Lost Generation

      Все утро шел снег. За ним, наверное, не было слышно пения ангелов, но Лили твердо верила, что где-то за крупными хлопьями кружит толстенький карапуз с луком в руках — маленький амур, поранивший своей стрелой не одно сердце… Ангелов просто не могло не быть. — Лили, дорогая, не поможешь рассортировать эту корзину белья? Я уже вообще ничего не успеваю! — пожаловалась бабушка Молли и отлевитировала плетеную корзинку на пол. Доедающий завтрак дядя Билл усмехнулся. — Мам, ты так не волновалась даже перед моей свадьбой, а я был первым из твоих детей, кто вступил в брак! Ты же не собираешься поставить всех на уши, да? А то Джордж приведет в исполнение свою давнюю угрозу, и ты будешь лежать под Оцепенением, пока все кругом будут готовиться! — Это была угроза Фреда, — заметила Молли и украдкой потерла левый глаз. — А Лили все равно нечего делать, правда? Лили ласково улыбнулась бабушке. — Да, ба. Все сделаю. — Ты моя умница, — Молли потрепала ее по голове и исчезла в проеме гостиной. Лили вновь посмотрела в окно. Густые хлопья снега, кружась, падали прямо на заваленную сугробами лужайку. Двое закутанных в напоминающую мох одежду садовых гнома несли большой желудь, спотыкаясь на каждом шагу — следы их кривых ног прочно отпечатывались на снегу. Один гном увяз настолько, что желудь выскользнул из его лап, и другой, как-то мрачно вздохнув, напустился на собрата по несчастью с таким пылом, что шапка из тополиного пуха затряслась на его лысой голове. От чашки шел горячий пар, и Лили, не отрывая глаз от развернувшейся перед глазами веселой сцены, сделала глоток верескового чая с медом. Тихо тикали часы — большая часть многочисленных ложек с портретами Уизли сейчас указывала на «дом». Над раковиной сама по себе летала губка и начищала до блеска тарелки, а спицы поудобнее устроились в кресле и довязывали зеленый свитер. Дядя Билл то и дело что-то бурчал себе под нос и во всю орудовал пером над свитком пергамента, помеченным официальной эмблемой банка «Гринготтс». Лили вздохнула и взмахнула палочкой, левитируя корзину к себе — ей совсем не хотелось подниматься со своего нагретого места. Корзинка, лениво покачиваясь в воздухе, задела радиоприемник, и по крохотной гостиной разлилась какая-то старая песня Селестины Уорлок, которую так любили послушать бабушка с дедушкой. Последний, кстати, за это раннее утро уже дважды совершил маршрут Нора-сарай, втихоря от жены утаскивая туда магловскую проводку… Что он там с ней делал, Лили предпочла не спрашивать. Вещи сортировались медленно — Лили порой вообще забывала о том или ином представителе их большой дружной семьи, а распознавательные чары ей пока что удавались с трудом. Откинув красные носки со снитчами в джеймсовкую стопку, она взяла в руки черную рубашку и задумалась. Подобное очень любил носить Скорпиус. Лили вспыхнула и потрясла головой. Вот только этого еще недоставало! Она постаралась сосредоточиться на корзинке и Селестине. Дядя Билл тихо ругнулся и виновато посмотрел на Лили, но она и бровью не повела. От братьев порой раздавались вещи и похуже. Нора медленно просыпалась — на верхних этажах послышался топот, что-то с глухим стуком упало на пол, и через мгновение на кухню втянулся Джеймс. Его волосы были взлохмачены даже больше, чем обычно, очки сидели на самом кончике носа и вот-вот норовили сползти, а по припухшим векам было понятно, что эту ночь он, как и все они, провел без сна. — Привет, Джей, — поздоровался Билл и наконец отодвинул от себя свиток, — как дела? Джеймс схватил стоящую на столе пачку молока и сделал несколько жадных глотков прямо из горлышка. — Нормально, — сглотнув, сказал он. — Я подумал, что раз уж международные порталы перекрыли, то Рони могла бы остаться с нами. — Прекрасная мысль, — отозвался Билл, явно пребывая мыслями в своем отчете. — Постой, но магловские аэропорты ведь работают, почему… — Знаю, — Джеймс почесал затылок, — мне кажется, ей просто не хочется домой. Лили заглянула в корзину, убедилась, что та опустела, и ткнула в крайнюю левую стопку. — Так, Джеймс, это твое. Отнеси наверх, пока бабушка не увидела, она слегка нервничает из-за этой свадьбы… Джеймс хохотнул. — Слегка? Лилз, меня заставили привести в порядок чердак! Чердак! А упырь, знаешь-ли, не очень любит гостей! — Не сметь обижать упыря! — на кухню в одной пижаме спустился дядя Рон. — Он вполне успешно изображал меня полгода, и избавил нас от кучи проблем. Рон подошел к так и не закрытому пакету с молоком и тоже отхлебнул из горлышка, вытерев появившиеся молочные «усы» правым рукавом пижамной кофты. Да уж, с кем поведешься… Взрослые устроились за столом, вполголоса обсуждая какие-то банковские вопросы, которыми был так занят Билл, а Джеймс с выражением величайшей муки на лице плюхнулся на потертый мягкий диван. Лили подсела к нему и осторожно коснулась плеча. — Как там Рони? Джеймс бросил на нее косой взгляд. — В шоке, — отрывисто сказал он. — Не каждый день на тебе испытывают Непростительные, знаешь-ли. — Вот только не надо на меня срываться, — обиделась Лили и сложила руки на груди. — Я там тоже была. И мне тоже было… нехорошо. «Нехорошо» — это, конечно, слабо сказано. Лили никогда раньше не испытывала такого ужаса, как в тот день на платформе девять и три четверти. Она вроде бы только-только сидела в поезде, а потом повсюду раздались крики, вспышки заклинаний, повалил дым, что-то разрушилось, и младшекурсники испуганно вжались в стены. Тогда-то Лили и решила последовать за братьями, выяснить, есть ли хоть какой-то путь наружу, а потом… В книгах все иначе. Когда видишь мертвого человека, то не сразу осознаешь это. Ханна Финниган не была близким человеком для Лили — но она знала ее, часто видела ее теплую улыбку, которую унаследовали близнецы, всякий раз улыбалась в ответ, а теперь ее просто не было, и это было слишком сюрреалистично. Мысль, что на ее месте должна была быть она, Лили, не давала ей покоя и мучила даже после разговора с отцом. Ее обняли чужие руки. — Эй, прости меня, ладно? — выдохнул Джеймс ей в макушку. — Я уже сам не соображаю, что говорю. Лили обняла его в ответ. — Иди поспи, ладно? Вечером должна приехать Рокси, но до тех пор в восточной комнате никого не будет, так что можешь побыть там. — Да нет, — Джеймс усмехнулся, — лучше я пойду к себе. Иначе Роро вам покоя не даст. Лили нахмурилась. — Кто? Джеймс только хитро подмигнул, подхватил пару больших имбирных печений и утопал наверх. Лили откинулась на спинку дивана. В Норе в праздники было не протиснуться — именно поэтому они чаще всего не оставались тут на ночь, а возвращались в Годрикову Впадину. Уизли было слишком много — они приезжали с самых разных концов света и сливались в один мощный рыжий поток, который мог запросто снести их фамильное гнездо. Вечером ожидали Роксану из Италии, дядя Перси с женой и дочерями приезжал из Штатов, весельчак-Фред заглянул на огонек несколько дней назад, сообщил про завал на работе, но обещал быть на свадьбе и даже раньше, чтобы успеть пожать руку жениху, который «наконец станет полноправным членом клана», дядя Чарли прибыл еще вчера и храпел наверху в обнимку с каким-нибудь плюшевым дракончиком, тетя Флер с дядей Биллом решили попросту остаться в Норе, чтобы следить за приготовлениями, и уже днем собирались встречать своих младших детей, которые в эту минуту, наверное, пересекали Ла-Манш. Джинни с Флер с самого раннего утра заперлись с Виктуар в комнате, и одному Мерлину было известно, что они там делали. Альбус же сказал, что хочет побыть один, и теперь расчищал верхние комнаты, то и дело приманивая к себе домашнюю выпечку. Так что пока тут было вполне тихо, мирно и спокойно, даже с учетом того, что Лили делила спальню с Рони Россери, которая пришла в себя всего день назад и с тех пор бледнела всякий раз, когда кто-то пытался с ней поговорить. Бабушка Молли уже влила бы в нее галлон Умиротворяющего бальзама, если бы не мама, убедившая ее в том, что девочке просто нужен покой. Лили прикрыла глаза — ранний подъем дал о себе знать. Мать, кстати, наотрез отказалась объяснять, почему ее не было на вокзале, и почему всех младших встречал отец. Не то что бы у Лили было время ее расспрашивать — женская половина дома было до того увлечена подготовкой свадьбы, что ни на что другое не обращала внимания. Тэдди