Lost Generation

      Лили Поттер сидела на своем месте за гриффиндорским столом и делала вид, что совершенно его не замечает. То, что она лишь притворялась, было кристально ясно — обычно она хотя бы раз-два, но кидала в его сторону презрительные взгляды, а сегодня не было ни-че-го. И это бесило. Скорпиус бы скорее сожрал собственную работу по Трансфигурации, чем признал это, но подобное игнорирование порядком действовало на нервы. И, что еще хуже, он прекрасно понимал, что во всем виноват он один. —… поэтому придется ехать. Скорпиус, ты вообще меня слушаешь? — он вынырнул из собственных мыслей и недовольно покосился на Флокс. Взял кубок с тыквенным соком. — Да, куда ехать? — поинтересовался он как ни в чем не бывало и тут же схлопотал пинок под столом. — Прости, — бросила Флокс и повернулась к брату. В ее голосе не было ни намека на сожаление. Скорпиус мысленно выругался и подался вперед, накрывая ее руку своей, краем глаза подмечая, что Поттер наконец отвлеклась от своих подружек, кинула на слизеринский стол быстрый взгляд, сморщилась и отвернулась. — Флокс, извини, ладно? — ее рука слегка дрогнула, и Скорпиус счел это положительным знаком. — Я не слушал, я… — Пустяки, — на лице Флокс расцвела искренняя улыбка. Если бы Скорпиус не знал ее семнадцать лет, то поверил бы, но Флокс была Флокс, и за внешним фасадом спокойствия у нее играла настоящая буря, грозившая превратиться в оружие массового поражения. — Так куда поехать? — попытал он счастья еще раз. — Домой. На Рождество, — улыбка Флокс стала шире. — Я думала приехать в мэнор на помолвку, а все остальное время побыть в Хогвартсе, говорят, у вас тут волшебно зимой, но в этом году приедет Кассиопея, а я ее уже два года только мельком видела… Дерьмо. Флокс продолжила щебетать о том, как прекрасно будет украшать дом к Рождеству и как они с Пэнси поедут за новыми платьями, заказанными еще летом, а Скорпиус мрачнел с каждым словом. В последнее время Флокс не упускала возможности завести песню про помолвку, и это не могло не раздражать. Это было даже странно — ведь ему, по сути, было все равно все это время. Таково было правило чистокровных семей, ему последовали и его дед, и отец, и Скорпиус был вполне готов к тому же. А теперь, когда такое важное событие висело буквально на носу, он не знал, куда спрятаться от него. А еще Скорпиус убеждал себя, что ситуация с Лили Поттер — конечно же! — никак не была связана с его внезапными желаниями. Он посмотрел на нее снова и чуть зубами не скрипнул от злости. Сидит. Вся такая правильная, идеальная дочка героя. Волосы лежат на плечах, поддерживаемые молочно-белым ободком, школьная блузка застегнута на все пуговички, а школьный галстук завязан бантиком. Открыта тоненькая белая шея, беззащитная, как у лебедя. И губы, сука, накрашены помадой глубокого карминового цвета. Будто не она неделю назад напоминала вампира. Теперь весь облик Поттер так и вопил: «Не для тебя это! Смотри и злись!», и Скорпиус послушно смотрел и злился. Она никогда не пользовалась косметикой. Ну, то есть, заметной косметикой. Разумеется, все девчонки утром что-то делали в своих спальнях со внешностью, но Скорпиус никогда не замечал на Лили помады или теней. А теперь это так и бросалось в глаза. И главное, бросалось не одному ему - все утро около Поттер увивался тот Финниган, что остался парнем. Правда, думал Скорпиус, ненадолго - у него аж руки чесались запустить в него какими-нибудь нехорошими чарами. Обиднее всего было то, что у Поттер было полное право сидеть там, лучиться спокойствием и благосклонно принимать комплименты. Скорпиус практически подтолкнул ее к этому и сказал «мотор!» — Эй, пора бы нам выдвигаться, а то опоздаем к Грину, — подал голос Доменико, и Альбус согласно кивнул. В последнее время он почему-то стал весьма неразговорчив. Для Скорпиуса, полностью погруженного в себя, это стало заметно не сразу, а когда все-таки стало, он решил не доставать его. В конце концов, у Ала были причины — и немало. Скорпиус не лез, потому что терпеть не мог, когда сам Альбус копался в его мозгах, и просто был рядом. Молча. Флокс и Альбус встали первыми и тут же посмотрели друг на друга. Отвели глаза, будто смутившись. — Что это с вами? — настороженно спросил Доменико, на что Флокс лишь вздернула бровь. — О чем ты? Забини промолчал, но нахмурился и всю дорогу до кабинета трансфигурации шел позади и сверлил их спины напряженным взглядом, отчего так и хотелось ускорить шаг. В результате они пришли самыми первыми, за исключением, пожалуй, Рони Россери, со скучающим видом подпиравшей стенку и заинтересованно следившей за происходящим во внутреннем дворе. На первом этаже было холодно, и Рони куталась в теплую мантию, как гусеница в кокон. Вид у нее был заспанный и так и кричащий, что, если завести с ней беседу, она привалится к стене и захрапит. В клоаке, как всегда, царила сплошная анархия — втихую толкались растертые листья абиссинкой смоковницы, выдаваемые за порошок саламандры, кто-то судорожно искал исчезающую сеть, несколько когтевранцев яро спорили по поводу какой-то статьи в Пророке, при этом нещадно дымя, парочка геев с Пуффендуя зажималась в углу, но основное действо разворачивалось в центре, где вокруг двоих дерущихся студентов образовалась настоящая давка. Драки в Хогвартсе были делом обычным, и раньше Скорпиус бы даже внимания не обратил, но теперь это было его приоритетной задачей, как ясно дала понять на прошлой неделе Макгонагалл. Поэтому он скинул с плеча школьную сумку и направился во дворик, где битва достигла уже своего апогея. — Дайте пройти! — рявкнул он на каких-то студентов, и те послушно расступились, явив пыльный комок двух сплетшихся в далеко не дружеском объятии тел. Скорпиус прищурился, разглядывая дерущихся, после чего мысленно взвыл. — Боунс, Розье, немедленно прекратить! Те, впрочем, и не думали его слушать, поэтому Скорпиус, не мудрствуя лукаво, кивнул подошедшему Альбусу, и они достали волшебные палочки. Секундой позднее оба неудавшихся борца оказались в воздухе вверх тормашками, подвешенные за собственные лодыжки невидимыми путами. Мантии у них были порваны, а на лицах отчетливо проступал гнев. — С катушек слетел, Малфой? — выплюнул Боунс. — Отпусти меня! Скорпиус пожал плечами и опустил палочку. Боунс, страшно матерясь и вопя, полетел на землю. Альбус помедлил и осторожно произнес контрзаклинание, так что Кристофер Розье успешно приземлился на свою задницу, что, впрочем, тоже не помешало ему ругнуться так, что несколько старшекурсников мигом наложили на младших Оглохни. Будто это имело смысл. — Что здесь произошло? — ледяным тоном поинтересовался Скорпиус, осматривая толпу в поисках адекватных свидетелей. Заголосили все разом, и он невольно поморщился. — Стоп! Давай ты, Рей, — кивнул он ловцу Когтеврана, и тот бросил неприязненный взгляд на Розье. — Он обозвал Саммер. Скорпиус приподнял брови и повернулся к Боунсу. — То есть ты полез в драку из-за девушки? Тот сплюнул на землю и промолчал, сверля Скорпиуса злобным взглядом. — Вообще-то, — вновь подал голос Рей, — он назвал ее… Грязнокровкой. — И что? Я всего лишь сказал правду, — хмыкнул Розье, и Скорпиус пожалел, что не наложил на него Силенцио. — Заткнись, а то тебе врежу уже я, — прорычал Альбус. Саммер Куинси была его неплохой знакомой. — А я не буду тратить на тебя энергию и отправлю прямо к директору. Макгонагалл будет счастлива послушать, как прекрасно факультеты налаживают контакт, — хмыкнул Скорпиус, призывая себя оставаться спокойным хотя бы внешне. — На своих нападаешь, Малфой? — С вами никто и не собирается его налаживать. Боунс и Розье заговорили одновременно, и им обоим удалось практически нокаутировать его. Скорпиус призвал всю свою выдержку, чтобы не сорваться при половине школы, и втянул в себя воздух. Слишком шумно. — Во-первых, здесь нет «своих» и «чужих», Кристофер, советую тебе хорошенько это