. Эти, — Скорпиус махнул рукой в сторону остальных студентов, — приписали нападение человеку, который тем вечером вышел из Т.К, не дождавшись окончания мероприятия. Человеку, чья родословная позволяет приписать подобное. Они подумали-подумали своими недалекими умишками и решили, что кровожадный и страшный Малфой пошел заготавливать ножи и книги по черной магии, — его голос стал пронзительным, как никогда. Альбус опустил голову, зажевав губу. — Вот только это — полный бред, — спокойно закончил Скорпиус и взял кубок в руку, заливая в себя остатки сока. Поставил на место, сильнее, чем следовало, приложил об столешницу, так, что даже Альбус вздрогнул. — Эти книги и ножы Аврорат изъял еще до моего рождения. Да и я не столь изобретателен, чтобы лишать свою собственную квиддичную команду ценного игрока, а Гриффиндор - девчонки, которую я впервые увидел в Крыле сегодня утром. С этими словами Скорпиус встал из-за стола, спокойно, будто на нем не были сосредоточены сотни взглядов: разъяренных и презрительных, внимательных и осуждающих, выразительных и непонимающих. То тут, то там, ухали совами палфоны, но Скорпиусу словно не было до них дела, он был статуей изо льда, безразличной, холодной. Стальной. Он пересек расстояние от стола до дверей своим привычным шагом, со спокойным лицом и сумкой из кожи Огненного шара, стукающей его по бедру. Его спина была прямая, как палка. «Совы» заухали с удвоенной частотой. Я одна думаю, что он стал только опаснее и горячее? так бы и залезла на него #малфой_опасен он - малфой и преступник его надо в азкабан #малфой_опасен Уймитесь, у вас нет никаких доказательств, а на ваши слова ему похер Аппетитная задница #малфой_опасен Внешне Скорпиус оставался спокоен, как рунеспур на солнце, вот только злость, до этого спящая где-то глубоко внутри, свернувшись клубком, теперь открыла глаза и ползла вверх, прямо к горлу, царапая его острыми когтями. Вызывая желание сплюнуть кровь - чистую, слышите все? - на отполированный пол. Hogwarts, Hogwarts, Hoggy Warty Hogwarts, Teach us something please Жалкие идиоты. — Малфой! — раздался окрик, и Скорпиус остановился, оглянувшись. — Куда ты тогда пошел вчера? — спросил у него незнакомый когтевранец, и Скорпиус усмехнулся, вспомнив играющего на гитаре Поттера и голос его сестры, хрипловатый, такой же, как в том темном кабинете. — У меня заболела голова. У монстров, понимаете ли, так тоже бывает, — он почти развернулся и ушел, но тут, совершенно неожиданно, поймал взгляд Поттер. Она тоже смотрела на него, но не так, как другие. Он увидел в ее крапивных глазах нечто совсем новое. Понимание. Поначалу Скорпиус даже не поверил. С какой радости Поттер его понимать? — Ты можешь доказать, что невиновен? — пискнул кто-то еще, и Скорпиус хмыкнул, выгнув бровь. — Зачем? Почитайте MAG. Его версия будет интересней, чем моя, — хлестанул он словами и вышел прочь, приказав себе не разгоняться до скорости метлы - так ему хотелось уйти оттуда. Знал ведь, что надо проверять палфон по утрам, вдруг что важное произошло, но сеть в школьные будни так и засоряло шлаком, а Скорпиус, как и всякий слизеринец, выросший в поместье с эльфами и павлинами, предпочитал обычную совиную почту. Он пытался как-то объяснить бабушке принцип работы палфона - Нарцисса попросила его перестать через пять минут. Кусок грязно-желтого неба в окне выглядел сиротливо: все-таки иногда даже небо можно было запихнуть в рамки. Скорпиус сам не знал, чего взбесился - он и прежде натыкался на подобную реакцию, на уроках истории Магии или же на Защите. Иногда там говорили о войне, говорили о смерти, о Волан-де-Морте и Пожирателях Смерти. И Скорпиус всегда спиной чувствовал кинжалы чужих глаз. Скорпиус знал, кем был его отец. Он знал историю своего деда. Прадеда. Все они, все три поколения семьи, носили на предплечье левой руки страшную черную татуировку, и Скорпиус тоже носил бы ее, если бы не Гарри Поттер. Двоих его предков с меткой и похоронили. Когда Волан-де-Морт был уничтожен, татуировки утратили свою магическую силу, потому что их магия умерла вместе с ним. Они просто остались на коже, как след прошлого. Драко никогда не закатывал рукава. Учителя рассказывали все это, дети смотрели, а Скорпиус слушал между слов. Читал книги о войне между строк. Это было неважно, это казалось далеким и забытым, блеклым, пожелтевшим от времени, ржавым, а сейчас неожиданно всплыло, потому что всегда всплывало, когда этим людям становилось скучно жить. И Скорпиус, несмотря на весь свой опыт, оказался к этому не готов. Эти дети родились в счастливых семьях, в мире, в котором не было войны. Они жили, не боясь за жизнь своих близких, но извечный страх дремал, а теперь проснулся и поднял голову. Скорпиус мог с уверенностью сказать, что эти студенты не скоро приблизятся к Черному озеру. Будут думать: «А вдруг я следующий?», хотя в них не было ничего особенного. Идя по коридору в сторону главных ворот, Скорпиус отметил, что не его одного стараются обходить стороной. Все, кто носил зеленое серебро, так или иначе выделялись среди толпы, как одинокие островки в океане. Он остановился, пытаясь разложить все по полочкам, игнорируя косые взгляды студентов. Слизеринцы — дети бывших Пожирателей. Не все, но большинство. Теперь на них будут смотреть с опаской, словно они не люди. Вон тот первокурсник, брат Скалы, наверняка сам боится теперь, до чертиков. А его обходят, как прокаженного. Злость снова подступила к горлу, но Скорпиус сглотнул, заставляя ту замереть в ожидании. Пусть подождет. Он не знал, зачем шел к главным воротам. Может, хотел посмотреть на место, которое проходили все, кто учился в этом многовековом замке. Когда-то в эти двери зашел его отец. Скорпиус посмотрел на открытые ворота, на крепления дверей, на колонны, смыкавшиеся полусводом высоко над его головой. Скольких эти двери пропустили через себя? И скольких выпустили? Такие разные люди покинули это место. Была ли причина в том, что они и пришли сюда совершенно непохожими? Скорпиус прищурился — на одном из креплений сидела выкованная из серебра маленькая птичка - такой затейливый орнамент для механизма, охраняющего чей-то сон. Странно, Скорпиус столько раз входил в эти двери, и ни разу не приглядывался к ним. Ему просто это было незачем. А теперь заинтересовало. Птичка сидела на самом конце витиеватого узора. У нее были расправлены крылья, но было непонятно, прилетела ли она или же собралась улетать. Он вышел за пределы замка, радуясь, что этим утром у Филча нашлись дела поинтереснее, чем отлавливать непослушных студентов у дверей, и тут же почувствовал холод, забиравшийся под школьную мантию. Октябрь вступил в свои права, взявшись за дело с присущей ему суровой ответственностью - он начисто оголял деревья, съеживал траву, выпускал ветер на пустынные поля Шотландии, чтобы тот уносил тепло с собой. Казалось, что тепло исчезало не только с территории — из сердец его тоже выдувало. Напрочь. Скорпиусу было все равно на холод - он привык к нему и просто... хотел побыть наедине с собой. Ноги мяли остатки травы, что прикрывала холодную землю, пытаясь согреть ее - в последний раз. Старая ива сокрушенно вздыхала ветвями, глядя на него, быстрым шагом покинувшего пределы родных стен и направившегося к озеру. Наверное, им двигало чувство противоречия. Именно оно заставило его дойти до огороженного места, где ночью нашли девушек, и направиться дальше, к большим серым камням, лежа на которых так приятно было греться в сентябре или мае. Скорпиус не знал, отчего его так глубоко уязвило