Lost Generation

В лесу клубился молочно-серый туман. Он ласково оплетал темные еловые ветви, которые едва колыхались из-за редких всполохов легкого осеннего ветра. Кора деревьев была настолько бугристой, что казалось, будто она вся исполосована невидимым ножом. Лесная дорога была узкой, извилистой и очень пыльной. То тут, то там из земли выглядывали грубые булыжники — местность была подгорная, и это сказывалось на ландшафте. На жухлой и укрытой лиственным одеялом траве, что тянулась по обойме дороги, сидела девочка. У нее была бледная до синевы кожа и выцветшие белокурые косы. Синее платье было все в водорослях и какой-то мелкой морской живности. Его подол задрался и был сильно смят. Босые пальцы ног зарывались во влажную после грибного дождя землю, но девочка словно не чувствовала холода, обнимая себя руками за колени и раскачиваясь из стороны в сторону. — Я не хотела, не хотела! — прорыдала она себе в ладони. Ветерок задел ее белый локон и стыдливо приподнял его в воздух. — Мне все равно. Голос говорившей был безразличный и холодный, как лед, и резал воздух подобно стеклу. Женщина прислонялась к одному из вековых деревьев, и было сложно понять, где ее волосы и где ствол — так туго темные пряди переплелись с дубом. На взгляд нельзя было точно сказать, сколько ей лет: ее лицо было совсем молодым, но выглядела она, как человек, переживший много лун. У нее была алебастровая кожа и совсем тонкие руки, а еще она была босиком. Девочка отняла руки от лица. Глаза у нее были синие. — Я не могу… — хныкнула она и попыталась незаметно стереть с лица слезы. — Это сильнее меня, вы же знаете… Женщина посмотрела на нее своим острым взглядом, и девочка замолчала. Она отделилась от дерева, которое словно бы слегка поникло, стоило ей это сделать, и осторожными шажками приблизилась к ней, опускаясь на колени. Ее белое, чуть порванное платье оказалось прямо в грязи, но женщина не обратила на этот факт ни малейшего внимания. Она совсем ласково, по-матерински, провела ладонью по щеке девочки, заправила выпавший из кос локон за ухо, после чего грустно улыбнулась. — К сожалению, я слишком много знаю, Мими. Слишком много. И ты знаешь много, понимаешь? Мими осторожно кивнула. — И это плохо, — длинные черные пряди свесились девочке на колени, жаля кожу, как ядовитые гадюки, — знание – это вовсе не сила. Власть — сила. Надо понимать разницу. У Мими задрожали губы. Она уже догадывалась, что будет дальше. — Мне жаль, — женщина поднялась с колен. В ее голосе было холодное безразличие. Тонкая белая рука показалась из снежного рукава платья и едва уловимо рассекла воздух. Мими распахнула глаза — в ее груди словно опрокинулся чан с кипятком. Руки взметнулись к горлу, и длинные ногти царапнули кожу. Горело сильно. Горело ярко. Просто горело, и это было больно. Она закашлялась. Легкие саднило, будто кислород в них вмиг стал пламенем и теперь жрал плоть. Сознание ускользало куда-то, и Хлоя сползла на сырую землю. Мышцы сжимались, а воздуха все не было, и у рта выступила черная пена. Женщина же стояла и смотрела, с холодным, жутким интересом. Девочка содрогалась несколько десятков секунд и отчаянно хрипела, после чего откинула голову на землю, вперилась жутко-голубыми глазами в небо и затихла. Мертвая. Женщина цокнула языком. — У оборотней будет пир, — сказала она воздуху и двинулась вдоль деревьев, тихая как тень. Детей нельзя было допускать к участию в игре. Странно, что она раньше об этом не подумала. Хорошо, что теперь существует запасной вариант. На ложе из темно-синих цветов, таких ярких, что казалось, будто они нарисованные, лежала хрупкая золотоволосая девушка. На ней было мерцающее, словно измазанное в волшебной пыльце и переливавшееся пастельно-персиковыми искорками платье, на спине которого трепыхались бледные крылышки. Девушка была похожа на лесную фею, прилегшую отдохнуть. Но она не спала. У нее были исцарапанные лодыжки в запекшейся крови, спутанные волосы, в которые природа искусно вплела паутину, а лабиринт вен был голубой, словно подсвеченный. Женщина посмотрела на девушку и вновь взмахнула рукой, после чего Лолита Паркинсон громко втянула в себя воздух и распахнула чернильно-черные глаза. Рони недовольно открыла глаза - она заподозрила неладное лишь тогда, когда рука, которой она подпирала щеку, стала подозрительно скользкой и липкой. Она прищурилась, моргнула, после чего спешно отняла ладонь от головы и украдкой вытерла руку о школьную мантию — еще не хватало, чтобы кто-нибудь увидел, как она пускает слюни прямо посреди сдвоенного зельеварения. С тех пор, как Рони задремала, убаюканная мерным голосом Слизнорта и теплом, обстановка не изменилась совершенно. Слизнорт все также продолжал свою проповедь о зельях, что требовали настойки в лунном свете, студенты скрипели перьями, а какое-то личное снадобье ее декана учтиво булькало в углу. Рони перевела взгляд на свой девственно-чистый пергамент и чуть не застонала - она не записала ни строчки. Ну что же поделать, если в Хогвартсе по ночам не поспишь - то праздники, то эссе по защите в тридцать дюймов, то вообще какие-то ужасы, прям из книги страшных сказок, - а эти чудовищные рецепты она помнит так же хорошо, как и собственное имя? Слизнорта, к счастью, заснувшая Рони не интересовала вовсе: декан покачивался в своем пухлом кресле, пыхтел в дорогущую трубку из лакированного вишневого дерева и напоминал Рони дедушку Патрика, который всегда дарил ей конфеты на День Благодарения. Рони перевела затуманенный взгляд на своих соседей, что по обычаю занимали переднюю парту — Скорпиус Малфой, бледный и похожий на вампира, прилежно чиркал что-то на пергаменте, а вот Альбус Поттер вовсю храпел, и волосы у него выглядели так, словно он только что боролся за жизнь с несколькими мантикорами одновременно: после матча Альбус наконец расслабился, и его команда расслабилась за компанию. Рони взглянула на Доменико Забини - тот знай себе переписывался с кем-то в MAG, открыв палфон под партой и не обращая на лекцию внимания, и его чудо-сестра косилась на Доменико с явным неодобрением. Рони вновь посмотрела на Слизнорта и в открытую зевнула. Секунды никак не хотели складываться в минуты, словно их кто-то тянул за хвост, и стрелка на часах, казалось, прилипла к циферблату. Мимо носа пронеслись хихикающие наколдованные светлячки, вырвавшиеся из своей банки, и Рони слегка дунула на них. Малыши засветились ярче и разлетелись врассыпную, словно мыльные пузыри. — … и к зельям необратимого действия. Фазу неполной луны следует использовать для приготовления таких зелий, как Феликс Фелицис, бальзам для укрепления ногтевых пластин, цепенящей настойки и всех снадобий класса «D». Более того… Вновь подперев щеку — на этот раз левую — и проследив за полетом крохотного светляка, совершившего посадку прямо на конспект Розы Уизли, Рони зевнула во второй раз. Было так скучно и нудно, что хотелось выть. Окна в подземелье если и были, то совсем небольшие, и мир за стенами замка был почти скрыт от глаз. Рони уже третий месяц гадала, как та Шляпа умудрилась отправить ее, обожавшую солнечные брызги и морской бриз, на Слизерин, который окружали лишь черные воды озера. Даже в женском общежитии Ильверморни можно было распахнуть окно, усесться на деревянный теплый подоконник и подолгу наблюдать за грозовыми сердитыми тучами, пухлыми, как тыквенные пирожки, а здесь было сыро в комнатах, все были какие-то надменные и говорили с другими студентами так, словно на дуэли сражались, а другие факультеты не отставали. В Ильверморни все-таки все было иначе, потому что факультеты были факультетами в прямом смысле этого слова, как у маглов, отвечали за разные дисциплины, и все общались между собой вне зависимости от того, тянуло ли их больше к Лечебному делу или Боевой магии. А еще в Ильверморни было очень спокойно, понимала теперь Рони. За все время обучения там единственным масштабным событием стала она, «поехавшая крышей Россери», а в остальном это была просто школа, в которой происходили обычные школьные вещи. У них тоже были вечеринки, девочки и мальчики шмыгали друг другу в общежития, втихую курили синюю траву и пили магловское пиво, сбегали в Нью-Йорк на выходные и покупали у нее, Рони, запрещенные зелья. Рони варила, смотрела на всю эту простую жизнь и думала, что это не для нее. Сейчас же ей очень хотелось обратно в свою нору отшельника - Рони из Ильверморни точно не оказалась бы вне замка ночью и в компании учителя, на ту Рони бы не напало черти что, та Рони не играла бы в квиддичной команде и не посещала бы все внешкольные мероприятия из-за неугомонных друзей. А этой Рони это даже... нравилось? Небо в крохотном куске окна напоминало белую пену, мыльной бомбочкой взорвавшуюся в купальне из синего стекла. По нему так и хотелось провести пальцами, что смазать картину облаков и посмотреть на расходящиеся по воде круги. — Не забывайте, что это войдет в ваш итоговый экзамен, — сквозь ту же толщу воды раздался голос Слизнорта, и Рони поняла, что так ничего