Два солнца стынут, — о Господи, пощади! — Одно — на небе, другое — в моей груди. Как эти солнца, — прощу ли себе сама? — Как эти солнца сводили меня с ума! И оба стынут — не больно от их лучей! И то остынет первым, что горячей. М.Цветаева
В зал ворвался чистый снежный аромат, и некоторые гости недовольно покосились на приоткрытое окно, тут же захлопнутое домовиком в расшитой зелеными нитями простыне. Другой домовик, в робе, сделанной из вафельного полотенца, сновал между приглашенными, удерживая над головой уставленный бокалами поднос. То и дело к подносу протягивалась чья-то рука в бархатной перчатке и подхватывала бокал, в котором кружились крошечные пузыри. — Как по мне, с мальчиком они прогадали, — Офелия Сэлвин бросила высокомерный взгляд на своих собеседников - Илинн Айсвуд и ее супруга, лысого и низкого мага в простой черной мантии - и слегка пригубила только что взятый с подноса напиток. — Малфои уже давно не занимают первые места в списке выгодных партий. Я слышала, что Драко пытался заключить сделку с маглами! Илинн качнула головой. Этот жест мог означать что угодно — от явного негодования до полного безразличия, но миссис Сэлвин явно осталась довольна. Уголок ее перечно-красных губ одобрительно дернулся вверх. Она вообще любила, когда ее слушали и соглашались с ней. — А этот мальчик, Скорпиус! Все, чего я удостоилась при знакомстве - сухого приветствия и короткого поклона! Такое впечатление, что им вообще в детстве не занимались! Айсвуды дружно промолчали. Тут и без слов было понятно, что будь Скорпиус посмелее и позволь себе лишнего, Офелия сейчас бы возмущалась и этим. Мимо них проскользнул эльф, на подносе которого стояли вазочки с мороженым и бисквитами. Мистер Айсвуд потянулся за одной из них, но тут же получил веером супруги по рукам и тяжело вздохнул, беспомощно оглядываясь. Ему давно хотелось присоединиться к хозяину дома у камина, но супруга, не горевшая желанием оставаться наедине с кем-то из рода Сэлвин, предпочитала держать его при себе. — Удивительно, сколько здесь гостей! Клянусь, я видела парочку вейл… И этих девочек Паркинсон, ну в самом деле, столько детей - это даже неприлично! Офелия сделала еще один глоток и недовольно отставила бокал на проплывший мимо пустой поднос, после чего вынула из рукава расшитый платок и аккуратно промокнула губы. Платок был точь-в-точь подобран к цвету ее ансамбля: темно-зеленого платья, отороченного бархатом по вороту и рукавам, и мантии с меховым воротом из шубки рейема. Мантию, впрочем, миссис Сэлвин отдала эльфу еще на входе, поэтому распахнутое окно вызвало ее бурное негодование. Илинн Айсвуд, чей род был не такой древний и богатый и уж точно не входил в список «Священных двадцати восьми», старалась не перечить Офелии, а потому напоминала русалку своими большими и безучастными рыбьими глазами и похоронным молчанием. Миссис Сэлвин, впрочем, это ничуть не смущало — она заметила неподалеку хозяйку дома, и ее интерес к временным собеседникам мигом пропал. — Пэнси, дорогая! — губы Офелии чмокнули воздух где-то у уха миссис Забини, и обе женщины расплылись в одинаковых деланно-приветливых улыбках. — Сколько лет, сколько зим! — Ровно три года, Офелия, — Пэнси коротко оглядела женщину, — прекрасное платье. — Это от Жана, — миссис Сэлвин гордо вскинула подбородок, — он часто балует меня, ну, вы понимаете… — Понимаю, — миссис Забини поставила свой наполовину опустевший бокал на столик, в центре которого высилась башня пирожных с заварным кремом, тем самым приглашая гостью сесть в придвинутые к нему высокие кресла. — Я еще не видела вашего сына, — Офелия поправила кольцо на правой руке, надетое прямо поверх перчатки, — но слышала, он пользуется успехом среди нашего круга. Вы еще не выбрали ему невесту? Пэнси щелкнула пальцами, подзывая домовика. — Признаться честно, Офелия, моему сыну еще рано