подозрение, павшее на его голову. Эти люди, толком не разбиравшиеся в событиях прошлого века, с радостью вручили ему медаль «виновен». Повесили на шею, а теперь толкали к озеру, словно надеясь, что медаль окажется булыжником и утянет его самое дно. Просто… Он не до конца понимал. В той идиотской комнате не было половины седьмого курса Слизерина, но виноватым, тем, на кого показывают пальцем, стал именно он. Потому что он - Малфой? Потому что его отец был главным школьным врагом главного героя? Озеро молчало, с насмешкой наблюдая за его отчаянными попытками найти ответы на волнующие вопросы. Скорпиус разозлился на спокойную черную гладь и, подхватив с дороги среднего размера камень, запульнул его воду. Озеро ответило громким «бульк», своеобразно посылая его и его ярость к черту. — Прямо кальмару по голове, — раздался голос за спиной, и Скорпиус замер. Он медленно обернулся и тут же непроизвольно сделал шаг назад, утопая ботинком в мокром песке. Решил было, что окончательно и бесповоротно свихнулся, и прикрыл глаза, выжидая, чтобы назойливый мираж исчез. Открыл. Мираж не исчез, даже хуже — оказался ближе. Скорпиус моргнул и отрешенно подумал, что хуже день стать уже не сможет. — Малфой, что ты меня так разглядываешь? — чересчур весело спросила Лили Поттер, и он понял, что с выводами поспешил. — Поттер… — выдавил из себя Скорпиус и тут же отвесил себе мысленную пощечину, пытаясь привести мысли в порядок. Еще чего не хватало — мямлить перед ней. Стоит там, сверкает зеленью в глазах, извини, Поттер, лето взяло выходной. — Поттер. — Отлично, с приветствиями покончили, — кивнула она, а Скорпиус незаметно ущипнул себя сквозь мантию. Средство было детским, но верным, и еще раз доказало, что он не спал и не бредил, но почему-то беседовал с Поттер на берегу озера. Это было настолько глупо, что хотелось смеяться, вот только не просто так, а над самим собой. Дожили. — Поттер, я подозревал, что ты дезориентированная, но не настолько же. Уроки сегодня намечались исключительно в замке. Лили сделала глубокий вдох. Впрочем, на что еще она рассчитывала, последовав за Малфоем? На теплое объятие и разговор по душам? Просто... ей стало невыносимо смотреть на то, как он уходит. Их перепалки никогда не были безобидными, они терпеть друг друга не могли, цепляясь за детские недомолвки вот уже без малого семь лет, и она пыталась всеми способами его избегать после всего, что он сделал с ней в том кабинете, но видеть эти осуждающие взгляды гиен было невыносимо. Поэтому Лили сделала первое, что пришло в голову — пошла за ним, не дав себе времени передумать. И теперь корила себя за проклятую врожденную импульсивность, глядя, как Малфой скрещивает руки на груди и вопросительно смотрит на нее холодными серыми глазами. Насмехаясь над ней - гриффиндорской дурочкой. — Я… Пришла спросить, как ты. Алану не следовало… — храбрясь, начала было Лили, но договорить ей не дали. — Так, послушай сюда, Поттер, — рявкнул Малфой - внезапно, Лили чуть не подскочила на месте, — это, конечно, очень трогательная забота, но сделай милость — повернись на сто восемьдесят градусов и шагай отсюда. Сначала Лили захотелось последовать этому совету, но это бы означало бегство, а она достаточно набегалась от него за последние полмесяца. Когда-нибудь нужно будет поставить точку. — Нет, Малфой, я не уйду, пока мы не поговорим, — упрямо вздернула подбородок Лили. Глаза Малфоя, обычно ледяные, так и горели яростью. — Поттер, что не ясно в словах «шагай отсюда»? — обманчиво-мягко поинтересовался он, а потом подошел так близко, что по ее спине табуном пробежали мурашки. Будто бы хотел за локоть схватить, как в том кабинете, но не сделал этого, лишь нагнулся, потому что был высокий, как дементор. — Вон, — прошептал Малфой ей прямо на ухо, потом отстранился и, смирив ее свирепым взглядом, повторил гораздо громче: — ВОН! Как пса прогонял. Лили стало противно и мерзко, и она шагнула назад, обхватив себя руками. Она шла за ним, следуя за своей детской верой в лучшее, хотела помочь ему - человеку, который видел в ней затянувшуюся игру на выживание. Будто Малфою могла вообще понадобиться ее помощь! — Да иди ты к черту, Малфой! — сердито заявила Лили, не обращая внимания на свой внутренний голос, который приказывал немедленно делать ноги. — Перестань корчить из себя статую, понятно же, что тебя это все уязвило, это нормально, это- — Я не нуждаюсь в твоей жалости, — прошипел Малфой, обжигая ее расплавленной сталью, — прибереги ее для своих милых друзей, Поттер. И катись отсюда уже. Лили фыркнула. — Какая еще, к соплохвосту, жалость? Ты рехнулся, Малфой? Я не стала бы тебя жалеть! — Да неужели? — в его голосе было раздражение. — Тогда ответь, Поттер, что ты тут делаешь? И… Неожиданно для самой себя ей пришлось принять то, что он прав. Лили не собиралась ему в этом признаваться, но Малфой был прав на все сто процентов. Именно жалость заставила ее встать из-за стола и прийти сюда, даже не накинув на плечи мантию. Она не знала, почему этого не сделал Альбус, но Альбус не был гриффиндорцем, а Лили была. И она пришла сюда, хотя и была последним человеком, с которым Малфой бы захотел поговорить. Потому что не могла иначе. Малфой, увидев ее заминку, криво усмехнулся. Ветер трепал его волосы и мантию, а губы у него были как киноварь. — Тебе не идет притворство, — наконец сказал он, устало, так, будто ему все смертельно надоело. — И ты ничего не знаешь. Иди уже, Поттер. — Ничего ты не знаешь, Джон Сноу, — пробормотала Лили и, мигом почувствовав себя невероятно глупо, вскинула подбородок, — я вообще не для того пришла. Я думаю, пришло время нам… Поговорить. Ах, какая искусная ложь. — Интересное время ты выбрала, я прям в настроении вести душещипательные беседы, — скривив губы, ответил ей Малфой и засунул руки в карманы мантии. Вот ведь воспитание — она тут мерзла в тонкой школьной форме, а ему было хоть бы хны. Лили наложила на себя согревающие чары. Малфой закатил глаза. — Ну, и о чем ты хотела поговорить? Мерлин, да не стой истуканом, думаешь, я тут часами прохлаждаться буду? — Тебе полезно, — заметила Лили. Сглотнула. — О нас. Бровь Малфоя стремительно взлетела вверх. Поначалу на его лице застыл такой глубокий шок, что Лили захотелось присмотреться, чтобы убедиться, что это правда Малфой, а не кукла — так он пялился на нее. А потом из его груди вырвался смешок. — Ты упала и стукнулась головой? Нет никаких «нас», Поттер. — Я хотела разъяснить то, что произошло тогда у Слизнорта, чтобы избежать недопонимания, — осторожно бросила Лили, и Малфой чуть ли не фыркнул от веселья. Его глаза, до этого безжизненно-мертвые, замерцали. — Прости, Поттер, кажется, я ослышался. Ты действительно хочешь это обсудить? — Да, — мучительно стараясь не покраснеть, упрямо кивнула Лили. — Потому что мне до чертиков надело чувствовать себя... виноватой. — Поттер, ты во всем и была виновата, — ухмыльнулся Малфой, лениво поворачиваясь к озеру, и Лили пораженно посмотрела на его спину. Ее лицо исказилось от отвращения. Невероятно, какой хитрый ход, Малфой, пять очков Слизерину! — Да как ты смеешь! — она задохнулась. — Нас там было двое! И ты первый дернул меня на себя! А теперь просто решил обвинить меня в этой— Лили неопределенно махнула рукой, не зная, как охарактеризовать ситуацию, в которую они попали тем злополучным вечером. — Ты много на себя берешь! Малфой заинтересованно щелкнул языком, не отрывая глаз от черной глади. — Никто не просил тебя вести себя, как шлюха, — он стремительно обернулся, и Лили чуть не