и не услышала. — И не забывайте, после Рождества я жду результаты вашей практики… Звон колокола, казалось, еще никогда не звучал так радостно. Он переливами пронесся по замку и наполнил коридоры незримым светом: студенты издали дружный вздох облегчения и потянулись за своими школьными сумками, шебурша конспектами и пряча перья и чернильницы на самое дно. Время обеда всегда было самым долгожданным. Его не портила даже предстоящая контрольная у Фарии, которая обещала быть не самой простой. Пахло жареной картошкой и ростбифом, и оголодавшие ученики неслись к Большому залу так быстро, будто за ними гнались драконы. Рони и сама не заметила, как ускорила шаг. А едва почувствовав чужие пальцы на своем локте, чуть было не вырвалась (с голодными людьми шутить опасно), но тут же спохватилась и обернулась. Это была Роза. Ее волосы вновь отливали рыжим цветом, ярким, как огненный всплеск в костре, и были небрежно скручены на затылке. Она крепко прижимала к себе какой-то потрепанный альбом и, как ни странно, улыбалась. Выглядела она такой свежей и отдохнувшей, что Рони даже завидно стало. — Есть минутка? — спросила Роза и, не дожидаясь ответа, оттащила ее к дверям запертого кабинета. Коридор пронизывал серый свет облаков. — Роза, что… — начала была Рони и чуть не застонала, когда носа коснулся запах шоколадного пудинга. Обед наверняка был просто восхитителен не только на запах, но и на вкус, а она все никак не могла это проверить. — Ты говорила сегодня с Джеймсом? — перебила ее Уизли, и ее выбившиеся из пучка кудряшки нетерпеливо подпрыгнули. Рони осеклась. — С чего вдруг я должна была сегодня говорить с… Я даже не виделась с Поттером. — Черт, — констатировала Роза и покрепче сжала альбом. — А с Лили? Я никак не могу найти их. — Посмотри в библиотеке, — посоветовала гриффиндорке Рони, вспомнив, как прошлым вечером в Т.К Лили Поттер сетовала на неподъемное задание по Чарам. Спрашивать, зачем Розе понадобились эти двое, она не стала — мало ли, какие у них там семейные дела… Последний ученик исчез за поворотом, ведомый соблазнительными запахами, и они остались наедине. — Как твои дела? — поинтересовалась Рони, воспользовавшись моментом, и Роза чуть улыбнулась. — Намного лучше. Не знаю, похоже, все эти события меня подкосили, но сейчас… Мне будто легче. Давно так себя не чувствовала. Рони внимательно посмотрела на нее. Роза стала ей близка за все это время, и наргл его знает, как это вышло. Они обе не любили большие и шумные компании, и вдвоем им было весьма уютно - они не были теми девушками, что всегда ходят вдвоем и рассказывают друг другу смешные маленькие секреты, но они могли поболтать в Т.К или в библиотеке, и Роза, в конце концов, была очень интересной ведьмой. А еще умной как дьявол. — Идешь на обед? — окончательно подчинившись ароматам еды, спросила Рони. Роза покачала головой. — Нет, мне надо… — она погладила альбом по корешку, — вернуть книгу, не то меня мадам Пинс заавадит. — Тогда увидимся, — кивнула Рони, неловко съежилась, когда Уизли приобняла ее на прощание, и спешно направилась к залу, надеясь, что прожорливые студенты еще не все съели, и ей достанется что-то кроме картофельных чипсов и тыквенного сока, который в Хогвартсе, кажется, пили просто все поголовно. Ладно. Хорошо. По правде говоря, Рони видела сегодня Джеймса Поттера. Также, как и вчера. И позавчера. Он умудрялся постоянно мелькать перед глазами, если раньше лишь мозолил взгляд, то теперь уже нет. Больше - нет. Почему? У Рони не было ответа. Джеймс не затрагивал в ней никаких струн, возможно, кроме тех, сломанных много лет назад, а потому не игравших. Он не нравился ей. Не нравилась его привычка лохматить волосы, не нравились очки, редко появляющиеся у него на носу, не нравились шутки и походка, манера флиртовать и думать, что знает лучше, манера морщить нос во время смеха, носить красные кеды посреди шотландской осени, привычка пить кофе, щедро сдобренный ванильными сливками. И больше, больше всего Рони не нравилось, что она об этом всем знала. О каждой. Маленькой. Детали. Теперь она замечала его. Просто его невозможно было не заметить. Особенно после того, как он вытащил ее из больничной палаты. Благодарность стала слишком навязчивым чувством, но Рони ничего не могла с этим поделать. Вырвать это из себя было бы все равно, что какой-нибудь внутренний орган собственноручно вырезать. Были ли они друзьями? Нет, конечно. Они лишь один раз поболтали, поцеловались, и на этом поставили было точку. Вот только вышла почему-то запятая. — Что так долго? — спросил у нее Скорпиус, когда она примостилась рядом с ним на скамью, и Рони пробурчала что-то невнятное. От голода у нее так сильно скрутило живот, что сил на разговоры не было, и она накинулась на обед, как изголодавшийся кэлпи. — Ой черт, сейчас же контрольная Фарии, да? — нечаянно стукнул себя кубком в лоб Альбус и уставился на друзей. Доменико рассыпчато засмеялся. — Аккуратнее, Поттер, а то ты себе поставишь шрам и составишь нездоровую конкуренцию отцу. — Контрольная, Забини! — сердито напомнил Альбус, изучая свое искаженное отражение в серебре все того же кубка. — Фария как пить дать влепит мне «У». Тут уже подал признаки жизни Скорпиус, до этого по обыкновению хмуро поглядывавший на гриффиндорский стол - серьезно, кого бы он там ни разглядывал, это очень бросалось в глаза. Он усмехнулся и хлопнул Альбуса по плечу. — Тебе-то что переживать? Можно подумать, ты раньше к чему-либо готовился, заглянешь в голо… — Альбус нервно скинул руку Скорпиуса с плеча и на секунду прикрыл глаза. — Я не хочу об этом говорить. — О, — Скорпиус отстранился, — я не... — Мне надо почитать учебник, — Альбус встал из-за стола и запихнул сырную булочку в сумку. Движения у него были дерганные и ломанные, как в кривом зеркале. — Увидимся. — Чего это с ним? — удивился Доменико, провожая долгим взглядом спину Альбуса, обтянутую серым свитером с зеленой каемкой. — Понятия не имею, — протянул Скорпиус, но тут же отвлекся - к ним подошла Флокс, обняла его за шею и звонко поцеловала в щеку перед тем, как сесть на свое законное место по малфоевскую правую руку. Рони прокашлялась, скрывая смешок, и принялась за ростбиф. Для нее было очевидно, как дважды два - вся эта кутерьма с помолвкой была фиктивной, высосанной из пальца. Скорпиус на Флокс даже не смотрел лишний раз, общался с ней так же, как с тем же Доменико, старым другом, и только. Флокс же будто глаза на все закрывала, продолжала ластиться к нему, никогда не одергивала и не перебивала, и всегда - всегда! - вела себя так, будто играла по сценарию. Она так напоминала Рони ее мать, что аж в горле першило. С отбытием Гринграсс в Мунго на факультете освободилось место первой леди (место короля было железно занято Скорпиусом, пусть оно ему и вовсе не сдалось, судя по его мине каждый раз, когда за завтраком на него сыпались записочки от впечатлительных школьниц), и Флокс, само собой разумеется, заняла вакансию. Во-первых, она так и так была помолвлена с королем, во-вторых, у нее была чистая репутация и туфли по цене яда акромантула, а в-третьих, она была красоткой. Уж в этом Рони знала толк. В общем, на Флокс теперь ядовито смотрели девочки и блаженно смотрели мальчики, хотя она не торопилась с кем-то дружить и везде ходила с братом, Малфоем и Поттером. По воле судьбы еще и с Рони, но ей Забини едва ли сказала пару фраз. Впрочем, Флокс явно не было дела до цвета ее волос, прошлого и настоящего, так что Рони она все-таки нравилась побольше, чем Гринграсс. У нее даже взгляд был более живой. — Я хотела поговорить с тобой о Рождестве, — многозначительно поведя бровью, пропела Забини, и Скорпиус тут же помрачнел. Рони поняла намек. Помолвки в чистокровном мире заключались при достижении обоими детьми совершеннолетия, а потому блаженная дата Скорпиуса и Флокс выпадала аккурат на этот зимний праздник. Кажется, по крайней мере один из них не был в восторге. Скорпиус закатил глаза. — Может, потом, милая? — его голос был как булыжник. Мол, заговоришь об этом прямо сейчас снова, и я наколдую булыжник тебе на голову. Рони даже обидно за Флокс стало. Флокс, впрочем, деланно-безразлично пожала плечами и огладила несуществующую складку на белой блузке. — Как хочешь. Незнакомый Рони пуффендуец, сидевший вполоборота за соседним столом, зло посмотрел на Скорпиуса, а потом перевел взгляд на Флокс, и его взгляд тут же потеплел. На таких, как она, всегда смотрели, широко открыв глаза. Флокс была высокая и худая, у нее были четко очерченные скулы и пухлые губы. От нее пахло шоколадом и ванилью, а волосы у нее были густые и чуть вьющиеся. Даже мелкая роса веснушек не портила ее алебастровую кожу. Флокс, как обычно, ничего не съела на обед, лишь яблоко прихватила и поцокала прочь. Рони спешно дожевала картофель, чуть не подавившись при этом, подхватила свою любимую сумку, бросила соседям «увидимся» и поспешила за Флокс. — Забини! — окликнула она ее, и Флокс обернулась. Рони сразу почувствовала их разницу в росте — а ведь Забини