запомнить. Во-вторых, Боунс, снизь агрессию и впредь попытайся решить проблему умом, а не кулаками. И в-третьих… — Скорпиус помедлил, понимая, что взорвет бомбу, — я снимаю с каждого по сорок очков. — Рехнулся? — воскликнул Боунс, и среди гриффиндорцев поднялся невообразимый шум. Слизеринцев в клоаке было немного, но те сердились не на него, а на Розье, смиряя последнего уничижительными взглядами. Скорпиус не ответил, а просто развернулся и ушел, только в паре десятков шагов позволив своему лицу исказиться в гневе. Как. Же. Раздражало. И пугало. Действительно пугало, потому что Макгонагалл оказалась права, а человек с его факультета сошел с ума. И Скорпиус понятия не имел, сколько их еще таких развелось. — Скорп… — нерешительно позвал его Альбус, все это время следовавший за ним, как верный пес, и Скорпиус раздраженно обернулся. — Чего? — огрызнулся он, но, заметив, как взлетели брови друга, умерил пыл. — Прости. Альбус поковырял носком плитку школьного коридора. Серые стены и колонны давили на сознание. — Ничего, — в результате вздохнул он. — Не опоздай к Грину. Черт. — Ал, я правда… — уголки губ Поттера безрадостно приподнялись. — Ничего, я же сказал, Скорпиус. Просто… не дай этому завладеть тобой. Что? Скорпиус моргнул, но Альбус уже развернулся и ушел к кабинету, оставляя его наедине со своим раздражением и его словами. Не дай этому завладеть тобой. Чему — этому? Припадкам чистокровного величия? Раздражению и злости? Или чему-то, о чем Скорпиус и не подозревал? А… Он ослабил блок. Скорпиус прислушался к себе и - правда - он ослабил мысленный барьер, и Альбус мог с легкостью… Или нет. Нет, Альбус бы не стал. Или стал? Над головой раздался тяжелый удар колокола, и несколько птиц, испугавшись неожиданно-громкого звука, взмыли в грязно-серое осеннее небо. Ему хотелось бы сделать так же. Крылья распахнуть и ринуться туда, к грозным тучам, прямо под них нырнуть и забыть все, что осталось на земле, пропитанной отчаянием и прелым запахом влаги. Но он был здесь, внизу, и опаздывал на урок. Не то чтобы Скорпиус был самым прилежным и внимательным студентом. Не то чтобы ему доставляли удовольствие бесчисленные формулы и загадки Трансфигурации. Нет, вовсе нет. Просто обычно он всего-навсего старался соответствовать тому статусу ученика, что у него был. И это получалось. Обычно. Непонятно в чем было дело: в запахе ли ненависти в классе, в Грине, забывшем уложить бороду, в неприятном скрежете перьев о пергамент или же в собственных дрожащих руках, — но за весь урок Скорпиус не записал ни строчки. Он смотрел в пустой пергамент (а пергамент смотрел на него) и не мог ни думать, ни дышать нормально. А все потому, что урок был с гриффиндорцами, что раньше не было такой проблемой. Они были шумными и назойливыми, но терпимыми. Сейчас же они разделились, словно на два лагеря в войне — передвинули вещи с парт, отсели от соседей и присоединились к своему факультету. Две половинки одного помещения так и полыхали ненавистью и злобой и игнорировали друг друга. Скорпиус не верил, что все это действительно происходит, это было похоже на сюрреалистичный сон, но, черт — все было, и было ужасно. Вся последняя неделя была сущим кошмаром. Сначала этот несчастный вызов к Макгонагалл, потом инцидент с Поттер, следом визит Драко, ну и, наконец, — это. У «этого» даже имени не было. Но «это» причиняло чуть ли не физическую боль. Словно он, Скорпиус, был подушечкой для иголок. И нем уже не было места для очередной булавки, но, сука, его все равно находили. Тыкали. Даже когда не тыкалось. — …Этот материал войдет в ЖАБА, так что настоятельно рекомендую изучить свои конспекты и прочитать учебник. Через урок напишем самостоятельную. Просто блеск. Очередной удар колокола. И еще один. Обед, прошедший мимо, потому что от запаха еды тошнило (как, впрочем, и от этого дня), снова уроки. Опять колокол. Запах опрокинутых чернил и сырость подземелья. Скорпиус плавал по Хогвартсу, как рыба — безмолвная, тупая рыба с широко открытыми глазами. — Ты пел ее для меня, но о себе. — О чем это ты? Нет. Нет, блядь. Не сейчас. Не когда он рядом с Флокс, своей, вроде как, невестой, и Альбусом, своим, вроде как, другом. Просто. Заткнись. Словно сознание когда-то волновало, чего Скорпиус хочет. — Ты ведь не думаешь, что это было всерьез? Поттер, Мерлина ради, мне тебя жалко. Скорпиус остановился прямо на выходе из кабинета зельеварения, и ученики, идущие за ним, возмущенно заголосили. — Ты чего? — обернулась на него Флокс, и Скорпиус не придумал ничего лучше, чем сделать широкий шаг, освобождая проход, и дернуть ее на себя, зацепившись пальцами за шлевки черной юбки. Охерительно красивая. И охерительно… чужая. Флокс смотрела ему в глаза и откровенно не понимала, что с ним не так. Скорпиус всегда был немного странный. Эксцентричный. Порой даже слишком. Но не настолько… пустой. Он смотрел на нее, и губы его улыбались, а вот глаза… Из них словно выкачали все эмоции. — Скорпиус?.. — рискнула спросить она, вызвать малейший отблеск узнавания на бледном лице. Ничего. Пус-то. — Скор… — Мерлина ради, Флокс, заткнись и поцелуй меня. Флокс бросила косой взгляд на окружившую их толпу, послушно встала на носочки и приблизилась к нему, такому невозможному, странному человеку. Она была готова. На кончиках губ все свернулось в ожидании поцелуя. Но тут все и закончилось. Захлопнулось, как мышеловка. Она отпрянула, потому что за секунду до того, как их губы соприкоснулись, а тела вжались друг в друга, она напоролась на этот взгляд. Отвратительный. Уродливый. Пугающий. Пустой. И — видит Моргана, она не была из пугливых, — но Флокс испугалась. А потому отпрянула, впечатываясь спиной в чью-то грудь, даже не успев сообразить, что делает. — Все хорошо? — спросил голос Альбуса, зазвучавший прямо над ее головой, и Скорпиус бросил на них странный взгляд. — Ну разумеется, — опять эта фальшивая улыбка, — просто моя невеста сегодня явно не в настроении. Увидимся позже. И ушел. Оставляя их с Альбусом — и с Доменико еще, разумеется, не наедине их оставляя, слава Мерлину, — со своими словами. И пустым взглядом, острым, как кинжал. На потолке резвились бабочки. Взмахивали синими крылышками, создавали ураган прямо в воздухе. Лопались, как пузырьки в игристом шампанском. Исчезали, оставляя после себя синюю пыльцу, что оседала на голову и превращала в такую же бабочку, или мотылька. У него были хрупкие крылья, что можно было пальцами переломить. А еще его можно было насадить на иголку, ведь так часто делают с бабочками. Неважно. Ему уже не больно. Давно не больно. Скорпиус яростно чихнул, когда что-то попало в нос, и открыл глаза. Чужие губы прижимались к шее с одной стороны, а с другой его опаляло чье-то горячее дыхание. Балдахин над его головой был ярко-синего цвета, прямо как бабочки из подсознания. Сознания, которое все еще пыталось разобраться, где оно. Сознания, которое понятия не имело, что сейчас — день или ночь, какой день недели и что вообще было до того, как он открыл глаза. И кто он такой. Вопросы атаковали разум, но тут кто-то прикусил мочку его уха, и это оказалось так чувствительно, что Скорпиус едва слышно застонал. — Детка, тебе что-нибудь нужно? — он с трудом повернул голову и увидел незнакомую девушку. Если бы Скорпиусу сказали описать ее, он бы сказал «свет». У нее светилась кожа, светились глаза, даже волосы, похожие на серебристые нитки паутины… — Ты светишься, — сказал он и упал обратно на подушки (или на мох? свежий и отдающий грибным ароматом, прямо под сенью вековых деревьев). Дальше он вновь отключился, запомнив лишь про синий балдахин и светящиеся локоны. — Надо его найти. — Делать мне больше нечего. — Роза, это серьезно, если он сбежал... — Да почему ты так уверен, что он сбежал? — Потому что я уже видел этот его взгляд, Роуз. Когда умерла Астория. — Он вел себя совсем не так, как в прошлом году после... этого. Он даже не выглядел