поперхнулась воздухом от гнева, — ты могла уйти, но ты стояла, жалась, откидывалась на меня, — он усмехнулся, — так чего ты ждала? Признайся, Поттер, ты хотела, чтобы я тебя трахнул. Лили подавилась алфавитом. — Ты, — ярость охватила ее тело до самых щиколоток, — ты мерзок! — Да неужели? — Малфой обернулся, и его губы тронула насмешка. — Прям мерзок? Так ты думала, когда вылизывала мою шею? Признайся хотя бы самой себе, что… Лили ничего не стоило шагнуть и занести руку для пощечины - вот только Малфой быстро перехватил ее кисть, больно сжав на ней свои пальцы. Он уже привык это делать. — Не смей касаться меня, Поттер. — Ты - больной ублюдок, Малфой! — яростно прорычала Лили. — Ты же сам первый начал! — А ты играешь в детсад, — спокойно ответил Малфой, все еще сжимая пальцы. — «Ты первый начал», — передразнил он ее, — могла бы и поблюсти свою девичью честь, или как вы там это называете... Ах да, — нехорошая улыбка заиграла на пухлых губах, — у тебя же особые связи со слизеринцами. Маклагген выпустился, да, и ты лишилась грелки в постель? Так что же не подождала меня у того кабинета, — Лили сморгнула слезы ярости, — хотя нет. Ты меня бесишь, Поттер. Я бы и мертвым тебя не трахнул. — Заткнись, — прошептала Лили, пытаясь вырваться. Ей было мерзко и погано, и ее всю трясло. Малфой холодно приподнял брови. — Что такое, Поттер? Ты же хотела поговорить? Вот мы стоим, болтаем. Можешь обвести этот день красным кружком в календаре. Лили дернулась. — Пусти меня! Малфой- — Пустить? — его глаза горели нездоровым, больным огнем. Малфой опустил взгляд на ее кисть, стиснутую его собственными пальцами, и, словно очнувшись, ослабил хватку. Лили тут же выдернула руку. Внутренности сжимались от обиды, а горечь застряла где-то поперек горла. На тебе, Лили, швырнули твое участие прямо в лицо, как плетью взмахнули. Делай после этого добрые дела. Гриффиндорка. — Ты просто трус, Малфой, — бросила она, сжимаясь от слепой злости. Малфой фыркнул и закатил глаза, вновь отворачиваясь от нее, и это больно ударило по самолюбию. — Посмотри на себя! — воскликнула Лили, потирая запястье, — ты не можешь притворяться вечно, Малфой, это так не работает! У всех есть слабости, и это нормально- — У меня нет слабостей, — шепнул Малфой, не поворачиваясь, словно обращаясь не к ней, а к чернильной поверхности озера. И Лили вдруг стало все равно. Его слова были пропитаны ложью и щедро приправлены притворством, и если Малфой хотел и дальше плавать в собственном яде, то она мешать ему не собиралась. В конце концов, Лили ему точно ничего не была должна, и ее вообще даже не волновали его страдания. — Как скажешь, Малфой. Тогда прекращай себя жалеть, а то смотреть тошно, — фыркнула Лили, и, не дожидаясь реакции, повернулась и ушла, - ровно за секунду до того, как ее спину пронзил наполненный яростью клинок взгляда. Дура. Скорпиус уперся взглядом фигурку Поттер, теряющуюся среди высокой жухлой травы, подмечая, как ветер рвал в стороны ткань форменной рубашки, норовя коснуться кожи, как задирал школьную юбку и как Поттер суетливо одергивала подол, когда тот взлетал непозволительно высоко. Рыжие волосы, собранные в привычный высокий хвост, казались единственным ярким пятном на фоне окружающей действительности. Скорпиус вновь отвернулся к озеру и зло пнул мелкие камешки, которые отлетели от его обуви в разные стороны тяжелым каменным дождем, стукнулись об огромные валуны и скатились в озеро, оставляя за собой круги. Он позволил себе эту эмоцию. Поттер привела его в замешательство, и он не сразу сориентировался, что к чему, зачем она прискакала и какого, как иногда говорил Поттер, обвислого Мерлина ей было надо. И почему она даже мантию не захватила, хотя ежилась, как флоббер-червь. Нет, ну кто еще бы это сделал? Только она. Только Поттер. И эта детская наивность взбесила Скорпиуса больше, чем весь последовавший разговор, пригнавший кровь к ее бледным щекам. Пришла ведь, не потому, что они были друзьями и даже не потому, что действительно хотела поговорить о той отработке. А потому что думала, что поможет. На хер такую помощь. Об такую помощь обжигаешься, как о крапиву. Скорпиус знал, что Поттер его недолюбливает, а после отработки даже опасается, но к этим двум эмоциям он привык и принимал их, как должное. А жалость… К этому он тоже оказался не готов. Чертово гриффиндорское благородство и желание выказать участие. Словно она понимала, отчего ему не по себе. Поддалась идее, пошла на поводу у безрассудства, не пыталась осмыслить то, что произошло, идиотка. Золотую девочку никто не предупредил, что людей могут тыкать в грязь просто так, от скуки. Откуда ей было знать об этом? Она — Поттер, и ее все любят, дочку героя. Он — Малфой, и его боятся, сына пожирателя. Скорпиус с силой закусил губу, пытаясь прийти в себя и не дать мыслям утащить себя на самое дно. Боль подействовала отрезвляюще. Все это время он неосознанно шел к замку и теперь уткнулся взглядом во внешний двор с небольшим фонтаном посередине. На секунду мелькнула идея — что, если вообще не пойти на уроки? Но нет. Память услужливо подсунула ему горящее лицо Поттер и брошенное вскользь: «Ты просто трус», и Скорпиус подставил сложенные ладони под холодные струи воды, брызгая себе на лицо, чтобы освежиться. Трус бежит от проблем, разве нет? Не придет - пойдут разговоры, а ему хватило, спасибо большое. Надо пойти и игнорировать это все, как он привык. Год назад все тоже шептались, и ничего. Если дать людям ноль, то все сплетни и домыслы, помноженные на ноль, дадут ноль. О, Скорпиус любил Арифмантику. Он уверенно шагнул в теплый вестибюль замка как раз в тот момент, когда наверху разразился звоном колокол.***
Бревно треснуло в камине, и уголек упал на защитную решетку. Раздался гулкий стук, и Лили открыла глаза. Она заснула прямо на диване в общей гостиной, даже не закончив эссе по Чарам, которое мирно покоилось у нее на груди, смятое и похожее скорее на черновик, чем на чистовую работу - но Флитвик любил ее, она знала, а потому бросила затею написать ее параграф, поудобнее завернувшись в плед. Огонь догорал, а в окно назойливо стучалась ночь. Лили сердито посмотрела на чашку недопитого горячего шоколада, стоявшую на полу около дивана, словно та была виновата во всех ее бедах. Шоколад остыл и прилип к стенкам, а потому даже не расплескался, когда она случайно толкнула чашку перед тем, как водрузить на стол. Несмотря на тепло, разливавшееся по комнате от огня, она чувствовала себя неуютно. Правая рука затекла, и Лили потрясла ей, сжимая-разжимая пальцы, вгоняя в одеревеневшую конечность кровь. На ноги был наброшен желтый плед — значит, кто-то из друзей позаботился о ней. Лили села, поджав под себя ногу, и устало окинула взглядом кипу несделанной домашней работы. Зевнула и махнула рукой. Всегда можно было сказать, что у нее разболелась голова - это работало каким-то мистическим образом со всеми, кроме Фарии. Лили глянула на каминные часы — те показывали без малого три часа ночи. Она даже не помнила, как заснула, просто в один момент перед глазами все смешалось, и она решила немного отдохнуть, откинувшись на подушки. Странно, что никто из друзей ее не разбудил. Странно, но в свете последних событий — вполне ожидаемо. И невыносимо. Забавно, ведь именно с этой мыслью она проснулась сегодня утром, когда будильник Сары громко запел голосом Лиама — этот новый подарок успел довести до белого каления всех шестикурсниц Гриффиндора за какие-то три дня. Будильник орал, пока догадливая Алиса не вырубила его, метко кинув пушистый