Lost Generation

      Впервые Лили Поттер узнала, что такое поцелуи, в четырнадцать. Лето перед четвертым курсом выдалось душное и солнечное, и единственными моментами, когда на улице не хотелось спрятаться в фонтан, были ночи. Ночи купались в прохладе и звездах и пахли смородиной, и в них хотелось завернуться, как в одеяло. В одну из таких ночей они с Алисой сидели на крыше дома в Годриковой впадине, волосы у них забраны одинаково — по две косички каждой, и еще они зачем-то поменялись футболками. На Лили была нежно-лососевая, а на Алисе — зеленая, как трава. Они болтали босыми ногами и о чем-то шептались. Правильно говорят, что самые задушевные беседы происходят после полуночи. Было лето, и Лили потянуло на откровения. Сначала они, как и обычно, хихикали и прикрывали улыбки ладошками, рассказывая друг другу, какие мальчишки по их мнению самые симпатичные, а потом Лили взяла и заявила, что не понимает, почему всем так нравятся поцелуи и почему парочки в Хогвартсе вечно лижутся прямо посреди Большого зала. А потом это просто… ну, случилось. Ее первый поцелуй был веселой и незатейливой шуткой, и легкий мазок пухлых лонгботтомвских губ Лили никак не могла расценивать серьезно. Девчонки никогда не привлекали ее в этом смысле. Потом был Гарри Томас, на какой-то сумасшедшей вечеринке на том же курсе, когда старшекурсники притащили огневиски и слегка не уследили за количеством. Игра в магловскую «бутылочку» привела к тому, что Лили обнаружила еще одну важную вещь — обычные поцелуи ее также мало привлекают. В пятнадцать она задержалась на тренировке по квиддичу, отрабатывая финт Вронского. Дело было в октябре, и кучевые облака серой ватой висели прямо над головой. Лили долго летала, и щеки у нее раскраснелись, а губы от ветра стали сухими и потрескавшимися, но это не имело никакого значения, потому что на земле к ней подошел отчего-то смущенный Нейт Маклаген и пригласил погулять. А через какое-то время стал ее первым парнем. Нейт называл ее «малышкой Поттер», целовал по-взрослому и серьезно и мастерски наколдовывал розы. Лили все полностью устраивало, а вот ее братьев — нет, поэтому их отношения были исключительно секретными. Ей даже приходилось всерьез остерегаться Альбуса с его феноменальными способностями. Проблема была в том, что ни в кого из этих людей Лили не была серьезно влюблена. Она вообще не знала, что это такое. Что-то, отдаленно похожее на восхищение, нежность, чувство, когда сердце замедляет свой ритм, Лили почувствовала однажды в далеком детстве, еще до Хогвартса. Она лазила по чердаку их дома, потому что там всегда можно было найти уйму всего интересного, и случайно наткнулась на старые колдографии. На одном потертом от времени снимке был запечатлен юноша. Он был полностью в черном - джинсы, кожаная куртка, перчатки без пальцев. Его волосы тоже были черными, слегка волнистыми и длинными, и часть была собрана в хвост на затылке. Юноша хитро ей подмигнул и расплылся в ухмылке, и Лили тут же спрятала колдо обратно в ящик, испугавшись. У него были ярко-серые глаза, два шторма на красивом лице. Сейчас, столько времени спустя, Лили узнала, кем был этот юноша. Он много значил для ее отца по сей день, о нем и ее деде Лили услышала много историй. Юношу звали Сириус, и он, возможно, теперь действительно стал звездой. За окном шел снег. Он падал крупными хлопьями, разрисовывая в белый цвет все окрестности волшебного замка, рисуя инеем на стеклах и шутливо забираясь сквозняком под теплые свитера в расцветке факультетов. Лили сидела на уроке и изо всех сил старалась притвориться, что внимательно слушает профессора Грина. Полугодовые экзамены неумолимо приближались, а у нее в голове вместо формул заклинаний и дат гоблинских восстаний кружилась пурга из разноцветных снежинок, да рука самопроизвольно чиркала на пергаменте. Грин, если и замечал что-то, замечания пока не делал, и Лили была от души ему благодарна. Проходили трансфигурацию человека. В любое другое время Лили была бы весьма заинтересована, но этот декабрь несколько отличался от нормальных месяцев ее жизни, а потому ей было совсем не до уроков. Ладно, ей редко по-настоящему было до них дело, но сейчас — еще меньше, чем обычно. Поэтому она просто пялилась в небольшое наколдованное зеркало и пыталась силой мысли поменять цвет бровей. За спиной выразительно всхрапнула Сара Джордан. Она полночи проревела в подушку, потому что Лиам Финниган порвал с ней, толком не объяснив причину, а они втроем пытались ее утешить. Безрезультатно, впрочем. — Это не должно быть идеально, — подбодрил Грин, прохаживаясь между рядов, и сидящая рядом с Лили Шарлотта хмыкнула. Одна бровь у нее была ярко-малиновая, а другая попросту исчезла, и девушка напоминала клоуна. Лили вздохнула и забормотала длиннющую формулу, лениво помахивая палочкой и краем глаза подглядывая в учебник, но отражение в зеркале упорно не хотело меняться. С приходом зимы веснушки на носу поблекли, а кожа посветлела, и такой себе Лили нравилась куда больше. — Дракл меня подери, — раздалось с того места, где сидели близнецы, и Лили, воспользовавшись зеркалом, бросила на них осторожный взгляд. И чуть не расхохоталась в голос — Дерек обзавелся пышной розовой бородой, и, признаться, выглядел очень эффектно. Лиам же сидел с таким видом, словно проглотил жабу. Лили не знала, что произошло с ее другом, пока тот был заперт в девчачьем теле — Лиам стал каким-то грустным, и то, что он порвал с Сарой, хотя все прочили им скорую свадьбу и большой дом, было по меньшей мере странно. Она старалась заботиться о своих близких, правда, но за всем уследить все-таки не могла. Учитывая, что собственных проблем было выше крыши. Зеркало с удовольствием оповестило ее о том, что брови все еще темно-рыжие и слегка заросшие. Лили уперлась взглядом в учебник и взмахнула палочкой. — Бинго! — воскликнула она, когда брови слегка подскочили на месте, а затем стали канареечно-лимонными. Шарлотта коротко взглянула на нее и едва слышно фыркнула от смеха. Грин тут же обратил на них внимание и расплылся в улыбке. — Очень неплохо, мисс Поттер! Пять очков Гриффиндору! — Кто бы сомневался, — зашипел левый ряд, облюбованный слизеринцами, но на них Лили даже не взглянула. Они бы не сказали ей ничего нового. Лили вновь уткнулась в учебник, игнорируя токсичные мысли, заворочавшиеся где-то в груди. Ей еще предстояло вернуть бровям их привычный вид, а обратная трансфигурация не всегда удавалась ей так же хорошо, как и первичная. Нежелание думать о чем-то, помимо учебы (по той простой причине, что это утягивало слишком надолго и слишком глубоко) сыграло свою роль, и к тому времени, как раздался перезвон колокола, Лили вновь смотрела на саму себя. Брови все еще слегка отдавали желтизной, но ее результат был одним из лучших в классе, поэтому жаловаться было бы глупо. У Шарлотты дела обстояли не так радужно — ей удалось вернуть сбежавшую бровь на место, но правая все еще сохраняла свой насыщенный оттенок малины, и их совместных усилий оказалось недостаточно, чтобы вернуть все на свои места. Грин хмыкнул, мимоходом взглянув на брови Шарлотты, выпуская студентов из класса, но ничего не сказал. Дерек же прыснул и посоветовал заказать в лавке мадам Сахарессы стойкую краску, за что сразу же схлопотал болезненный тычок под ребра. — Я опасно ранен! — возвестил он на весь коридор, дурачась, и Лили притворилась, что не заметила, как напрягся из-за этих слов Грин. В последнее время притворяться у нее получалось все лучше и лучше. Близилось Рождество, и с ним в стены замка пришла суета. Студенты и шагу не могли ступить, чтобы не наткнуться на эльфов — услужливых декораторов Хогвартса, — которые пускали лозы остролиста по стенам, вешали на двери венки, создавали нетающие сосульки прямо из ничего, после чего присыпали их снегом, как сахарной пудрой. Замок пах, как большое имбирное печенье, переливался и сверкал, похожий на игрушку, заточенную в стеклянном снежном шаре. Горячий шоколад стал главным лакомством любой трапезы — шоколад разливали по горячим термосам и носили с собой на занятия, как самую ценную драгоценность. Когда на уроке кто-то отвинчивал крышечку, все