еще и каблуки носила! — и чуть было не потупила взгляд, как нашкодившая кошка. — Россери? — аккуратные бровки удивленно Флокс приподнялись. — Что-то произошло? — Нет, я — едва поспевая за Забини и поддерживая сумку на плече, начала было Рони и чуть не споткнулась, — я просто хотела сказать, что Малфой… Флокс резко остановилась, повернулась к Рони и улыбнулась - но улыбка не коснулась ее синих глаз, а потому казалась кукольной. По правде говоря, вся Флокс часто казалась кукольной. — Скорпиус не в духе сегодня, — все еще улыбаясь, сказала она, — но со всеми этими событиями и немудрено, правда? — Э-э-э, — протянула Рони, — действительно. Флокс миролюбиво кивнула, будто они были на приеме, и за ними наблюдали как минимум три сотни глаз. — Я уверена, завтра его настроение улучшится. Извини, но мне пора на урок, — она еще раз улыбнулась своей картонной улыбкой и пошла дальше. Рони тупо уставилась ей в спину. А ты игрок, Флокс Забини. И мастерский. Фальшивая приветливость, улыбки, каблуки, - и никто даже не подумает, что у тебя на душе. Мать всегда говорила Рони, как важно сохранять лицо. И Флокс этим и занималась - подчищала за Скорпиусом, сглаживала углы и ослепительно сияла всем на удовольствие. Смотрите, какая у меня хорошая жизнь. Смотрите, как у меня все сложилось. Главное, чтобы никто не заметил, не подумал, даже мельком, что это не так. Надо играть роль до конца, если хочешь выжить. Рони даже как-то прониклась к Флокс уважением. Возможно, она бы и не разгадала ее, но так уж звезды сложились, что Рони постоянно наблюдала этот спектакль. У себя дома. Альбусу Поттеру не везло с девушками. Это была аксиома, которую он, впрочем, изо всех сил пытался опровергнуть. Пытался, но не добился ничего. Ни-че-го. Вот что было в его жизни. Безразличное и тупое ни-че-го. Впервые Альбус влюбился в детстве, еще до поездки в Хогвартс. Та девочка жила в деревне около «Норы», ничегошеньки не знала о волшебстве и заразительно смеялась. Она напоминала ему Белоснежку из магловских сказок — у нее была нежная белая кожа, яркие губки бантиком и густые темные волосы. Носила она синее платьице и раздавала фиалки из своего сада. Альбус же был тощим мальчишкой с гнездом на голове и книжкой в руках и ни разу не набрался храбрости, чтобы заговорить с ней. На третьем курсе ему серьезно нравилась Кэролайн Майрс, школьная активистка и любимица студентов. Она была заводной, постоянно чем-то занималась, и ей совершенно точно было не до Альбуса. На пятом курсе они со Скорпиусом переступили грань безоблачного детства и окунулись в мир сладких взрослых развлечений. Альбус был шестнадцатилетним подростком, гормоны давали о себе знать, и в один прекрасный день он потерял девственность с когтевранкой Эмили Кристалл, и это было ужасно неловко, и они об этом никогда не вспоминали. В прошлом году Альбус был уверен, что окончательно поехал крышей, потому что как-то раз засмотрелся на волосы Доменико и захотел их потрогать, чтобы убедиться, действительно ли они такие жесткие, как кажется на первый взгляд, а потом слонялся по комнате и пытался выяснить у самого себя, не гей ли он. Как выяснилось, не гей, а всего лишь пострадавший от чей-то неудавшейся Амортенции. Но это не успокаивало. Все кругом радостно бултыхались в море взрослых удовольствий, а Альбус ни разу ни с кем так и не встречался по-человечески, а секс у него был единожды. Он уже начал было думать, что с ним в корне что-то не так, даже с отцом поболтал, но Гарри лишь усмехнулся, хлопнул его по плечу и сказал, что «все успеется» и что «все придется со временем». Но Альбус не хотел «со временем», он хотел прям-щас-ага, и вот ему наконец повезло. Китти Гринграсс оказалась на поверку интересной девушкой, красивой без своих балахонов и манеры заикаться, и они целый месяц делали все, что положено парочкам: смеялись, обнимались, ходили в кафе мадам Паддифут, целовались, лапали друг друга, и Альбус думал, что все наконец-то устаканилось. А потом выяснилось, что у Китти мозги не на месте. И еще она резала ему кожу. И пила кровь, словно вампир. А Альбус все еще пребывал в глубоком шоке и никому об этом не говорил, потому что это было стыдно. Все решили, что он в порядке, потому что это, по-видимому, было нормой - быть в порядке даже после полного пизд... кошмара. Типа «ну это, твоего папашу пытались прибить всю его жизнь, но ничего, он открывал глаза и шел дальше по жизни, так что же ты, Альбус, страдаешь?» Вот Альбус и молчал. В библиотеке всегда было тихо. Он оторвался от книги и понял, что ничего не понял, лишь безразлично скользил взглядом по строчкам. Был вечер, и на столиках у книжных стеллажей горели лампы с изумрудными абажурами. Лили с подругами ушла около получаса назад. До этого они дружно воевали с заданием Флитвика, и в библиотеке то и дело раздавались шушуканья, шорохи перелистываемых страниц и смешки. Парни смотрели на них во все глаза, особенно на Лили, мерцавшую всю неделю искренним светом радости. Что ее так радовало, Альбус понять не мог, поэтому лишь сердито зыркал на собственных сокурсников. Очередная книга отправилась на полку, и Альбус надавил на веки большими пальцами. Сколько уже продолжались его тщетные попытки хоть что-то понять? Неделю? Две? А может, год? Тишину прорвал тихий всхлип. Альбус сначала подумал, что он сам плачет, а потом всхлип раздался громче, и он встал из-за стола, недоумевая, кто пришел рыдать в библиотеку. Это было так… нетипично. Луна стучалась в окна приветливым гостем. Он тихо обогнул стеллаж и высунул нос за угол, сощурившись. Около дальнего от него стола прямо на полу сидела девушка и плакала над разложенными вокруг нее книгами. Альбус слишком хорошо знал, кто это — такой цвет волос ни с кем не перепутаешь — и подозревал, отчего она плачет. Поэтому он вышел из-за стеллажа и направился прямо к съежившейся на полу Джейн Айсвуд. — Джейн, — тихо позвал он, и фигурка вздрогнула, отнимая от мокрых щек маленькие ладошки. — Альбус? — хриплым голоском спросила она, а потом спешно вытерла глаза. — Что ты здесь делаешь? — Видишь ли, я проводил исследование, — Альбус опустился на корточки, — но потом услышал, как страдает человек, и решил, что нельзя ему не помочь. Джейн приподняла уголки губ. — Ну так, — он облокотился о шкаф и вытянул ноги, — все совсем плохо? — Да, — попыталась твердо ответить Джейн, но из нее вырвался лишь какой-то всхлип. — Все ужасно, Ал. Она все-таки была моей подругой. А ему она была девушкой. Альбус чуть было не озвучил это вслух, а потом пораскинул мозгами и понял, что речь не о Гринграсс вовсе. — Лола была моей подругой с тех пор, как мой отец поехал к Паркинсонам по каким-то деловым вопросам и взял меня с собой, — голос Джейн задрожал, — она была лицемерной, часто хитрила и не говорила мне всего, но мы были подругами. А в этом году приперлась эта Гринграсс и… Альбус невольно вспомнил, как разыскивал Кэтрин в Т.К в начале октября и как они с Джейн болтали у лестниц. Казалось, что это было в какой-то другой жизни. Айсвуды были той семьей чистокровных волшебников, что вылезли на свет божий после войны и твердо заняли свое место. Айсвуды, Кингсблады и Вергаттены, — все они были малочисленны, их корни уходили к самому Мерлину, и они прятались за другими фамилиями почти целое столетие, чтобы их не вербовала темная сторона. А когда все кончилось, разморозили свои счета и зажили припеваючи. В то время все боролись с остатками темных сил, и никому и в голову не пришло их в чем-то упрекнуть. Джейн снова заплакала, говоря, что ей одиноко и что все на нее косо смотрят, будто подозревают, что она участвовала в темных делишках Кэтрин, и что ее лучшая подруга пропала даркл куда, и ни учителя, ни семья не знают, где она, и что ЖАБА совсем скоро, а она в полном раздрае, а Альбус лишь слушал и впитывал молча, как губка. И думал, что сам готов зарыдать, как девчонка, если это поможет. — Джи, — ласково начал он, когда Джейн замолчала и начала вытирать сопли о его плечо, — ты ведь понимаешь, что все наладится? О Кэтрин забудут, у нас такая школа, что ни день - новое событие, помнишь? Была психопатка - и нет психопатки. А что до Лолы… Я бы хотел помочь, честно, но не знаю, как. Может… — Альбус помедлил, опасаясь реакции, — ты просто отпустишь ее? Кто знает, может, ей учеба надоела, и она решила отправить в Штаты дефилировать по подиуму? — Тогда она приняла самое верное решение. Я бы тоже сбежала, — Джейн оторвалась от его школьного свитера. — Прости меня за все это, Ал. Я бы хотела, чтобы все было иначе. О, он тоже. Он тоже хотел бы, чтобы всех этих месяцев не было. Хотел бы забыть их, как страшный сон. Джейн слегка успокоилась, неловко обняла его и покинула хранилище книг, а Альбус вернулся к пыльным страницам и косому почерку на пергаменте столетней давности. Библиотека стала для него укрытием еще на первом курсе, но теперь он имел мало чего общего с тем мальчишкой. Он не был им. Больше нет. Короткий разговор с Айсвуд расставил все по своим местам. Люди вокруг страдали ничуть