подавленным! — Конечно не выглядел. Год назад Скорпиуса не было в Хогвартсе полтора месяца. — … Это шутка такая? — Делать мне нечего, только комедию ломать. Драко просто кинул его у могилы матери, и Скорпиус чуть не свихнулся тогда. На занятия вместо него ходил какой-то там маг под Обороткой, и никто не знал, ну, кроме меня. А Скорпиус... если он снова оказался в том колодце, то нам надо, надо его найти. — … — Помоги мне. Его действительно надо найти, пока не... поздно. В следующий раз Скорпиус проснулся от того, что в его животе все заходило ходуном, и он перегнулся через кровать, когда тошнота стала нестерпимой. Его рвало довольно долго, какой-то едой, потом еще чем-то, пока наконец из него не стала сгустками вылезать желчь, и на этом желудок слегка успокоился. К этому моменту Скорпиус уже весь вспотел, пропитался тошнотворным запахом, а на глазах заблестели слезы, нос оказался забит, и он усиленно втянул в себя воздух. Кто-то помог ему опуститься обратно на подушки. Прохладные пальцы коснулись покрытого испариной лба, и вся боль сконцентрировалась на тех участках, по которым они проходили, вытягивая отвратительное головокружение и тошноту. Все тот же человек откинул с его лица спутанные мокрые волосы и провел по щекам чем-то влажным, стирая с них остатки содержимого его желудка и пот. — Спи. Голос был далеким, словно из другой галактики параллельной вселенной, но Скорпиус послушался, потому что ничего другого он делать не мог — только спать. Казалось, что прошла доля секунды, когда он вынырнул из тяжелого моря одеял и подушек и открыл глаза. Свет в комнате был другой, дневной и яркий, что было странным, потому что в подземельях такого света никогда не было. Впрочем, это и не было подземельем. Это была башня старост, и все было бы абсолютно нормально, если бы Скорпиус помнил, как он вообще оказался в ней. Но в голове все было обрывочно. Там были мотыльки, и синий балдахин, и светящиеся глаза незнакомой девушки, а потом боль. А в начале было… Скорпиус резко сел и чуть не застонал — тянуло все тело, голова налилась свинцом, а горло кто-то наверняка потер наждачной бумагой. Он увидел на тумбочке пластиковую бутылку с водой и выпил ее всю, с размаху, сжимая мягкий пластик пальцами и не обращая внимания на упавшие на постель капли. — О, проснулся, — прокомментировал голос у двери, и Скорпиус прищурился. Перед носом подпрыгнули рыжие волосы, а затем лицо Розы Уизли оказалось прямо перед ним, нисколько не расплывчатое и не напоминавшее игру воображения. — Невероятно, принцесса проснулась, — продолжила она в том же духе, и Скорпиус наконец смог распознать, что не так - Роза была в ярости. У нее слегка дрожал голос, звучавший на октаву выше, чем обычно, она говорила то, что пришло на ум, и говорила громко. Роза никогда так себя не вела. Он открыл рот, но даже сказать ничего не успел, потому что щеку обожгло. А потом другую. — Идиота кусок, ты чем думал?! — воскликнула Роза, наградив его третьей пощечиной. — Ты умереть хотел? Вот так бесславно, Малфой? В окружении вейл и наркоты? — Роуз, ты ему сейчас не помогаешь, — устало сказал знакомый с ночи голос, и на пороге появился Альбус, выглядевший так, словно его пытали несколько дней к ряду. — Он сам себе не помогает, — буркнула Роза, а потом встала с кровати. — Даже не подходи ко мне, когда придешь в себя, — бросила она ничего не понимающему Скорпиусу и вышла за дверь. В ванной зашумела вода. — Она просто злится, Скорп, — Альбус протянул ему колбочку с голубо-синим (этот цвет шевельнулся в памяти Скорпиуса) зельем, попутно отвинчивая крышечку. — Пей. Скорпиус послушно опрокинул в себя зелье. Не дай этому завладеть тобой. О, Мерлин и Моргана… — Сегодня воскресенье, если тебя это волнует, — небрежно бросил Альбус, и Скорпиус замер, не донеся руку с колбой до тумбочки. — Воск… — его голос звучал хрипло и глухо, и он испугался. Прокашлялся. — Воскресенье? — Удивлен, что был в отключке почти два дня? — хмыкнул Альбус, а потом его лицо изменилось, и глаза стали злыми. Скорпиусу всегда становилось не по себе, когда из глаз Альбуса исчезало спокойствие. — Мне так и хочется повторить вопрос Роуз, и еще больше хочется вмазать тебе со всей дури, чтобы ты не только последние два дня забыл, но и свое имя, — прошептал он. У Альбуса был такой вид, будто он вот-вот расплачется. — Ал… — Скорпиус понятия не имел, что ему на это сказать. — Я… — Молчи уж. Альбус вздохнул и сердито провел ладонью по глазам. — Я чуть с ума не сошел, когда понял, что тебя нет в Хогвартсе. Ходил к Лили за картой. Потом полез в Выручай-комнату, но там обнаружил лишь склад древних манускриптов. Скорп, я уже собирался звонить твоему отцу, когда Роза вспомнила, что на фамильные перстни наложено заклятие поиска. И знаешь, было крайне невесело найти тебя в чьем-то роскошном доме в Эдинбурге, потом выяснить, что это дом сам-понимаешь-каких-вейл и что там шумная вечеринка, а под конец еще и увидеть абсолютно неживого тебя в окружении всех этих… тел. Скорпиус тупо смотрел на складки на одеяле. — …я думал, мы прошли эту фазу. Скорпиус, блять, посмотри на меня и скажи, что это было под давлением пятничного инцидента и ничего больше. Ему правда было нечего сказать. Дьявол. — Пожалуйста. — Я не знаю, — прошептал Скорпиус куда-то себе в губы. Вздохнул с перебоем. — Малфой, не заставляй меня разбивать твое лицо. — Ал, я не знаю, чего ты хочешь услышать, ясно? — Скорпиус резко встал, так, что аж в глазах потемнело, и подошел к окну, около которого чуть не упал, но вцепился в раму изо всех сил и сжал зубы. Солнце стояло в зените и выглядело невероятно лживо, как если бы талантливый художник поставил на своем полотне желтую кляксу. Болезненно пульсировали руки и живот, и Скорпиус посмотрел на свою кожу, покрытую атласными красными полосами. Также хаотично раскиданными художником. — Я хочу понять, что это такое, Скорпиус. Все это. Я не хочу верить, что ты сорвался из-за того, что Розье решил повыпендриваться. — И это тоже. — Скорпиус… Это было невыносимо. Это было больно. Это не хотелось держать в себе, охраняя от остальных. Вернее, охраняя остальных. — Если ты будешь молчать, разговор не будет иметь смысла. — Он все равно его не имеет. Альбус чем-то хрустнул. Возможно, костяшками на пальцах. — Да что ты? Знаешь, что действительно не имеет смысла, Скорпиус? Ты, сбегающий из-за небольшого инцидента, гораздо менее серьезного, чем когда тебя считали напавшим на Россери и Сакреф. И я, вламывающийся к Розе в три часа утра, отчаявшись тебя найти. И снова ты, совершенно невменяемый на чужой вечеринке, где тебя все равно узнали и приняли с распростертыми объятиями, потому что как можно забыть невероятного Скорпиуса Малфоя? — выплюнул Альбус. — И снова я, появившийся там ранним утром, нашедший тебя в чужой кровати с этим блядски-пустым взглядом, окруженного по меньшей мере пятью разнополыми людьми и двумя вейлами, которые трогали тебя, как кусок мяса, а тебе было пофиг. Разумеется, тебе было пофиг, ведь в воздухе стоял запах скуренной тентакулы, валялся полупустой конверт с порошком саламандры и лежала почти пустая бочка Огденского виски, — голос Альбуса дрогнул и сорвался. — Мы снова возвращаемся к началу, Скорпиус? Нет. Мы возвращаемся к концу, а виноваты во всем чистокровные традиции и предрассудки, а еще мой отец и твоя сестра, но тебе об этом знать не обязательно. — Знаешь что, — не дождавшись от него ответа, зло хмыкнул Альбус. — Не ты один в дерьме, если хочешь знать. И простите, ваше королевское высочество, которого я искал по всей Великобритании и которому я подтирал рвоту, но мне надо разобраться со своими проблемами. Без наркотиков, шлюх и бухла. Так что счастливо оставаться. Пусть идет. Бежит разбираться со своими проблемами. Словно они действительно что-то значат. Словно Скорпиус тут не выхаркает сейчас свои легкие. Словно вовсе не повторяется история вековой давности.