головы сразу же поворачивались в сторону тонкого сливочного аромата, полностью игнорируя лекцию, и Фария заявила, что любой притащивший к ней на занятие шоколад будет сидеть на отработках до самых каникул. И даже тогда нашлись отчаянные. Слизнорт ставил рождественские пластинки, и текучий голос Френка Синатры совершенно не вязался с зельями, которые они готовили. Тэдди Люпин носил желто-черные пуффендуйские свитера, а Джеймс внезапно подобрел и отпускал их с тренировок пораньше. Профессор Стебль закалывала изумрудную, под цвет ели в Большом зале, мантию, булавкой в форме ягодок остролиста, а Флитвик сменил на своей трости набалдашник — тот теперь был точь-в-точь пряничный человечек. Рождество медленной поступью входило в ворота, торжественно развешивая пучки омелы в самых неожиданных местах, отчего некоторые стали ходить, с опаской вздергивая подбородок на каждом повороте. Лили попалась коварному растению всего раз, к несчастью, прямо во время дежурства. В тот день они с Гарри разделились на третьем этаже, и в одном из коридоров Лили наткнулась на Скорпиуса. Если бы она не знала, что Карта Мародеров надежно спрятана у нее под подушкой, то в жизни не поверила бы в такое совпадение. Как и в то, что, не успев поздороваться, они оказались под омелой. Кто же знал, что дежурный клевок в губы, которым обменивались такие же несчастные, превратится в череду безумно волнительных поцелуев, которые — Лили была абсолютно уверена — было сложно даже сравнивать со всеми предыдущими. С Малфоем у них все было каждый раз, как в первый. Он не притворялся, что той ночи в библиотеке не было, но все еще оставался Малфоем, что слегка все усложняло. Лили не притворялась, что ей все равно, но все еще оставалась Поттер, и это все усложняло вдвойне. Они не кидались друг другу в объятия во время украденных у беспощадного расписания десяти минут свободного времени, не целовались до стертых губ, и Лили порой казалось, что они перескочили этап «все сложно», сразу же перейдя к «мы просто друзья». Вот только «мы просто друзья» не смотрели так, как Скорпиус. — Мне никогда тебя не понять, — признался он ей вчера после ужина, когда они пересеклись рядом со входом на кухню. Такие встречи не были частыми, чтобы не вызывать подозрений, но они были. — Почему ты это делаешь? Лили рассмеялась и заправила ему за ухо непослушный локон. — Не знаю. Она правда не знала. Не знала на уроках и общей гостиной, не знала в библиотеке и теплицах. Не знала, встречаясь с ним взглядом в Большом зале. Ситуация была абсурдная. Ее вторые — взрослые — отношения, и опять секретные. Не то чтобы Лили мечтала о прилюдном вылизывании друг другу языков, но объявить замку, что Малфой — ее, было бы очень приятно. И просто подержать его за руку. Ничего пошлого и откровенного, обычное желание шестнадцатилетней девушки. Так она думала днем, а ночью внутренности сжимала тоска — Малфой никогда не был ее и не будет, и все их встречи украдкой — большая саднящая рана, мозоль, уже стертая в кровь. Лили сворачивалась в клубок под одеялом, и думала, думала, думала. Не получалось не думать. Скорпиус изворотливо влез во все каморки ее сознания. Настоящая змея. — Я вот что думаю, — в ожидании Фарии они с Алисой взгромоздились на подоконник, наградив его атмосферными чарами, и Лонгботтом то и дело переводила взгляд на тихо шебуршащую страницами Сару, — нашей ириске нужен новый парень. И когда все беседы стали сводиться к отношениям? Лили отвлеклась от разглядывания внутреннего двора, который как раз пересекала компания слизеринцев в теплых мантиях, и пожала плечами. Она никогда не считала парней необходимым атрибутом. — Я не думаю, что она готова. — Черт, да я и не предлагаю ей кого-то трахнуть! — в своей типичной прямолинейной манере заявила Алиса и почесала затылок (ногти у нее все еще были длинными и устрашающими, и Джеймс не забывал охаять их на каждой тренировке). — Ей нужны ухаживания, долгие, осторожные. Сечешь? — она перекатила на языке жвачку «Друбблс». Лили хмыкнула. — А может, ей нужно выпустить пар? Они с Лиамом были как неразлучники, — перехватив непонимающий взгляд, Лили пояснила, — попугаи такие. Они же вечно сюсюкались и целовались, у них отношения были словно клубничным молоком написаны. Ей нужно что-то другое... острое. Алиса задумчиво почесала нос. — Острое? Как у вас с Малфоем? — Да, — кивнула Лили, и только потом сообразила, что что-то пошло не так. Алиса расхохоталась, и парочка студентов обернулась на них, громко зашикав. — Мерлин, — протянула Алиса, — ты выглядишь, как испуганная лань. — Я… что… — Лили обернулась проверить, не подслушивает ли их кто-то. — Откуда ты знаешь? Алиса причмокнула губами и по-турецки скрестила ноги в клетчатых брюках. — Дорогая моя Лилз, я поняла, что ты с кем-то зависаешь, еще полмесяца назад. Роза, кстати, мне не поверила, но я знала, что что-то происходит. А ты мне не говорила, и я подумала - почему? Про Нейта ты мне тоже долгое время не рассказывала, и я сделала вывод, что твоим избранником вновь стал слизеринец, — Алиса помолчала, улыбаясь. Губы у нее были густо-ежевичного цвета. — А потом просто увидела вас с ним вместе. Лили так и подскочила. — Но ты не могла! — громко возразила она, огляделась и быстро зашептала: — Нас никто не видел, мы бы заметили! Алиса дернула плечом. — Боюсь, вы были… заняты. Лили покраснела. Посмотрела в окно. Там все еще шел снег. — И как он? — Алиса поставила локти на колени и подперла подбородок, испытующе глядя на нее. Глаза у нее хитро сверкали. — Господи, — Лили вновь заозиралась, хотя никому не было до них дела, — можно не сейчас? — Лилз, он помолвлен. — Еще нет. — Лили… Осталось меньше двух недель. Он принесет Обет, что женится на ней, а ты… — Алиса, замолчи! — воскликнула Лили, впиваясь ногтями в кожу ладоней. — Мисс Поттер, я была бы вам очень признательна, если бы вы не орали на весь коридор, если я задерживаюсь. Придется снять с вас десять очков за шум и порчу старого подоконника, — когда и как за спиной успела вырасти Фария Хальт, Лили не знала. Профессор Защиты недовольно цокнула языком, когда они спрыгнули на пол, а Лили пообещала себе не злиться на лучшую подругу за то, что та говорила чистую правду. Доменико Забини никогда не считал себя тупым. Да, оценки у него порой хромали, но, слава Мерлину, человеческий ум никогда ими не измерялся. Доменико не был тупым или слепым и прекрасно видел, что происходит. А происходила катастрофа. Все началось в тот момент, когда Альбус рассказал ему про свои провалы в памяти. Доменико уже давно подозревал, что с Поттером что-то не так, но такого он точно не ожидал. Как и не ожидал того, что его сестра, оказывается, уже все знала. Альбус позвал их двоих и Скорпиуса и выложил им это, и если Малфой выглядел так, словно его из-за угла Конфундусом шарахнули, то Флокс порывисто обняла Поттера и что-то зашептала ему на ухо. Доменико не понял, что ему не понравилось в этой сцене — они все-таки дружили уже достаточно долго, но было во всем этом нечто странное. Неправильное. Побелевший Малфой и покрасневшая Флокс были неправильными. Рука его сестры была в руке Альбуса, и Доменико твердо проигнорировал эту деталь. После того разговора они часто таскали библиотечные книги, чтобы помочь — Флокс написала родителям с просьбой поискать информацию у них дома, не особо раскрывая детали. Альбус уверял, что уже все прочел, но они все равно старались. Вот только какого дракла Флокс знала и молчала? И почему Скорпиус стал куда-то пропадать? Доменико не ждал от Малфоя слишком многого. Он знал, что тот его сестру никогда не любил, и был относительно спокоен — пока Скорпиус не начал вести двойную игру, стараясь получить все и сразу, а такое не удавалось даже самому Мерлину. Скорпиус бегал от них, как от драконьей оспы, не смотрел в глаза Альбусу и вообще не появлялся в слизеринской гостиной. Доменико даже думать боялся, отчего. Даже во тьме, правда, был свет — Финниган и Джордан расстались. И Доменико никогда не ощущал такого духовного подъема, как от этой новости. Одно осознание того, что Сара больше не будет лизаться с этим полудурком по углам, давало жизненные силы, необходимые