не меньше, чем он. Но в них ничего не ломалось. А внутри Альбуса была разруха и мрак. Стопка книг все росла, студенты исчезали из-за столов, ночь становилась темнее, а он все сидел и сидел, вчитывался в странные витиеватые названия и запоминал. Ему нужно было понять, что с ним произошло. Он настолько увлекся, докапываясь до истины, что чуть было не пропустил час закрытия библиотеки, но, услышав скрипучий голос мадам Пинс, сгреб непрочитанные книги в кучу, подхватил выписки из фолиантов, запихнув их в сумку, и ушел. Прямо в мрак коридоров. Куда было идти ему со своим знанием? В гостиную не хотелось. Наверное, впервые за эти годы. Там были друзья, но Альбусу претила сама мысль о том, чтобы заняться чем-то нормальным. Выпить, пошутить, пролезть в старый ход за гобеленом, наконец. Ни-че-го. Элементарно просто и горько. И было лишь одно место, которое точно знало, чего Альбус хочет. Коридоры были спокойны и пусты. Картины дремали на своих древних полотнах, подперев рамой искусно вырисованные сонные лица, а в большие окна лился жемчужный свет вечности. Луна была чуть прикрыта облаками, как поволокой, но смотрела от этого не менее проницательно. Ее взгляд был хитрый-хитрый, словно светило точно знало, о чем он думает. Это бесило, и Альбус старательно разглядывал свои ноги в школьных туфлях, стараясь не встречаться с луной взглядом. Выручай-комната, к счастью, пустовала. Кованная дверь появилась перед ним так же волшебно, как и всегда, оформилась из загибающихся металлических узоров. Альбус потоптался на месте, перехватил грозящую соскользнуть с плеча сумку поудобнее и потянул за ручку. И чуть не засмеялся. Вот куда привели его мысли — в пустую белую комнату! Блеск. Пустая белая комната, подумать только! Альбус уселся на белый пол и все же рассмеялся. И это не было смехом от истерики или облегчения. Смех выходил из него толчками, словно подчиняясь чьей-то злой воле. А еще Альбусу было страшно. Что же стало с ним? Где его разум решил, что это предел? Где отступился от него? У Альбуса не было ответов, а вопросы становились все более въедливыми, как удушающий газ. Он сидел в идеально-белой комнате и смотрел в стену, а около него лежала школьная сумка, из которой выпорхнули журавликами библиотечные листы с записями. Сквозь стены на него словно лился вездесущий лунный свет. Белая комната. Лунная комната. Где ты? Где ты? Где ты? Альбус чувствовал на щеках соль, и это разъедало мозг. Он, черт возьми, рыдал. Трясся, размазывал сопли по подбородку, как в детстве, запускал пальцы в волосы и боролся с желанием рвать на себе кожу, чтобы отпустить всю тьму из себя наружу. Сломался. Разбился. Его нет уже. Он дотягивался до своего подсознания, призрачными касаниями пытаясь очистить его, вернуть ясность уму, и не мог сделать ни-че-го. Как мало понадобилось, чтобы он рехнулся — всего-навсего одна девчонка. Поттер? Да какой он Поттер! Бред это все! Он бы не прошел и половины испытаний, что выпали на долю папы. Сломался бы еще в детстве и уселся бы в этой Лунной комнате, как отшельник. Слезы текли. Промокли рукава школьного свитера, вспотела шея и затуманился взгляд. Он даже не мог наверняка сказать, почему плачет. Неужели и впрямь рехнулся? Альбус чувствовал отвращение к самому себе. Он должен был проявить сдержанность, показать стержень, как Скорпиус в его худшие времена, вот только не смог. Он сидел, утыкаясь лбом в колени, и ждал. Не знал, чего, но ждал. Словно кому-то бы понадобилась эта белая, пугающая комната. Или он сам, Альбус. Будто сотни иголок под кожей орудовали и мышцы вспарывали своими остриями. Больно и грубо. Сначала закончились слезы, и он перестал захлебываться, что было хорошо. Потом закончились мысли, и он остался наедине со своим опустошением. Одинокий, как никогда. Иголки, копья, — без разницы. Одинаково больно. Уже ничего не осталось. Альбус даже не сразу понял, что уже не один, а потом почувствовал, как кто-то обнимает его за голову и прижимает к себе. «Лили», — мелькнула ласточкой догадка и упорхнула восвояси. Лили бы никогда не понадобилась эта комната. У нее все было бы красках и подушках. А опустошения она вовсе не знала. И да, это и впрямь была не Лили. И даже не Роза. И не мама. Это была Флокс Забини, и Альбус почему-то подумал, что только ее могло занести сюда. Флокс была в школьной форме и почему-то без туфель. — Ты пришла босиком? — охрипшим голосом спросил Альбус, и Флокс тут же отпустила его, хмурясь. — Мне кажется, это мне надо задавать вопросы, Альбус. Альбус так не считал, но послушно вздохнул. Его все еще слегка трясло, а на плечи словно скала давила, но к этому он привык, а вот к расспросам Флокс - нет. Она и впрямь была босиком, с распущенными волосами и без косметики. Веки у нее были припухшие, наверное, Лунная комната волшебным магнитом притягивала к себе всех, у кого день не удался. Или месяц. Или, на крайняк, жизнь. — Все сложно, да? — спросила Флокс, и Альбус сразу же почувствовал, что ему взламывают мозги. Напряг плечи, а потом выдал тихое: — Кошмарно. Сейчас, не день назад, не при разговоре с Джейн, который, кстати, он начал в той же манере, что и Флокс этот, а именно сейчас, он решил что-то выпустить из себя. Хоть что-то. Выпустить тьму в белые стены, и чтобы те ее поглотили своей чистотой. Флокс заглянула ему в глаза. Они всегда были теми друзьями, что с периодической частотой встречались на праздниках в поместье Малфоев, где проводили некоторые недели лета. Альбус, Скорпиус и Флокс тогда развлекались, как могли, — играли в прятки в огромном замке, залезали в старинную библиотеку, запрыгивали в фонтаны и пили горячий шоколад холодными вечерами. Скорпиус часто шикал на них, оглядывался, не видит ли их Драко, и казался самым взрослым из них, а Флокс весело хихикала и придумывала игры. Астория Малфой учила ее плести косы и венки и делать книксены, а потом заставляла Альбуса и Скорпиуса решать головоломки какая вилка для чего нужна, потому что по ее мнению, ни один человек не смог бы выжить без этого знания. А два года назад Астория попросила Скорпиуса временно не звать к себе друзей - теперь-то они знали, почему. Она просто не могла за ними уследить, потому что у нее не было на это сил. С тех пор Альбус Флокс и не видел. А потом она перевелась в Хогвартс. — Тебя что-то гложет, — проницательно сказала Флокс, и Альбус дернулся. Самое верное выражение - гложет. Сводит с ума. — Расскажи, — мягко попросила она, с виду завязшая в собственных проблемах по горло. Альбус взял и вывалил на нее свои. Он рассказал о той ночи у озера и о том, что никак не может оправиться от шока. Еще рассказал, что Кэтрин с самого первого поцелуя показалась ему странной, но он не дал разуму взять вверх, и как теперь раскаивался в этом. Он говорил и говорил, путался в словах, а потом увидел, как Флокс поднимает с пола смятую бумажку, и его сердце заколотилось. — Не надо, — пробормотал он, но Флокс уже развернула ее, и ее синие глаза расширились. Она сидела в полуметре от него и молчала, не успокаивала, не пыталась говорить, что все хорошо, просто слушала, а теперь неверяще уставилась на пергамент. — Ты… — пробормотала она и закусила губу. — Ал, ты правда… — Да! — рассердился Альбус и вырвал бумагу из ее рук. — Мой дар к легиллименции исчез, и у меня провалы в памяти, счастлива? Никогда он еще не видел Флокс Забини настолько растерянной. Никто, наверное, не видел. — Но… но Альбус, так же нельзя… — прошептала она, — тебе нужно к колдомедику, вдруг это что-то страшное… Вместо ответа Альбус залез в сумку, нашел еще один свернутый пергамент и молча протянул его Флокс. — В том-то и проблема, — ответил он, пока Забини вчитывалась в его почерк, — колдомедики мне не помогут. Легиллименция пропала, я теперь вообще никого не слышу. Раньше только до Кэ… До Гринграсс не мог достучаться, а теперь везде тишина. Везде! Это с ума сводит. И во всем виноват шок! Просто! Шок! — сорвался он под конец и прикрыл глаза, стараясь выровнять дыхание. — Я ни слова не поняла, — Флокс потрясла бумажкой в воздухе. — Но провалы в памяти более серьезны, и… — Более серьезны? — Альбус чуть снова не зарыдал. Она ничего не понимала. Никто бы не понял. Никто, у кого не было такого дара, не понял бы, что такое - его лишиться. Это как когда ты всю жизнь привыкаешь к шепоткам, мыслям чужим, и вокруг тебя всегда забавный балаган, и ты чувствуешь себя непобедимым, властвующим надо всеми, а потом звук вырубают, и ты никто. Серая масса. Дар помогал ему чувствовать себя особенным. Исключительным, как отец или мать. А теперь… Ни-че-го. Флокс каким-то неведомым образом почуяла, что у него на душе, и вздохнула, поправляя себя. — Я не так выразилась. Прости. Но все-таки… Альбус покачал головой. Он все еще был в своих мыслях, но услышал ее. — Пробелы в памяти бывают по двум причинам. Причина первая - меня кто-то отравил весьма зловредным черномагическим зельем, что исключено, поскольку в его ингредиенты входит эликсир вечности, который, как мы знаем, сгинул вместе с философским камнем. А