***

Лили не знала, куда подевались остатки ее самоуважения, когда она подошла к Альбусу, появившемуся на обеде с невероятно сердитым видом, чтобы поинтересоваться состоянием Малфоя. Вот честно. Наверное, у нее просто отключалась какая-либо логика, когда дело касалось его. «Сама спроси», — фыркнул Альбус и протянул ей знакомый помятый пергамент. Словно это имело значение. Или смысл. Лили не собиралась больше контактировать со Скорпиусом Малфоем, четко разграничившим их общение. Натыкаться на одни и те же грабли было абсолютно бессмысленно, а еще крайне больно. Лили было шестнадцать, и она не собиралась лезть во все это, только не сейчас, когда ее жизнь приблизилась к отметке «стабильно». Дни слились в одну кучу, и она умудрилась одеться в воскресенье в школьную форму, чем вызвала недоуменные взгляды, но в целом все было… Стабильно. В пятницу на ужине с громким хлопком стал собой Лиам. Поначалу он даже не понял, что произошло, продолжая макать картофель фри в томатный соус (кетчуп в Хогвартсе отказывались называть кетчупом), а потом он увидел свои руки, что стали раза в два больше, и картофель упал в миску с пудингом. Лили сидела прямо напротив и поначалу, как и все остальные, оказалась в легком шоке, но потом подскочила на месте от радости. Лиам потряс головой, удивленный отсутствием длинных волос, отчего-то бросил взгляд на преподавательский стол и залился румянцем, когда гриффиндорцы дружно, не сговариваясь, засвистели и захлопали. С тех прошло два дня, но Лиам все еще сгибал спину, словно пытаясь казаться ниже, по-другому завязывал галстук и ходил гораздо изящней. Во всяком случае, Лиам стал Лиамом, и вся их дружная компания снова стала единой и абсолютно нормальной. Стала бы. Если бы не разбудивший ее в ночь с пятницы на субботу Альбус с лихорадочно блестевшими глазами. И снова по накатанной дорожке. Отбросив в сторону никому не нужный инстинкт самосохранения, а теперь еще и самоуважение. Будто Малфой — единственный достойный человек в мире. Воскресный обед проходил тихо и мирно. Звякали ложки и вилки, переговаривались ученики, холодное солнце путалось в пушистых волосах, а губы Алисы были такими же бледными, как и всегда, и она ела ростбиф с видом оголодавшего неандертальца. Даже новости из внешней суровой реальности не могли омрачить этот день — «Пророк» опубликовал на первой странице не политические скандалы, а спортивные новости из Болгарии, где проходили незаконные гонки на кэлпи, и одно из животных съело своего владельца. Материал так и кричал «Все очень плохо, но вы отдохните!», и все радостно воспользовались этой возможностью. Лили задумчиво откусила от своего тыквенного пирожка, когда ее внимание привлек слизеринский стол. Она могла спокойно глядеть в ту сторону целых два дня, потому что Малфоя не было, разглядывала его идеальную невесту и ее брата и переглядывалась с Рони. Вот и сейчас. Подняла глаза и тут же опустила их, вспыхнув до кончиков ушей. Вот когда он умудрился зайти? Сердце загрохотало в груди, как ненормальное, а кровь продолжила приливать к щекам. — Лил? — Сара шутливо махнула в ее сторону вилкой. — Ты будешь доедать? Пирожок, как выяснилось, упал на тарелку. Лили покачала головой, стараясь игнорировать гул в ушах. — Нет, бери. И тут же потянулась за еще одним, не обращая внимания на удивленный взгляд джордановских глаз. Ну не могла она просто сидеть, зная, что потеря нашлась и что она теперь в одном зале с ним. Просто не могла. Это было слишком и чересчур. Все сразу. И ведь Малфою не нужна была она - ему нужен был человек, которому он мог бы полностью и безоговорочно доверить то, что с ним происходило. Альбус, как понимала Лили, больше этим человеком не являлся, а у больше Скорпиуса не было близких друзей. Забини… Не вязались в ее голове с теми, кто мог бы быть рядом со Скорпиусом абсолютно бескорыстно и не посылать его через каждые полчаса. Вот и весь список. Драко Малфоя или Розу даже рассматривать было бы странно. Вот Лили и сидела, игнорируя этот взгляд и стараясь себя хоть как-то отвлечь. — Так вот, Лил, ты что думаешь? — спросила ее Алиса, и Лили с радостью воспользовалась возможностью окунуться в беседу. — О чем вы? Еще один странный взгляд. — Лили, ты не заболела часом? Красная, как моя бабушка Гу после бутылки эльфийского вина, так еще и не слышишь ничего. Еще чуть-чуть, и я решу, что Малфой запустил в тебя заклинанием рассеянности. О, Малфой запустил. Вот только не… Стоп. Никакого больше слова на букву «М». Это уже что-то ненормальное. — Мы думали отпраздновать Рождество вместе. Ну, знаешь, арендовать что-нибудь или у меня собраться - Олив купила маме с папой тур во Францию. — У Джорданов было бы круто, — протянул Дерек. — У вас там много воздуха. — Будто в Хогвартсе воздуха мало, — пробурчал Лиам в ответ брату. — Да ну тебя, — Сара фыркнула, — с пятницы ты какой-то слишком угрюмый. Лили вздохнула. Начиналось. Стараясь предотвратить начало ссоры, она покачала головой. — Я в любом случае не смогу. Пять пар одинаково удивленных глаз уставились на нее. — Что? — Это еще почему, Лили? — У нас в семье долгожданная свадьба, и будет очень неловко, если я на ней не появлюсь, — хмыкнула Лили. — Точно! — Дерек щелкнул пальцами. — Наш любимый профессор Люпин женится на своей… — он резко замолчал и взял кубок с водой. Девушки переглянулись между собой и рассмеялись. Мари-Виктуар была своего рода небольшой легендой. Дочерью полувейлы и полуоборотня, она считалась самой красивой девушкой в Хогвартсе по сей день, и всякие Гринграсс или Забини рядом с ней даже не стояли. Лили была уверена, что она не единственная придерживалась такого мнения. Просто Виктуар была доброй и теплой, и ее красота была такой же - мягкой, нежной. Она ни разу на памяти Лили не повысила голос, ни разу не вышла из себя, она была как оживший солнечный лучик, и Тэдди с ней невероятно повезло. Не будучи идеальной — у всех есть недостатки — Виктуар умудрялась даже самый грустный день превратить в праздник. Даже второе мая, день слез и печали, проходил в их семье радостно и непринужденно. Потому что в этот день родилась Виктуар. Тэдди называл ее «солнышко», говорил, что ее рождение исцелило шрамы войны на сердцах людей. Она была для него всем. Лили чертовски хотелось также быть всем для кого-то. — Ну чего вы смеетесь? — недовольно проворчал Дерек. — Вы же ее видели. — Да, Дерек, мы видели, как ты увлеченно пускал на нее слюни, — ответила ему Сара и сочувственно похлопала по плечу, — но видимо ей нравятся странные парни с цветными волосами. Да. Ага. Ее можно понять. Разговор плавно перетек в русло полугодовых экзаменов, Шарлотта начала копаться в сумке в поисках помады, а у Лили внутри все так и перевернулось, когда кто-то произнес слово «Травология». Травология. Нет, она была абсолютно спокойна. Просто травология была уже завтра, а Лили еще даже не приступала к работе, которая повлияла бы на допуск к зимнему экзамену. Не то что бы Лили была прилежной и старательной студенткой, но экзамены сдать все же хотелось, а она настолько погрузилась в свою проблему на букву «М», что совершенно забыла про все остальное. Бесстыдно пользуясь своей фамилией и хорошим отношением профессоров, которые всю неделю буквально вытягивали из нее знания. Кроме Фарии, разумеется. Но про Фарию было сложнее забыть, чем про Травологию. Лили вылетела из-за стола, как бладжер из клетки, чудом не опрокинув свой кубок. — Лили, ты чег… — Потом объясню! — крикнула она ничего не понимающим друзьям и кинулась к выходу, мысленно считая часы до закрытия библиотеки и полного