праздновать помолвку… Рори, принеси мне тот апельсиновый пунш, — домовик поклонился и растворился в воздухе, — в голове еще гуляет ветер. — Ох, дорогая, я уверена, это все Хогвартс, — тонкие губы миссис Сэлвин поджались, — чего еще ждать от этого рассадника маглолюбов? В нашей семье все обучаются на дому, и неспроста! Признаться, я была сильно удивлена, узнав, что Флокс перевели из Шармбатона, такая воспитанная девочка… — Так решил Блейз, — Пэнси коротко улыбнулась и приняла глубокий бокал из рук вновь появившегося Рори, — не сказать, чтобы Флокс это сильно обрадовало. — Знаете, я не удивлена, — Офелия расправила складки юбки, — попадать в неконтролируемое стадо всегда тяжело для приличных людей. Почему же вы приняли решение отдать дочерей во Францию, а сына оставить здесь? — Доменико хотел быть вместе со Скорпиусом, — Пэнси пожала плечами, — а мой муж не был против. В конце концов, нас с ним свел именно Хогвартс. Миссис Сэлвин сморщилась, будто кто-то сунул ей под нос лимон, и ничего не ответила. Сэлвины отличались особой чопорностью и закрытостью и даже светские рауты посещали через раз, а если посещали, то неизменно оставались всем недовольны. Их маленький гордый род к этому времени практически исчерпал все золото предков, большая часть семьи переселилась с острова в другие страны, но Офелия вела себя так, будто ее муж был никак не меньше, чем самим министром Магии. — А почтит ли нас визитом знаменитая миссис Забини? — внезапно спросила она, выуживая из горы пирожных то самое, что ей понравилось больше остальных, хотя с виду они ничем не отличались. Пэнси покачала головой. — Международные порталы закрыли, а моя свекровь никогда бы не села в магловский транспорт, так что просто прислала нам открытку. — Ах да, ужасный случай на перроне, поистине ужасный, — миссис Сэлвин придирчиво оглядела пирожное, — надеюсь, никто из ваших детей не пострадал? Пэнси вздохнула - ее-то дети не пострадали, что нельзя было сказать про ее несчастную племянницу, Лолиту. В их семье предпочитали не говорить об этом, как можно меньше раскрывая детали, но это все равно висело осадком на душе. Дети - никакие дети - не должны были умирать. — Нет, Флокс с Доменико все время оставались в вагоне, а вот Скорпиус… — Скорпиус! — Офелия взмахнула рукой, будто отгоняя муху. — Дорогая, до сих пор не понимаю, почему вы выбрали для своей дочери столь незавидную партию. Конечно, я не критикую, но позвольте спросить — чье это было решение? — Наше общее, — Пэнси безразлично осмотрела наводненный людьми зал. — Малфои давно являются нашими самыми близкими друзьями, а Скорпиус и Флокс знакомы с детства и вполне могут полюбить друг друга со временем… — Бросьте, Пэнси, — миссис Сэлвин хмыкнула, и в ее глазах впервые за весь разговор зажглось что-то настоящее, — любви не место в нашем обществе. Любовь, как правило, лишь все разрушает.***
Девочки Флокс сжала зубы, когда за волосы потянули слишком сильно, но промолчала, чтобы не начинать разговор «как сложно готовиться к помолвке» по новому кругу. Порой соблюдать приличия было очень сложно, и она даже успела пару раз пожалеть о существовании дурацких вековых традиций, благодаря которым в ее комнате сейчас находились все эти люди и пристально оглядывали, как выставочную сову. Так уж вышло, что помолвки издревле ценились среди чистокровных больше, чем свадьбы. После помолвки уже все было решено, задокументировано и подписано, и деваться было некуда. Именно на помолвках заключались первейшие союзы, давались Непреложные Обеты, - помолвки были началом новой жизни, посмотреть на которое съезжался весь высший свет. Чистокровные, все такие же, как и сто лет назад, вышколенные и идеальные, использовали эту возможность, чтобы позадирать друг перед другом носы — мужчины рассказывали про постоянно увеличивающуюся цифру их счетов, несомненно, благодаря именно их