тапочек Шарлотты прямо в циферблат. Это было самое обычное утро, одно из тех, которые не запоминаешь, потому что точно знаешь, что завтра будет точно такое же. А потом еще, еще и еще… Лили пребывала в счастливом неведении о произошедшем до того момента, пока не спустилась в общую гостиную, где, вопреки обычному, было пусто и тихо. — И где все? — удивленно спросила Алиса, спускаясь вслед за ней, на ходу расчесывая свои длинные волосы одними пальцами и с интересом озираясь по сторонам. Губы у нее было чернично-черные, и Лили оставалось лишь предвкушать урок Фарии и разнос Алисы за ее «неподобающий внешний вид». Обычно после этого Алису отправляли к Невиллу, и выходила она из его кабинета злая, как химера. Портрет, охранявший вход, скрипнул, и в проеме показались Дерек и Лиам, на лицах которых читалось, что произошло что-то из ряда вон. Они сели у камина и все рассказали - про нападение, Крыло и Джеймса, со всем этим связанного. Нападение неизвестных на территории школы повергло всех в полный шок, и Лили не сразу уловила нить повествования, стараясь унять бешено колотящееся сердце. А потом вцепилась за знакомую фамилию, как за буек в океане. — А причем здесь Малфой? — перебив Лиама, поинтересовалась Лили, и тут же встретила два непонимающих взгляда. — Лил, — нахмурился Лиам, — ты же не думаешь, что его уход из Т.К вчера вечером и это нападение не связаны? Весь Хогвартс уверен, что это Малфой. Или ты не заметила, как он незаметно ускользнул? Конечно, она заметила. Сложно было не заметить, учитывая, что он демонстративно сделал это, когда она допевала куплет. Лили тогда не придала этому особого значения, да и сейчас не особо улавливала связь, но в Хогвартсе нашлись те, кто явно сопоставил эти два происшествия. — Я не думаю, что Малфой способен на такое, — Лили медленно покачала головой. Произошедшее с новенькой Россери и тихой, незаметной мышкой Милли Сакреф, которой даже Роза давала свои старые конспекты, казалось чей-то злой шуткой. — Что тут за сыр-бор? — весело перебила ее Сара, перепрыгивая последнюю ступеньку, но тут же осеклась под общим тяжелым гнетущим молчанием. У близнецов ушло пять минут на то, чтобы объяснить все Джордан, потом — еще пять, уже заспанной Шарлотте. — Вот мерзавец! — воскликнула последняя, едва Дерек закончил. — Негодяй! Услышать что-то подобное от милой и доброй Вуд было сродни клинку в сердце, и Лили не выдержала. — Вы себя послушайте! — короткая прядь спала ей на лоб, и она нетерпеливо потрясла головой: — Вы обвиняете человека только потому, что ушел с общего мероприятия, хотя там не было половины Хогвартса! И почему? Потому что он — Малфой? Он кошмарный, но он не убийца! — Лилз, Малфой он или нет, но он — слизеринец. Папа говорил, что им нельзя доверять, — тихо возразила Шарлотта. — Он кошмарный, — задумчиво кивнула Алиса, — и, судя по тому, что мне говорил папа, у Малфоев подлости в крови. — Ты украла у меня прототип палочки-драчуна и подсунула ее ему, — напомнила Лили, и Алиса скривилась. — О да, это одно и то же, что напасть на двух девочек и довести их до комы! — Он - слизеринец! — горячо поддержал Алису Дерек, будто это был весомый аргумент. Лили стало холодно. — Слизеринец, вот как, — усмешка вышла у нее кривой, но Лили было все равно. — Мой брат тоже слизеринец. Если завтра кто пропадет, можете смело обвинить и его, — она толкнула в плечо Дерека, направившись к выходу, — вы в этом мастера. Позже, сидя в окружении своего одиночества, Лили впервые поняла, каково было Розе все это время. Розы за столом не наблюдалось, а друзья Лили сидели на другом конце, о чем-то тихо переговариваясь и то и дело поглядывая на нее. А потом пришел Малфой, на которого неодобрительно, почти со страхом смотрел весь Хогвартс. Малфой, который даже не подозревал, что оказался виноват в том, что родился в семье не с самой чистой репутацией. Было достаточно сцены, устроенной Аланом Фез — ее безобидным одноклассником, чтобы понять, что происходит что-то крайне нездоровое. И Лили пошла за Малфоем. Мерлин! Пошла за Малфоем, человеком, которого презирала, который презирал ее в ответ. Пошла, потому что это было правильно, а Альбус сидел на своем месте, как приклеенный. Пошла - и вскоре поняла, что некоторым людям никто не поможет. Была ли она сердита на Малфоя за то, что он даже ее намерение помочь превратил в свой спектакль? Да! На себя? Еще больше. Потому что несмотря на то, что днем он выводил ее из себя, раздражал, и, что скрывать, открыто бесил, ночами ей приходилось томительно долго выкидывать его из своих мыслей, - того, другого Малфоя, прижимающегося к ней в порыве яростной слепой страсти. Это и была та другая причина, по которой она бегала от него эти недели. Лили было плохо от того, что его руки будили ее ночами, являясь в откровенных снах, что его фантомные губы касались ее шеи, что его дыхание опаляло ее рот, - и ненависть к слизеринцу росла в проекции. Он лишал ее нормального сна, и, просыпаясь, она день за днем подолгу не вылезала из-под холодных струй душа, чтобы хоть как-то унять мучительное возбуждение. И одно прикосновение его руки, когда он перехватил ее кисть, вышибло из легких весь воздух, а желание томящим монстром свернулось внизу живота, стоило заглянуть в горящие серые глаза. Лили не понимала, что с ней происходит. Это же был Малфой, Малфой, мантикора его раздери! Учебный день пролетел, как сон, и погруженная в свои проблемы Лили не сразу поняла, что уроки кончились, а когда осознала, то пулей взлетела наверх, в свою комнату, где ей нестерпимо хотелось оказаться с самого утра. Дни не зря назывались «неудачными». Словив взгляды подруг, Лили поняла, что и у себя в комнате, которую она всегда считала самым безопасным и лучшим местом на земле, ей не рады. Из-за предрассудков. Из-за того, что Драко Малфой в школе был жесток к гриффиндорцам. Скрепя сердце, Лили пришлось подхватить объемную гору заданий и спуститься вниз, где работать было практически невозможно из-за малышни, на всю гостиную выдающей свои версии произошедшего у озера, одну нелепее другой. Лили хотелось встать и прокричать, что все они - идиоты. На лестнице, ведущей в спальни мальчиков, внезапно зажегся свет, и Лили подскочила на диване, запутываясь в пледе еще больше. По ступенькам зашлепали босые ноги, и в гостиной показался Дерек Финниган, взъерошенный и сонный. Не заметив ее, он прошествовал прямо к камину, где уселся на корточки и стал ворошить угли, пробуждая пламя. Робкий огонь лизнул решетку. Дерек встал, тряхнул волосами, как пес, и повернулся. — Моргана! — схватившись за сердце, он отшатнулся от дивана, явно не ожидая увидеть в гостиной еще кого-то. — Можно просто Лили, — усмехнулась Лили. — Так и убить можно, — Дерек покачал головой. — Ты что делаешь тут так поздно? — Могу задать тебе тот же вопрос, — ответила Лили, пожав плечами. Дерек подошел к ней и завалился на диван, убирая из-за спины большую подушку с веселым орнаментом из гиппогрифов. Быстро глянул на нее и отвернулся, задумчиво изучая камин. — Не могу заснуть. — Ты? — искренне удивилась Лили, поскольку знала, что Дерек не был ранней пташкой и сон любил больше, чем что-либо другое. Однажды на Траснфигурации он, наколдовав подушку из чернильницы, улегся спать, вот только Грин это не оценил, и Гриффиндор одним махом лишился десяти баллов за «наглость». Сара тогда неделю не говорила, что Грин - душка. — Да из головы не идет вся эта кутерьма с нападением, — Дерек кашлянул и потянулся за кружкой, но, обнаружив, что в ней всего лишь застывший шоколад, поставил