вторая причина - кто-то неумело подчистил мне память. Причем в тот же день, что и… Все произошло. Шок плюс Обливиэйт — и привет, безумие. Прикольная картина. Флокс хлопнула ресницами, и Альбус почувствовал укол совести. Не для того она пришла, чтобы выслушивать его проблемы. Пусть даже серьезные. В эту Лунную комнату просто так не приходят. — Это Скорпиус, да? — тихо спросил Альбус, уже зная ответ. — Из-за него ты здесь? — При чем здесь… — Флокс нахмурилась. — Альбус Поттер, у тебя провалы в памяти, пропал дар, и ты интересуешься, почему я пришла? Тебе совсем на себя плевать? — Мне не плевать на тебя, Флокс, — бросил Альбус. — А я знаю, что Скорпиус бывает... себе на уме. Флокс вздохнула. Ее лицо сразу стало более взрослым, будто с него слетела шелуха, которой она укрывалась каждый день, как и все чистокровки. — Это чушь, по сравнению с твоими проблемами так вообще детский лепет, но… — Флокс закусила губу, — я не могу так. Моя семья обязана Малфоям. Мой отец выжил в войне благодаря Драко, и помолвка - дело давно решенное. Но я не могу. Флокс растерянно подняла подбородок, и Альбус ободряюще кивнул. Они опирались спиной о стену и смотрели вглубь себя - больше в белой комнате взглядом не за что было зацепиться. — Меня с детства учили - улыбайся, Флокс. Даже когда кость поперек горла. Улыбайся и говори, что все хорошо, — она прикрыла глаза, — и я хорошо справляюсь, да? Но я так устала, Мерлин. Скорпиус ведет себя так, будто его не коснутся последствия его же действий, и я понимаю, что он зол на Драко и так далее, но он даже не думает о том, что после Хогвартса нам тоже надо будет как-то жить. Как ребенок, которому отказали в любимой игрушке, — Флокс усмехнулась. — Но я не подписывалась быть его нянькой, той, кто углы сглаживает и поддерживает его репутацию. Между нами нерасторжимый договор, и я люблю Скорпа, правда, но он делает это все очень, очень сложным. — Ему нужно время, — сказал Альбус, а потом вспомнил, что уже говорил это. В прошлом месяце. — У него было достаточно времени, — хмыкнула Флокс. — Все это время я надеялась, что ошибаюсь, но нет. Скорпиусу нужна не я. Альбус сморщился. — Скорпиус в принципе не нуждается в... чувствах. Я вообще сомневаюсь, полюбит ли он когда-нибудь. Он, конечно, верный и преданный друг, но любовь - это не к нему. Флокс едва слышно фыркнула. — Ал, без обид, но ты в этом совсем ничего не понимаешь. — Возможно. Но Скорпиус не любит никого так, — безапелляционно заявил Альбус, чувствуя, как гнет начинает его отпускать. Он наконец-то думал не о себе и своих проблемах, и это приносило почти что зримое удовольствие. — Любит, — покачала головой Флокс. — Хотя сам этого не понимает. Альбус промолчал, а Флокс поглядела на него с любопытством. — Спроси, — попросила она, и он выдавил: — И что с помолвкой? — А что с ней? — словно бы удивилась Флокс. Альбус нахмурился. — Ты сказала, что не можешь… — начал он, но Флокс вдруг рассмеялась. — Мерлин. Ты думаешь, кого-то интересует, что я могу или хочу? — насмешливо поинтересовалась она. — Или что хочет Скорпиус? Эта помолвка - на пользу обеим семьям, в ней сплошные преимущества, и даже почти все, кого я знаю, выходили замуж по контракту, и ничего, живут. Мои родители - счастливое исключение, а не правило. — И ты согласна так жить? — спросил Альбус. Флокс пожала плечами. — Я люблю Скорпа. Или думаю, что люблю, это уже не мало. А вообще, — она с улыбкой посмотрела на него, но эта улыбка не затронула ее глаз, — быть чистокровным вовсе не дар, Альбус. Это проклятие. Рони всегда думала, что рано или поздно ее неуклюжесть сыграет с ней злую шутку. Додумалась, называется. Хогвартс был тем самым местом, по которому не полагалось шляться по ночам, учитывая ее врожденные проблемы с координацией. Замок явно хотел ее поизощреннее прикончить — за два с половиной месяца на Рони уже несколько раз падали доспехи, лестницы попадались исключительно с исчезающими ступеньками, а тяжелые двери стукали по лбу, отчего голова беспрестанно гудела. И она все-таки двигалась в ночи навстречу приключениям. Точнее говоря, шла-то Рони искать подходящий для приготовления зелья, входящего в практику студента седьмого курса, подоконник, который должен был освещаться луной под углом в сорок пять градусов, и ее занесло на верхние этажи. Там Рони крепко задумалась над ингредиентами и случайно впечаталась в какую-то колонну, которая опасно накренилась влево со своего постамента и шлепнулась на каменный пол. Грохот было слышно, наверное, во всем замке, и Рони только испуганно втянула голову в плечи, морщась от громких звуков, когда совсем близко раздалось шарканье злобного завхоза. Недолго думая, она скользнула ужом в хорошо уже ей знакомый коридор за гобеленом, пролетела по тоннелю вниз, выбралась на третьем этаже и понеслась к горгулье, за которой, как она помнила, скрывался таинственный ход. Она так и не выяснила, куда он ведет. Что же, время пришло. Сердце стучало очень громко, дыхание сбивалось, и вся надежда была только на несчастную горгулью. Рони врезалась в нее с размаху, ткнула палочкой в безобразную морду, и… Ничего. Вообще ничего. А Филч словно чуял, где именно прячется нарушитель спокойствия, потому что где-то за углом снова раздавались шаги. Это мог быть даже не завхоз (не в его возрасте по перилам кататься, а иначе он бы в жизни так быстро не добрался), но попадаться кому бы то ни было в планы Рони не входило - отсидки после уроков были ужасно скучными и долгими. — Открывайся! — зло прошипела она и стукнула противную горгулью по лбу, но та лишь угрожающе замахала на нее каменными крыльями. Черт. Ну почему ей вечно так не везет? В всполохе факела мелькнула чья-то тень, и Рони прикрыла глаза, приготавливаясь к выволочке, как вдруг ее дернули за шкирку, закрыли ладонью рот и затащили куда-то в темноту. Наученная горьким опытом, Рони взбрыкнулась, вывернулась из крепких рук похитителя и успела только увидеть, как плавно закрылся горб горгульи, отрезая ей путь в коридор. Ее снова схватили за пояс, и она чуть не завопила, а потом вдруг увидела знакомый насмешливый взгляд карих глаз. — Привет, мародерка, — вкрадчиво шепнул ей на ухо Джеймс Поттер и еле увернулся от крепкого тумака. — Хэй, ты чего руки распускаешь? — Ты в себе, Поттер? — прошипела Рони. У нее так и чесалось куда-нибудь зарядить ему кулаком. — Ты зачем меня заволок сюда? — Ой, ну простите, ваша светлость, — Джеймс нахально поклонился, — просто мне показалось, что ты не жаждешь быть пойманной душкой-Фарией. Я не прав? Рони промолчала. Понемногу ее глаза привыкли к темноте, и она смогла различить небольшой рюкзак в руках Джеймса. Это все с каждой минутой нравилось ей все меньше, и Рони двинулась к месту, где захлопнулся проход. — Ты в далекие дали? — окликнул ее Джеймс, и Рони повернулась. — Вернусь в комнату, лягу спать. Ты прости, но сидеть с тобой в этом чулане мне не хочется. Брови Джеймса взлетели вверх. — В чулане? — воскликнул он с такой явной обидой, что Рони невольно заозиралась по сторонам. Темнота была — глаз выколи. — Люмос, — сообразив, шепнула она, и из палочки вырвался маленький, но сильный серебристый огонек. Да уж, чуланом это не было. Это был тоннель. Кое-где из сырого камня выглядывала густая зелень, мох покрывал пол, а в трещинах теплилась влажная земля. Казалось, что ход сделан не в стенах замка, а под ним, глубоко под землей - он резко уходил вниз большими и широкими ступенями, и в мраке раздавался звук капель, ударяющихся о камень. Рони с удивлением посмотрела на Джеймса и даже палочку опустила. — Да, — словно прочитав ее мысли, самодовольно заявил тот, — так можно выбраться из замка. Я именно этим и собирался заняться. — Мило, — прокомментировала Рони. — Удачи. — Эй-эй, Роро, ты же не думаешь, что я тебя пущу на растерзание Фарии? — Джеймс ухмыльнулся в ответ на ее непонимающий взгляд. — Тот грохот весь Хогвартс услышал, и теперь все дежурные дружно рыщут по коридорам. Ты веришь, что ты… хм… со своей грацией проскользнешь мимо них? Рони скривилась. Ситуация была — хуже не придумаешь. — И что же ты предлагаешь? — съязвила она. — Сесть и ждать, пока все не успокоятся? Или нет, еще лучше - пойти с тобой? — Именно это и предлагаю, — Джеймс серьезно кивнул и закинул свой рюкзак на плечо. Сделал пару шагов, обернулся, и, увидев, что она так и не сдвинулась с места, громко вздохнул. — Мне тебя тащить на плече, Роро, или все-таки своими ножками дойдешь? — Поттер, ты рехнулся? — Рони так и распирало. — Ты меня заманиваешь хрен знает куда, и думаешь, что я радостно полечу за тобой? — Летать надо на тренировках, Россери, — огрызнулся Джеймс. — А я просто предлагаю тебе скоротать время там, где ты еще не была. Видя, что она все еще колеблется, Джеймс ввернул свой главный козырь - и не прогадал. — Неужели тебя не достали эти стены? И именно после этих слов Рони решилась. Нет, она, разумеется, в жизни бы никуда не пошла при других обстоятельствах. Но сидеть в темноте одной ей совсем не хотелось, это во-первых, а