же, увидев, что приготовления в надежных руках (а если за дело взялась сама министр Магии, то так оно и было), заметно расслабился и проводил дни, рубясь с Джеймсом в жуткую смесь волшебных и магловских игр. Со стороны их поведение могло показаться несерьезным, даже ребяческим, — ну в самом деле, волшебное сообщество вновь оказалось на грани войны, а они веселятся, будто ничего не произошло, но все знали правду — это был единственный способ забыть о жутких новостях в «Пророке». Пропавшие люди, нападение на школьников, убийства, — про все это Лили уже читала. Отец уходил рано утром и возвращался к ночи, ложился спать прямо в аврорской форме и вскакивал, стоило его палочке засветиться голубым светом. От пойманных на платформе преступников («Пророк» их окрестил Падальщиками) ничего добиться не удалось, хотя в ход шли серьезные магические формулы и даже сыворотка правды. «Я не понимаю, кто стоит за этим, Джин. Кого мы не учли? Кого я забыл?» — Лили случайно подслушала разговор родителей, и эта фраза теперь не шла у нее из головы. Она тоже не понимала. Ведь Нотт умер, это точно, так как так получилось, что стоило ему умереть, как было совершено самое крупное нападение в этом веке? Или Нотт вообще был ни при делах, и его именем умело прикрывались? Если честно, у Лили голова шла кругом. Политические разборки, надумки Визенгамота, министерские проверки, — все это совершенно не вязалось с куда более личными, сокровенными проблемами, о которых Лили (опять же!) старалась не думать. Джеймс вновь перегнулся через перила и бросил ей в несколько раз сложенную ткань. — Это не мое, Лилз! И не Ала, кстати, я проверил распознавательными чарами, похоже, он случайно запихнул в чемодан вещь Малфоя… Все, я социально мертв до вечера! — его курчавая голова исчезла, а Лили застыла с той самой черной рубашкой в руках, как статуя. — Малфоя? — дядя Рон заинтересованно повернул голову, оторвавшись от беседы с братом. — Я слышал, у них тоже завтра празднество, Роза рассказывала. Кто там в невестах? — Это не свадьба, — рассмеялся Билл, — рановато им еще. После помолвки еще можно сбежать, а от свадьбы в чистокровных семьях уже точно никуда не деться. А про невесту я не знаю, Лили, ты в курсе? — Да, — будто бы не своим голосом ответила Лили и сжала в пальцах тонкую ткань, — Флокс Забини. Рон с Биллом синхронно присвистнули. — Забини те еще задаваки, — отметил первый. — Помню, в школе Блейза вечно зазывали в «Клуб Слизней», а все потому, что его мать какая-то там знаменитая колдунья… Подумаешь! — Ты сердишься, потому что тебя Слизнорт не звал, — улыбнулась вошедшая на кухню Гермиона, и дядя Рон надулся. — А девчонка-то красивая? — поинтересовался Билл, и взрослые посмотрели на Лили. Она почувствовала себя очень слабой и медленно кивнула. — Да. Очень. — Ну и славно! Значит, Малфою повезло, — Билл встал, — но Тэдди все-таки повезло больше. Рон заметно оживился, и разговор постепенно перешел к свадьбе. Лили подумала, что еще одного расспроса о Малфоях просто не выдержит, и решила подняться наверх. Быть может, у нее бы получилось развеселить Рони, хотя на самом деле Лили хотелось накрыться самым толстым одеялом, чтобы никого не видеть. Поднимаясь наверх в растрепанных чувствах, она не заметила, что Гермиона Уизли-Грейнджер одарила ее внимательным взглядом. … 1999 год … — Эй, Грейнджер, аккуратнее нельзя? Гермиона вздрогнула и чуть не свалилась со стремянки. Где-то внизу Драко Малфой сдернул с головы пушистую еловую ветвь, которую она до этого пыталась приколоть над дверьми Большого зала, и отбросил ее в сторону. В школе в этом году было катастрофически мало учеников, но это вовсе не помешало деятельной натуре Макгонагалл организовать комитеты по украшению замка. Не то чтобы у них не было эльфов для этой задачи… Если честно, Гермионе казалось, что Минерва таким образом пыталась помочь им проникнуться атмосферой праздника. Ведь что может быть веселее, чем Рождество? — Малфой! — недовольно воскликнула она. — Ты рехнулся что ли? Зачем так орать? Слизеринец красноречиво вздернул левую бровь. Гермиона покачала головой и вернулась к своему занятию. На еловые лапы удивительно плохо действовали чары приклеивания. Через несколько секунд она случайно глянула вниз и столкнулась с настороженным взглядом серых глаз. — Так… — протянула Гермиона и покрепче сжала палочку (этот странный рефлекс остался у нее с войны). — Малфой, что тебе нужно? Тот лишь усмехнулся. — А ты догадливая, Грейнджер, — с этими словами он покопался в школьной сумке и достал свиток пергамента. — Мне нужна подпись Маккошки, ты не похлопочешь? — А мне это нужно? — спросила Гермиона и облокотилась на стену. — Нужно, — заверил Малфой. — Я же знаю, что твои запасы на исходе. Гермиона закатила глаза и все-таки решила спуститься. Да уж, кому расскажешь, чем она занимается в свой последний год учебы, — не поверят. Даже Рон с Гарри, и те не в курсе потому, что если были бы, то от Малфоя уже давным-давно ничего бы не осталось. Впрочем, эти двое были весьма заняты в своей аврорской академии и практически не обращали внимания на весь остальной мир. — И что это? — деловито поинтересовалась она, принимая пергамент из рук слизеринца. — Да так, — уклончиво ответил тот, — нужно на пару дней наведаться кое-куда. Знаешь же, без подписи меня отсюда не выпустят, а секретные ходы опечатаны, так что приходится вертеться. «Приходится вертеться» в переводе с языка Малфоя означало общаться с ней, грязнокровкой Грейнджер. Министерство в «Пророке» рисовало слишком уж радужные итоги первого послевоенного периода, потому что, в общем и целом, ориентиры общества не поменялись, а закостенелые в веках порядки никуда не делись. Никто из чистокровок не горел желанием распивать бокалы дружбы с кем-то вроде Гермионы, но, надо признать, теперь хотя бы не оскорбляли открыто — это было чревато последствиями похуже выговора от декана. Особенно хитрые, вроде Малфоя, пробивались в новом мире всеми силами, даже если приходилось… Драко протянул ей ладонь, повернув ее тыльной стороной вверх, и Гермиона положила свою поверх, тут же почувствовав, как закололо кожу от мощного притока волшебной энергии. Они с мальчиками пользовались этим способом лишь пару раз за время своих скитаний по британским лесам, но магия чистокровного до последнего колена Малфоя не шла вровень ни с какой другой. Гермиона практически сразу почувствовала, как вялость и сонливость сходят на нет, и быстро разорвала рукопожатие, пока на слизеринце не сказался их «обмен». — Постараюсь сегодня после ужина все сделать, — она потрясла пергаментом. Малфой сухо кивнул, и Гермиона направилась обратно к стремянке. — С Рождеством, Малфой, — у самой лестницы сказала она, а когда обернулась, в коридоре уже никого не было. Лишь факелы отбрасывали причудливые узоры на стены. Гермиона хмыкнула и подцепила очередную еловую ветвь. Теперь с приклеиванием дела пошли куда лучше. Наверное, в этом и была вся фишка обмена волшебной энергией — маг не только ощущал приток сил и чувствовал себя лучше в физическом плане. Древнее заклинание укрепляло магический фон, но про это в книгах не было сказано ни слова, и Гермиона сделала в голове пометку, что нужно будет проверить наличие подобной информации в библиотеке. А Малфой тоже хорош — в который раз уже ей приходилось прерывать их связь первой, чтобы тот сам себе не навредил. Ну разве так можно? В сентябре-то вел себя, как полная сволочь. Ничего нового, конечно, но тогда все-таки было привычнее, как ни крути. А потом ему в первый раз понадобилось разрешение покинуть территорию (по особому указу министерства Малфой и парочка других оправданных студентов не имели права выходить за переделы Хогвартса весь учебный год), и он пришел к ней. Война повлияла на каждого: у Малфоев она отняла достоинство, у мальчишек — друзей, а у Гермионы — волшебство. Это семь лет назад Хогвартс был замком из сказок, в котором хранились невероятные книги с магическими заклинаниями. Сейчас это была гробница. Ее однокурсников, знакомых, людей, с которыми они здоровалась в коридорах. Эти стены не были ей знакомы, и все тут. Все разрушенное восстановили, очистили завалы, но… с ремонтом из замка будто бы ушло волшебство. Но хуже, хуже, хуже всего было то, что оно ушло из нее, Гермионы. Она уставала. Слишком