обратно, отодвинув как можно дальше от края стола. Они помолчали какое-то время, и Лили собиралась было сказать, что пойдет спать, чтобы не сохранять неловкую тишину, но тут Дерек положил свою ладонь, большую и теплую, ей на колено. — Лил, мне жаль, что так вышло утром. Я просто понять не могу, зачем ты стала защищать Малфоя. Он же, — Финниган покачал головой, — отравлял нам жизнь все время учебы в Хогвартсе. И вообще, он гадкий, самовлюбленный… — Мерзкий, эгоистичный подонок, — закончила за друга Лили и поймала полный непонимания взгляд. — Ты думал, я буду спорить? — Но утром ты… — Потому что вы набросились на него, как стая голодных оборотней! Руководствуясь абсолютно глупыми идеями! Дерек пялился на нее во все глаза, и Лили чуть было не споткнулась о слова, но тут же продолжила: — Он придурок, но не убийца. Куда только катился мир. Лили самой не верилось, что она обсуждает Малфоя в три часа ночи, вместо того, чтобы спокойно пойти спать. Менее удачное начало нового дня и придумать было сложно. Это все Малфой был виноват. Кто же еще? Малфой и только он, потому что утренняя ссора то и дело всплывала в памяти, заставляя ее чуть ли не зубами от злости скрежетать. Дерек молчал, смотрел на нее непонятным взглядом, и Лили открыла было рот, чтобы спросить, все ли в порядке, но ей помешали - весьма неожиданным образом. Почувствовав на своих губах другие — мягкие и горячие, Лили даже не сразу поняла, в чем дело и почему закончился воздух. Лили, конечно, целовалась и раньше, но сейчас почему-то это не вызывало в ней никаких эмоций, только обреченность. Разумеется, она догадывалась, что нравится Дереку, это было довольно очевидно, но Лили упорно не хотела замечать это, ибо знала — заметит, и пути назад не будет, потому что упрямству Финнигана мог позавидовать любой баран. Они были на одном свидании, правда, она не знала тогда, что это свидание, а потому все закончилось неловко, словами «мы же друзья, Дер». И вот так неожиданно — в гостиной, ночью, он решил поцеловать ее. Разрушая барьеры, которые Лили возводила весь последний месяц. Смешно. Малфой свои барьеры не позволял рушить — как бы научиться делать так же? Его, наверное, учили этому с младенчества, - недаром большинство слизеринцев своей эмоциональностью напоминали зубочистки. Правда, если вспомнить отработку, то можно было бы поспорить. Ведь не может быть лишенным эмоций человек, который так сильно прижимался к ней, вел немой поединок взглядов, заставлял кожу гореть под его прикосновениями, которые она вот уже без малого месяц продолжала чувствовать на себе, стоило Малфою попасть в ее поле зрения… И тут до Лили дошла вся нелепость ситуации: она практически отвечала на поцелуй человека, которого считала просто своим другом, в то время как мысли до отказа забиты Малфоем, человеком, которого она… Лили оттолкнула Дерека и попыталась встать с дивана, борясь с желанием вытереть губы тыльной стороной ладони, но плед опутал ее ноги, и она неловко упала на ковер, погружая пальцы в мех, подогретый теплом камина. — Прости, Лил, я… — Дерек выглядел обескураженно и не сразу предложил ей помощь, а когда все-таки сделал попытку протянуть ей ладонь, Лили шарахнулась в сторону. Она понимала, что это некрасиво и что она поступала с Дереком просто нечестно, но ничего не могла с собой поделать. Она спешно выпуталась из пледа и наконец встала, лихорадочно обрабатывая в мозгу сумасшедшую мысль. — Нет, это… — Лили бросила взгляд на гору домашней работы, которую по-хорошему следовало бы оттуда убрать. Но нет, не сейчас. Сейчас ей надо было наружу. — Я не хотел, — Дерек опять сделал шаг к ней, но Лили отступила. — Я… Мне надо… прогуляться, — выдала она и, прежде чем Финниган успел возразить, выбежала из гостиной. — Лили! Не успел. Дерек обреченно упал на пухлый красный диван и посмотрел на разгорающийся огонь. Черт. Он все испортил. Не смог удержаться, это же... это же Лили. Девочка, которая стала его подругой шесть лет тому назад и с тех пор не покидала его голову. Он даже помнил, как заметил ее еще на платформе, пока мать спешно поправляла рубашку Лиаму, который никогда не выделялся чистоплотностью. Лили смеялась, ее темно-рыжие волосы переливались на солнце и казались языками пламени, охватывающими тоненькую фигурку в зеленом платье. Она была светлой, яркой и красивой. Очень. Лишь потом Дерек узнал, что она — Поттер. Такая громкая фамилия и такое хрупкое существо. Дерек не мог поверить, что едет с Поттер в одном купе, и весь сентябрь боялся, что эта сказочная дружба окажется сном. Они дружили вшестером, правда, иногда Сара и Шарлотта откалывались от них, как камень от скалы, и тогда они ходили везде вчетвером. Дерека порой ужасно бесило наличие брата и вездесущей Лонгботтом, потому что они крали его время с ней. Но он привык, стал относиться к Лили и впрямь, как к другу, и даже на время увлекся Сарой. Но Джордан выбрала не его, а Лиама, Поттер стала встречаться с таинственным незнакомцем, Дерек сходил на свидания с несколькими девчонками, повстречался с миловидной Энн Кристалл почти месяц - дарил ей розы. А потом вся его привычная жизнь опять полетела к черту, когда в обычное субботнее утро они с Лили, не дождавшись друзей, спустились к завтраку вдвоем. Лили тогда подняла свою рыжую копну вверх, закрутив в узел на затылке (он не помнил, как это сооружение именуют девчонки). Они болтали как ни в чем не бывало, туда-сюда шмыгали студенты, звенели ложки, скрипели перья, отодвигались скамейки, — все шорохи обычного утра в Хогвартсе привычно окутывали их со всех сторон, и Лили намазывала на хрустящий тост ежевичный джем, слегка наклонив голову вправо, а он отвлекся от омлета и поднял глаза. Взгляд тут же упал на крошечную родинку под правой скулой, которую то и дело закрывал выбившийся из прически пушистый локон. Маленькая! Незаметная! Родинка! Но ее хватило, чтобы из легких вышел весь воздух, как из проколотого воздушного шарика — с писком, медленно. И Дерек понял, что любит ее. Вот так просто. Пытка это была - не трогать ее, не дышать ее запахом, и сегодня выдержка дала трещину. Заспанная Лили выглядела куда красивей, чем все расписанные косметикой слизеринки, вместе взятые. И ее губы были горячими и мягкими, чуть дрогнувшими, но так и не ответившими на поцелуй. Дерек вскочил и начал мерить шагами гостиную. Ну почему все так? О чем таком важном она могла думать, что выскочила из его объятий, как ошпаренная, и метнулась в коридор? Не может же у нее быть… Он остановился, пронзенный внезапной догадкой. А что, если Лили и правда с кем-то встречается? Но у нее не может быть на это времени, все последние недели она провела, бегая от Малфоя! Дерек распахнул глаза. Последний кусочек паззла нашел свое место в его воспаленном сознании, сложив все происшествия в единую, но такую непонятную картинку.***