во-вторых, приятно удивляло, что Джеймс Поттер тоже знал о ходе за горгульей. Она-то наивно полагала, что первая обнаружила его, в том далеком-далеком сентябре. Джеймс не ждал от нее ответа, а потому успел уже уйти на некоторое расстояние, когда Рони догнала его, никак не прокомментировала тихое фырканье и пошла с ним шаг в шаг, освещая себе путь палочкой. То, что ход был в почете, она поняла быстро — нигде не было свалявшейся паутины или луж сточной воды, а воздух был свежий, не затхлый. Рони смотрела то себе под ноги, то переводила взгляд выше - на спину Джеймса, и изучала его серый рюкзак, весь скрытый значками квиддичных команд. — Тебя Роза сегодня искала, — негромко проговорила она. Зачем, сама не знала. — Она меня нашла, — ответил ей Джеймс, и они снова замолчали. Тоннель нырнул глубоко вниз и расширился, и по нему стало возможно идти не гуськом, а рядом, правда, периодически задевая друг друга плечами. Рони подумала даже, что Джеймс нарочно налетает на нее, а потом поняла, что все дело в том, что ход круто загибался влево. А еще ее так и подмывало спросить, что Поттер забыл ночью за пределами Хогвартса, но Рони молчала, решив, что все равно поймет, и мысленно отсчитывала время. На двадцатой минуте тоннель внезапно снова сузился, стал светлее, а потом уперся в гладкую каменную стену. Рони притормозила и посмотрела на довольного, как сто чертей, Джеймса, после чего зашипела: — Это что, тупик? — Тупик, — просто ответил Джеймс и, заметив непередаваемую гамму чувств у нее на лице, рассмеялся, — посмотри наверх. Послушно вздернув подбородок, Рони увидела круглый металлический люк прямо над тем местом, где она стояла, и сместила уголки рта в одну сторону. — И зачем делать такой высокий потолок? Теперь что делать, прыгать? Джеймс покачал головой. — Иногда мне кажется, что ты маглорожденная, Роро, раз забываешь о том, как много преимуществ дает волшебство. Магом быть весьма неплохо, — он надавил на кирпич у ее плеча, и прямо из стены выскочила крепкая стремянка, — не находишь? Когда она вылезла из люка вслед за Джеймсом, чудом не опрокинув при этом пухлые картонные коробки, он уже стоял у стеклянной банки и высыпал из нее что-то в пакет. — Это что? — заинтересовавшись, Рони подошла к нему, и тут же воскликнула: — Ты грабишь магазин сладостей?! Джеймс, отсыпав себе приличное количество перечных чертиков, завязал пакетик узлом и запихал его в свой рюкзак. — Я им заплачу, вот увидишь. Бери, что хочешь, не стесняйся. Для Рони, в жизни ничего не укравшей (кроме того ярко-желтого супер-ластика Алекс, которым она кичилась на весь курс), ситуация выглядела, мягко говоря, дико. Джеймс Поттер грабил магазин сладостей, и не чувствовал ничего, даже отдаленно похожего на угрызения совести. Мало того, он еще хотел, чтобы Рони в этом участвовала. Наверняка заметив ее взгляд, Джеймс засунул конфету за щеку и спросил: — Ты что, решила, что я вор-пройдоха? Рони вздрогнула. Порой ей казалось, что все вокруг, кроме нее, умеют читать чужие мысли. — Расслабься и получай удовольствие, мародерка, — шепнул Джеймс и открыл ярко-зеленую деревянную дверь, ведущую из погреба в магазин. — Пойдем. Она нагнала его уже в магазине - так быстро он ходил. Встала прямо перед Джеймсом и выхватила у него из рук большущее сахарное перо. — Не называй меня так! — Как? — насмешливо скосил глаза в сторону Джеймс. — Роро или мародеркой? — Ни тем и не другим! — А что ты такая злая, Россери? Я тебя, можно сказать, спас от губительной участи мытья котлов, а ты только и делаешь, что бесишься! — Да ну те… — Джеймс ловко засунул в ее открывшийся рот круглую жвачку и быстро отволок за деревянные полки. — Хватит орать, а то сейчас нагрянут владельцы, они на втором этаже живут, и нас обоих выпрут с чистой душой, поняла? — Рони яростно задвигала челюстями, разжевывая сладость. Ей так и хотелось высказать этому самодовольному вору все, что о нем думает. Джеймс же тем временем оглядел ассортимент, стянул еще пару конфет, причем так ловко, что было даже не понять, были они на полках или нет, от души плюнул в стойку с конфетами-змейками, которые на ее факультете были в особенном почете, прихватил коробку печенья в виде метел и поманил ее пальцем. Рони, чей рот был занят жвачкой, думала, какое бы на него наслать заклинание, а потом увидела, как он вскрывает кассу, и чуть было не выплюнула все, чтобы вновь заорать. Ну ладно еще конфеты, но красть деньги? Ей показалось, что ее обманули. Джеймс Поттер оказался куда хуже, чем она думала. Джеймс же в то время не испытывал ни капли угрызений совести, копаясь в кассе и перекладывая туда сикли. Перекладывая сикли? Рони хлопнула ресницами и даже жевать перестала. Джеймс сверился с ценами, подцепил в рюкзаке золотой галлеон и с чувством захлопнул кассу. Отошел от прилавка, помедлил у стеллажа с какими-то сладостями, а потом бросил ей какую-то конфетку. Рони поймала и вгляделась в обертку. Сердце почему-то подскочило. Откуда Поттер знал, что она обожает клюкву? Когда они оказались на улице, Рони наконец смогла выплюнуть жвачку, которой был забит рот, в ближайшую урну, после чего развернула конфетку, все еще опасаясь подвоха. Джеймс шел впереди, словно забыв о ее существовании, и она осторожно положила лакомство в рот. Клюква. Детство. Винни. Чертов Поттер. — Что там было? С кассой? — стараясь отвлечься от нежеланных мыслей, спросила Рони, и Джеймс удивленно обернулся на нее. — Я же сказал, что заплачу. Рони кивнула. Небо было такое темное, что казалось, будто день уже никогда не наступит. Она только сейчас решила оглядеться и поняла, что она в той деревне, которая виднелась из кона доставившего ее в Хогвартс поезда. Опять была ночь, и опять было плохо видно, но тут Джеймс ловко свернул из проулка на главную улицу, и стало видно все. Фонари задорно освещали мостовую, а дома словно весело шептались между собой, заваливались друг на друга, кривые и косые, но не лишенные очарования. Деревня была простая и деревянная, как с открытки, и Рони с ужасом поняла, что ей здесь нравится, хотя еще летом она бы плевалась от такого средневековья. — Поттер, — тихо позвала она, когда они оказались на главной площади, освещенной гирляндами фонариков. Джеймс сощурился. — Что? — Можно мы… постоим здесь немного? Рони понимала, что это лихо. Понимала, что окна повернуты к ним и что жители не оценят двух сбежавших из школы в час ночи студентов. Ну, то есть учителя и студента, — что еще хуже. Но на самом деле Рони просто хотелось побыть немного на свободе. Хотелось, чтобы небо всегда висело над головой и чтобы фонари вот так мерцали, нежно, красиво. И чтобы не знающие холода мотыльки у огня трепыхались. А потом она жутко замерзла. Джеймс это заметил и стащил с себя грубую кожаную куртку, после чего набросил ее ей на плечи, полностью проигнорировав ее заверения в том, что это лишнее. Они постояли немного, и, пока Рони прикидывала, отчего Поттер просто не воспользовался атмосферными чарами, Джеймс сверился с часами и схватил ее за рукав своей крутки, сползшей с плеч. — Пойдем. Рони провела рукой по отросшим волосам и покорно потянулась следом. Джеймс шел уверенно и тихо, и она старалась тоже, потому что не хотела подставлять ни его, ни себя внезапно снесенным мусорным баком или еще чем похуже. Вот ведь дела — в Лаврентиде она была самой тихой среди волшебников, а в Хогвартсе совсем ловкость потеряла. Они остановились у маленького домика на окраине деревушки, и Джеймс постучал в дверь. Три раза справа, один по центру и два слева. Сначала ничего не происходило, и Рони собиралась было открыть рот, чтобы прояснить, чего Джеймс забыл в этом захолустье, а потом раздался скрип. В ветхой двери показалось окошко, и на них взглянули ярко-фиолетовые глаза какого-то смуглого мужчины. — Джеймс? — удивился он при виде Поттера. — Ты что так рано? — Я по делам, — уклончиво ответил Джеймс, и Рони нахмурилась. Ладно, магазины, как выяснилось, Поттер не грабил, но что он тогда забыл в этом странном доме? — Смотрю, с дамой? — приподнял такие же, как глаза, фиолетовые брови мужчина и впился в нее своим странным взглядом. — Из наших, видать? — он оглядел ее волосы. — Не совсем. Все, Фея, заканчивай досмотр, ты меня триста лет знаешь. Фея что-то пробормотал себе по нос, и дверь тихо, без единого скрипа, открылась. Рони выглянула из-за спины Джеймса и ахнула — в развалюхе-домике все выглядело совсем не так, как могло показаться снаружи. — Подпольный клуб, — подсказал ей Джеймс, и Рони отстраненно кивнула, проходя мимо Фея внутрь. Если бы ее сейчас спросили, где она, Рони не смогла бы дать точного ответа. Это точно не было тем местом, куда кто-то мечтал попасть. Оно не внушало доверия, но в то же время ей сразу захотелось остаться в нем навсегда. Здесь удивительно гармонично соседствовали яркие и темные цвета, попыхивали самостоятельно большие трубки, привинченные к полу, на четырех ножках ходили высокие барные стулья с сиденьями из белой кожи. Стоило Рони дотронуться до одного из них, как тот замер на