часто. Так не бывало, не без причины. Заклинания получались слабенькие, как у ребенка, еще не получившего палочку, и это замечали не только учителя. Это заметил Малфой и предложил обмен: протекторат Гермионы, как золотого героя, в отношении него, бывшего пожирателя, и его магия взамен. Заклинание было древнее и завязанное на крови, а потому опасное. С Гарри и Роном Гермиона не боялась — то были друзья, да и использовали они этот способ лишь после проникновения в министерство (Гарри и Рон) и после нападения в Годриковой Впадине (Гермиона и Гарри). Малфой же кривился, презрительно поджимал губы, но вслух ничего не говорил — помнил, что сам предложил. Хочешь жить — умей вертеться, как говорится. А Драко очень уж хотелось выжить. Были у этого заклинания и побочные эффекты — при частом использовании оно могло вызвать привыкание. Так бывает, это как магловские легкие наркотики. Магия Малфоя была яростной, сокрушительной и… волнующей. Не зря существовала и интимная сторона вопроса — такое заклинание несколько веков назад использовали влюбленные, чтобы поровну разделить свои волшебные силы. Впрочем, «Малфой» и «интим» совершенно не вязались в ее голове между собой, поэтому в том далеком сентябре Гермионе показалось, что она нашла идеальный выход из ситуации — магии недавнего соперника хватало на несколько недель. На нее перестали коситься однокурсники и учителя, все встало на свои места. И ее совершенно — совершенно! — не волновало, куда периодически ездит Малфой в сопровождении одного из авроров и почему он по-прежнему приходит к ней за помощью. Гермиона упрямо тряхнула головой и взмахнула палочкой, чтобы покрыть тонкие иголки ели серебристым нетающим снегом… — Мам. Ма-а-ам. Мам! — Хьюго настойчиво потряс ее за плечо, и Гермиона моргнула, выныривая из череды воспоминаний. — Да, Хьюго? — она смахнула с плеча сына несуществующую пылинку. — Прости, я задумалась. Хьюго улыбнулся той самой мальчишеской улыбкой, которая всегда почему-то пропадает с возрастом, и протянул ей старенькую книжку. — Ты обещала рассказать мне про этого Санту, помнишь? Маглы правда верят, что он носит красную шубу и залезает в дом через дымоход? Проходящая мимо Роза со стопкой одежды в руках весело фыркнула. — А еще разводит оленей. Гермиона улыбнулась дочери, впервые за долгое время словив ответную улыбку, и Роза прошмыгнула наверх, подальше от бабушки Молли, которая так нервничала, что из-за всплесков магии предметы вокруг нее начинали слабо подпрыгивать. Впрочем, Тэдди всегда был еще одним ее внуком, а для Молли Уизли семья всегда стояла на первом месте. — Там внизу просто сумасшедший дом, — доверительно сообщила Роза будущему жениху, ногой захлопывая за собой дверь, — вот почему я тоже не могу просто сидеть в своей комнате в ожидании расплаты? — Свадьбы. — Да без разницы, — Роза махнула рукой и только тут заметила, что парадная мантия лежит нетронутая на том самом месте, где она оставила ее час назад, а Тэдди стоит у окна с неестественно прямой спиной. Внизу хлопнула дверь и раздались оживленные голоса, и плечи Люпина напряглись, а пальцы вцепились в оконную раму. — На что ты там смотришь? — не вытерпела Роза и подошла поближе, скинув стопку белья на покрывало рядом с мантией. — Виктуар всегда хотела, чтобы в ее свадьбу падал снег. Белый — цвет чистоты и свободы. Белый лист, новое начало. Роза улыбнулась. — Так и есть. У вас ведь начнется совсем новая жизнь, — она положила руку Тэдди на плечо, и тот обернулся, уставившись на Розу сухими воспаленными глазами. Волосы у него были светло-сиреневые. — Роуз, я не могу, — прошептал он. — Не могу, понимаешь? Роза весело фыркнула. — Мне говорили, что предсвадебный мандраж - дело тонкое, но, кажется, тогда речь шла о невесте. Тэдди, ты… — Это глупо, Роза, — Тэд втянул в себя побольше воздуха. — После всех этих ужасов свадьба - это так несерьезно, да? — Свадьба - это всегда серьезно, — возразила Роза. — Тем более ваша. Тэд, вы же вместе со школы, помнишь? Все хогвартские парочки уже сто раз переженились, а вы все тянете и тянете, как будто мир перевернется, если вы просто пож… — У нас никогда не будет детей, — прервал ее Люпин, и Роза осеклась, замерев с по-глупому приоткрытым ртом. — Ты что такое гово… Договорить ей снова не дали. Дверь приоткрылась, и внутрь протиснулась Лили. На ее рыжих волосах блестели снежинки. — Роуз, там Доминик и Луи приехали, так что если хочешь, можешь пойти вниз и послушать занимательные французские истории… Я чему-то помешала? — заметив выражения на их лицах, обеспокоенно спросила она, и Тэдди поспешно замотал головой. — Да нет, Лилз, мы просто обсуждали оформление. Ну знаешь, бантики и прочая мишура… Лили сделала вид, что поверила. — В общем, я пойду, нам с Доминик надо столько всего обсудить, и в первую очередь то, чем кормят Луи, если он за полгода стал выше меня на голову! — недовольно цокнув языком, будто рост кузена нанес ей смертельной оскорбление, Лили скрылась за дверью, а Роза в тот же момент прижала Тэдди к стенке. Фигурально выражаясь, разумеется. — Ты что несешь вообще? — Тэд отчаянно замахал на нее руками, мол, говори тише. Роза молниеносно ткнула палочкой в дверь. — Оглохни! Как это у вас не будет детей? Ты что, с ума сошел? — Роуз, — Тэдди вздохнул, — мой отец был оборотнем, а мать - морфом. Билла, если помнишь, оборотень нехило потрепал, а Флер - прямой потомок вейлы. Ты хоть представляешь, что может вызвать такое сочетание ген? Роза знала. Она была одной из немногих, кто прошел специальный курс по колдомедицине в прошлом году. — Ты боишься, что ваши дети родятся… оборотнями? — осторожно спросила она. Тэдди сел на краешек кровати. — Я знаю, что не родятся. Ликантропия передается лишь со слюной оборотня, но это вовсе не уменьшает риск других отклонений от нормы. Они могут родиться сквибами, слепыми, слепыми сквибами, я не знаю, черт возьми! — Тэдди, — Роза присела рядом, — ты сейчас говоришь правильные вещи. Очень продуманные, научные, но абсолютно исключающие счастливый финал. Мне казалось, ты веришь в сказки? — Я боюсь, что сказка обернется ночным кошмаром, от которого нельзя будет избавиться, вовремя проснувшись, — пробормотал Люпин. — Роуз, ну зачем я ей такой? У меня нет родителей, наследства, дома, лишь работа школьным учителем. Я не могу взять и поломать ей жизнь. Роза думала около секунды. А потом взяла и влепила лучшему другу крепкую пощечину, мимолетом подумав, что подобное обращение с рехнувшимися парнями входит у нее в привычку. Сначала Боунс, потом Малфой, теперь вот Тэдди… Страшное дело — общение с Рони Россери. Глядишь, скоро Роза запишется в школьный клуб или, что еще хуже, организует свой, начнет выступать с речами (или это уже было?) и окончательно станет… собой. Тэдди охнул и вскинул на нее глаза. Роза встала. — Вот как ты значит думаешь, да? — она нависла над парнем, который почему-то отчаянно не хотел становиться мужчиной, и потрясла у его носа пальцем. — То есть ты не считаешь дядю Гарри и тетю Джинни семьей, а их дом — своим домом? Или Ал, я, Лили и Джеймс недостаточно хороши, чтобы назваться твоими братьями и сестрами? Или бабушка Молли, которая выращивала на вашу свадьбу пионы посреди осени, потому что их так любит Виктуар, гостеприимством не вышла? Если ты не считаешь нас семьей, то отлично, Эдвард Римус Люпин, но я тебе одно скажу - если посмеешь сбежать сейчас, я найду тебя даже в самой темной но-а-а-а! Тэд дернул ее на кровать так внезапно, что Роза не устояла на ногах и повалилась прямо на него, громко взвизгнув и больно ударившись локтем об изголовье. А в следующую секунду ее так крепко сжали в объятьях, что дышать стало нечем. Роза посопротивлялась из вредности, а потом, неловко шмыгнув носом, обняла этого невозможного Люпина в ответ. — Никогда больше не смей так говорить, понял? — уткнувшись лбом в чужое плечо, прошептала она. В ответ ее лишь покрепче прижали к себе. — А дети… Вы же все равно не собирались пока, верно? Время все правильно разрешит, вот увидишь. Тэдди отстранился, и Роза увидела на его щеках две подозрительно мокрые дорожки. — Да ладно, — рассмеялась она и прижала ладони ко впалым скулам. — Потерпи до алтаря, невеста! Когда к ее смеху присоединился чужой, более низкий, Роза прижалась к другу и подумала, что ей, наверное, никогда не было так хорошо. Даже