— Ты же не потащишься к Роуз в таком виде? — мрачно поинтересовался Альбус, когда Скорпиус ввалился в его комнату, прихрамывая на левую ногу. И ладно бы, если он просто прихрамывал! Нет, Скорпиус был мертвецки пьян, его качало, но он ухитрился не свалиться на пол прямо с порога, придержавшись о дверной косяк левой рукой. — Спокойно… — он сфокусировал взгляд на друге, — Портьер. Альбус усадил его на кровать, бормоча что-то о безразличии и безответственности, но Скорпиус его не слушал. Более паршивого дня в его жизни еще не было. А чтобы понимать, сколько дерьма в этой жизни вообще приключилось, надо было быть Малфоем, так что рассказывать что-либо другу было бесполезно. Стоило Скорпиусу зайти в кабинет Фарии, как гриффиндорцы прижались друг другу, словно на пороге возник сам Салазар с бородой в пол и уставил на них палочку. Особо смелые зашипели, пародируя змей, и кто-то крикнул: — Малфой, а не пора ли тебе паковать вещи? Я уверен, что в Азкабане для тебя давно готова камера! Или вам с папочкой надо сразу две? Малфои же привыкли жить на широкую ногу! Ему удалось подавить в себе желание швырнуть в морду высказывающегося какие-нибудь пакостные чары, и Скорпиус прошествовал к своему месту, сохраняя на лице безразличную маску. Уж кто едва не бросился на гриффиндорца, так это Альбус, но он вовремя перехватил его за руку. — Минус десять очков, Гриффиндор, — Фария мигом лишила свой же факультет очков, даже не отвернувшись от доски. — Будьте так добры, мистер Малфой, сядьте и не опаздывайте больше. По классу прокатился шепоток — Фария никогда не оставляла опоздавшего студента безнаказанным, да к ней даже заходить было нельзя, если опаздывал! Скорпиус уж было решил, что теперь его на перемене совсем сожрут, но тут Фария хмыкнула и добавила: — И минус пять очков, Слизерин. Она бросила на Скорпиуса взгляд, полный сочувствия, и повернулась обратно к доске. А Скорпиуса от этого взгляда чуть не вывернуло наизнанку, и с каждым уроком тошнота лишь усиливалась. Профессора, словно сговорившись, делали ему поблажку за поблажкой: Слизнорт назвал зелье «сносным», хотя Скорпиус от холодной ярости варил его, не заглядывая в рецепт, Флитвик присудил пять очков за самый быстрый результат, хотя прекрасно видел, что первой с Протеевыми чарами справилась Сьюзен Хоу, а окончательно добила Стебль — ткнула палочкой в его ошибку на проверочной и попросила исправить, чтобы дотянуть до «П». В чаше терпения одноклассников это стало последней каплей, и, стоило урокам закончиться, а студентам — высыпать из теплиц на промерзлый двор, как кто-то толкнул его вбок. Скорпиус ждал этого целый день, поэтому тут же обернулся. — Вы только посмотрите, — насмешливо протянул один из гриффиндорцев, кажется, Боунс, поигрывая волшебной палочкой в руках. — Змея выползла из гнезда. Его тупые дружки зашлись рассыпчатым хохотом, прокатившимся по двору и ударившимся о стены. Скорпиус ухмыльнулся. — Он еще и смеется, — протянул гриффиндорец. — Что тебя так рассмешило, Малфой? — Ты, — честно ответил Скорпиус и заметил, как глаза Боунса полыхнули яростью. — Посмотрим, как смешно тебе будет сейчас, — противник вскинул палочку. — Леви… — Боунс, ты рехнулся? — из замолчавшей толпы отделилась фигурка с пышными темными волосами. — Уизли? — тот, кажется, так удивился, что опустил палочку. — Тебе-то что? — Я — староста школы, Боунс, — вскинув голову, ответила Роза. — И если ты не хочешь лишить факультет полусотни баллов, то немедленно спрячь палочку и отправляйся в башню! — Уизли, ты заступаешься за него? — Боунс выглядел так тупо в этот момент, что ему хотелось посочувствовать. Скорпиус стоял, засунув руки в карманы мантии, ощущая под пальцами древко палочки, и от души наслаждался представлением. Не то чтобы ему хотелось видеть, как банда злых на весь мир гриффиндорцев опускает палочки и устремляет недоверчивые взгляды на Розу, но, будучи, наверное, главным актером шоу, Скропиуса интересовало, чем оно все-таки кончится. Главным сюрпризом была Роза, последнее время ходившая с красными глазами и то бросающаяся на него, как голодная львица, то испуганно сжимающаяся, как котенок, на диване. Они разругались в пух и прах, когда Уизли обнаружила, что он стер ей память (к счастью, ни разу не заговорив о том, чему стала свидетелем), а потом очень долго и горячо мирились на диване. Роза никогда не отличалась уверенностью, но все произошедшие события, похоже, пошатнули даже ее зону комфорта. Или она просто чувствовала, что в ближайшее время ей придется в разы усерднее следить за тем, что происходит в замке. — Я предотвращаю конфликт, возникший из-за ваших предрассудков! — Предрассудков? — Боунс хрипло рассмеялся. — Роза, взгляни на его семью! Они все — Пожиратели смерти! Ты думаешь, что Милли просто так подверглась нападению, когда один из самых ярых последователей Сама-Знаешь-Кого в бегах? Тэодор Нотт, — тут он взревел так, что их стало слышно на Астрономической башне, — наверняка продолжает дело своего господина! Всем известно, что Сакреф — маглорожденная! Да! А теперь он заслал в Хогвартс своих людей! — изо рта Боунса вылетела капелька слюны. После этих слов воцарилась мертвая тишина. Гриффиндорец задыхался, его лоб покрылся испариной, а Роза и Скорпиус переглянулись и уставились на Боунса. Альбус стоял неподалеку и играл палочкой, глядя при этом на гриффиндорцев так, будто хотел медленно, со вкусом их сожрать. А потом Роза молча, но весьма красноречиво, хлопнула однокурсника ладонью по щеке. Обомлели все до единого. Тихая неприметная Роза Уизли никогда и ни на кого не поднимала руку. Скорпиус не успел даже толком ничего понять, только заметил, как в воздух взметнулась голая девичья рука, увешанная браслетами, как елка шарами на Рождество. — Боунс, ты просто идиот, — прошипела Роза, пока тот охал и ахал, держась за покрасневшую щеку. Скорпиус отстраненно подумал, что сегодня отчего-то все хотели набить друг другу морду. — Ты готов вывалить всякую грязь на человека, с которым учишься семь лет, из-за нелепого стечения обстоятельств! И при чем тут вообще Нотт? Какой шпион? — она прерывалась, чтобы глотнуть воздуха, и тут же продолжила, не замечая, какими глазами смотрит на нее седьмой курс. — Скорпиус учится с нами семь лет и ни разу никого не обидел, хотя такого придурка как ты, Боунс, стоило бы отметелить так, что и родная мать не узнала бы! И напиши свои претензии Нотту! — А кто тогда мог попытаться утопить Милли, а? — не признавая свое поражение, вскинулся Боунс. Роза посмотрела на него, как на дерьмо. — Я похожа на ясновидящую? — рявкнула она, а потом повернулась к студентам. — Что бы ни произошло вчерашней ночью, Малфой к этому отношения не имеет, — по толпе прошел шепоток, а Роза неумолимо продолжила, — не имеет, потому что он был со мной. Шепоток усилился. Боунс притих — не верить словам Розы Уизли было просто глупо, потому что она никогда не врала. — И что же ему понадобилось так срочно, что он слинял из Т.К? — за него спросил кто-то из друзей. — Это я его позвала. На этом Роза замолчала, одернула выглаженную чарами мантию и подобрала свою сумку, набитую различными учебниками. А Скорпиуса переполнило горячей благодарностью к ней. Девочке с огненно-рыжими волосами, пусть и закрашенными сейчас этой темной краской. Из-под мантии виднелись острые коленки, обтянутые школьными брюками, и сапоги, потому что последний урок был в теплицах. Из правого сапога торчала волшебная палочка. Почему-то выступление Розы он не воспринял в штыки, как участие Поттер. Почему - Скорпиус сам не знал. Наверное, от того, что Поттер и без того вечно звенела на углах, как колокольчик, а Роза... никогда не говорила так громко в толпе. Только сейчас - ради него. Тишина распалась, стоило девушке с Гриффиндора с рваной стрижкой проговорить: — Я никогда не слышала от Розы такой длинной речи. Так, тишина лопнула и зазвенела голосами обсуждавших произошедшее учеников. Скорпиус перехватил выразительный взгляд Кэтрин, не участвовавшей во всеобщем помешательстве весь день, но и не приближавшейся к нему. Кузина ободряюще улыбнулась, показав ямочки на щеках, и прошествовала в замок вместе со своими подружками. Кто-то хлопнул его по плечу — Скорпиус обернулся и увидел сияющее лицо Альбуса. — Не ожидал