месте, как вкопанный, а сиденье опустилось до уровня ее бедер. Стены были, но они словно были сотканы из тонких шелковых нитей, и не было видно, где они заканчиваются — нити уползали в кремово-розовое небо, по которому лениво плыли облака. А еще тут светилось все, что могло светиться — неоновым светом горела барная стойка, стеклянный пол и даже листья, ветки которых также терялись где-то в небе. Это было волшебство. Джеймс прошел вглубь помещения, а потом, словно что-то вспомнив, обернулся на нее и вскинул палочку. — Videre*. И Рони увидела их. Людей. Людей было так много, что казалось, будто это голограммы. Они были все разные, но одинаково странные. Их волосы были якро-розовыми, или оранжевыми, или голубыми, как у нее, и все эти волосы были длинные, и в них было вплетено все, что только можно: от простых фенечек до клыков дракона. Кто-то был в расстегнутой рубашке, и по голой груди этих кого-то стукали амулеты и ожерелья. Кто-то был босиком, а их щиколотки обвивали ремешки и многочисленные браслеты, что звенели при ходьбе. Рони впервые почувствовала себя ничем не выделяющейся в толпе. Это было до жути странно. Джеймс схватил ее и потащил за собой, чтобы она не потерялась, после чего усадил на маленький черный диван. Рони покорно плюхнулась на него, вытянула ноги и беспомощно посмотрела на Джеймса. Люди не обратили на них ни малейшего внимания и продолжили двигаться в такт музыке. Лишь пара зеленоволосых парней у стойки окинули ее взглядом и отсалютовали своими бокалами, в которых плескалась черная жидкость. Наверное, они отдавали честь ее одежде: пижаме со свитером поверх и ботинкам. Поттеровскую куртку Рони в помещении стянула и перекинула через плечо. — Наверное, тебе хочется о чем-нибудь спросить, — подначил ее Джеймс, и Рони даже рта раскрыть не успела, когда на нее вывалилась информация - Поттер болтал, как дышал. — Когда я еще был студентом, милым и пушистым, — Рони фыркнула, и Джеймс насмешливо поглядел на нее, — Скамандеры прознали о клубе, в котором все было странно и наоборот. Им Луна - это их мама - рассказала. Мы пробрались сюда года три назад, наверное, и испытали нечто вроде шока, — Джеймс поджал губы, — ну, ты понимаешь. Сначала я подумал, что тут просто тусуются личности вроде тети Луны, но меньше года назад произошел взрыв. Рони уперлась взглядом в пол. Взрыв в Восточном Квебеке все никак не хотел покидать ее память. —… и представь себе мое удивление, когда на Пасху ко мне в комнату зашел отец и попросил посетить это заведение. В конце концов, что может быть настораживающего в студенте, околачивающемся около выпивки? Рони ничего не понимала, но решила подать голос: — А почему он сам не пришел? — Мракоборцы обязаны закрывать подобные заведения. Личность он слишком известная, чтобы просто так сюда приходить. — А… — снова хотела спросить Рони, но Джеймс наклонил голову вбок, словно вновь считывая мысли, и усмехнулся. — Гибель воров. Разрушает любые чары. Оборотное не поможет. — Чертовщина какая-то, — пробормотала Рони, оглядываясь по сторонам. Ну откуда в подпольном клубе неформалов были такие чары? — Посмотри внимательней, Россери. Что ты видишь? — Джеймс слегка наклонился, и его губы практически касались ее уха. Ее кафф-дракончик тут же угрожающе зарычал и дернул хвостом. Рони посмотрела по сторонам. Что она видела? Парень засасывал девушку, и она ему отвечала, а другой парень смотрел на них, как на врагов. Старая как мир история. Женщина с татуировками на лице попивала коктейль через трубочку. Мужик пытался облапать совсем молоденькую колдунью, запуская руки ей под толстовку… Внимательней, Рони. Как на врагов? Да, а в это время его палфон исследуется кем-то в бейсболке. Коктейль? Да, и в него явно что-то подсыпано, потому что глаза женщины становятся словно неживыми. Облапать? Он передает ей письмо, засовывает под край джинсов… — Это рассадник шпионажа. Здесь плодятся самые тайные секреты и рождаются сплетни. Самые смелые желания раскрываются незнакомцам. Странные люди не приветствуются толпой, но обсуждают ее. Вот где слабое место любой власти, Роро. В маленьком подпольном баре. Джеймс вновь откинулся на спинку дивана. Рони облизала пересохшие губы и рассеянно провела пальцем по каффу, успокаивая разбушевавшегося дракончика. — Так ты шпион? — тихо спросила она, и на лице Джеймса расцвела улыбка. — Что ты! Я ловец. Но в эти времена приходится подрабатывать, знаешь ли. Джеймс не сказал Рони самого важного — ей не за чем было знать все. Просто после взрыва в Квебеке Гарри настойчиво попросил его заглядывать сюда, и, что греха таить, поначалу это было скучное занятие. Светские сплетни и глупые слухи кружили голову, а наблюдать за ярко одетыми людьми быстро надоело. Потом из Азкабана сбежал Нотт, и Джеймса снова настойчиво отправили сюда. Гарри явно не хотел, чтобы кто-то вообще знал о подвалах волшебного мира и о том, что в них говорят, и Джеймс, как старший сын, получил это высокое звание засланного шпиона, хотя у него были ЖАБА и это все невероятно его бесило. Потом, летом, когда начались исчезновения среди маглов, Джеймс вновь коротал ночи в Хогсмиде, ощетинившись на весь мир, потому что он никогда не выявлял желания быть нештатным мракоборцем, а затем ему предложили вернуться в Хогвартс. Эта должность тренера звучала слишком хорошо даже для Джеймса, но он старался об этом не думать. И Джеймс справлялся с этим - не думал, потому что его жизнь так и кипела, и он стал посещать бар все реже, отвлекаясь на тренировки и учебные полеты с первокурсниками. Джеймс разленился и все такое, а потом взорвали центральный Лондон. И он больше не мог халтурить. И только в груди ныло надсадное чувство, что все решили за него. Фамилия Поттер в принципе нормальной жизни не предполагала. Рони молча наблюдала за тем, как посуровело лицо Джеймса, когда к ним пружинистой походкой приблизился парень. У него был проколот нос, росла жесткая щетина, лицо было подвижным, и в уголках губ засели мимические морщины. Словно он часто подстраивался под настроение собеседника. — ДжейСи, дружище! — он хлопнул Джеймса по плечу. — Мы договаривались на три, а ты тут так рано и с подружкой! — Я не его подружка, — глухо возразила Рони. Незнакомец ей не нравился. В нем все вызывало подозрение. — Вот как? — иронично хмыкнул парень. — И кто же ты? — Это Ро, — быстро среагировал Джеймс, не дав ей и звука произнести. — И ей уже пора нас покинуть. Рони кинула на Поттера сердитый взгляд. Как он мог выпроваживать ее в толпу шпионов и ненормальных? — Жаль, — покачал головой незнакомец. — Но, если что, леди, — он схватил ее за руку и поднес ладонь к своим губам, — Август Флетчер всегда к вашим услугам. Рони вырвала руку и пошла к барной стойке. — Ничего не пей! — раздалось ей вслед. Рони трясло. Трясло от понимания, что Джеймс Поттер, насмешливый лиходей, оказался эдаким агентом под прикрытием. Трясло, когда она думала, что он мог выведывать вещи, касающиеся террористов. Трясло от того, что это его отец послал Джеймса в это сборище неформалов. Бармен лучезарно ей улыбнулся. — Впервые? — понимающе спросил он, и Рони хмыкнула. Ее внимание привлек значок заведения на его футболке — лоза, от которой шли полупрозрачные линии. Бармен проследил за ее взглядом. — Эмблема «Жилы», — пояснил он. Рони не сразу поняла, что такое «Жила», а потом огляделась опять и кивнула сама себе. Воистину «Жила». Жила неона и красок. Жила наркотиков для потерянных. Жила жизни для неопределившихся. Жила информации для агентов. Джеймс и Флетчер, незаметные в своем углу, украдкой пожали руки, и к Августу перекочевал средних размеров сверток в коричневой бумаге, поверх которого Джеймс положил украденную ранее порцию «перечных чертиков». Вид сладостей явно подбодрил Флетчера, и он еще раз кивнул, после чего коснулся какой-то вилки - и исчез. Рони крутанулась на стуле, не рассчитав силу, и чуть было не пропахала носом стеклянный пол, когда Джеймс резко остановил сиденье и навис над ней. В его глазах плясали наверняка сбежавшие от Августа «чертики». — Развлекаешься? — низким голосом спросил он, и Рони зачем-то натянула свитер на колени. Новая сторона Поттера настораживала и… интересовала. Музыка была громкой, но Рони все равно понимала, что в таком месте всегда найдутся лишние уши, потому решила отложить свои вопросы на некоторое время. Наивной она никогда не была. И глупой тоже. Но все равно ничего не понимала. Не понимала, как Поттер решился затащить ее в это секретное место и рассказать о его предназначении, зачем он это сделал и что им руководило. Она же четко ему сказала, что он ей не нравится - даже не как парень, а как человек. — Видишь пар? — Джеймс ткнул в туман, стелившийся по танцполу. — Там содержатся галлюциногены. Тот, кто вдохнет, мало что вспомнит на следующий день. Это удобно. Рони инстинктивно попыталась зажать нос рукой. — Успокойся, в тебе антидот, — Джеймс вздохнул. — Да, та жвачка, которую ты выплюнула, Роро. — Но это же люди, — Рони затошнило при мысли, что ей отравят