разноса от мадам Стебль. И, разумеется, не замечая, вернее, предпочитая не замечать еще один взгляд, вспарывающий спину. Было логично, что зеленый чай ни черта не поможет. Надо было заказывать черный кофе без молока, но с сахаром, но ей показалось, что все не так сложно, а значит, не долго, и теперь усиленно приходилось бороться со сном. Не то чтобы у нее были с ним проблемы в последнее время. Лили скрутила волосы на затылке и потерла веки. Если бы у нее было время, она бы нарисовала бы свое внутренне состояние. Без прикрас, вот так просто. Она бы нарисовала темное небо, на котором погасли, растворившись словно соль в стакане воды, все звезды, и метель из песка, забившегося в глаза случайного путника в плаще из заката. И это выглядело бы как драклова катастрофа, конец света, апокалипсис, а все потому, что именно так она себя и чувствовала. Как ничто. После конца света и будет ничто. Даже этих вековых манускриптов и расползающихся чернил не будет. … Расползающихся чернил? Лили резко сфокусировала взгляд на своей наполовину готовой работе, по которой растеклось просто гигантское чернильное пятно. Как же жизненно. Клякса, маленький недочет, перечеркнувший строчки кропотливого труда. Стоило сказать себе стоп-слово. Отодвинуть пакет доставки из «Трех метел», который принесла сова около часа назад, открыть новый талмуд и взяться за ум, но Лили просто откинулась на спинку стула и бездумно уставилась в потолок. Она была здесь совершенно одна с тех самых пор, как мадам Пинс ушла на ужин, и, честно говоря, Лили сомневалась, что старушка-библиотекарша вернется. Вряд ли она верила, что Лили в состоянии стащить какую-то книгу. Она же не Роза. Ей эти скучные книги особо не были нужны. А кто знает, может просто некоторые люди не созданы для учебы. Можно подумать, диплом Хогвартса ей сильно поможет. Лили не любила лицемерить и да, у нее были мозги. Несмотря на результаты ЖАБА она все равно пробила бы себе дорогу. С людьми всегда происходило что-то невероятное, когда они слышали ее фамилию, и Лили с детства приноровилась использовать это себе во благо. Она не знала, что бывает как-то иначе. Это была ее жизнь. Так уж получилось. Кажется, именно так сказал человек-о-котором-она-не-думает. Это был… Вторник или среда, и Лили порхала по коридорам, не чувствуя собственного веса, будто ветерок за талию подхватывал и кружил. Ей было шестнадцать, она была счастлива и почти-почти влюблена. Наверное. Это не точно. Вовсе нет. Малфоя она видела лишь мельком с того самого разговора у башни старост и лишь кивала ему, хотя внутри все хотело петь. И она отчаянно не признавалась самой себе, что это с ней сделал мальчик с серыми глазами, сделал одной лишь фразой. «Я пел тебе». Поэтому, когда в Лили наконец забурлила храбрость львицы, она подошла к нему, вовсе не нервно теребя ремешок школьной сумки. Был почти вечер, на Хогвартс опускались чернильные сумерки, плавно покрывающие стены загадочной глазурной темнотой. — Мы можем поговорить? Скорпиус уставился на нее, широко распахнув глаза. И… такой взгляд у него был… словно у единорога, слишком внезапно столкнувшегося с ярким светом Люмоса. Он медленно кивнул. Лили закусила губу. — В общем, я хотела сказать, что… поняла тогда. То, что ты сказал. И что я - те двери, в которые ты стучишься, и пароль от вашей башни, - все это, и я просто хотела… — Стой, — Скорпиус повел головой, словно отгоняя навязчивую муху, а затем прикрыл глаза. Лили послушно замолчала. Они постояли в тишине, а потом плечи Малфоя дрогнули, и он расхохотался, и тишина лопнула, как переполненный водой шарик, и его смех окатил ее холодной волной. И я просто хотела сказать, что ты мне нравишься. Скорпиус расхохотался. У Лили внутри что-то умерло с воем и визгом, царапая внутренности когтямиострымибритвами. — Поттер, — он оперся бедром о стену, — фух. Ты никогда не перестанешь удивлять, это точно. — Я… — Лили хлопнула ресницами. — Я. И ты. Ты серьезно решила, что это случится? Я спою тебе песенку о чувствах, расскажу о своей чокнутой кузине, и мы будем распивать эль, целоваться и трахаться? Лили также попыталась отогнать муху, качнув головой. — Но песня… Ты пел ее для меня, но о себе. Малфой заинтересованно подался вперед. — О чем это ты? Странно было объяснять человеку причины его поступков. — Просто ты сказал, что пел для меня. И это было так нетипично, что я… — Лили споткнулась о слова, — просто ты поцеловал меня тогда в гостиной, и мне казалось, что… — Ты ведь не думаешь, что это было всерьез? Поттер, Мерлина ради, мне тебя жалко. Мы целовались, да, и что? — Скорпиус закатил глаза. — Мне хотелось этого, тебе хотелось, и на этом все. У меня есть невеста. Точка. Да. Все было кристально ясно. Объяснял Малфой подробно и с примерами. Но Лили все равно ни черта не понимала. — Песня… — заскулила она вновь, краснея и тихо проклиная себя и его, но себя больше, и Малфой широко улыбнулся. — Я рад, что ты поняла. Вовсе нет. — Я не… — Лили почувствовала себя маленькой и ужасно уставшей. От этого места хотелось бежать, не оглядываясь, но она с каким-то мазохизмом продолжала стоять на месте, прямо перед этим страшным человеком. А страшный человек продолжил: — Розе определенно нужна была твоя помощь. Она пыталась достучаться до тебя, а ты игнорировала. Рад, что смог помочь. Рад-что-смог-помочь. Засунь свое благородство соплохвосту в зад. Лили открыла глаза и выругалась себе под нос. Ее обещание не думать об этом вылилось в сжатые пальцы и закушенную до крови губу. Просто прекрасно. Что же, она не была создана для учебы, а кто-то не был создан для человеческих чувств. Или эмоций. Полного, так сказать, пакета. Разумеется, Лили всегда понимала, что у Малфоя были странности. У всех аристократов они были, и это было нормально. Вот только с ним все было куда сложнее и запутаннее. И Лили не хотелось признаваться в этом, но да, она волновалась за него. Волновалась, потому что он действительно просто пропал на два дня, без причины, просто так. Еще одна неожиданная странность. Лили все еще было шестнадцать, но мир за одну неделю оказался где-то далеко, словно за толстым стеклом, а она стала немой зрительницей. На бумаге вместо работы по травологии расположилась уродливая чернильная каракатица. Пришлось поискать палочку, которая, впрочем, не обнаружилась ни на столе, ни под ним. Захотелось закричать на всю библиотеку гребанное Акцио, вот только она не владела беспалочковой магией. Лили почесала затылок и рассмеялась, нащупав пальцами знакомое древко, которым она до этого скрутила волосы. Короткий смешок прозвучал глухо в огромном, забитом книгами помещении. — Тергео. Лили вздохнула, глядя как чернила высасываются из пергамента, и снова взяла перо, утыкаясь носом в книгу. «Acorus calamus (лат), или, как его чаще называют, Аир обыкновенный, является водным растением, отдающим предпочтение пресным водоемам или болотам. Имеет горько-жгучий терпкий вкус, а также сильный пряный запах. Корневища аира используется в качестве общеукрепляющего и обеззараживающего воду средства. Существует предположение, что Аир обыкновенный, или попросту лирный корень, входил в состав Философского камня, созданного алхимиком Николасом Фламелем в…» Строчки так и норовили попрыгать перед воспаленными глазами, а спина ужасно затекла, как, собственно, и все остальное тело. Лили выгнулась, услышав в позвоночнике неприятный хруст, и перевела взгляд на манящий мягкий диванчик. На нем можно было бы посидеть, но Лили попросту опасалась, что заснет, а у нее еще были горы работы. Она даже не разобралась с простейшим