если для нее таинство свадьбы всегда будет скрыто за плотным занавесом невозможности. … 1999 год … Свадьба. Дело давно решенное, спланированное, наверное, всей семьей Уизли, только не Гермионой. Письмо отправилось в полет куда-то за спину, и она подперла подбородок рукой, уставившись куда-то в окно, за которым, впрочем, ничего видно не было — лишь темнота, привычная для февральских вечеров. Сыч, прилетевший с письмом, теперь радостно ухал, прохаживаясь по библиотечному столу, и косился на замершую Гермиону с каким-то удивлением в совиных глазах. Мадам Пинс еще не успела вытолкать их обоих из библиотеки по той простой причине, что отошла встречать партию новых книг из издательства, которые министерство ежемесячно поставляло в Хогвартс, хотя библиотека, в отличие от многих других помещений, не так сильно пострадала после битвы. Итак, свадьба. Косой и неровный почерк Рона все еще стоял перед глазами. Гермиона прикрыла глаза и потерла виски — ей хотелось забыться. А еще и эта усталость, спровоцированная постоянной занятостью за подготовкой к ЖАБА и реновацией замка. Мелкой, разумеется, — Хогвартс отстраивали в рекордные сроки весны и лета этого года, так как до этого ни у кого попросту не было времени, но какие-то незначительные части — вроде обуглившихся рам от картин или отколовшегося узора от лепнины на потолке — требовали внимания студентов старших курсов весь этот год. Да и Малфой перестал обращаться за помощью, и их взаимовыгодный обмен сошел на нет… А теперь еще и Рон, планирующий летом свадьбу, когда Гермионе еще даже двадцати одного не исполнилось. Наверное, это логично — Джинни с Гарри уже поженились осенью, Невилл с Полумной съехались, да и вообще по всем знакомым прокатилось колесо свадеб и гуляний, вот только… Гермиона не чувствовала, что готова к этому. Да и как тут подготовишься? Это же Рон, ее неловкий Рон Уизли, который ругается, как колдун Лютного переулка, и обожает поесть. Который спасал ей жизнь и с которым она познакомилась, когда его нос был испачкан в грязной пыли… Гермиона уронила голову на раскрытую книгу по высшей трансфигурации и позволила себе жалобно застонать. — Надо же, Грейнджер, я и не думал, что тебе настолько плохо живется без нашего партнерства, — протянул над ухом знакомый ехидный голос, и Гермиона так и подскочила на своем месте, сердито обернувшись и неожиданно-близко столкнувшись с Малфоем, который буквально дышал ей в переносицу. — Малфой! — сердито воскликнула она. — Тебе не надоело подкрадываться? — Мне это никогда не надоест, — довольно ухмыльнулся слизеринец и потянул на себя ее книгу, — а еще меня безумно интересует, зачем это золотая девочка проводит вечера над книжками, которые все равно знает наизусть. — Засунь свой интерес… — пробормотала Гермиона и протянула руку, — давай свой свиток уже, быстрее начнем, быстрее закончим. В глазах Малфоя промелькнуло что-то непонятное, и он резко сдернул сумку с плеча, покопался в ней, и протянул уже знакомый пергамент Гермионе. Как милостыню подал. — Наверное, бесполезно спрашивать, куда ты все время отпрашиваешься? — спросила она, и Малфой хмыкнул. — Засунь свой интерес… — в тон ей сказал он и неожиданно сел рядом, первым протянув ладонь. — Давай, Грейнджер. Я вижу, что тебе нужно. Гермиона помедлила чисто из вредности, но все-таки вложила свою руку в пальцы слизеринца, и через мгновение ее окутало уютом и теплотой, как если бы она завернулась в огромный мягкий плед. Даже дышать стало проще. Она отстранилась позднее, полностью погрузившись в чужую магию, и тут же увидела, что Малфой побледнел и почти сравнялся цветом со стеной. — Прости, — тихо сказала Гермиона и отодвинулась. — Мне не следовало… — Я в порядке, — отрывисто заверил ее Малфой. — Кстати, я жду приглашения на свадьбу. — Как ты… — Гермиона осеклась и посмотрела туда, куда кинула письмо Рона, но пол был девственно-чист. — Ты что, читал мое письмо? Малфой пожал плечами. — Не удержался. Уизел всегда был забавным. — Совать нос в чужие письма - это не забавно! — вспылила Гермиона. — Отдай! И снова этот странный взгляд. Малфой небрежно достал из кармана мантии помятый пергамент и бросил его на парту. После чего посмотрел на нее так, словно Гермиона была грязью на мостовой, подцепил свою сумку и ушел, оставив ее наедине с рокочущим в сердце гневом и свитком пергамента в руке. Несколько мгновений Гермиона пялилась на него, борясь с порывом нагнать Малфоя и заставить полетать над стеллажами, а потом уверенным жестом развернула свиток. В конце концов, Малфой первый влез в ее жизнь, и она имела полное право узнать, чем он занимается, когда покидает Хогвартс. Она пробежала взглядом по первым двум строчкам, а потом откинула свиток, будто тот был ядовитой змеей. С пергамента на Гермиону смотрела проверенная работа по Чарам. Что делать с этим? Гермиона не знала. Она не имела ни малейшего понятия, что происходило с ней. По простым правилам логики, это было полным бредом. Ну разве Драко Малфой, тот самый, что не упускал возможности оскорбить, насмехнуться, подставить, тот самый, что кривил лицо при виде нее, тот самый, что терпеть не мог ее и мальчишек, мог в самом деле бескорыстно помочь ей? Гермиона фыркнула так громко, что заслужила удивленный взгляд Джинни. До этого новоявленная миссис Поттер смотрела на гренки в школьном салате с таким выражением, с каким люди обычно смотрят на умирающих котят. — Ты чего? — поинтересовалась она, пока Гермиона изображала увлеченность собственными гренками. — Ничего, — буркнула в ответ Гермиона и подцепила на вилку салатный лист. Джинни, впрочем, ответ явно не понравился. — Это из-за Рона, верно? — придвинувшись поближе, спросила девушка, для удобства перебросив длинные волосы себе на спину. — Из-за Рона, — согласилась Гермиона, кинув взгляд на слизеринский стол. В этот самый момент к Малфою, так не притронувшемуся к ужину, подсел Забини и начал что-то шептать ему на ухо. Гермиона поймала взгляд Паркинсон и быстро опустила глаза в миску с салатом. Малфой, Забини и Паркинсон, — прекрасная компания. Единственные «старички» со Слизерина, кто рискнул вернуться в Хогвартс. Двое последних, впрочем, были больше увлечены своей помолвкой, чем учебой. Гермиона точно знала — столько раз она еще ни на какую парочку в коридорах не натыкалась. Ей даже начало казаться, что они нарочно выбирали те места, которые она чаще всего проходила. Джинни громко щелкнула пальцами перед ее носом, и Гермиона встрепенулась. — Прости, я что-то сегодня… — Рассеянная, — Джинни кивнула. — Так ты уже решила со свадьбой? Выбирай июль, а то это Гарри настаивал на осени, ну, сама понимаешь, его любимое время года… Но лучше июль — зеленая трава, много цветов, прекрасный контраст с белыми ленточками, да и… — Джин, — Гермиона не глядя бросила вилку в тарелку, — мы еще даже не помолвлены. Джинни хлопнула глазами. — То есть как - не помолвлены? Гермиона, вы с Роном - идеальная пара, все знают! Вы столько всего прошли вместе, пережили кучу приключений, пора уже официально оформиться, ты не думаешь? Гермиона прикрыла глаза, напоминая себе, что это только в ее мире предложение руки и сердца имеет значение. У маглов все сложно — их много, спасать волшебную кровь никто не спешит, а свадьба — дело очень серьезное. И предложение — на одном колене, с букетом, в романтической обстановке, — дело обязательное. У магов все не так. Большинство парочек женится, едва встав со школьной скамьи, ведь магов мало, неизвестно, подвернется ли хоть еще один хороший, верный, нужный… — Ты права, — согласилась она и поморщилась - будто огни в Большом зале стали слишком уж яркими, — но Джин, тебе никогда не хотелось… ну не знаю… почувствовать, что без этого человека ты не сможешь больше жить? Будто он — твое все? Джинни улыбнулась. — Герм, я уже в одиннадцать лет знала, что Гарри — именно такой человек. Глядя на их родителей, люди, наверное, начинали верить, что любовь существует. Лили не то, чтобы любила прилюдные выражения привязанности и все такое, но Джинни и Гарри… так и притягивали взгляд. Даже столько лет спустя. Отец вернулся даже раньше, чем обещал — бледный, но с горящими радостью зелеными глазами, хотя во внешнем мире радоваться было нечему. Однако сейчас они жили в их внутреннем, маленьком мирке, ограниченном площадью одного весьма несуразного