для завершения семестра. И, разумеется, оставалась помолвка, которой Малфои и Забини кичились, как непонятно чем. Доменико порой поглядывал на знак фамильного герба, выбитый у него на левой руке, и в тайне ненавидел эти чернила. Тату он сделал просто так, когда иссякли другие идеи, и теперь рисунок насмехался над ним с кожи. Помолвка. Ему даже верилось в нее с трудом, но Флокс ездила в Лондон на примерку, они со Скорпиусом подписывали приглашения на дорогой плотной бумаге, и все обретало реальные очертания. Реальные очертания предстоящей трагедии. Порой Лили казалось, что она наблюдает за своей жизнью со стороны. Разбитый Малфой со своими черными пушистыми ресницами, целующими скулы, волосами из чистого серебра, холодными, но теплыми глазами, распахнутыми и влажными. Малфой, которого Лили пыталась спасти от него самого. После тренировки на уроке Фарии в одном из измерений (заснеженном лесу, который Лили не любила от слова совсем — во-первых, именно там они с Алисой однажды чуть не заблудились, а во-вторых, там всегда было слишком мрачно, а задания были исключительно на знание теории и применении ее в трудных условиях, и креативность не приветствовалась) все так замерзли, что на ужин спустились в самых теплых свитерах и начали глотать обжигающий чай, как одержимые. Алиса вела себя обычно, не делая никаких странных намеков, и Лили не могла быть более благодарна ей, хотя догадывалась, что подруга просто ждет подходящего времени, чтобы устроить допрос с пристрастием. Шарлотта, конечно, тоже обо всем знала: она отчасти участвовала в том, чтобы Лили дала самой себе толчок, но Вуд словно и вовсе забыла о том их осеннем разговоре. Поэтому ужин прошел относительно спокойно — хотя пару раз Лили ловила направленный на их компанию взгляд Доменико Забини, но решила не задумываться над тем, что это значило. В том, что Логботтом узнала (выпытала) правду, были свои плюсы — Лили не пришлось сочинять очередную сказку, чтобы отправиться на встречу с Малфоем. Свиданиями она упорно эти встречи не называла, а потому на хитрое подмигивание Алисы лишь закатила глаза — та наверняка считала, что они там катаются по всем поверхностям и целуются каждый день. Что в действительности было невыносимо далеко от правды. Дело было в том, что их страсть подпитывалась обоюдной ненавистью и враждебностью, а теперь, когда они оставили прошлое в прошлом, осталась лишь бережная нежность, которая порой прошибала ее тело по всему позвоночнику. Они были насторожены, боясь причинить друг другу боль, которая все равно была неизбежна в этом чертовски несправедливом мире. Об этом Лили и размышляла, когда они сидели после ужина в Выручай-комнате, принявшей странный вид смешения гостиных Гриффиндора и Слизерина, по привычке молча (на первый взгляд это могло показаться жутким, но для них это действительно был прогресс) делая домашнее задание, когда Скорпиус вдруг заговорил: — Я обязан помочь твоему брату, Поттер. Лили отвлеклась от чтения учебника и подняла голову. — Вернув ему память? Мы же это обсуждали, Скорпиус. Что, если это не сработает? Малфой переложил пухлую бордовую подушку себе за спину. Перед ним также грозно возвышались горы домашней работы, но последние полчаса он провел, пялясь на огонь в камине и не обращая внимания на то, что с кончика пера прямо на пергамент падали чернильные кляксы. — Я не могу ничего не делать. Блядь, я же виноват в этом, из-за меня он психует, если бы не мой порыв… — Он бы прибил тебя на месте, — закончила Лили, отбрасывая талмуд на стол и поворачиваясь к Малфою всем корпусом. — Мы тогда еще не пришли к… кхм, согласию, и он увидел в твоей голове то, чего не должен был. Альбус упрямый, ты знаешь это, он бы и слушать тебя не стал. — Я знаю, — Скорпиус выругался, заметив, сколько чернил накапало с его пера, и исправил беспорядок взмахом палочки, — я знаю, просто ему это действительно может помочь. Я прочитал кучу книг, возвращение памяти запустит обратный процесс, и он придет в норму. Лили не знала точно, что произошло с Альбусом, знала только, что что-то нехорошее. Джеймс попросил ее поддержать его, но Альбус в поддержке, казалось, не нуждался, знай бегал себе по коридорам и отбивал квоффлы на поле. А потом к ней пришел бледный как смерть Скорпиус и рассказал, что Альбус страдает от провалов в памяти. Альбус залез к нему в голову и увидел, чего не следовало видеть, Скорпиус испугался и слегка подправил ему память, а потом ночью на ее брата напала Гринграсс, и на Обливейт наслоился шок, что привело к страшным последствиям. Лили ничего не знала про психологические магические травмы, но Альбус потерял свою врожденную легиллименцию, стал забывать важные вещи, и дело приняло неожиданный оборот. — Я тоже хочу, чтобы ему стало лучше, но ты должен быть уверен, что все пройдет правильно. Потому что иначе Ал продолжит страдать, да и тебя прикончит в придачу, — ответила Лили и вздохнула. Она начинала воспринимать серьезные разговоры, как сплетни. А еще Лили понимала, почему из всех возможных вариантов Скорпиус выбрал ее и пришел к ней. Не из-за их сумасшедшей и внезапно обострившейся химии, не из-за того, что любил сложности. Просто Лили умела слушать, а больше ему, казалось, ничего было не нужно. В Скорпиусе Малфое жила гигантская черная дыра, и Лили могла разве что на время замаскировать ее - будто тональником шрам замазать. Он говорил немного, но серьезно. Об Альбусе, об их детстве, о Малфой-мэноре. Скорпиус никогда не упоминал мать, а Лили не спрашивала, и отца называл по имени, что было странно. С ним все было странно, но Лили привыкла. Она поймала его взгляд — он из тех взглядов, которые убеждали Лили в том, что «просто друзья» — не их случай. В сером шторме малфоевских глаз отображалось пламя и благодарность. Это было важно, и она поддалась глупому порыву, взяв аристократично-узкую кисть и осторожно поцеловав внутреннюю сторону запястья. — Все будет хорошо, — прошептала Лили в пахнущую новогодними цитрусами кожу ровно за секунду до того, как ее сгребли в охапку и плюхнули на диван. Ей нравилось быть для Скорпиуса девочкой-надеждой. Он был прямо над ней, приятным весом придавливая к дивану, слегка растрепанный, волнительный и, на удивление, родной. Каким-то непонятным образом они успели неплохо изучить друг друга за время извечных словесных перепалок, и теперь не нуждались в подтверждении эмоций другого, раскрытые как книги. Эти отношения выходили за грани реальности. Скорпиус провел рукой по ее щеке — еще кое-что, чего он никогда не делал прежде. Войдя в новый статус, они притирались медленно и постепенно, слишком неуверенные, робкие. Лили нравилось это. Нравились осторожные и легкие касания, когда Скорпиус продолжил движение пальцев, изучая ее брови, ресницы, губы, будто слепой, старавшийся составить наиболее точный портрет. Лили даже задержала дыхание, чтобы не спугнуть этого диковинного зверька. Пальцы погладили скулу, перебежали к краю уха и задержались на шероховатой коже возле татуировки, после чего плавно спустились вниз и ткнулись в выемку меж ключиц. Скорпиус смотрел ей в глаза почти не моргая, и его рука жила собственной жизнью. Таких моментов у Лили никогда не было. Скорпиуса хотелось запереть в этой комнате, подальше от грязи внешнего мира, и да, пожалуй, она унаследовала слишком большую порцию заботливости от бабушки Молли, но Лили это не волновало. Она осторожно провела языком по пересохшим губам — не заигрывая, не стараясь привлечь внимание, просто так. Она знала, что Скорпиус знал это. И надеялась, что однажды он тоже назовет ее по имени. Пока что она все еще была «Поттер», но для Лили в данный конкретный момент это не играло никакого значения. Она притянула Скорпиуса поближе, перехватив его за талию и поймав тяжелый вздох губами. Скорпиус тут же отстранился и оказался на другом конце дивана. На его лице играла буря. Лили почувствовала себя очень маленькой и села, притягивая колени к груди и отдергивая рукава свитера так, чтобы не было видно рук. Все это было непривычно. — Прости, — Скорпиус помотал головой. — Не знаю, что на меня нашло. Словно не у этого человека она сидела на бедрах в библиотеке. Лили грустно