лирным корнем, что уж говорить о его взаимосвязи с другими болотными растениями — основной темой ее работы. Надо было наскрести хотя бы «У». Списывать у кого-то из отличников курса уже было поздно, а все из-за ее идиотского абстрагирования от реального мира. Да-да, того, что располагался за толстым стеклом. Сказать, что Скорпиус чувствовал себя козлом — ничего не сказать. Он это понял через минуту после того, как Альбус хлопнул дверью. Ну ладно, хорошо, чуть позже, в ванной, когда увидел свое отражение в запотевшем зеркале. Он вспомнил, что все-таки произошло. Это было ожидаемо и глупо, и Скорпиус уже тогда это осознавал. Понимал, что потом станет лишь хуже, но он сдался, потому что был слабым. Это было огромным комом эмоций и чувств, которых он старался избегать всю свою сознательную жизнь. И было неясно, что именно стало последней каплей — наплевательское отношение отца, страх, что вернется то, о чем он читал в учебниках по истории, вина перед Забини или вина перед Поттер, или в принципе вся ситуация с Поттер и Забини, или то, что он стер память лучшему другу, который определенно впадал в депрессию (разумеется, Скорпиус видел это, он же не слепой), или… Было слишком много «или». И какое-то из них просто сдернуло предохранитель с красной кнопки. Он действительно сдался, когда воспользовался мародерским ходом, вышел за территорию замка и трансгрессировал в первое пришедшее на ум место. Он как раз видел утром в сети информацию про вечеринку. А потом все было, как в тумане. Там было много народа, и все были разодеты в платья и костюмы за сотни галлеонов, и он на удивление хорошо вписался, когда снял школьный галстук и джемпер. Играла громкая музыка, все пили, и Скорпиус пил, а потом танцевал и смеялся, широко запрокинув голову. Он не думал ни о чем, и это было поразительным откровением. Это было так дьявольски хорошо. Он словно вернулся в прошлую зиму, наполненную странными, обрывочными воспоминаниями, намотанными на серебристую ленту и хранящимися у него в комнате в ящике со старыми учебниками. В ту зиму он не пропускал ни одну из этих вечеринок, а кровь в его жилах заменил алкоголь. Потом кто-то из гостей радостно прокричал, что совершил крупную сделку, и предложил по-крупному ее отпраздновать. Вытащил пухлый конверт из плотной дорогой бумаги и тонкие полоски из папирусной бумаги. И вот с того момента все обрывалось. Впрочем, метки засосов и царапины на его теле, которые он свел перед зеркалом, довольно громко говорили о том, что дальше происходило. Поприветствуйте Скорпиуса Малфоя, светскую шлюху. Он даже представить боялся, как выглядел, когда его нашел Альбус. Ему не стоило думать об этом. Все уже случилось. Все уже неважно. Бред, бред, бред. Это было важно для Альбуса. Он действительно переживал. Недолго пожалев себя, Скорпиус все же оделся, выдержал полный презрения взгляд Розы, спускаясь в гостиную, пошел на обед и бесстыдно пялился на Поттер, пока она ела и разговаривала с друзьями. Ему уже было все равно, если бы кто-то заметил. Он просто привык на нее смотреть, и это все. Пусть она и ненавидела его, что было правильно, ибо он точно не смог бы стать ей тем, кем она хотела, чтобы он стал. Он не был таким. Никогда. Он боялся таким стать, потому что это испортило бы все. Он смотрел и тогда, когда она вдруг встрепенулась и вылетела из зала, словно спасаясь от стаи дементоров. Да. Лили Поттер была живая и настоящая, а он был эмоционально разъебан изнутри. После обеда Скорпиус отправился в совятню, наплевав на холод и даже не захватив из спальни мантию. Прохлада дышала ему в легкие, словно очищая от всего того, что в них попало за последние дни. Природа пыталась исцелить физические повреждения, и он действительно был ей за это благодарен. Сидя в холоде среди помета, пуха и перьев на грязном стуле, он попытался что-то написать игнорировавшему его Альбусу. После кучи запутанных предложений, посаженных клякс, сломанных перьев и смятых грязно-желтых пергаментов он выдавил из себя одно-единственное слово, всунул листок сове с оранжевыми глазами, поскольку фамильный филин отправился на охоту, и чуть не закатил сам себе истерику. Это было так похоже на него прежнего, что нового, вылечившегося от этого дерьма Скорпиуса, это привело в ужас. Настолько, что он срочно взял себя в подрагивавшие руки и поспешил в замок, где в башне старост его нашла сова Альбуса. В ответ на это «Прости» пришла записка с «Иди к драклу, Малфой!», но от нее не веяло злобой и гневом, что уже само по себе было прогрессом. Скорпиус улыбнулся и откинулся на диван, закрывая глаза. Так и заснул. Продрав глаза, когда уже стемнело, укрытый пледом, он опять улыбнулся. Роза. Он действительно не заслуживал таких людей. Живот требовательно заявил о своем желании поесть чего-то кроме восстанавливающего зелья, так как на обеде кусок в горло все еще не лез, и Скорпиусу пришлось спуститься на ужин. На котором он, собственно, и вспомнил о том, что у него непочатый край домашней работы, которую он не соблаговолил сделать в пятницу. Он отбросил все, кроме трансфигурации, потому что к ней действительно нужно было готовиться — Грин никогда не бросал слов на ветер, и его «будет самостоятельная» действительно это означало. Альбус все еще злился. Беспокоился тоже, но злился сильнее, а Розе, как Скорпиус помнил по старым добрым дням, нужно было дать время, а больше списать хотя бы теорию было не у кого, не рискуя подпортить репутацию. Поэтому Скорпиус, чуть ли не скрипя зубами и выпив зелье от головной боли и сонливости, отправился в библиотеку, предусмотрительно накинув на себя мантию-невидимку, еще недели две назад стянутую из чемодана Альбуса. Что оказалось весьма кстати, ибо по воскресеньям дежурили старосты факультетов, и у него не было бы оправдания, если бы Филч и его дурацкая кошка поймали его с поличным. Был еще вариант пойти в Т.К — там были и книги, и удобные кресла, но порталы ночью перекрывались, в то время как двери библиотеки нуждались лишь в простой волшебной отмычке. Ну в самом деле, кто в своем уме станет красть книги из основной секции. Двери поддались с легкостью, и Скорпиус скользнул в объятое мраком помещение. Ставни были плотно прикрыты, но сквозняки все равно гуляли меж стеллажей, заставляя его вздрогнуть и повести плечами. Скорпиусу всегда казалось, что библиотека живет своей жизнью - полки были капиллярами и венами, книги - клетками, а сердцем - большой, никогда не угасавший камин, за котором пристально следили домовики, ведь пожар в библиотеке - чуть ли не самое опасное, что может произойти в замке. Этот камин из венецианского мрамора стоял здесь относительно недавно, но прочно вжился в свое место, запустив в пол свои каменные корни. От него искорками расходилось во все стороны тепло, вдыхавшее жизнь в узенькие пыльные коридоры меж стеллажами, и сердце библиотеки билось размеренно и спокойно, пока огонь плясал свой танец. Раздался глухой стук, и Скорпиус чуть не сбил табуретку с наваленными на нее книгами. Стук не повторился, но теперь был отчетливо слышен шелест перелистываемых страниц и какое-то бормотание. Что же. Он, очевидно, был не единственным студентом с горящими дедлайнами. Повременив со снятием мантии, Скорпиус пошел дальше, приближаясь к источнику шума. Он обогнул последнюю преграду - ветхий шкаф с книгами на букву «K», зацепился взглядом за «Как создавать порталы» и застыл. Удача неплохо поиздевалась над ним, раз из всех студентов в Хогвартсе он столкнулся именно с ней. Лили Поттер (разве не ее очередь была дежурить?) сидела на одном из небольших