дома, а в нем всегда находился даже самый невзрачный повод для радости. На маме был большой свитер, а волосы были скручены на затылке, и лишь пара прядок выбивалась из прически, обрамляя усыпанное веснушками лицо. Отец по-прежнему сидел в своей аврорской форме, терпеливо выжидая, пока жена не навоюется с его вечно торчащими во все стороны волосами, в кои-то веки распущенными и спадающими на плечи, и пил горячий грог большими глотками. Впрочем, эта затея Джинни вскоре надоела (как это всегда и случалось), и она махнула рукой, мол, бесполезно, и завязала темные пряди обратно в хвост. Гарри выразительно приподнял брови и подмигнул Лили. Она быстро пригладила свои собственные волосы, пока маме не пришло в голову их заплести. Джинни во многом была хороша: в квиддиче, в рисовании, в написании коротких статей, но только не в хозяйственных делах. Вот уж точно — не бабушка Молли. Но расти с шестью старшими братьями — задачка не из легких, Лили знала, сама едва с двумя справлялась… — Лили, хочешь со мной к Виктуар? — спросила Джинни, подхватывая какую-то коробку, и Лили соскочила с подоконника. К Виктуар она хотела. Флер весь день охраняла ее так же, как дракон - свое золото. Двое других ее детей — Доминик и Луи — уже успели утопать наверх в выделенные им комнаты (не иначе, это была магия дома, раз в него влезала столько народа), попутно с этим громко возмущаясь, что их старшей сестре взбрело в голову выходить замуж в Сочельник. Лили же это казалось отличной идеей — праздник святости и невинности был просто создан для Виктуар и Тэдди. Переливчатую французскую речь они услышали даже на дальнем конце коридора. — …j’ai mal au coeur, maman… Джинни смело толкнула дверь, и они зашли в то, что явно по ошибке называлось комнатой. Склад — вот более подходящий термин для помещения, в котором хранится столько ткани, туфель и украшений. Лили показалось, что она очутилась в роскошном французском магазине. Она посмотрела на Виктуар, чья фигура была окутана закатным светом, льющимся в окна, и невольно ахнула. Флер обернулась на них, всплеснула руками и расцеловала каждую в обе щеки, явно находясь в волнительном настроении, но Лили глаз не могла отвести от замершей перед ней хрупкой принцессы, словно сошедшей со страниц книжки. Виктуар, не замечая чужого восхищения и не моргая, смотрела в дорогое винтажное зеркало в полный рост, и казалось, будто она смотрела сквозь стекло, — настолько пустым было выражение ее глаз. — Вик… — тихо позвала Лили, и девушка вздрогнула, оборачиваясь. — Лили! — радостно выдохнула она и кинулась вперед, крепко обнимая ее и ни сколько не боясь помять свое платье, несмотря на недовольный возглас матери. — Лили, я так рада, что ты пришла! Ты должна мне помочь! Свадебный мандраж. Обычное дело. Странно, но Лили всегда тесно общалась с Виктуар. Не с Доминик и Луи, которые были ближе ей по возрасту, а именно с Виктуар. Наверное, дело было в том, что та единственная училась в Англии, и была словно… ближе. Понятнее. Над Розой с детства шефство взял Тэдди, а над Лили - Виктуар, ведь старшие братья при всем их желании никогда не научат краситься, разговаривать с симпатичными мальчиками и подбирать одежду, а к маме не со всеми вещами можно прийти… Так что именно Виктуар делилась с Лили женскими секретами, и ей первой Лили написала, когда у нее начались те-самые дни. Лили улыбнулась воспоминаниям и отстранилась. — В чем беда? — спросила она, и Виктуар закусила губу, уставившись на маму. К счастью, Джинни всегда понимала язык знаков. — Флер, дорогая, не хочешь поздороваться с Доминик и Луи? Я уверена, они будут рады увидеть маму после своего нелегкого путешествия, да? Кстати, я тебе вот что расскажу, — приобняв француженку за талию и хитро подмигнув девочкам, Джинни осторожно прикрыла за собой дверь, и через секунду раздалось звонкое: — Хьюго, а ну немедленно убери свой волшебный паровоз с пола! Тетя Флер чуть не упала! Лили хмыкнула. Виктуар тем временем вновь подошла к зеркалу и вздохнула, поправив складки платья и повертевшись в разные стороны. Затем она вновь закусила губу и покачала головой. — Мне не нравится платье. Лили недоверчиво вскинула брови. — Правда? Ну, то есть, оно же такое… Восхитительное. Это платье было самым волшебным из всех, что она когда-либо видела в своей жизни. На лифе друг к другу склоняли головы иссиня-черные фениксы, сплетавшиеся хвостами на шлейфе платья, а ткань, казалось, источала сильный серебристый свет. Белокурые волосы единственной на всех Уизли блондинки были забраны сзади в хитроумную прическу, некоторые локоны свободно спадали на хрупкие матовые плечи, а голову девушки венчала изумительной красоты тиара. Виктуар была похожа на спустившегося их проведать ангела. — Знаю, — вздохнула она, — оно волшебное, но… не мое. Лили нахмурилась. — Мамино, — заметив ее замешательство, пояснила Виктуар. — На колдофото никто не видел его, ведь на них напали в разгар свадьбы, и все снимки сгорели, а теперь мама хочет, чтобы я была в нем, а я… не знаю. Тиара, платье, волосы… Слишком много всего, понимаешь? Теперь Лили и правда видела это. Нет, французы всегда отличались прекрасным стилем, и в наряде Виктуар не было никакого перебора с деталями или украшениями, просто… это будто бы была не Виктуар. Ангел, принцесса, фея, но не Виктуар. А для нее это было важно. — Понимаю, — увидев в глазах невесты облегчение, Лили улыбнулась. — У тебя же есть запасной вариант? — Ты будешь смеяться, но я так забегалась с приготовлениями к свадьбе, что, — Виктуар вздохнула, — совершенно забыла про платье. А потом мама написала, мол, у нее есть нечто идеальное, а это же мама, ну я и доверилась… — Платье-то идеальное, — Лили усмехнулась, — просто не твое. И все, чем мы располагаем - тремя часами времени и, — она обвела рулоны ткани, — немалыми ресурсами. Виктуар повела плечом. — Боюсь, что обращаться со швейными заклинаниями я умею не лучше, чем с кухонными. — М-м-м, — протянула Лили и невинно уточнила, — то есть штопать носки и чистить картошку будет Тэдди? В ответ ей так же невинно прилетел туфель на высоком каблуке. Виктуар нащупала молнию платья и потянула язычок вниз, но тут дверь вновь открылась, и она взвизгнула, прижимая начавшую было сползать ткань к груди. Впрочем, уже через секунду, увидев кто пришел, она радостно запищала и бросилась к гостю, путаясь в длинном шлейфе. — Ого! — присвистнула Олив Джордан, так же крепко обнимая лучшую подругу и разглядывая тот кусок платья, что находился в ее поле зрения. — У вас тут весело, можно к вам? Виктуар с Лили переглянулись и синхронно поинтересовались: — А ты умеешь шить?.. На их счастье, Олив умела. Пока они подбирали ткани, а Виктуар пыталась изобразить примерное подобие своего идеального платья на пергаменте свертка, из которого они вытряхнули искусно вышитую пряжу, Лили успела наслушаться и про работу Олив (они с Виктуар почему-то все говорили о каком-то «проекте» и переглядывались), и про Сару, которая никак не могла прийти в себя из-за разрыва с Лиамом , и про Джорданов-старших, читающих по утрам газеты и проклинающих всех Падальщиков вместе взятых. Магия, слава Мерлину, ускоряла процесс, и уже совсем скоро снявшая платье матери Виктуар стояла перед зеркалом, замотанная в три ярда необработанного шифона, а Олив ползала где-то у нее в ногах, хлопоча над выкройкой. В зубах Джордан была крепко зажата волшебная палочка. — Лили, на, подержи, — Олив протянула ей палочку, и Лили, поморщившись, взяла ее. — Вики, ты не представляешь, какой у нас там сумасшедший дом. Через реку особняк Забини, и там сейчас полная вакханалия, каждый день повозки, гости, доставки цветов и так далее. Будто справляют все праздники за десять лет. — Аристократы, — пожала плечами Виктуар и ойкнула, когда парившая в воздухе иголка уколола ее между лопаток. Лили сжала зубы и приказала себе не думать ни о чем, кроме платья. — Лилз, не поможешь с прической? — Виктуар повернулась к ней спиной, и Лили кивнула, подходя поближе. Золотые локоны были искусно заплетены в высокую прическу, сбрызнуты лаком и украшены маленькими серебряными бабочками. Олив снова завозилась на полу. — Такая дурацкая мода на все эти пышные юбки и шлейфы! Никогда не понимала, как в таком платье можно сидеть! — Наверное, они покупают два варианта: стоячее и сидячее, — рассмеялась