усмехнулась. Допрашивать Малфоя о целях его поступков она не собиралась. Это были его мысли, запретная территория, а она, Лили, сама втянулась в эти больные и заранее обреченные на провал отношения, чтобы теперь качать какие-то права. — Я не обиделась. — Должна была. — Разве? Малфой криво улыбнулся. — Кругом творится хаос, а мы валяемся на диване. Мы. Что мы творим, Поттер? Лили пожала плечами. — Живем. Скорпиус не считал себя плохим человеком. Клеймо Малфоев висело на нем с самого рождения, но он упорно старался доказать, что другой. Кровь Гринграссов смирила в нем типично-малфоевскую гордыню, впрочем, добавив взбалмошности, и Скорпиус не был уверен, которое из зол лучше. Привыкнув отвечать сам за себя, он никогда ни на что не жаловался, копя в себе всю грусть, всю обиду, таская на плечах тяжелый ком, и жизнь где-то рядом спокойно текла в своем русле, пока он старался игнорировать все, что казалось ему неправильным. Но потом умерла мама, и Скорпиус слегка слетел с намеченного курса. Вернулся на него с трудом, чтобы снова слететь. Сидя на облаке и поедая мороженое, над ним тихо смеялась Судьба. Альбус растекся по ковру пятиконечной звездой, игнорируя царящий кругом шум, и Скорпиус, помедлив, присоединился к другу. Воскресным вечером их занесло в Т.К, причем явно по ошибке — ученики судорожно готовились к последним контрольным, позабыв о межфакультетских распрях и уткнув носы в учебники. Первые экзамены отгремели на этой неделе, привнеся в гостиные сопли, скомканные черновики и счастливые вопли. Точнее, это другие факультеты, следуя древним преданиям, кричали, распахнув створки, в декабрьскую свежесть, слизеринцы же тихо-мирно просиживали вечера в библиотеке или перед камином в гостиной, зазубривая магические формулы длиной в милю и стараясь не сойти с ума, впихивая невпихуемое в молодые головы. Теперь семикурсникам оставалось перейти последний рубикон — зельеварение. И они честно занимались первое время, а потом Альбус в шутку сказал, что все равно забудет обо всем прочитанном на следующий день, и сполз со стула на пол. Скорпиусу шутка не понравилась, больно уколов где-то в районе совести. Он знал, что должен сделать. Так поступают друзья и просто хорошие люди, не думающие исключительно о себе. Скорпиус был эгоистом достаточно долгое время, и это привело к тому, что его друг чуть не покончил с собой в заброшенном кабинете. Слова Джеймса сначала показались еще одной неудачной шуткой — как смерти Кэтрин и Лолиты. Скорпиус слишком много знал, мечтая, чтобы ему, как и остальным, внушили, что за стеклом в их гостиной висела не настоящая Паркинсон, а ее шутка-сообщение для друзей, мечтая не быть племянником Дафны Гринграсс, чтобы не присутствовать на погребении кузины, невесть как утопившейся в пруду у Мунго. Он вдыхал запах смерти — не ядовитый, а приторно-сладкий, удушливый, и ему тоже хотелось сдохнуть. Вот только он никогда бы не сделал того, что сделал Альбус, потому что Скорпиус думал о том, что оставит после себя. Он бы так не поступил с теми, кому был небезразличен. А Альбус поступил, и Скорпиус не мог не беситься, ничего не говоря вслух — психическое состояние Поттера было стабильным, но Жизнь любила шутки. Поэтому все, что ему оставалось — смотреть, сжимать зубы и снова смотреть, стараясь не обращать внимания на гул сотен голосов: разума, совести, сердца, — в своей голове. Был вечер и была Т.К, заботливо украшенная к Рождеству домовиками, и все, что Скорпиуса окружало, плавно катилось в тартарары. Длинноволосый парень с Пуффендуя чихнул и бросил на лежащего на ковре Альбуса недовольный взгляд, после чего украдкой залез в карман джинсов и достал из него прозрачный пакетик с ядрено-розовыми капсулами. Скорпиус знал, что это такое. Когда несколько лет назад школьные журналы затрубили о чудо-средстве, что позволяло не спать ночами и чувствовать себя бодрым человеком, он лишь скептически покосился на статейки, напечатанные серым шрифтом, и хмыкнул. Ошалевшие в предэкзаменационной суматохе студенты, впрочем, были не столь враждебно настроены, и товар смели за секунду. Альбус тогда тоже попробовал и ходил счастливый и все успевающий. А потом обнаружились побочные эффекты. Не то чтобы пилюли как-то жутко вредили здоровью, но они определенно вызывали привыкание, от них жутко кружилась голова, и, когда когтевранка-семикурсница навернулась со ступенек главной лестницы, товар официально запретили. Филч чуть с ума от радости не сошел, обыскивая студентов. Скорпиус вздохнул, встал с кресла, подошел к пуффендуйцу и протянул руку. Парень недовольно зыркнул на него из-за учебника по травологии, но все-таки протянул ему таблетку. — Остальное тоже, — в руку шлепнулся плоский пакетик, и Скорпиус поскорее запихал его в карман мантии. Альбус издал с пола невнятный звук. — Все в порядке? — тут же спросил Скорпиус, и Альбус открыл один глаз. — Сколько информации может вместить человеческая голова перед тем, как лопнет от передозировки? — спросил он и страдальчески сморщился, ударив себя корешком близлежащего учебника по лбу. — Твоя уж точно не лопнет, скорее наргл на горе свистнет, — Скорпиус вернулся в кресло и подавил желание подобрать под себя ноги, чтобы было теплее. Поттер всегда так и делала. Видит Мерлин, он не собирался портить золотую девочку. Прелесть Лили состояла в том, что она была игривым огоньком, а не всепоглощающим пламенем, и Скорпиус не хотел ничего менять. Он целовал ее со всей осторожностью, которая была ему чужда, зарывался пальцами в рыжие волосы и изучал шелковую кожу век. И он хотел ее. Когда она смотрела на него, как он думал, никто не посмотрит — понимающе. Когда смеялась, запрокидывая голову. Мерлин, как он ее хотел. Но не имел на это права. Они переступили границы всего, разбомбив собственные убеждения и для кучи закинув их в костер сомнения, но он твердо знал — этого не будет. Не будет Поттер на белых простынях и тихих вздохов в сумраке. Он для этого не создан. Скорпиуса учили брать, а не давать. Альбус вытянулся на ковре во весь рост, чем снова привлек внимание, и Скорпиус завис. Длинные тонкие ноги, широкие плечи, красные губы, белые запястья. Альбус был похож на куклу. Сломанную. И прежде, чем в мозгах нужный винтик затрубил тревогу, Скорпиус сказал (сказал? выпалил!): — Ал, мы можем поговорить? Альбус приподнялся на локтях, окинул его взглядом и нахмурился. — Мерлин, Скорп, ты выглядишь так, будто трехглавого пса увидел. — Трехглавые псы существуют, — возразил Скорпиус, почувствовав, какими горячими стали собственные ладони. — Твой отец нам рассказывал. — Правда? — брови Поттера высоко взлетели. — Не помню, — он пожал плечами, и этот жест больно уколол прямо куда-то в совесть. Так действительно не могло больше продолжаться. — Идем, — Скорпиус не глядя взмахнул палочкой, отправляя их раскиданные учебники в школьные сумки. — Тебе надо кое-что знать.

***

— ТЫ БЛЯДЬ РЕХНУЛСЯ? — Альбус завопил так громко, что их, наверное, услышал весь Хогвартс. Скорпиус спохватился, когда его как следует вмазало в стену, а Альбус, который вообще-то был ниже его на добрых полголовы, навис сверху, схватив за грудки и яростно дыша ему в лицо. Портреты, задремавшие было в вечернем полумраке, проснулись и дружно на них зашипели. — Молодые люди! Что еще за дела! — воскликнула Гризельда Ворчливая, судорожно поправляя чепец на своих похожих на макаронины волосах. — Вот в мои времена… Дослушать, что же там происходило в ее времена, у Скорпиуса не получилось, так как в следующую секунду ему в скулу прилетел мощный удар, от которого он даже не успел увернуться — так внезапно это произошло. В глазах Альбуса горела ненависть — о, именно она, пламенная ненависть, которой Малфои так упивались. Проблема была в том, что Альбус никогда прежде не смотрел на него так. В этот момент Скорпиус почти поверил, что Поттер прибьет его, прямо здесь и сейчас, как надоевшую муху, даже расшаркиваться не станет. А все начиналось неплохо. Скорпиус вернул Альбусу вырезанный отрезок памяти, в зеленых глазах полыхнула неясная вспышка, а потом Поттер с воем кинулся на него, и стало не до разговоров. — Успокойся! — выворачивая лучшему другу