дальновидности и таланту, а чистокровные дамы предпочитали любым жарким спорам приторные беседы. Флокс с детства выучила правила — всех любить и всем улыбаться, а потом сплетничать в небольших компаниях, как можно презрительней кривя рот и по-дурацки смеясь над аллегориями собеседников. Так уж вышло, что она была девушкой, что означало, что ей всякий раз нужно было выслушивать длинные монологи чистокровных матрон далеко не первой свежести, благосклонно кивать и только потом отправляться на поиски Скорпиуса и его друзей, чтобы вместе устроить какое-нибудь милое безобразие. Во всяком случае, так было раньше, пока она не уехала во Францию. Смешно — до школы для нее не представляло никакого труда подкинуть шоколадную лягушку в шоколадный фонтан, а потом хохотать над недоумевающими гостями, которых эта разжиревшая и счастливая лягушка обрызгивала задними лапами, но после первого же курса ей стало это неблизко. Флокс нравилось проказничать, когда она была ребенком, да, но в Шармбатоне были свои правила, и там даже пятнышко на блузке приравнивалось к бойкоту. А что может быть страшнее, чем бойкот идеально причесанных взрослых девушек? И только Скорпиусу иногда удавалось найти ту прежнюю Флокс, которую новая Флокс похоронила глубоко внутри себя. Наверное, потому к нему и тянуло магнитом. Скорпиус был необычным. — Платье просто волшебное! — пискнула одна из девочек Паркинсон (если честно, Флокс так и не могла запомнить все их имена), оглядывая волшебный манекен, на котором и красовался ее сегодняшний наряд, и остальные дружно ее поддержали. — Да, точно! — Никогда не видела ничего подобного… — Флокс, скажешь еще раз имя дизайнера? Порадовавшись тому, что на лицо наложена плотная маска из плодов Дремоносного растения, затруднявшая мимику, Флокс молча кивнула. Девочка зачарованно уставилась на нее. Это была еще одна традиция — в подготовке невесты непременно должны были участвовать и другие чистокровные ведьмы, которым следовало набираться опыта, наблюдая за процессом со стороны. Флокс сама принимала участие в нем лишь раз, когда к замужеству готовилась ее сестра Кассиопея, и это было так долго и нудно, что она чуть было не сбежала на кухню к домовикам, чтобы перекусить. Впрочем, какие-то достоинства у традиций были. То, что помолвки праздновались в доме невесты, было несомненным плюсом, так как пришедший в запустение Малфой-менор внушал благоговейный ужас одним своим видом. Там даже запах был затхлый. За волосы снова потянули. Над прической и лицом Флокс трудились специально приглашенные для этого вейлы, но ей уже начинало казаться, что при помощи обычных заклинаний она бы достигла того же эффекта за куда более короткое время. Ее волосы успели помыть уже два раза, потом втереть смесь различных масел и снова помыть, расчесать, нанести маску, и теперь терпеливые руки одной из вейл наконец-то начали процесс плетения. — Скажи, Флокс, ты волнуешься? — спросила самая младшая в компании - Джезэбел Кингсблад, которой только-только исполнилось тринадцать, но она изо всех сил старалась выглядеть старше, поэтому сейчас, успев под шумок стянуть со столика помаду, была похожа на клоуна с вампирской ярмарки. — А что ей волноваться? — безразлично фыркнула Джейн Айсвуд, затянутая в нежно-голубое платье, которое делало ее похожей на моль. Кажется, она впервые после смерти подруги выбралась в свет, и теперь из всех сил старалась вести себя так, будто ничего не произошло, скорее всего, крепко запивая пирожные Умиротворяющим бальзамом. — Скорпиус Малфой ее жених с раннего детства, она же не увидит его впервые, когда спустится вниз! Девушки переглянулись. Всем было кристально ясно, почему еще Джейн пребывает в таком отвратительном настроении. Дело было в том, что перед Рождеством мистер Айсвуд внезапно понял (разумеется, с подачи жены), что их единственную наследницу давно пора пристроить