Виктуар. — А пышность… Наверное, просто не по мне. Лив, ты же помнишь, мы с Тэдди впервые поцеловались, когда я была в том свитере, да и пастухи еще ругались… Лили вынула из волос Виктуар очередную шпильку, острую как кинжал, и навострила уши. Олив хихикнула. — А еще вы чуть не сломали шкаф у нас в спальне! Как тебе вообще в голову пришла мысль о том, чтобы переспать с парнем в общей спальне для девочек? А если бы кто вошел? — Так ты и вошла! — хмыкнула Виктуар, пока Лили вспоминала, как дышать. — Лили, ты… ой, прости, пожалуйста, нам не стоило об этом говорить при тебе, да? — Да нет, — голос подвел, и Лили прокашлялась, — вовсе нет. У нас уже половина курса с кем-то переспала, и я таких бесед слышала столько, что книгу можно писать. Олив и Виктуар переглянулись. — А ты? — осторожно спросила вторая. Лили притворилась, что не понимает, о чем речь, и взялась распутывать особенно сложную косичку. — А что я? — Лилз! — воскликнула Олив. — Ты порозовела! — Мерлин и Моргана! — взвизгнула Виктуар и ценой сохранности своих роскошных волос крутанулась на месте, уставившись на Лили. — Ты провела с кем-то ночь! Он гриффиндорец? Как зовут? Вы давно встречаетесь? Забавно было бы сказать правду. Лили фыркнула в ответ своим мыслям. — Ой, я же знаю! — Олив поднялась на ноги и с сомнением оглядела верхнюю половину платья. — Так, с этим сейчас разберемся, но… Я помню, что Сара рассказывала мне про двух непоседливых близнецов, один из которых неровно к тебе дышал! И раз уж она встречалась с Лиамом, то… Это Дерек, Лили, да? Вы теперь вместе? Лили густо покраснела и кивнула. А что ей было делать? Лучшие подруги — тот еще тандем, не слезут, пока не узнают. А к правде никто не был готов. Даже сама Лили. Так что она кивнула, положила последнюю шпильку на табуретку и вылетела из спальни, как заклятием ужаленная. За дверью ей вдогонку раздался мягкий добрый смех. Поначалу и Лили улыбалась. Сам факт того, что Скорпиус Малфой признал, что она ему небезразлична, грел изнутри, и ей казалось, что она вся сияет. Лили прекрасно понимала, что произошедшее было единственным возможным разом, ни на что не рассчитывала и в глубине души давно смирилась со своим незавидным положением. Но тело — ее собственное тело! — предавало ее. Оно помнило его руки — сильные, нежные, осторожные. Прикосновения подушечек пальцев на коже бедер, ощущение его губ на ключицах, на груди, шее, везде. Лили пропиталась им. Ее подушки пропитались им. Малфой и его чертова помолвка были повсюду — в разговорах и случайных упоминаниях, будто само провиденье заставляло Лили каждую секунду думать о том, что сейчас происходит за много-много миль. Что Флокс Забини сейчас тоже затягивают в платье от лучших дизайнеров этого мира и что Скорпиус вот-вот принесет древние магические клятвы, после которых золотая клетка захлопнется. Если он еще их не принес. Какая-то весьма изощренная пытка. Из комнаты Тэдди, улыбаясь каким-то своим мыслям, вышла Роза. Она заметила Лили и приложила палец к губам. Внизу вновь хлопнула дверь. Во всем коридоре загорелись мягким ровным светом гирлянды из лампочек. На верхнем этаже играли пластинки дедушки Артура. Лили облокотилась на стену и прикрыла глаза, переводя дух, а потом ее обняли чужие руки. Роза прижалась щекой к ее щеке и прошептала: — Счастливого Рождества, Лили. И на короткое мгновение на задний план отошли волнения из-за последних событий: Малфой, свадебное платье Виктуар и вредные садовые гномы. Осталось лишь это: теплые объятия двух рыжих девочек, одетых в фирменные свитера бабушки, запах хвои и омелы, лампочки, стук кружек на кухне и веселый гомон голосов. Щелкнул затвор, и коридор осветила яркая вспышка колдоаппарата. От испуга они отпустили друг друга и повернули головы к лестнице, после чего в один голос воскликнули: — Луи! Из-за камеры показалось острое личико. Когда щуплый девятилетний мальчик Луи Уильям Уизли заявил, что собирается учиться в Дурмстранге, ему никто не поверил. Флер рассмеялась своим серебряным смехом, а Билл потрепал сына по волосам. «Пройдет», — сказали они. Не прошло. Луи отправился в Дурмстранг. Так и получилось, что трое братьев и сестер оказались распределены в разные магические школы. А еще Луи вырос и превратился в красавчика. Он был ровесником Лили, учтивым и вышколенным дурмстрангской дисциплиной, жадным до всякого рода веселья, которого ему так не хватало во время учебы. Луи много болтал и звенел, как самый настоящий колокольчик. Так его бабушка Молли и называла. «Колокольчик». С возрастом с его носа осыпались веснушки, волосы потемнели и закрутились в тугие кудри, а болгарский холод залил в глаза грозовые тучи. Летом Луи неожиданно сделал скачок в росте и теперь положительно не понимал, что ему делать со своими резко удлинившимися конечностями, а потому грацией его движения точно не пахли. Вот и сейчас. Он сделал два шага и тут же растянулся на последней ступеньке, зажав камеру в своих по-французски изящных руках. Следом за братом поднялась и Доминик, у которой в руках был заполненный кружками поднос. Услышав шум, сверху с перил свесился Хьюго, быстро оценил обстановку и сбежал вниз, перепрыгивая через ступеньки. — Горячее какао, — поведя носом, огласил он и первым потянулся за смешной кружкой, будто бы обвязанной зеленым шарфом. Доминик дождалась, пока каждый не возьмет себе напиток, а потом засунула поднос подмышку. Она, в отличие от пожелавшего обучаться на грозном острове посреди льдов брата и сестры, которая всегда по складу характера скорее напоминала дядю Билла, была невероятно похожа на мать. В принципе каждому ребенку из семейства Уизли-Делакур достались гены матери, а потому у них отбоя не было от модных фотографов и агентств, но Доминик в самом деле была маленькой копией Флер, и все это видели. Потустороннюю снежную красоту нарушали лишь типично-уизливские волосы. В остальном Доминик изо всех сил старалась копировать мать: любила французский язык куда больше, чем английский, говорила с выраженным акцентом, поступила в Шармбатон, а затем в Сорбонну на отделение для волшебников. Даже платья она носила такие же, как Флер. — Тетя Джинни сказала, чтобы вы подкг’епились. Г’аз уж нашим amoureux так захотелось ночную свадьбу, — Доминик с чувством глотнула какао. — Это символично, — пояснил сестре Луи и протянул Лили вылезшую из камеры фотокарточку. — И поэтично, — пробормотала она, глядя на снимок. У них с Розой никогда не было таких колдо. Домашних, теплых, уютных. Всегда в компании друзей или родных, на разных концах снимка. Лили почувствовала укол совести и помахала фотографией в воздухе, чтобы засохли чернила. — Обязательно выложите в MAG и SSS, когда будет время, — Луи кивнул на снимок. Роза поднялась на цыпочки и стянула у Лили колдо. — Обязательно, — она улыбнулась, а Лили лишь тихо хмыкнула, так как знала, что Роза никогда не выкладывает в сети саму себя. Наверное, трудно быть дочерью Министра. … 2000 год … Начало нового тысячелетия отпраздновали громко. Поднимались тосты за счастливое будущее, новое начало, преодоление всех преград и так далее. Гермиона сидела в кругу друзей, много смеялась и чувствовала обнимающую ее за плечи руку Рона. Серьезно поговорить им удалось лишь в последний день каникул, во многом по вине самой Гермионы. Она откладывала и откладывала, игнорировала любые намеки на собственное предстоящее бракосочетание, а потом просто не выдержала. Разговор вышел скомканным, громким, и они разругались в пух и прах, как в старые времена, в результате чего она сбежала в Хогвартс на день раньше, не дожидаясь Хогвартс-экспресса, а воспользовавшись каминной сетью. В этом учебном году в замке в принципе было мало учеников, а уж на каникулах — и подавно. Гриффиндорская гостиная, несмотря на отреставрированные картины и полыхающий в камине веселый огонь, выглядела омертвевшей. Слишком много воспоминаний. Живых, солнечных, детских. Даже книги не спасали — а где это видано, чтобы Гермиона Грейнджер не искала утешения в пыльных талмудах? Казалось, что в замке была лишь она и почтовые совы. Разговор с Роном не шел из головы, и Гермиона, чтобы немного отвлечься, решила выйти из натопленной гостиной и побродить по территории замка, что, разумеется, не избавило ее от нежеланных мыслей. Рон не кричал. Он злился, говорил, что верил, будто