от Роуз, — честно признался тот и покачал головой. — Теперь с нее не слезут. Скорпиус обернулся и увидел ее, окруженную учениками - Роза выглядела маленькой и беззащитной посреди этой огромной толпы. Она заметила, что он на нее смотрит, и выскользнула из плотного кольца студентов, стукнув кого-то своей увесистой сумкой. — Спасибо, — произнес он одними губами, Роза фыркнула и притянула к себе, обнимая за пояс. Это стало первым колокольчиком тревоги. Они никогда этого не делали. Не трезвые. Скорпиус мягко отстранил ее и вгляделся в знакомое лицо. Что-то не так было со всей этой уверенностью, публичным проявлением чувств — вообще со всем, словно это была и не Роза вовсе. Он увидел в голубых глазах хмель и поначалу испугался, а потом едва не рассмеялся от облегчения. — Уизли, ты что, пьяна? — Что? — она нахмурилась, глядя на него. — А-а-а, ты про эту... сцену. Нет, это все зелье. Второй колокольчик заглушил все, что произошло за день, заставляя мысли сконцентрироваться на том, что происходит. — Роуз! — Скорпиус вцепился в плечи девушки, слегка встряхнув. — Что ты приняла? — Уверенность, — прошептала Роза перед тем, как схватить его за ворот рубашки и прижаться к губам своими. На кончике языка возникли знакомые запахи, и Скорпиус, опьяненный ароматом и совсем не понимающий, что творит, втянул ее язык себе в рот, посылая толпу, наблюдавшую за ними, к драклу и еще дальше. — Уизли, так вот зачем ты его защищала! Понятно… Ебарей всегда защищают, — протянул противный голос Боунса совсем рядом, и они оторвались друг от друга. А потом увидели, как кулак Альбуса красноречиво разбил придурку нос. После драки (Поттер и Боунс мутузили друг друга, пока Роза носилась рядом, а Скорпиус лениво наблюдал, прислонившись к колонне - потому что уже давно понял, что драки в семье Поттеров - это спорт, от которого нельзя отрывать, да и Ал не простил бы ему, если бы он влез) их всех отправили к Фарии, та назначила каждому по отработке и отпустила с чистой душой. Альбус отправился в комнату зализывать раны, а Скорпиус потянул Розу наверх. Но стоило им заняться делом, посередине которого в башню ворвалась Поттер, скривилась и исчезла, Роза, поглядев на захлопнувшуюся дверь, неожиданно отстранилась, обхватила его лицо ладонями и прошептала, что ей надо с ним поговорить. А после… Этого и вспоминать не хотелось. Ее уверенность, тающая с каждым предложением, флакон с антидотом Амортенции, два глотка — и капут всему, что он чувствовал к ней, с ней, в ней… А потом ее слезы, дрожащий шепот, уверяющий его, что «все наладится», и полная пустота внутри. Он послал к черту все наставления Драко, когда вышел из комнаты старост, прошмыгнул в коридор за одноглазой ведьмой и направился в Хогсмид, где в «Кабаньей голове» надрался так, как ни разу не надирался в жизни. Наверное… Да, он подрался с каким-то крупным волшебником, но причины не помнил, ему просто не хотелось больше быть Скорпиусом Малфоем, которого, как оказалось, сумел сломать один-единственный неудачный день. И пока ему разбивали лицо, думал о том, что сегодняшний день только доказал, как опасно быть слизеринцем, как опасно быть Малфоем в этом новом, чистом мире, где таких, как он, подозревают, обходят, как заразного. Они думали, что победили зло. Насмешка. Зло продолжало жить дальше, в них самих, в них взращивали зло к Пожирателям, отнявших родственников, которых они даже не знали. И дети росли с одной мыслью, что Пожиратели — враги, и их дети тоже — враги. Он столкнулся с этим на первом курсе, да, но благодаря терпению, выучке и дружбе с Альбусом Поттером избежал обвинительных тычков в грудь и косых взглядов. Но тогда они были другими, сейчас же взметнулись, как рой ос, и принялись жалить предполагаемого обидчика. И теперь Альбус Поттер хлопотал над ним, как курица-наседка. Скорпиус тихо зашипел, когда Альбус «ужалил» его бадьяном, приложив примочку к рассеченной губе. Алкоголь притуплял чувства и ощущения, но незащищенную плоть щипало так, что казалось, будто по ней ползет маленький язык пламени. — На, — ему в руки сунули колбу с антипохмельным зельем, и Скорпиус послушно вынул пробку, но в последний момент что-то пошло не так, и он опрокинул зелье на себя. — Малфой! — взвыл Альбус, но заметив, что он пребывает в абсолютном неадеквате, молча влил ему в глотку последнюю порцию из их запасов. Сознание начало просветляться, но Скорпиус не был этому рад, поскольку в мозгу с бешеной скоростью завертелись неприятные воспоминания. — Чтоб тебя химера сожрала, прожевала и выплюнула, Поттер, — наконец пробормотал он и выпрямил затекшую спину. Альбус в ответ ткнул его палочкой в больную ногу, так, что это вошло иглой в мозг. Скорпиус чуть не заорал, но вспомнил, что на комнате не стоит заглушка, и стиснул зубы. — Здесь я бессилен, — осмотрев его колено, подвел итог Альбус. Он знал базу колдомедцины, как убрать там последствия шутовских чар или сварганить костерост, но понятия не имел, что делать с ногой Скорпиуса. Блеск. — Надо идти к Помфри. Его отчаянные протесты делу не помогли, и в ночной коридор вскоре выкатилось двое студентов — один в пижаме, другой - в помятой форме. Альбус буквально тащил его на себе, потому что каждый шаг отдавался страшной, жгучей пульсацией в колене. Мадам Помфри, в домашнем чепчике и сном на глубине глаз, увидев его второй раз за день, обрадовалась не сильно, но никаких вопросов о том, почему они заявились к ней в два часа утра, задавать не стала, усадила и начала колдовать. Черт, она была потрясающей. — Разрыв связок, — озвучила она приговор, помахивая над ним палочкой, из которой вырывался синий луч и просвечивал его тело. Скорпиус пялился в белый потолок, потому что не горел желанием рассматривать собственную печень — кошмары ему и без того снились. — Мистер Малфой, вы падали? Или, может, — она бросила короткий взгляд на свежий шрам на его губе, — дрались? — Нет-нет, — спешно заверил медсестру Альбус. — Это все ступеньки. — Ступеньки? — Помфри приподняла брови. — Ну да. Знаете, лестница меняет направление и все такое… Она усмехнулась и положила палочку в карман, с интересом слушая объяснения Альбуса, а потом повернулась к Скорпиусу. Он торопливо закивал, подтверждая историю, а Помфри закатила глаза. — Мистер Малфой, вы и мистер Боунс по одной лестнице шли, я полагаю? Наверное, ступеньки были очень буйными сегодня, если вы порвали связки, а он сломал нос? Скорпиус и Альбус переглянулись и хором заявили: — У лестниц бывает плохое настроение. Они опять переглянулись и от души пожелали друг другу всего самого лучшего. Помфри цокнула языком, но возражать не стала, и, влив в Скорпиуса горькое зелье, на вкус напоминающее ту мерзость, что маглы называли рыбьим жиром, наказала Скорпиусу ночевать в лазарете, взашей вытолкала сопротивлявшегося Альбуса в коридор и ушла к себе, выглядя при этом весьма недовольной. — Люблю ее, — проскользнувший обратно, как только за Помфри закрылась дверь, Альбус, лохматый как никогда, уселся на край больничной койки, с которой Скорпиус теперь мог встать не ранее, чем через день - что тоже было блестяще, учитывая, что он теперь делил территорию со своими предполагаемыми жертвами. — Если бы не она, меня бы уже на свете не было. Скорпиус вспомнил школьное прозвище медсестры и улыбнулся. — Ну, "мадам Помри" никого не пускает на тот свет, — скаламбурил он в ответ. Они прыснули, и Скорпиус подумал о том, что лучшие друзья для того и нужны, чтобы приводить в чувство, выскакивать из кровати и сидеть рядом даже в три часа ночи в больничном крыле. Альбус