запястье, рявкнул Скорпиус, пока чужие ногти не успели заехать ему прямо в глаз, но Альбус ожидаемо не послушался. — Успокоиться? — взвизгнул он, и это было бы смешно, если бы не было так жутко. — Ты вообще понимаешь, о чем просишь? Ты стер мне память! Ты сосался с моей сестрой, хотя у тебя есть невеста! — у Альбуса изо рта вылетела капелька слюны. — А теперь решил вернуть все обратно? Рассчитывал, что я забуду, да? — Думай, что говоришь! — Скорпиус отпустил навязчивую руку и с трудом увернулся от мощного хука слева, а потом от души врезал Поттеру по носу. Он заслужил. Возможно. — О, простите, у меня слишком зашкаливают эмоции! — сыронизировал Альбус, утерев кровь, брызнувшую из носа, рукавом мантии. — Я о тебе думал, придурок! — воскликнул Скорпиус, и Альбус выхватил палочку. Глаза — зеленые, бешеные, — зло сощурились. — То есть, когда ты вылизывал рот Лили, ты обо мне думал? Да? Не замечал в тебе такой преданной любви, Малфой, аж плакать хочется! Кончик иссиня-черной палочки уперся Скорпиусу прямо в грудь, надавив на ткань школьной мантии и впечатавшись в нее, управляемый твердой рукой. Альбус повторно провел пальцами по верхней губе, собирая кровь. — А ты еще и злишься, что я стер тебе память, Ал, да посмотри ты на себя! Скажи я тебе тогда — ты что, не врезал бы мне? Да ты уже палочку выхватил! — О, и ты пошел по пути наименьшего сопротивления, — голос Поттера так и сочился ядом. — Умница, Малфой, берешь пример с предков? Скорпиус застыл, а Альбус тут же как-то невнятно сглотнул и отступил. — Ты знаешь, что я не это имел в виду. Попытавшись кисло улыбнуться, Скорпиус покачал головой, а потом скулу обожгло ударом, и он потрясенно вскинул глаза. Альбус посмотрел на собственную ладонь, как на неродную, после чего глубоко вздохнул и запустил пальцы в растрепавшиеся волосы. — А ты должен знать, что твои провалы в памяти - моя вина. Моя и… той самой ночи, — признался Скорпиус, глядя себе под ноги и отчетливо ощущая, как мерзкий ком в груди сыто урчит, скручивается кольцами и исчезает, — мы много всего прочли, так что я не думаю, что будут побочные эффекты. Если ты только не будешь… В глазах Альбуса промелькнуло понимание. Затем — целый калейдоскоп, вихрь тревоги, смущения, злости и осознания, что Скорпиусу все известно. Левая рука инстинктивно накрыла правое запястье, будто пряча что-то, и Скорпиус, к сожалению, прекрасно понимал, что именно. Пусть на том месте сейчас и была идеально-чистая кожа. Коридор раскрасило тьмой, ночь приняла Хогвартс в свои душные объятия, за окном, отсвечивающим на фигуру Альбуса и рассеивающим затейливые блики у него по коже, промелькнула стая летучих мышей, тут же скрывшихся за шпилем башни Гриффиндора. Ночь была совсем темная, и создавалось впечатление, будто где-то в густых суровых облаках спрятались страшные тени, готовые вот-вот сорваться в бой. Они молчали, оба — с распухшими лицами, а у Альбуса из носа все еще хлестала кровь, будто кто-то открыл там фонтан. Скорпиусу одновременно было легко и жутко. Альбус ничего не говорил и спокойно смотрел на него, будто выискивая что-то, а потом в один момент его лицо изменилось, и брови взлетели высоко вверх. — Я… слышу тебя, — удивленно проговорил он. Губы у него были сухие и потрескавшиеся. Скорпиус недоуменно вскинул глаза. — Ты с ней. С Лили, — голос Альбуса прозвучал как-то беспомощно, беззащитно, и до Скорпиуса дошло. — Ты… — Да, — улыбнулся Альбус, но его глаза оставались настороженными и холодными, и восторг, всколыхнувшийся у Скорпиуса в груди, погас. Он открыл рот, намереваясь что-то сказать, неважно что, хоть что-то, чтобы его лучший друг перестал смотреть, будто Скорпиус его предал, но тут на другом конце коридора зажегся факел, обозначивший чужое присутствие. Поначалу Скорпиус решил, что они пропустили комендантский час и что это профессор Хальт, которая вышла охотиться на зазевавшихся студентов. Но это была не она. Алиса Лонгботтом бежала так быстро, будто за ней гналась стая голодных оборотней, и зачем-то размахивала руками, привлекая их внимание. — Альбус! Альбус, ох, — она притормозила возле них, тяжело сглатывая и переводя дыхание, — еле нашла тебя. У нас, — она осеклась, заметив Скорпиуса, но все-таки продолжила, — кое-что произошло. Скорпиус напрягся. Альбус кинул на него недовольный взгляд и переключил внимание на Лонгботтом, бледную как сама смерть. — Алиса, что случилось? — спросил он тем самым тоном, который почему-то всегда напоминал Скорпиусу о Гарри Поттере. Алиса выдохнула и поправила на себе вязаную шапку. Пальцы у нее дрожали. — Там Лили, — Алиса замолчала, а потом выдохнула, — она упала с метлы. Бум. Подобранная было Алом сумка грохнулась обратно, а портреты зашептались между собой, как старые сплетники. У Скорпиуса же похолодели все внутренности. «Время придет» стучало в голове перезвоном, колокольчиками Санта-Клауса, и он уже было рванул в сторону лазарета, когда чужие пальцы схватили его за край мантии и удержали на месте. Скорпиус оглянулся, загнанно дыша — коридор вертелся перед глазами, а мысль о Поттер, сломленной и с кровавой пеной на губах, не давала покоя. Сердце стучало так, будто в него залетела крохотная резвая фея и теперь раскачивала, заливисто хохоча. Альбус покачал головой и черные пряди упали на разбитый нос, тут же испачкавшись. — Нет. Сказал, как припечатал. Обдал морозом. Алиса непонимающе переводила взгляд с одного на другого, а у Скорпиуса руки чесались достать волшебную палочку и послать Альбуса с его маниакальной потребностью оградить семью от всего сущего куда подальше. Потому что это была — Моргана побери — Лили Поттер, с ее потрясающей способностью влипать в неприятности, которая зачем-то решила полетать на ночь глядя, будто ей было мало острых ощущений в жизни! Скорпиус злился и смертельно боялся. Он не осилил бы это все по новой, только не теперь. Он не хотел больше видеть больничные простыни, исхудавшие лица и выцветшие волосы. Хватит с него. И больше всего на свете в данный момент ему было необходимо одно: увидеть ее, пусть вечно вредничающую и задирающую нос, но живую и здоровую Поттер, с этими ее невозможно-рыжими волосами и распахнутыми глазами, как у ребенка. Скорпиус посмотрел на Альбуса. Тот встретил его взгляд своим, жестким и суровым, будто вбивающим гвоздь, а потом резко повернулся к уставившейся на их немую дуэль Лонгботтом. — Идем, — просто сказал он и все-таки подобрал свою сумку, криво повесив ее на плечо. Алиса замешкалась, с каким-то странным выражением посмотрев на Скорпиуса. Веки у нее припухли, нос был красный, а волосы — спутанные от гуляющего по Шотландии зимнего ветра, зато глаза были очень яркими. В них танцевали только им известную пляску огни. Скорпиус криво усмехнулся и кивнул им обоим, после чего взял свои учебники и пошел по коридору. Прочь от собственных демонов. Портреты шипели, где-то неподалеку противно мяукала миссис Норрис и слышалось шарканье школьного завхоза, но ему было откровенно наплевать. Он — староста школы, в конце-то концов, интересно, кто станет наказывать его за прогулки после отбоя. Тем более в таком состоянии, которое Скорпиус мог охарактеризовать одним-единственным словом — тревога. Это была тревога за золотую девочку, это были, чтоб их, чувства. И если раньше ему казалось, что их странная коллаборация — лишь итог долгих лет невысказанности, то теперь Скорпиус отчетливо понимал, что это не так. Ни черта. Глубоко внутри разлился страх. Нет, не так. Ужас. Или паническая атака? Что это вообще? Какого дракла его так вставило? Он не знал, просто несся вниз по коридору, дрожащий комок исполосованных нервов, боясь до дрожи, что это финиш. Что Лили Поттер больше не усмехнется, точь-в-точь копируя его самого. У него потели ладони. У него. У Скорпиуса Малфоя. Потели, сердце колотилось, и в горле стоял противный ком из страха. Скорпиус достиг конца коридора и остановился, грохнув книги на подоконник и уперевшись в него руками, напряженно вглядываясь во тьму. Он не был уверен в том, что хотел там увидеть. Тени клубились, замок покрывала футуристическая дымка, будто Хогвартс на одну короткую ночь стал призраком. Скорпиус так себя и чувствовал — призраком, сквозь который проходят люди, абсолютно ничего не замечая и лишь слегка поеживаясь от внезапно набежавшего сквозняка. Не было никому дела до него. Это было и счастьем, и проклятием одновременно, в зависимости от времени суток. В такие ночи, как эта, редкий человек захотел бы быть один. Как жаль, что единственным местом, где Скорпиус хотел бы быть, было Больничное крыло, но туда ему путь был заказан. Не после взгляда Альбуса — слишком серьезного, слишком взрослого, оценивающего степень угрозы. Наверное, Скорпиуса слишком сильно затянуло в ночь, потому что в следующий миг он обнаружил себя на уроке у мадам Стебль, последнем в этом семестре, и сначала даже не понял, что произошло и почему вместо окна перед глазами у него лежит листок с проверенной итоговой работой по теории. Словно вместе с ночью его окунули в туман, и он совершал все свои привычные действия совершенно спонтанно — например, он помнил, как утром прошел мимо лазарета, как встретился с Альбусом и как тот даже не посмотрел на него, но абсолютно не помнил, что ел на завтрак. На пергаменте чернилами была жирно выведена большая буква «П», и Скорпиус зачем-то поскреб ее ногтем, после чего поднял голову и осмотрелся. Его курс весело жужжал, предвкушая зимние каникулы, и листы с проверочной чинно лежали прямо перед ними, никому не нужные. Стебль подходила к желающим и объясняла им их ошибки, и, когда профессор прошла мимо него, Скорпиуса обдало густым хвойным ароматом. Прямо перед ним сидела Роза — одна из немногих, кто не стал отсаживаться от его факультета куда подальше, и ей соседствовала синеволосая Россери. Скорпиус мазнул по ним взглядом как раз в тот момент, когда Рони толкнула Уизли локтем и что-то зашептала ей на ухо, после чего обе подавили смешок, поймали замечание от Стебль и чинно уставились на свои листы. Плечи у них подрагивали. Скорпиус прищурился — у Розы на работе красовалась такая же, как и у Скорпиуса, красивая «П», а у Рони, к его удивлению, «ВО». Россери, судя по хитрым чертям в глазах, которыми она осмотрела аудиторию, была невероятно собой довольна. Что же, хоть у кого-то день удался. Сидящая рядом Флокс увлеченно рисовала вазу с какими-то цветами прямо на пергаменте с проверочной. Штрихи получались у нее быстрые и резкие, а на коже не было ни единого чернильного пятнышка, лишь мерный блеск и аккуратные алые ноготки. Скорпиус подпер голову рукой, наблюдая за ней — ему было жизненно необходимо хоть на чем-то сконцентрироваться — а потом Флокс отодвинула локоть, и его сердце упало в желудок. На сливочно-кофейном пергаменте расцветали нежные лилии. Альбус не кричал. Когда Лили проснулась, он сидел у больничной койки и спал, положив голову на раскрытый учебник по зельеварению за седьмой курс, и у него изо рта стекала тоненькая ниточка слюны. Выглядел Альбус таким расслабленным и безмятежным, что Лили даже не хотелось его будить, но в окна стучался рассвет, и мадам Помфри точно бы не обрадовалась, обнаружив в лазарете еще одного Поттера. На столике в ногах валялась целая гора сладостей, будто Лили загремела в крыло как минимум на неделю. Она и на ночь-то оставаться не собиралась, но мадам Помфри настояла. Тело, правда, болело так, словно Лили не с метлы упала, а долго тренировалась искусству дуэли с лучшими аврорами. Так что она потрясла Ала за плечо. И началось. Альбус распахнул глаза, сфокусировался на ней и начал допрос. Что-то болит? Как так получилось? Как не помнишь? За тобой глаз да глаз! Лили кивала и отстраненно размышляла, заходил ли к ней Скорпиус. Стоило ей об этом подумать, как Альбус выпалил коронное — о чем ты думала, когда начинала встречаться с Малфоем? И стало неясно, что покоробило больше: то, что Скорпиус все-таки рассказал все Альбусу, или же то, что ее брат назвал лучшего друга по фамилии. Впервые за долгое время. — Ал, это мое дело, — постаралась как можно тверже сказать Лили, но к Альбусу вместе с памятью, очевидно, вернулась и легиллименция, которой он беззастенчиво воспользовался, уловив смятение в ее мыслях. — Ты же сама в этом не уверена! — воскликнул он. — Он собирается жениться на Забини, Лили. И что бы ты ни думала, что бы он ни обещал, в итоге ты останешься одна и будешь об этом жалеть. «Он ничего не обещал. Никогда», — как можно громче подумала Лили, а вслух сказала: — Пускай. Во взгляде Альбуса проскользнуло непонимание, и она почувствовала вторжение в свою голову. И даже не запротестовала. У Лили не было времени на протесты. Вместо этого она принялась вспоминать. Вспомнила многочисленные ссоры и издевки друг над другом, вспомнила первое касание и поцелуй, полный злых слез, вспомнила то странное тепло, которое появлялось у нее в районе груди всякий раз, когда Скорпиус звал ее по фамилии. Вспоминала и думала о том, что игнорировала очевидное с поистине феноменальным упрямством. А Альбус смотрел ей в голову, и у него в глазах сидел шок. Да. Он не кричал. Лишь молчал, неверяще уставившись Лили в самое сердце, и ей оставалось только пожать в свое оправдание плечами, но это выглядело бы слишком комично и неподходяще ситуации, поэтому она не стала этого делать. Лишь моргнула. У Альбуса по лицу скользили тени от падающих за стеклом крупных хлопьев снега. Наконец он тяжело вздохнул и зачем-то потрепал Лили по голове, как будто ей вновь было восемь лет. — Я не могу одобрить эти отношения, ты же понимаешь? — спросил он и заглянул ей в глаза. — И вряд ли смогу простить Ск… Малфоя. — Ты же уже это сделал, — Лили улыбнулась. Альбус протестующе открыл было рот… и закрыл его. Покачал головой, посмотрев на ее перебинтованное запястье. — Обещай не летать по ночам, — попросил он и погладил бинт, на секунду сжав ее руку в своей. Лили закатила глаза. Она соскользнула с метлы из-за неудачного стечения обстоятельств: резкого порыва ветра, падения температуры, темени перед глазами и ненужных мыслей в голове. Благо, до земли было недалеко, и Лили умудрилась ничего не сломать — три фута это вам не двадцать, но с запястья знатно содрало кожу, да перед глазами заплясали звездочки. Сидевшая на трибунах Алиса настояла на визите к мадам Помфри, и в результате получилось то, что получилось. — Я не пустил его к тебе, — сказал в тот момент Альбус, и Лили выдернуло из омута последних воспоминаний, — он хотел, но я не пустил. — То есть как? — не сразу поняла она. — А вот так, — бесхитростно пояснил брат, а Лили потрясла головой, отчего тяжелые рыжие пряди упали ей на лицо. — Ты не пустил Скорпиуса, а он хотел? Лили не знала, что так бывает. Так легко и воздушно, будто в легкие влили галлон гелиевого воздуха. Казалось, что она сможет пролететь несколько кругов без всякой метлы, на одном раздирающем удовольствии. Потому что Скорпиусу не было все равно. Он беспокоился, руководствуясь то ли моральными, то ли какими-то другими установками. Потом Альбус убежал на занятия, Лили натянула свитер сборной факультета, в котором была прошлой ночью, клятвенно пообещала мадам Помфри отдохнуть с денек в своей комнате и выписалась из лазарета, а едва очутившись в коридоре разблокировала палфон и написала Скорпиусу короткое «я у себя, все хорошо», прежде чем успела передумать. Одно-единственное сообщение в их переписке выглядело невероятно одиноко, поэтому Лили добавила скобочку. Ничего лишнего. В ее спальне был такой же свет, как и прошлым утром, но Лили все казалось чуточку ярче. Подруги были на уроках, посещать которые у нее не было ни малейшего желания, так как все важные работы остались за плечами, да и с шестикурсников не было такого спроса, как с пятикурсников или семикурсников. Они были золотой и счастливой серединой между горячими котлами ада. Лили отдернула пологи со всех кроватей и распахнула окно, решив слегка проветрить уютную и хорошо протопленную комнату, попутно с этим отправив теплые вязанные носки Сары в корзину для грязного белья. С ее кровати вспорхнул бумажный журавлик, сотворенный из эссе по трансфигурации, и весело вылетел в окно, чтобы Лили не успела его поймать. Под сплошным снегом его крылья намокли, и журавлик, покорно принимая свою судьбу, доверился воле ветра, закружившего его в смертельном танце. Хлопья