они давно готовы сделать этот шаг вместе, а Гермиона просто водила его за нос все это время. Он всегда был вспыльчивым, и она и не ждала другой реакции. И все равно было неприятно. Неприятно, потому что за нее уже давно все решили, неприятно, потому что Рон даже не попытался понять ее, тут же начав упрекать и ругаться. Хотела ли она связывать свою жизнь с таким человеком? Снег под ногами громко хрустел, и Гермиона пожалела, что не надела свои меховые полусапожки. В этих осенних ботинках было… мокро. В хижине Хагрида не горел свет — оно и понятно, тот коротал вечера у бывших членов Ордена. Никто не хотел оставаться один в эти праздники. Только она. У покрытого толстым слоем льда озера бродили три фигурки в одинаковых черных балахонах. Поначалу Гермиона подумала, что это редкие оставшиеся в школе ученики, а потом с одного из них слетел капюшон, и она так и замерла. Малфой, Забини и Паркинсон. Они бродили у самой кромки льда, о чем-то переговаривались и даже смеялись. Неужели министерство не разрешило им покинуть школу хотя бы на праздники? Гермиона нахмурилась и прильнула к одинокому деревцу, чтобы остаться незамеченной. Оказаться в компании трех слизеринцев — вот уж и врагу не пожелаешь. Хотя разобраться с Малфоем и его выкрутасами стоило. Но не при них же! Малфой стоял, засунув руки в карманы брюк, и оглядывал Хогвартс, нависший над озером большой темной тучей. Сейчас замок выглядел весьма недружелюбно — будто готовился встречать незваных гостей. Гермиона вздрогнула. Малфой склонил голову, повернулся к друзьям и что-то им сказал. Забини кивнул, и они с Паркинсон в обнимку направились по дорожке к школе, успешно обойдя небольшой лесок, который служил Гермионе прикрытием. Малфой дождался, пока сокурсники не скроются из виду, и начал рыться в карманах мантии. Гермиона насторожилась и на всякий случай нащупала в собственном кармане палочку. Найдя что искал, Малфой постучал по какому-то листку палочкой, и тот взлетел в воздух, направившись по направлению к… ней? Журавлик, часто взмахивая бумажными крылышками, подлетел прямо к ее лицу и завис, поглядывая на Гермиону чернильными глазками-бусинками. Все происходящее теряло смысл. Гермиона послушно протянула ладонь, чтобы взять бумажную птичку, и журавлик покорно раскрылся у нее в руке. Это оказался какой-то черновик по нумерологии, на обратной стороне которого значилось: «Грейнджер, ты можешь не прятаться, ты же в курсе?» — Я серьезно, — раздался голос совсем рядом. Гермиона посмотрела на Малфоя. — У тебя проблемы с почерком, — вместо ответа она повертела в пальцах бумажку. — Буквы сложно разбирать. — Это не из-за почерка, — Малфой поморщился, — а из-за запрета. На моей палочке стоит блок на целую кучу заклинаний. Кстати, о запретах и блоках. — Вы провели Рождество в Хогвартсе? — спросила Гермиона и зачем-то сунула записку Малфоя в карман. Тот дернул плечом. — У нас не было особого выбора. — Но ведь Рождество… — Что, Грейнджер? — Малфой скривился. — Праздник, в который все срут теплом и уютом? Два года назад в Рождество Лорд прикончил на моих глазах пять человек, а еще пятерых отдал Сивому. Он был в плохом настроении, кажется. Гермиона поджала губы. — Наверное, это из-за нас, — призналась она, и в глазах Малфоя промелькнул интерес. Гермиона вздохнула. — Мы с Гарри, — при упоминании последнего имени Малфой скривился, будто ему в рот влили Оборотное зелье, но продолжил слушать, — были в Годриковой Впадине, когда на нас напала Нагайна и сообщила своему хозяину о том, где искать Гарри, чтобы… Мы сбежали, но палочка Гарри сломалась, и он долгое время пользовался чужими. — Он стащил мою, — Малфой оскалился и уставился на свою палочку, — я долгое время понять не мог, зачем она ему сдалась. Гермиона покачала головой. — Мы тогда целую охапку прихватили, в том числе палочку твоей драгоценной тетушки, — шрам на запястье отозвался старой болью, и Гермиона поморщилась. Малфой схватил ее за руку так внезапно, что она не успела отреагировать. Лишь ужас застыл в легких. Гермиона замерла, чувствуя лишь бешено колотящееся в груди сердце и панический страх. Малфой, разумеется, этого знать не мог. Он задрал рукав ее красного пуховика (Мерлин, и как ей только в голову пришло прятаться в лесу в такой одежде?), свитер, и уперся взглядом в тот самый надсадно ноющий шрам. Гермиона дернулась и попыталась вывернуться, но не тут-то было — Малфой лишь крепче сжал пальцы. — Моя тетушка была бешеной сучкой, и я рад, что ее прикончила мамаша Уизли, — наконец сказал он, впервые на памяти Гермионы не выплюнув фамилию рыжего семейства, как оскорбление. — Этот шрам… — Это клеймо, — перебила его Гермиона и наконец отдернула руку. — Позорное и гадкое клеймо, и оно никогда не исчезнет, потому что следы, оставленные волшебным оружием, не замаскировать и не вылечить. — Чудненькая цитата из учебника, про это там ничего случайно не было? — с этими словами Малфой резко дернул рукав вверх, обнажая левую руку, и на Гермиону взглянула чудовищная мертвая змея, выползающая из черепа. Голова закружилась. Малфой вновь взял ее руку и повернул тыльной стороной вверх, вытянув рядом свою. Ее все еще тронутая легким летним загаром кожа странно смотрелась на фоне бледности Малфоя. Их шрамы теперь были вровень, руки слегка касались друг друга, и Гермиона начинала чувствовать магию Малфоя, от которой прошибало все тело. — Скажи мне, Грейнжер, — неожиданно мягким тоном попросил Малфой, — чей шрам уродливее? Корявые буквы, складывающиеся в позорное «грязнокровка». Уродливая черная татуировка на белоснежной коже с проступающими венами. Они же оба были испорчены. Насквозь. — Ты ничего не знаешь, — Малфой прикрыл глаза. — Впрочем, конечно, ты ведь всего лишь грязнокровка. Гермиона осеклась. Оказывается, к хорошему было легко привыкнуть. Она не слышала этого слова много месяцев и вот, наконец-то, услышала. От того человека, который называл ее так каждый гребанный день. Когда-то она уже била Малфоя по лицу. Пора повторять пройденное. Рука взметнулась на чистой инерции, но достичь цели не успела, так как Малфой перехватил ее пальцы, резко развернул их обоих и впечатал Гермиону в дерево. — Вот видишь, Грейнжер, — Малфой ухмыльнулся, — вот в чем разница. Ты умудрилась остаться после всего этого живой, вот, стремишься зарядить мне в морду. А мне похер. Ты же хотела узнать, зачем я соврал про письмо для Маккошки, верно? Так вот - мне похер. Читай по губам. У меня не осталось семьи и имени. Меня лишили свободы применять магию и заперли в стенах школы, как в тюрьме. Так что я давно сдох, Грейнджер. Без права восстановления. И могу подарить тебе свою силу, потому что мне она ни к черту. Гермиона выдохнула. А потом они одновременно подались друг к другу. Гермиона вцепилась в его волосы, а Малфой крепко обхватил ее за бедра. Губы столкнулись с влажным чмокающим звуком, раздался чей-то всхлип, и они слились в совершенно ненормальном поцелуе. Гермиона никогда так не целовалась. Это было что-то бешеное. Аб-со-лют-но ненормальное. Их языки сталкивались, сплетались, руки трогали, жадно и ненасытно, но самым худшим и лучшим одновременно была магия. Она лилась в нее, как поток чистой энергии, и Гермиона пила ее с губ Малфоя, будто вожделенный нектар. Спиной она чувствовала несчастное деревце, к которому прижимал ее слизеринец, и только благодаря ему еще не упала прямо в снег. Гермиона захлебывалась. Не было осторожности и неторопливости — это было похоже на тот полет на драконе после ограбления Грингготс. Безумно и до мурашек. Язык Малфоя лизнул ее губы, и Гермиона выгнулась, предательски застонав. Малфой замер. — Грейнджер, — протянул он - зацелованный, взлохмаченный, заметно побелевший от нехватки магии. На бледных скулах расцветал бледный, под стать Малфою, румянец. Гермиона помотала головой, опровергая его недавние слова. — Ты живой, Малфой. Сказала и встала на цыпочки, чтобы поцеловать. Прямо в губы. Розе нередко удавалось увидеть маму в праздничном платье, но сегодня Гермиона выглядела как-то иначе. То ли дело было в необычном насыщенно-коралловом цвете ткани, то ли в том, что волосы, вопреки традиции, были распущенны, но мать будто бы помолодела на десять лет. Роза бы не отказалось видеть ее такой всегда - праздничной, веселой, попивающей глинтвейн. Рон был здесь же - уже успел в