воровато оглянулся на дверь, за которой скрылась медсестра, а потом наклонился поближе, чтобы его не было слышно. — Ты не в курсе, что сегодня было с Роуз? Многие решили, что она под марихуаной или антенницей. Скорпиус сморщился (боль в ноге дала о себе знать), а потом посмотрел прямо в глаза друга и ровно соврал: — Нет, не в курсе. Альбус открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут в отсеке Помфри опять зажегся свет, и ему пришлось срочно делать ноги, потому что мантия-невидимка была у его милой сестренки. Он успел шепнуть, что завтра заглянет, а потом проворно, как мог, выскользнул за дверь, оставив Скорпиуса наедине с его мыслями, тупой болью срастающихся мышц и огромной луной, заглядывающей в окно. Эта же луна осветила серебристыми лучами невысокую девичью фигуру, выбежавшую в коридор и прислонившуюся лбом к холодной стене. Лили перевела дыхание, борясь с желанием сделать в камне дырку своей головой, чтобы хоть как-то вытрясти из нее весь бред, что накопился там в невероятном количестве. Она злилась — это чувство стало ее вечным спутником, - а губы горели от недавнего поцелуя. Щеки горели от стыда. Тело горело от осознания. Нет ничего хуже, чем позволять мыслям властвовать над собой - учила ее мама. «Заткнитесь!» — мысленно взмолилась Лили, но обрывки фраз и воспоминаний бились между собой, развернув знамена. Это было ясно, как день божий. Это было глупо. Это плавилось в мозгу, как на горячем костре, и медленно стекало вниз, обретая форму Понимания. "Я хочу Скорпиуса Малфоя", — пронеслось у нее в голове, и Лили замерла, уставившись на бледно-желтый шар, выплывающий из облаков. Наверное, она была так поражена, что все инстинкты притупились, - это и позволило рыскающему по Хогвартсу в поисках нарушителей Филчу сцапать ее в мгновение ока. — Интересно, что скажет профессор Хальт, когда узнает, что кто-то был не в постели после того, что произошло, — сухой, худой, разве что не дырявый Филч тащил ее по направлению к спальне Фарии и выглядел при этом таким довольным, что Лили пришла к выводу, что старый завхоз давно никого не ловил. Он светился, будто проглотил эссенцию Люмоса. Они прошли мимо Крыла, и Лили уже мысленно тоскливо готовилась к смерти, потому что выдергивать Фарию из кровати было равносильно самоубийству. Жаль только, что Филч этого не понимал. — Ты же у нас Поттер, — он хищно уставился на ее рыжие волосы, а потом расплылся в беззубой улыбке, — папаша тоже не любил правила. И братец, — Филч скривился, будто одна мысль о Джеймсе вызывала у него несварение. Лили уже собиралась ему что-то ответить, но тут в коридоре, по которому они шли, погас свет. — Что за фокусы? — Филч покрепче ухватил ее за плечо. — Это ты? — он встряхнул ее, широко раздувая ноздри - ни дать-не взять — дракон. Э-э-э... ладно, ящерица. Хилая такая. — Нет, моя палочка в гостиной, — быстро ответила Лили и чуть не взвизгнула от неожиданности, когда кто-то коснулся ее локтя. — Это я, — над ухом раздался шепот, и Лили узнала по голосу Альбуса. — Когда я скажу «три», вырывайся и беги по направлению к Крылу, хорошо? Лили кивнула, гадая, различит ли брат в темноте ее жест. Кажется, различил — во всяком случае, в противоположном конце зажегся факел. — Раз! — крикнул Альбус, и Филч крутанулся на месте, как кусачая тарелка. Лили зажмурилась, приготовившись к разоблачению, но ничего не услышала и приоткрыла один глаз. Похоже, Альбус воспользовался Дезиллюминационным. — Кто здесь? — прохрипел Филч. Его голос чуть дрожал, но звучал вполне солидно. — Два! Там, где горел факел, возникли три огромные тени, покрытые шерстью. — Три! Тени ожили и бросились на них. Лили пискнула и вырвалась из хватки окоченевшего от ужаса Филча. Оказавшись на безопасном расстоянии она оглянулась — тени как раз рассыпались в воздухе, превратившись в сотни мыльных пузырей, и окутали школьного смотрителя. Тот сердито вопил и отмахивался от пузырей, но те, касаясь его одежды, раздваивались и их становилось все больше и больше, так что Филч стал напоминать изящно декорированную мочалку. Альбус бежал вровень с ней и хохотал, а Лили при воспоминании о беспомощном перед армией пузырей школьном смотрителе и саму внезапно разобрал дикий смех. Когда Филч остался совсем далеко, а они, взлетев на пару этажей вверх, оказались в узком школьном пролете между лестницами, где располагалось неширокое окно в пол, то синхронно упали на пол и захохотали еще громче, грозя перебудить весь замок во главе с Макгонагалл и почтовыми совами. — И что, — Лили подавила новый смешок, — это было? Альбус прислонился затылком к стене и посмотрел на нее сверху-вниз. В его глазах играли чертики. Похоже, им всем досталось понемногу от каждого родственника — Лили вечно сравнивали с ее матерью и бабушкой-тезкой, Джеймса — с дядюшкой Роном дедушкой-тоже тезкой, а Альбуса — с отцом почему-то с Регулусом Блэком, но на самом деле во всех них перемешивались самые разные гены, что давали о себе знать в нужные моменты. — Иллюзия, — Альбус пожал плечами. — Папа учил меня летом. Потом он еще раз посмотрел на нее, и Лили поняла, что сейчас разговор перейдет в другую стадию, потому что на место веселых искорок в его глазах, так похожих на ее собственные, пришла серьезная обеспокоенность. — Лилз, что ты делала в такое время вне спальни? — настороженно спросил Альбус. — Гуляла, — ответила Лили почти сразу, потому что знала, что, если будет думать и сочинять, ей все равно не поверят. — С кем? — тут же поинтересовался Альбус, а она сердито фыркнула. — Одна, Ал. Мне просто захотелось прогуляться одной. В окне промелькнула чья-то тень, и они тут же вскинулись, как испуганные оленята, но увидев, что это всего лишь сова, которой тоже не спится ночью, разом успокоились. Лили посмотрела на свои ноги и тут же мысленно взмолилась, чтобы темнота оказалась достаточным прикрытием — она до сих пор была в форме - и, что еще интереснее для обеспокоенного старшего брата, босиком, потому что не успела нацепить туфли, когда неслась из гостиной из всех парах. К счастью, Альбуса совершенно не интересовал ее внешний вид. — А почему не захватила мантию или Карту? Ты что, забыла папины слова? Лили хлопнула его по колену, отмечая про себя, что понятия не имеет, что делал заспанный Альбус в пижаме в том коридоре, но спрашивать не стала, потому что догадывалась, что тот отвертится чем-то вроде «ходил во сне». Это часто задевало ее — с нее, как с младшей, вечно требовали правду, а врать она практически не умела, Джеймсу все сходило с рук, поскольку к его ненормальным выходкам все давно привыкли, а Альбус, будучи слизеринцем и обладающий врожденной лисьей хитростью, ловко уворачивался от ответа. — Еще чего! — хмыкнула Лили. Альбус положил свою руку поверх ее, и они хором прошептали, довольно улыбаясь, как сумасшедшие: — Правила лучше не нарушать, но если нарушаешь, то устрой все так, чтобы тебя не поймали. И в то время, пока двое детей Героя беззвучно рассмеялись, сцепив руки, на пару этажей ниже девочка с льняными волосами распахнула глаза и резко села на кровати. Луна выхватила в круг света бледное лицо, дрожащие тонкие губы и маленький шрам на левом виске, осветила крошечные капли слез, скатывающиеся по щекам и оставляющие за собой мокрые дорожки, узкие зрачки и тяжело вздымающуюся грудную клетку. Милли Сакреф в ужасе посмотрела на двери больничной палаты, практически не видя ничего из-за пелены слез, а потом прижала ладони к лицу и разрыдалась, между громкими всхлипами шепча солеными губами одно-единственное слово: — Призраки…