падали густые и большие, похожие на вату, и Лили высунула в окно руку, пристально разглядывая упавшую на ладонь снежинку. За спиной раздался оглушительный хлопок, она вздрогнула и резко обернулась, даже не успев как следует испугаться, хотя стоило. Лили подавила дурацкое желание протереть глаза и повторно сходить к Помфри, чтобы провериться на предмет сотрясения мозга и неожиданных миражей. На пороге стоял Скорпиус Малфой, и Лили заметно растерялась. — Ты как сюда попал? — ошеломленно спросила она, не сразу уловив, что с ним что-то не так. Очередной ворвавшийся в комнату порыв ветра разлохматил серебристую шевелюру, и на лоб Скорпиуса упал тот самый непослушный локон. Вместо ответа Малфой беспомощно привалился к дверному косяку, окидывая Лили пристальным взглядом, а потом резко оттолкнулся от него, в два широких шага пересек разделяющее их пространство и притянул ее к себе, уткнувшись лбом в выемку между плечом и шеей, напугав окончательно. Малфой умел быть властным. Ему это шло и добавляло опасности в созданным им самим образ. К такому Малфою Лили привыкла. А теперь происходило нечто странное. Первый порыв вытолкать его из спальни ушел, стоило Скорпиусу сжать ее так крепко, что перед глазами завертелись звездочки, а затем его ладони сползли ей на бедра, и Лили перестала что-либо соображать. Малфой выдохнул ей в шею. Дыхание у него было горячее. — Никогда меня, блядь, так не пугай, — прошептал он срывающимся голосом. — Если бы ты… еще и ты… сука, Поттер… — Не хами, — таким же шепотом ответила Лили, и в ответ ее лишь крепче сжали, — Скорп, я задыхаюсь! — Скажи, что это не было тем, что я думаю, — даже не думая слушаться, попросил Малфой, и Лили из последних сил ответила: — Никакой драмы, честно. Простой порыв ветра. И Скорпиус тут же отступил, озираясь, но нет уж, повторного бегства Лили бы не вынесла. Поэтому удержала его за рукав рубашки, поднимаясь вверх и сминая воротник. Падение с высоты правильно расставляет приоритеты. Сердце стучало как бешеное, грозя вырваться из ажурной клетки костей, переломав их все и наплевав на законы биологии. Лили знала, что Скорпиус вернется официально обрученным человеком, что все станет еще сложнее, знала, но не понимала до этого момента. Она словно оказалась в книге с плохо прописанным сюжетом, где единственным, что волновало автора, были душевные терзания сопливых подростков. Лили не знала, в какой момент ее вписали в историю, знала только, что не стала бы ничего менять. Никогда. Она не обманывала Альбуса. — Постой, — попросила она, встретившись с огненным взглядом покрасневших от волнения глаз, — можешь поцеловать меня? Она никогда не просила о таком. В ее истории поцелуев все было безмолвно, бессловесно, исключительно эмоционально, но нелепо. Теперь Лили это понимала. Взгляд Скорпиуса переметнулся на ее губы. Юноша замер, подобно статуе в музее, и от него повеяло холодом. Лили пытливо вгляделась в его лицо, алебастровую огранку камня, в который раз отмечая про себя, как он красив - идеальное сочетание его родителей, которых Лили видела разве что на колдо в «Пророке». Белые волосы и серые глаза Малфоев. Густые брови, пухлые губы и скулы Гринграссов. Лили моргнула и сделала шаг назад, но в тот же миг Скорпиус сделал шаг вперед. А затем ее смело морской волной. У них были грубые поцелуи, были сладкие, были полные отчаяния, но никогда не было откровенных. Поцелуев, рассказывающих историю. «Я так за тебя перепугался, Поттер, ты никогда больше на метлу не сядешь…» «Раскомандовался, Малфой! Ты просто боишься, что мы уведем кубок! Ох, Мерлин, Скорпиус…» «Я буду командовать, пока мне не надоест, маленькая гриффиндорская…» «Кто?» Губы на шершавых губах, соль, разъедающая глаза, гребанный калейдоскоп из чувств, — Скорпиус никогда себя не чувствовал более уязвимым. Поттер что-то шептала, плачущие глаза смеялись, а он крепко держал ее в руках и не понимал, отчего сердце обливается растопленной карамелью. Кем они были? Плохим парнем и хорошей девочкой? И если да, то кто выдал им такие маски? И что они представляли из себя без них? Скорпиус и Лили. Лили и Скорпиус. Все действительно просто. — Лили, — простонал он ей в рот, и сначала сам себя не услышал. А ярко-зеленые глаза распахнулись, капельки слез, как роса, задрожали на ресницах, а затем Поттер отстранилась и плавно толкнула его на кровать. — Ты что творишь? — возмутился Скорпиус и попытался сесть, но Лили вскарабкалась на его ноги, и это затруднило движения. — Заткнись, Малфой! — как в старые добрые времена, приказала она. — Мне нужно хоть что-то! Хоть что-то только мне одной, понимаешь? Даже не думай вновь убегать! — она облизнула губы, и из-за этого простого жеста Скорпиус смог наконец отбросить в сторону шелуху осторожности. Губы, зубы, два сталкивающихся в восхитительной влажности языка. Тягуче-сладкое посасывание и перекатывание во рту чужого вкуса, прикосновения россыпью звезд на коже. Игра в кошки-мышки порой надоедает. Лили приглушенно застонала в мокрый поцелуй, и Скорпиус сорвался, мазнув губами по маленькому ушку и втягивая в рот мочку. Поттер на вкус была как ваниль и миндаль. — Пообещай мне, что пойдешь дальше, — прошептал он, пока его руки творили черт знает что, забираясь под кофту гриффиндорской квиддичной сборной и исследуя позвоночник, абсолютно - о Мерлин - обнаженный, — после меня. Обещай, что забудешь и найдешь кого-то нормального. — Обещаю, — ответила она, хотя они оба в это не поверили. В давние моменты, когда Скорпиус думал о том, как это будет (в моменты, когда он вообще позволял себе об этом думать), он представлял все иначе. Он видел, как срывает с Поттер одежду — школьную форму или что-то в этом духе, как она плавится воском в его руках. Видел желание в ее глазах, дикие места — вроде злополучного кабинета Слизнорта, видел загорелую кожу и округлые бедра, обнимающие его за пояс. В реальности все обстояло иначе. Все было ярче, но все еще неловко, и Поттер никак не могла побороть хихиканье, когда Скорпиус стягивал с нее узкие джинсы, стараясь не задеть обмотанное бинтом запястье, хотя ей было очевидно все равно. — Хватит смеяться, — попросил он, сам расплываясь в улыбке, но Лили лишь засмеялась громче. — Прости, я просто, — она прыснула, — я подумала, что мы столько ссорились и старались доказать что-то друг другу, а в итоге оказались в одной кровати, и это просто какой-то бульварный роман, — Скорпиус рассмеялся вместе с ней и упал на соседнюю подушку, попутно отправляя джинсы в долгий полет в другой угол комнаты. Поттер попыталась натянуть кофту на колени, но он шлепнул ее по рукам, и она взвизгнула. — С тобой никогда не бывает по-нормальному, да? — вздохнул Скорпиус и чмокнул Лили в сморщенный нос. Они лежали и пялились друг на друга, как идиоты, а потом синхронно рассмеялись. — Я даже представить боюсь, что ты сейчас думаешь обо мне, — Лили перевела дух, — когда я волнуюсь, то начинаю вести себя глупо, а рядом с тобой я всегда волнуюсь, и кажусь, наверное, ребенком из ясельной группы. Это важно, ладно? Просто я не уверена, как ты хочешь - в плане, меня, или что мы будем… Не в силах больше слушать этот бред, Скорпиус перекатился на Лили и заткнул ее единственным действенным способом, хотя легкие так и распирало от смеха. Поттер заерзала и завозилась, но он не давал ей и продыху, целуя так, как давно хотел. Жадно и показывая, «как» он хочет. Его отвлекла длинная тонкая шея, и он сполз пониже, кусая Поттер за ключицу и срывая с влажных припухших губ разбитый стон. У Лили были крепкие и красивые бедра, и Скорпиус внаглую задрал кофту до самого пупка, игнорируя возмущенный писк, и подул ей на живот. Сам не знал, зачем. Поттер инстинктивно напряглась, и Скорпиус, аккуратно уперевшись коленом в простыни между ее ног, убрал с раскрасневшегося лица прядки волос. — Что? — тихо спросил он. Лили моргнула. Два зеленых камня на дне болота. — Ничего, — она помотала головой, отводя взгляд, но Скорпиус был неумолим. Он коротко поцеловал ее, после чего оторвался и твердо посмотрел в глаза. Лили вздохнула, принимая поражение. — Я не буду, как Забини или Роза, — покачала головой. — Я слишком… «Другая», — заорал кто-то (наргл? мозгошмыг?) в голове Скорпиуса, потому что это точно не был его рассудок. Он открыл рот, но тут же закрыл его. В его жизни особенно выделялись три девушки. Флокс — подруга детства и невеста. Единственная, кто знал его так же хорошо, как мать. Роза — по неловкому стечению обстоятельств бывший друг и бывшая девушка. И Лили — давний соперник, девушка, разрушившая все его барьеры. Видимо, это было его проклятие — рыжие девушки, названные в честь садовых цветов. Такие похожие. Такие разные. Скорпиус просто жил по установке «не ловить квоффл, если на горизонте маячит снитч». — Заткнись, Поттер, — попросил он что-то лепетавшую Лили, вовлекая ее в самый нежный поцелуй, на который был способен, после чего бросил на дверь Коллопортус. Не хватало еще, чтобы ее подружки ввалились. Здесь должен был быть только он и она. Лили вновь заерзала, прерывая поцелуй, но нежно придерживая за поясницу, будто боялась, что Скорпиус убежит. — Ты же знаешь, что я никогда… — начала она, но тут же запнулась и потупила взгляд. Покраснела. Скорпиус медленно кивнул, хотя не знал до этого наверняка. Честно признаться, он ненавидел этот процесс. Вечные слезы, сопли, кровь, кто-то оказывался виноват, это изматывало и приносило лишь отголоски реального удовольствия. Но в этот момент он ненавидел не это, потому что ненавидел самого себя. Лили Поттер решила разделить с ним свой первый раз. Мерлин. С ним. С человеком, которому в ближайшем будущем приносить помолвочные Обеты. — Знаю, — Скорпиус кивнул. — Ты уверена… Лили фыркнула и потянулась к его ремню с поразительной решительностью, и он решил ее не останавливать. — Ты только что лишил меня штанов, Малфой. Еще как уверена. Она все-таки расстегнула ремень и вскинула на Скорпиуса растерянные глаза, но рук с его бедер не убрала. Ладошки у Лили были совсем маленькие и теплые. А потом она скользнула прямо ему под рубашку, и дышать стало намного тяжелее. Поттер была как первопроходец, изучала, трогала с серьезным лицом, а Скорпиусу оставалось тихо сжимать зубы и ждать, пока она не наиграется. Лили, впрочем, пытку прекращать не собиралась, лишь улыбалась загадочно. Пальцы взялись за мелкие пуговицы, и тут Скорпиус не выдержал, навалившись и придавив ее всем своим телом, нагло вторгаясь в рот жадным языком. Вот уже действительно — как снитч словил. Лили тихо пискнула, но на поцелуй ответила. Они целовались, и Скорпиус попутно стаскивал с себя рубашку, вжимаясь в маленькое горячее тело под собой. Древние инстинкты вопили громко, во весь голос, вязаный свитер под руками ощущался совершенно неправильно, поэтому Скорпиус потянул его вверх. Лили замерла, оторвавшись от него и тяжело дыша, но ничего не сказала. Скорпиус потянул выше, а затем стянул окончательно и окинул представшую перед глазами картину любопытным взглядом. Поттер стыдливо свела бедра, прикрытые обычными хлопковыми трусиками, и кроме них на ней ничего не осталось. Абсолютно. И у Скорпиуса стоял, просто так, как у мальчишки, стоял твердокаменно, при одном взгляде на тазовые косточки и нежную матовую кожу. — Ты ведь мечтала, что это будет как-то по-другому, да, Поттер? — прорычал он куда-то ей в плечо, а потом скользнул вниз и пощекотал языком напрягшийся темно-коричневый сосок. Лили выгнулась на своем цветастом покрывале — почему-то Скорпиус был уверен, что это ее кровать, — и громко ахнула. Понравилось. Скорпиус дурел, пьянел и всерьез опасался, что не выдержит. Спустился, покрывая легкими поцелуями каждый сантиметр, зачем-то что-то шепча, пока Лили не запустила пальцы ему в волосы и мягко, но настойчиво не потянула обратно. — Малфой, — горячо зашептала она, — я не хрустальная, ты же в курсе? Делай, как привык, не нужно всей этой… мишуры. Скорпиусу одновременно захотелось затопать ногами и поаплодировать. А еще он краем сознания подумал, что будь все девчонки похожи на Лили Поттер, парням на свете жилось бы куда легче. Пусть это действо и напоминало ему какой-то фарс, спектакль, причем не особо умело сыгранный, Скорпиус не мог отрицать — такой спектакль он был готов посмотреть еще раз. И еще. Истинная картина, спутанные волосы и простыни, и льющийся в окно снежный свет. Скорпиус плохо запомнил тот момент, когда они оба оказались без одежды, потому что все органы его чувств оказались сосредоточены на одном-единственном человеке. Они много смеялись и шутливо переругивались, а потом он ловко их перевернул, оказавшись снизу, и у Лили сделались испуганные глаза. — Скорпиус, я… — она нахмурилась, без стеснения разглядывая его всего, а потом поудобнее устроилась на его бедрах. — Если боишься, лучше так, — посоветовал он, но Лили упрямо вскинула подбородок и сверкнула глазами-изумрудами. — Ничего я не боюсь! И я… доверяю тебе, — понизив голос, сообщила она. Будто секрет шепнула. Скорпиус провел ладонями по аккуратным ягодицам, лопаткам, и вернул их в прежнее положение, закинув стройное бедро себе на пояс. Смотрел при этом прямо в глаза, ожидая увидеть что угодно: от страха до удивления, и поражался тому, что не видел ничего подобного. Лишь колодец эмоций. Вихрь снежный. И он толкнулся, решив, что лучше сделать это разом. Лили вскрикнула, прошлась ноготками по его спине и сильно закусила губу, так что на той выступила крохотная капелька крови, которую Скорпиус не преминул убрать языком. В глазах блеснули слезы, тело в его руках сжалось от внезапной боли, и Скорпиус мог только замереть и наблюдать. Сдерживаться было трудно, но при виде мокрых дорожек на веснушчатых щеках у него будто что-то в груди щемило. Лили упрямо мотнула головой и всхлипнула, кивнула, и у Скорпиуса окончательно сорвало крышу. Он толкнулся вновь, чувствуя жар и тесноту, и Лили зашипела, но притянула его за шею к себе. — Не останавливайся, — попросила она. И Скорпиус не останавливался. Ни тогда, когда Лили расслабилась и обняла его за поясницу обеими ногами, ни тогда, когда ее губы мазнули по его шее и оставили на ней россыпь поцелуев, ни тогда, когда он сам, чуть ли не сходя с ума от того, что делал, потерял контроль и грубо зафиксировал ее за бедра на одном месте, вбиваясь чаще, резче и глубже. Лили могла лишь вздыхать, отвечать на быстрые, но влажные поцелуи, оттягивать взмокшие пряди волос (и как она узнала, что он просто кайфует от этого во время секса?) и просто подаваться ему навстречу, двигаясь в неуловимом ритме единения и отчаяния. А потом все закончилось. В один момент удовольствие стало чересчур оглушительным, и Скорпиус прикусил округлое плечико, толкаясь последний раз и замирая. На него накатила нега, мышцы сладко заныли, и он аккуратно вышел, устраиваясь рядом с таким же горячим и потным телом и обеспокоенно вглядываясь в лицо Поттер. Она коротко ему улыбнулась и, слегка сморщившись, повернулась на бок, пялясь на него. Скорпиус бы соврал, сказав, что не пялился так же в ответ. — Все в порядке? — не выдержав, спросил он, и Лили, прислушавшись к себе, неопределенно кивнула. — Думаю, да. Скорпиус мало что соображал во всех этих женских делах и решил ей поверить. Лили прикрыла глаза. Рыжие волосы, разметавшиеся по подушке, длинные ресницы, отбрасывающие причудливые тени на щеки, и ярко-красные губы. Он бы ни за что не поверил, что однажды будет с таким удовольствием наблюдать за сном Лили Поттер. А Скорпиусу ведь прекрасно было известно, к чему все шло. К чувствам, которым в его мире не было места. Но проблема состояла в том, что они с Поттер совпали, как жемчуг и золото. Беспроигрышное сочетание, вот только Лили не носила дорогих украшений. Ли-ли. Перезвон колокольчиков на лугу. Легкая, добрая, понимающая Лили Поттер в какой-нибудь другой реальности заняла бы в его сердце особое место. В той реальности Скорпиуса бы не съедала вина, его лучший друг не игнорировал бы его, а в мире царил бы мир. Там бы тоже случалось дерьмо, потому что дерьмо всегда случается, но оно не носило бы глобально-разрушительный характер. До его помолвки оставалось всего четыре дня. Или еще четыре дня? Скорпиус запутался в формулировке, запутался в том, что чувствует и чего хочет. Ему оставалось только смотреть на спящую Лили Поттер, полностью игнорируя падающий где-то за окном снег.