разум и выяснят всякие ужасы о ее жизни, а она даже не вспомнит, что рассказывала их. — Так ведь нельзя. Карие глаза Джеймса недобро потемнели. — Нельзя начинать войну. Нельзя людей убивать. Это делать и правда нельзя. А безвредно для власти узнавать намерения народа - можно. — Ты говоришь так, словно работаешь на Министерство! — воскликнула Рони и замолчала под внимательным взглядом все тех же зеленоволосых волшебников. Ее вдруг осенило. — Отец тебя заставил, да? — почти что шепотом буркнула она себе под нос, и Джеймс дернулся. «Помолчи», — просил его взгляд. «Пожалуйста, помолчи». И Рони послушалась. Фея около дверей не оказалось, и они выскользнули вон, никем не замеченные. Ночной густой воздух был совсем холодный, и Рони закуталась в снятую в клубе джеймсовскую куртку. Да, не так она планировала провести эту ночь. Еще одно доказательство пользы сна на уроках - потом бодрствуешь себе до самого утра. Поздняя осень продлила ночи и сократила дни, поэтому в небе не было ни намека на рассвет. Рони шмыгнула носом. — Что за «наши»? — рискнула спросить она, когда они оказались достаточно далеко от «Жилы». Джеймс непонимающе моргнул. Или ей показалось, что моргнул, - фонари были совсем тусклые. — Фея тебя спросил, не из ваших ли я, — пояснила Рони. — А, это, — Джеймс махнул рукой. — Не то, что ты думаешь. Он имел в виду особые способности. Метаморфность. Так вот почему у него были фиолетовые глаза! А она-то решила, что во всем виноваты капли морской белладонны. — А ты разве… — Нет, — быстро отрезал Джеймс. — Но пару раз мы тут были с Тэдом. Когда мне еще не исполнилось семнадцать, папа не хотел меня втягивать во всю эту канитель, и посылал его. Он всегда просил только самых близких, чтобы избежать утечки информации. — У Гарри Поттера серьезный сдвиг по безопасности, — пробормотала Рони в ворот куртки, но Джеймс услышал. — Знаешь, если бы тебя пытались прикончить всю твою жизнь, у тебя бы он тоже был, — отрывисто сказал он. Голос у него срывался, и Рони подумала, что это все-таки тяжело — быть сыном Героя. — Прости. Почему же ты тогда решил рассказать мне? — спросила она, засовывая руки в удобные карманы. — Я не хотел, чтобы ты знала, — некоторе время тихо сказал Джеймс, — то есть, хотел, потому что ты явно считала, что я какой-то шаблонный придурок, но я понимал, что лучше уж пусть так. А сегодня... бросать тебя в объятия Фарии было бы не по-дружески, не думаешь? — Мы друзья? — выгнула бровь Рони. Они уже миновали переулок и вышли на мощенную крупным булыжником улицу, спугнув спящую на скамейке толстую серую кошку. Джеймс хмыкнул, но не ответил. — А что ты вообще делала в такое время вне гостиной? — Ты серьезно? — Рони даже остановилась. — Ты затащил меня в шпионскую сеть и спрашиваешь об этом? Раздалось фырканье. — Ну и не отвечай. Она помолчала. — Да подоконник я искала! Мне практику делать надо для зельеварения! Джеймс рассмеялся. — Так ты прилежная ученица? Надо было тебя старостой делать, что это МакГи так прогадала! — воскликнул он и снова заржал. — Ага, щас, — буркнула Рони. — Ты же наверняка был старостой, с такими способностями к шпионажу! — Старосты - это домовые эльфы, которые хорошо вели себя в прошлой жизни, Роро, — подмигнул ей Джеймс. — А я - Мародер. — Ты поэтому так назвал меня тогда? — уточнила Рони. — Мародеркой? — Нет, не поэтому. Я тебе потом как-нибудь расскажу. Воцарилось неловкое молчание. Под ногами шебуршали листья, и где-то лаяла собака. Рони куталась в непривычно большую куртку и силилась забыть все, что увидела за эту ночь. Она думала о том, как Джеймс Поттер оказался вовлечен в большую игру — легко, с подачи отца, и чувствовала несправедливость. Не тем он должен был заниматься. Ему ведь так шла та маска, в которую Рони поверила, потому что все в нее верили, маска озорника, наглого и шального, как ветер. А на деле вот оно как оказалось. — Что утаивает этот ваш «Пророк»? — неожиданно для самой себя спросила она. — Есть ли какие-то сподвижки по этому вашему Нотту? Джеймс засунул продрогшие руки в карманы джинсов. — Папа не делится со мной таким, Россери, — он посмотрел наверх, — я ведь просто поставщик информации, слава Мерлину. Впрочем, я и без того догадываюсь, чего эти террористы хотят. У Рони пересохло во рту. — И чего же? — Прежнего режима. Приоритетов чистокровности. Я не знаю, я не жил в те времена, кода это было модно. Они готовят новый взрыв, — Рони дернулась, — но теперь политический. Они подрывают авторитет Министерства, а потом, как я понял… Джеймс замолчал. Голос у него трещал, как сухая ветка под ногами. Рони перебрала в уме кучу вариантов, но в итоге прогадала со всеми. — А потом они планируют переворот, — Джеймс сжал зубы. — И войну. Альбус прищурился. Он пялился на идеально-белую стену уже долгое время, и ему начало казаться, будто по ней проходят какие-то волны света. А, нет, показалось. Флокс придирчиво рассматривала свой матовый маникюр. Они были открыты друг перед другом, как два младенца, и не знали, что с этим делать, поэтому сидели и старались не обращать друг на друга внимания. И никто не хотел уходить первым. Несмотря на позднее время, спать ему не хотелось совершенно. За последнее время Альбус в принципе мало спал, разве что на уроках, да и то от усталости, увлеченный загадкой исчезнувшего дара, а теперь все стало почти ясно (оставалось понять, кому и зачем потребовалось стереть ему память) и думать стало не о чем. Оставалось только жалеть себя, но Альбус и так был достаточно высушен своей истерикой несколькими часами ранее, потому пытался себя хоть чем-то занять. Странно это было — два молчащих подростка в пустой белой комнате. Флокс чихнула. — Будь здорова. — Спасибо. — Не за что. Альбус подумал, что они будто играют в игру, кто дольше помолчит. Флокс отстранилась от стены, о которую они оба опирались, и села на колени, отчего колготки на ее ногах натянулись. Волосы у нее чуть-чуть растрепались, а ненакрашенные глаза смотрели вдумчиво и серьезно. Она была невероятно далека от привычной Флокс, но казалась ближе к нему. Альбус по привычке потер шею - он всегда так делал, когда смущался. — Спасибо тебе, — сказал он. — И мне кажется, что все у тебя будет, — ее губы мягко коснулись его щеки, — хорошо. Страшно растерявшись, Альбус посмотрел Флокс прямо в глаза и чуть приподнял брови. Он не собирался хоть как-то выдавать свое недоумение, но так получилось - эта ночь в принципе не отдавала ничем нормальным, и прятаться за маской не хотелось. Только не теперь. Флокс почти не моргала. Это было какое-то безумие. … А потом они поцеловались. В этом поцелуе не было желания или похоти, не было нежности или благодарности. Просто это было нужно, и все тут. Флокс была совсем непохожа на девушек, которые его привлекали. Она была дьявольски красива, но Альбус знал ее вот уже почти семь лет, и всегда воспринимал, как друга. А еще Флокс была невестой Скорпиуса. И это все было важно, но… не сейчас. В этой белой комнате не было историй и тайн. В ней были лишь эмоции и похороненные чувства. В этой белой комнате встретились два одиночества и решили, что не хотят быть одиноки. Щелчок. Ничего не осталось. Только бьющееся девичье сердце под ладонями, теплые губы и пушистые волосы, щекочущие нос. Поцелуй - мягкий, как зефир. На секунду показалось, что они сидят на поляне в летнем саду, и вокруг лишь вековые деревья. Флокс доверчиво прижалась к нему поближе. Альбуса словно в воду окунули. Воспоминания о Кэтрин, которая подловила его в такой же интимный момент, грязным ворохом посыпались в голову, и в горле встал комок ужаса. Словно он снова оказался на том холодном берегу, и кровь вытекала из него, как из дырявой бочки. Альбус застыл, уговаривая себя не думать об этом, но Флокс уже поняла, что что-то не так, и отстранилась. — Альбус, я… — тихо начала она, но Альбус не дал ей ничего сказать, проведя ладонью по бархатной коже щеки. Взял за аккуратный подбородок и поцеловал уже сам, настойчиво раздвигая нежные губы языком. «Это не Гринграсс, Альбус. Это Флокс. Все хорошо», — настойчиво приговаривал он в голове. Мало-помалу успокаиваясь. Все хорошо. Пальцы Флокс потянулись к пуговицам на его рубашке, и поцелуй снова прервался. — Флокс… — Не надо, Ал, — попросила она, развязывая его галстук. — Считай меня шлюхой, если хочешь. Но… завтра. А сегодня позволь мне, ладно? иметь эту свободу. свободу выбора. Альбус послушался. Не потому, что Флокс была не в себе и не потому, что думал, будто ей это поможет. А по причине собственного эгоизма - ему тоже это было нужно. Смешались поцелуи и рваные вздохи. На белый пол слетела одежда. Прошлись по белой коже чужие губы. Не было больше предрассудков. Вон. Прочь! И ворохом осыпались непринужденные ласки. Стоны уперлись в гладкие стены, а подростки жадно вымазались во взрослых грехах. Они не трахались, не занимались сексом или любовью. То, что они делали, называлось отчаянием. Хитрая луна подглядывала за ними в щелку и хихикала. А на следующее утро в Хогвартсе снова появилась Метка.