пухлых диванов, уютных настолько, что сводило зубы, закинув ногу на ногу и покачивая ей, так что туфля сползла с ее пятки и опасно балансировала на пальцах. Вокруг дивана валялось такое огромное количество книг, что создавалось впечатление, будто это не книги даже, а совы, ожидающие угощения. Скорпиус припомнил настороживший его глухой стук и подумал, что Лили так могла справляться с бесполезными фолиантами. Поттер тут же подтвердила его мысль, захлопнув книгу и не глядя кинув ее на пол, после чего простонала нечто невнятное и потерла лицо ладонями. Заправила выпавшие из узла на макушки прядки за уши. И это отчего-то послужило импульсом. Хватит с него. Скорпиус скинул мантию, и та бесшумно упала на пол за его спиной, когда он шагнул в круг света. Поттер вздрогнула и подняла взгляд, мигом напрягшись и потянувшись за палочкой, но потом она увидела его и напряжение спало. Она хмыкнула и опустила взгляд в очередную книгу. Что же, это было ожидаемо. Скорпиус отбросил в сторону все, что мешало жить и тянуло, обмотавшись вокруг лодыжек, ко дну. Скинул на все дерьмо мантию-невидимку, закрывая от себя. Прочь. Ему нужно было хоть что-то живое и настоящее, и - вот она, Лили Поттер, последний человек, который что-либо значил для него в сентябре, была прямо перед ним, и она была хмурой и игнорировала его. Поперек горла встал ком, потому что у Скорпиуса был миллион причин, по которым он не должен был находиться здесь. И все они действительно были важны. Вот только… Поттер, по непонятной и, несомненно, загадочной причине, была важнее. Почему-то ему не хотелось делать всего того, что он делал, когда она была поблизости. Хотелось орать от бешенства, язвить, выводить из себя, потом целовать, потом вновь выводить из себя. Поттер была как пластырь. Терапия. Просто он не понимал этого раньше. Стало нечем дышать, и Скорпиус ослабил галстук, с силой потянув за узел вниз. Плевать, пусть кричит на него, пусть. Только сначала выслушает. Шаг. Ноль реакции. Шаг. Сидит, вся такая непреклонная и гордая. Шаг. Только влага под дрожащими ресницами блестит. Шаг. И пальцы белеют от напряжения, стискивая ни в чем не повинную книгу. Совсем близко и так далеко, будто за стеклом аквариума. Под водой, где нет букв и воздуха, где существуют лишь взгляды и эмоции. И жизнь. Шаг — и упасть, с размаху и разом, прямо туда. На колени перед Лили Поттер. Своим дыханием касаясь ног, обтянутых чулками. — Малфой, ты сдурел? — зашипела Лили, спустив одну ногу с другой и выпрямившись на диване. — Вставай немедленно! Он отрицательно помотал головой и посмотрел в блестящие зеленые глаза. — Нет. Поттер моргнула. — Что значит «нет»? Малфой, кончай свои игры и вставай сейчас же! — в ее взгляде были: шок, страх, удивление. Полный объем, цунами из эмоций, струны на скрипке. И это не было подвластно ему, Скорпиус был почти уверен в этом, когда его руки сами собой коснулись тонких голеней. Невозможно близко, невозможно далеко. Холодно и горячо. Он сам не знал. Дыхание у него сбилось от этого взгляда, пробившего в нем дыру, выжегшего на нем какой-то особый символ, забытый природой. Поттер смотрела на него, и в ней была лавина, а у него под пальцами — скрытая эластичной тканью кожа, и это, черт побери, все, что действительно имело значение. Руки поползли выше, к острым коленкам, лаская впадинки под ними, и дальше, вперед — к кромке скучной школьной юбки, неясно зачем надетой в ночь воскресенья. А может, Поттер тоже уже не считала дни. Она задрожала, и Скорпиус почувствовал это даже не руками, а периферией сознания, вибрацией в кончиках пальцев. Ладони замерли, время остановилось. Сердце упало в район измученного желудка. — Ты не понимаешь, Поттер, — глухой шепот раздался где-то на уровне ее коленей, и Лили заставила себя вдохнуть и сфокусироваться на Малфое, чьи руки творили какие-то невообразимые вещи. Она сидела ни жива-ни мертва, не шелохнувшись, лишь чувствуя эти осторожные и робкие касания, смакуя их горько-сладкую нежность. Абсолютная нежность — это абсолютное зло. — Чего я не понимаю? — голос подвел и вильнул в сторону. Точка. Все. Механизм сломался. Скорпиус положил подбородок ей на колени, и эта картинка надолго отпечаталась в памяти. — Ты — сестра Альбуса. По идее, я должен охранять тебя от парней, подкатывающих с недвусмысленными намерениями. Лили еле удержалась от того, чтобы фыркнуть. Рыцарь в сияющих доспехах, сэр Кэдоган, подвиньтесь! Почему-то его нисколько не волновал этот факт в коридоре, или в башне старост, или в коридоре у башни старост… — Подкатывающих с недвусмысленными намерениями, с которыми я и сам не прочь к тебе подкатить. С этими словами Малфой резко отстранился и встал, и Лили запаниковала, что он сейчас просто возьмет и уйдет, но Скорпиус просто спихнул с диванчика книги и плюхнулся рядом с ней, прикрывая глаза. Она перевела дух. — Это лишь одна из причин. — Да. И даже не самая важная, — Скорпиус усмехнулся. — Остальные звучат не так хорошо. — Ты в порядке? — сорвалось с языка, и Лили прикусила щеку изнутри. Сердце колотилось, как бешеное. Все казалось сном. Малфой помолчал. А потом сжался. — Нет, — тихо сказал он и посмотрел на нее. И Лили на этот раз не отвела взгляд. Он был разбит. Его глаза были больными, стеклянными, неживыми. Это по-настоящему пугало. Но еще больше расстраивало. «Мне не нужна твоя жалость», — прозвучало набатом в голове. Малфой тогда был омерзительно-высокомерен, презрителен и чужд. Но то был Малфой. А теперь это был Скорпиус. Просто удивительно, насколько легко звучало это имя в ее голове. — Нет, я не в порядке, — повторил он, с силой зажмуриваясь. — Так не кажется, потому что притворяться все легче и легче, но… Внутри такая больная дыра… Я… Я не знаю, как понятнее объяснить… — Я понимаю. — Мне просто нужен свет и тепло, а везде так мрачно и холодно, что… — Скорпиус покачал головой. Лили боролась с желанием разрыдаться прямо здесь, понимая, что ему это не поможет. Он был ужасным, омерзительным человеком, который заставлял ее чувствовать себя ужасно и омерзительно, и она ненавидела его. Он был запутавшимся, нуждавшимся в ласке мальчиком, и она… так тянулась к нему. У Лили заняло долю секунды повернуться, перекинуть через замершую фигуру одну ногу, удобно усесться на нем верхом и, заключив бледное лицо в ладони, прижаться губами к горячим красным губам. Она никогда не стала бы так себя вести. Это было пошло и грязно, а Лили такое никогда не нравилось. Впрочем, все ее «никогда» вдребезги разбивались, когда она оставалась наедине с Ма… со Скорпиусом. Куда-то ушла обида и боль, все исчезло. Остался лишь горячий рот и напряженные скулы под ее пальцами. Видит Годрик, Лили не собиралась кидаться на него. Она захотела отстраниться, едва поцеловав его. Но тут произошло это — Скорпиус застонал ей в губы, схватил за бедра, прижал к себе невозможно близко и ответил. И этот (третий? четвертый?) поцелуй отправил в нокаут. Он был сильным и робким, когда их рты со влажным звуком приоткрылись, а языки коснулись друг друга. Это было откровенно-прекрасно, это было по-настоящему, это было. Лили вцепилась Скорпиусу в волосы, рванув на себя, не контролируя не ситуацию совсем, невозможно-можно-можно близко. Лихорадочно заерзав на нем, хватая, цепляясь, чувствуя перекатывающиеся под рубашкой мышцы, пальцы в своих волосах и губы на своих губах. Они разрушили какой-то барьер. Прошли слишком много стадий от ненависти к… К прикосновениям, от которых под веками взрывались фейерверки. На секунду разорвав поцелуй, Лили вновь заглянула в глаза - безумные, но живые. От