сотый раз напомнить Хьюго про волшебный паровозик, о который спотыкались все гости «Норы», и теперь беседовал с Джорджем о чем-то сугубо-мужском, то и дело бросая на жену теплые взгляды. Гермиона ловила эти взгляды и заливалась румянцем. Этот вечер совершенно точно был тем, в чем так нуждалась их семья. Праздником. Роза впервые за долгое время не чувствовала себя одинокой и всеми непонятой, хотя стояла одна и тихонько пила веселящую воду — Билл налил столько рюмок, что хватило бы на небольшой город. В саду заканчивались последние приготовления. Вниз, громок топая, сбежал заспанный лохматый Джеймс в рваных джинсах и в очках, так и норовящих сползти с носа, и за ним показалась такая же взлохмаченная синяя макушка Рони. Американка коротко улыбнулась присутствующим и направилась к Розе, правильно оценив обстановку и решив воздержаться от близкого контакта с малознакомыми людьми. — Или я сошла с ума, или там сидит Гарри Поттер, — пробормотала она и выхватила рюмку у Розы из рук, опрокинула содержимое в себя и скривилась. — Веселящая вода, серьезно? Роза усмехнулась и обвела взглядом забитую гостиную. Подростки столпились вокруг дяди Чарли, который рассказывал очередную увлекательную историю о драконах, попутно подтверждая свой рассказ свежими шрамами, покрывающими его руки, Перси на это сборище поглядывал крайне неодобрительно, но вслух ничего не говорил, предельно внимательно слушая своего самого старшего брата. Джинни, заметив внешний вид Джеймса, недовольно охнула и отправила его обратно наверх переодеваться. Роксана, все такая же худая и высокая, с красными короткими волосами и татуированными руками, грызла пряничного человечка и беседовала с Альбусом и Лили о квиддиче. Дедушка Артур вернулся из гаража довольный, шепнул пару слов бабушке Молли (вид у нее сделался очень настороженный) и подсел к Гарри и Рону. — Мне, наверное, стоит им представиться, — Рони поковыряла кружевную занавеску и с тоской посмотрела на народ, — а то даже неудобно. Твои родители наверняка считают меня сумасшедшей. — Никто так не считает, — возразила Роза. — И они понимают, что тебе просто нужно время. Из-за всего… ну, что произошло. Рони медленно кивнула, не отрывая глаз от Гарри. — Мерлин, Альбус так похож на него, — прошептала она. — Я даже не думала, что так бывает. Рядом с ними нарисовался трансгрессировавший из своей комнаты Джеймс, и Рони ощутимо вздрогнула, на секунду сжав рюмку сильнее, чем требовалось. Роза сочувственно посмотрела на нее, но и рта раскрыть не успела, как улыбающийся от уха до уха Джеймс схватил слизеринку за руку и потащил в самый эпицентр скопления Уизли. Прямо к родителям. Роза успела лишь поймать полный ужаса взгляд Россери и ободряюще приподняла уголки губ. Гарри посмотрел на девушку снизу-вверх, моргнул и протянул руку, которую явно пребывающая в состоянии шока Рони осторожно пожала. Джинни же просто притянула девушку в объятия, стрельнув на мужа хитрым выразительным взглядом. Джеймс закатил глаза. Синие волосы Россери привлекли внимание остальных, и вопросы посыпались, как из Рога Изобилия. Рони мялась, теребила кончик косички и пыталась улыбаться, а Роза боролась с желанием подойти и спасти американку от урагана под названием «семейка Уизли». Самой интересной оказалась встреча Рони и дяди Джорджа. Заметив, к чему дело идет, Роза подошла поближе, кивая многочисленным родственникам, и тут же услышала: — Синевласка! Вот так сюрприз! Рони замерла, вглядываясь в незнакомое лицо, после чего встрепенулась, и ее улыбка стала шире. Джордж хлопнул Рона по плечу. — Рон, ты помнишь нашу очаровательную посетительницу? — Вы знакомы? — удивленно спросил Джеймс, переводя взгляд с Рони на дядю. Девушка кивнула. — Так вышло, что в августе я попала в их магазин, и наболтала… всякого. Джеймса явно заинтересовало «всякое», но выяснить, что к чему, ему не дали. На лестнице показалась темноволосая и яркоглазая Олив Джордан, уже переодевшаяся в светло-розовое платье. — Все готово, — произнесла она, и ее голос дрогнул от волнения. Волосы Тэдди Люпина были белее падающего с потемневшего неба снега, который подсвечивали маленькие круглые сферы со свечками, плавающие над гостями и окутывающие небольшой сад приятным полумраком. По бокам от деревянных стульев, обвитых лентами, расцветали морозные пионы, пыльно-розовые, лавандовые и бледно-желтые. Цветы перевивали скромную домашнюю беседку, превращая ее в настоящее произведение искусства, а к беседке вела выложенная синим мхом тропинка. Снег падал крупными хлопьями, оседая на головы собравшихся невесомой и теплой серебряной пылью, отчего создавалось впечатление, будто они столкнулись с особенно возмущенной феей. Играла музыка, но такая, что ни один из гостей не смог потом вспомнить, какая именно. Говорят, мы не различаем запаха родного дома. Так и с этой музыкой — она просто была там, на своем месте, не как посторонний звук, нет, музыка была частью этой ночи и этого места. — Тэдди даже не захотел укоротить волосы, — шутливо возмущалась Молли, закутанная в теплую шаль. — А я говорила! — Мы, женщины г’ода Делакуг’, любим бунтаг’ей, — рассмеялась Флер и провела узкой ладошкой, обтянутой небесно-голубой перчаткой, по забранным в высокий хвост волосам мужа. В честь свадьбы дядя Билл даже поменял сережку в ухе на более праздничную, серебряную. Молли покачала головой, вроде как недовольно, но в ее лучистых добрых глазах искрилось Счастье. Гости перешептывались между собой, но все разговоры смолкли, стоило босой девичьей ноге ступить на синий покров мха. Виктуар плыла меж родственников и друзей, но смотрела исключительно прямо — на Тэдди, который точно так же смотрел на нее. Они были как магниты. Как стрелка компаса и север. Иначе и быть не могло. Белокурые волосы свободно спадали на алебастровые плечи, перехваченными лишь тонкими лентами. Талия девушки была затянула в невесомую ткань, которая на первый взгляд казалась совсем белой, но при ближайшем рассмотрении можно было увидеть мелкую вышивку, а от пояса струились ярды летящей юбки, которая тянулась за Виктуар следом. Быть может, невесте стоило надеть более роскошное платье и заплести волосы, а жениху — мантию. Но вместо этого Виктуар была босиком, а волосы Тэдди меняли цвет, как блики в калейдоскопе. Была сплошная черная ночь и шел снег. А им было все равно. Казалось, что на свете нет ничего другого — только они вдвоем. Хотя, может быть, так оно и было. Оказавшись в беседке, Виктуар протянула будущему мужу свою волшебную палочку. Тэдди сделал то же самое. Они посмотрели друг другу в глаза. — Навсегда, — прошептала девушка. — Я люблю тебя, — ответил юноша. А затем что-то произошло. Над их головами что-то громко хлопнуло, и пошел разноцветный снег. Настоящий взрыв, фиолетовое и голубое, красное и оранжевое, зеленое и розовое. Виктуар громко всхлипнула и посмотрела на собственную палочку, которая с легкостью выдала магическую формулу в руках ее любимого человека. Перевела взгляд на него самого. Тэдди ощутимо потряхивало от волнения, и он не обращал внимания ни на радостные возгласы в толпе, ни на снег, заливающий радугой все вокруг. Он смотрел лишь на Виктуар, которая сжала его волшебную палочку в своих тонких пальцах, и через секунду беседку наводнили такие же красочные мыльные пузыри, на мгновение скрывшие их от посторонних глаз. Гости с недоумением переглянулись. Только Олив Джордан улыбнулась загадочно, будто знала что-то совершенно особенное. Палочки упали на пол, никому не нужные. Ладони столкнулись, пальцы переплелись, а губы горячо зашептали клятвы. Две абсолютно белоснежные фигуры посреди карнавала красок. Кольца появились на пальцах сами по себе — магический обряд вступления в брак был завершен, и каждое колечко впитало крошечную магическую часть второй половинки вместе с клятвами. Они были уникальны, эти кольца, по-настоящему красивы и чисты. Как смех младенца, весенний ветер и первый солнечный луч. После они будут танцевать на кухне всю ночь, а со стен на них будут смотреть они же, только подростки, в школьных галстуках и с широченными улыбками на загорелых лицах, и светом им будет одна-единственная свечка, а снаружи будет идти снег, стирая любые печали и горести. Она всегда была частью Его истории. А Он всегда был Ее прекрасным принцем. И теперь Они навсегда были дома.