облегчения она бы наверняка упала, если бы не сидела уже на его коленях. И в отражении этого безумия увидела себя - растрепанную, совершенно сумасшедшую. Она открыла рот, чтобы что-то (что?) сказать, но Скорпиус коснулся ее губ указательным пальцем, словно поправляя размазанную помаду. А затем прижался ртом к ее шее, и Лили громко охнула и зажмурилась, когда влажный язык коснулся покрытой сотней мурашек кожи. Тело самопроизвольно сделало нескромное длинное движение бедрами, а зубы сомкнулись на нижней губе, которую тут же засаднило. Лили выпустила из себя воздух, словно тот ей больше не был нужен. Разлепила ресницы и увидела, как на нее смотрел Скорпиус. — Ты… — хрипло начал он, но Лили не нужно было знать, что он хотел сказать. — Я, — просто согласилась она, и тут же всхлипнула, когда Скорпиус вновь накрыл ее рот своим, утягивая в поцелуй. Они уже не стремились что-то доказать друг другу. Они слишком много сказали и слишком мало сделали. И это действительно было необходимо — чувствовать прикосновения так близко к коже, выгибаться всем телом, сдавленно испуская стоны в чужие ключицы. Лили ощутила, как ладони Скорпиуса поползли ей под юбку и осторожно сжали ягодицы, и дернулась от неожиданности. Поймала его хитрый взгляд и опустила взгляд на ровный ряд мелких пуговиц его рубашки. В конце концов, избавление от боли может принести лишь причинивший ее. И все же. — Я не собираюсь заниматься с тобой сексом на диване в библиотеке, — шепнула Лили ему на ухо, и почувствовала, как он усмехнулся. — Знаешь ли, в мои планы такое не входило, Поттер. Какие-то грязные у тебя фантазии. Лили без малейшего сожаления расстегнула первые три пуговички, обнажая светлую матовую кожу без малейшего изъяна. Ни родинок, ни пятнышек, вообще ничего. Сплошной белый холст. Скорпиус мог ждать чего угодно, но только не этого. Только не дрожащую Поттер на своих коленях, внезапно поцеловавшую его чуть ниже ключицы. Потому что стоило ее губам коснуться его кожи, как по телу прошел разряд, свернувшийся томлением внизу живота. А она нахально продолжила, ловко расстегивая рубашку до самого конца и касаясь ладошками его живота. Пальцы порхнули с одного ребра на другое и коснулись шероховатой кожи в области татуировки. — Не думала, что у тебя есть тату, — пробормотала она, очерчивая контур ногтем, окрашенным красным лаком. — Не видела тебя без рубашки. Неприятное упущение. — Почему сокол? Скорпиус повел плечами. Он сам не знал, зачем ему эта птица, застрявшая меж ребер. — На тебя похож. Он застонал. — Мерлин, ты всегда так много болтаешь? — А что мне делать? Скорпиус окинул ее взглядом. Разбросанные во все стороны рыжие прядки, румянец на щеках, истерзанные припухшие губы и его метка, алевшая на основании шеи. Ему ужасно нравилась та мысль, что это все сделал он. У Поттер был основательно зацелованный вид. — Я лучше промолчу, — хмыкнул он, и она шутливо стукнула его в плечо. — Скорпиус, что за приступ веселья? И… Скорпиус. Он даже не успел додумать эту мысль, потому что входная дверь скрипнула, и они оба застыли на своих местах. Не то чтобы они находились в неприличной позе в библиотеке после отбоя. — Акцио, мантия, — пробормотал Скорпиус, и их накрыло мерцающей шелковистой тканью, а Лили, мигом сориентировавшись, прошептала что-то книгам, и те взмыли на свои полки. Одна из них, пролетая мимо свечки, хлопнула по ней корешком, и та погасла. Все заняло долю секунды, и они оба старались ни в коем случае не обращать внимания на тот факт, что колени Лили все еще стискивали бедра Скорпиуса. В наступившей темноте, освещаемой лишь далеким камином, раздались шаркающие шаги. Скорпиус дышал прямо в ухо Лили, и смотрел, как из-за стеллажа выползает чья-то сгорбленная тень. Мадам Пинс осмотрела место, где они скрывались, освещая себе путь Люмосом, и на ее лице отразилось непонятное выражение. Словно она была удивлена, что никого не увидела. Шаркающие шаги направились дальше, вглубь библиотеки, а Скорпиус наконец смог шепнуть: — Ты назвала мое имя? Лили вздрогнула. — Молчи, — едва разлепив губы, попросила она, но Скорпиус не собирался слушать. Точнее, собирался, но кое-что иное. — Скажи еще раз, — попросил он, осторожно сжимая ее талию. Лили задышала тяжелее, когда другая его ладонь скользнула по круглой попке. — М-Малфой… — Неправильный ответ, — он прикусил кожу за ухом. Лили дернулась. — Я… — Скажи, — оттянул место укуса зубами. Мадам Пинс вновь прошла мимо них, и Скорпиус был искренне удивлен, что она не услышала, как бешено колотилось его сердце. Дверь вновь закрылась, и в тот момент произошло сразу две вещи: Скорпиус скинул с них мантию, обеспечивая поток свежего воздуха в легкие, а Лили прошептала: — Скорпиус. Замерли они оба, привыкнув к темноте и напряженно смотря друг на друга. Лили смотрела серьезно и по-взрослому, и Скорпиус мог только задаваться вопросом, как ей удавалось дурачиться и в то же время быть такой… Непонятное слово. — Не смей завтра притворяться, что ничего не было, — резануло его прямо в грудь. Скорпиус выпучил глаза. — А что было? — Дурной! — тихо рассмеялась Поттер и пихнула его, слабо, но ощутимо. — Не буду, — пообещал он, и она спрыгнула с его колен, легко и непринужденно. Даже юбку поправила. — У тебя ведь не хватит наглости бросить меня сейчас одну в темном коридоре? — Ты слишком многого просишь, Поттер. Через двадцать минут они стояли у картины с Полной дамой, похрапывавшей во сне. Поттер снова приобрела благопристойный вид золотой девочки, и теперь, по большому счету, ее выдавали только поблескивающие глаза. А может, он просто не замечал остального. Скорпиус обнял ее ладонью за шею и притянул к себе. Все эти отношения были построены на эмоциях. И в них не было абсолютно никакой логики. — Поттер, ты мазохистка? — не смог удержаться Скорпиус. Ему действительно важно было знать. — Зачем тебе это? Лили коротко прижалась к его губам. Где-то наверняка коллапсировали вселенные и взрывались планеты, а может, рождалось новое солнце, а они об этом ничегошеньки не знали. Они были молоды, и у них и так хватало проблем. — Я устала бороться. Мне уже правда все равно. — На последствия? — На себя. Разумеется, только Лили Поттер могла бросить его в коридоре с открытым ртом. Вода забурлила в котле, и в воздух поднялся большой ярко-красный пузырь, лопнувший в воздухе подобно маленькой бомбочке.

Не свети, солнце, о-ли-лу, дай настояться Воде из Лета-реки. Я куплю тебе звезды, позволь мне остаться, О-ли-лу, мы стали слишком близки.

Пальцы изящно открыли крошечную колбу с аквамариновой жидкостью, и та водопадом полилась в бурлящее зелье, оставляя на поверхности расходящиеся в стороны круги.

Я украла тебе обманом О-ли-лу, камень прямо с небес Луне сердце вскрыла дурманом, Не горюй, нет несбыточных грез.

Щепотка чего-то серебристого и невесомого, как пыльца, упала в котел.

Большой огнедышащий ящер Царапнул, о-ли-лу, мою дверь Его когти лишь подходящий О-ли-лу, элемент, ты поверь…

Густой коричневый порошок отправился следом, и зелье приобрело прозрачный, как вода в ручье, цвет. Грудной, потусторонний смех стал последним ингредиентом, разнесшимся на мили свободного пространства кругом. — Вода Леты, лунный камень и когти дракона. Будет удивительно, если что-то пойдет не так. — Порой меня это пугает. — Потому что ты трус, дорогой мой. Ты, как и большинство людей, живешь в мире аквариумных рыбок. Смотришь на мир сквозь призму, но ничего важного не замечаешь. — В каком мире? — В мире аквариумных рыбок Всегда спокойно и тепло. Это - мир без ошибок… Пока не сломают стекло.