в хорошую семью, и со всем пылом взялся за дело. Вскоре совы прилетели во все богатые и чистокровные дома, где еще были не обрученные молодые волшебники. Доменико прочел письмо, которое пришло за ужином в первый день начала каникул, приподнял брови и вслух выразил свой отказ, хотя, судя по выражению лица отца, фигуру Джейн как потенциальную невестку их родители даже не рассматривали. В итоге Айсвуды получили положительный отклик лишь от Гамаля Харрада — по слухам, богатого и чистокровного выходца Ближнего востока, который привел их в полный восторг, а Джейн — в глубокое уныние. Разумеется, ведь никому не хочется связываться с незнакомцем. — А Малфой и правда так хорош, как все говорят? — хитро подмигнула Флокс Рейневен Сэлвин. Рейневен в Хогвартсе не училась, а манерами напоминала мать до зубного скрежета — ей всегда до всего было дело. Впрочем, Рейневен только постигала тонкое искусство критики, а потому чаще просто задавала провокационные вопросы. Флокс приоткрыла веки и посмотрела на затихших девушек. Все они были богатыми, избалованными и капризными стервами. А если еще не были, то станут в ближайшем будущем. Это был какой-то замкнутый заколдованный круг. Правила высшего общества не предусматривали открытых отношений между необрученной девушкой и юношей, а потому юные волшебницы были готовы продать любимую пару дорогущих французских туфель, лишь бы послушать про прелести настоящей взрослой жизни. Флокс на опыте знала, что Хогвартс — единственная в своем роде школа, в которой в принципе дозволены какие-то отношения и где прилюдные поцелуи не считаются плевком в книжку по этикету. Потому и использовала любую возможность, когда Скорпиус был рядом — брала за руку, обнимала, целовала. В конце концов, у нее всегда было на это право. — Да, — сухо ответила она, и лица девушек разочарованно вытянулись. — Ой, да ладно тебе, — Рейневен так и подскочила на месте. — Какой он? Ласковый? Или нет, скорее грубый? Жесткий? - у нее аж дыхание сперло. Вейла взяла новую прядь ее волос, чтобы продолжить плетение, а другая обошла кресло, в котором сидела Флокс, и взмахом руки убрала с ее лица остатки маски. — Так гораздо более хорошо, — сказала она. — Вы есть очень красивая. Флокс благосклонно кивнула и вновь посмотрела на девушек. Сейчас они почему-то перестали напоминать ей змей, скорее уж стайку возбужденных птичек, и она невольно улыбнулась. Они завидовали так явно, что ей хотелось встать и прокричать, что это все — одна большая фальшь, но вместо этого она просто улыбалась. — Хорошо, хорошо, — она рассмеялась, по старой привычке контролируя тональность смеха. — Скорпиус… Разный. У него все зависит от настроения. Он может быть ласковым, может быть жестким и требовательным, даже страшным, но он никогда не причиняет боли. Он… — Флокс замялась, — властный. В нем есть это: в движении головы, взгляде, - во всем этом есть что-то такое, отчего хочется позволить ему все, что угодно. По комнате пронесся дружный вздох. Глаза Джезэбел ярко засверкали на порозовевшем личике. — Мама всегда говорит, что выбирать надо властных мужчин, — Рейневен надменно кивнула, за долю секунды превращаясь из птички обратно в чопорную статую. — Но не забывать о своей власти над ними. Флокс покачала головой. У нее не было никакой власти над Скорпиусом. Абсолютно. Она знала это. Но сейчас, сидя в окружении молодых волшебниц, пока ее внешностью занимались гордые вейлы, ей очень хотелось чувствовать себя девушкой, которая держит свою жизнь под контролем и которая может запросто утереть нос любой чистокровной стерве. — Думаю, у меня всегда будет над ним власть, — загадочно протянула она, ненароком приподнимая подбородок чуть выше, — я же была его первой женщиной. Девушки ахнули, и даже во взгляде Рейневен проскользнуло жадное любопытство. Одна из девочек Паркинсон судорожно заправила за ухо выбившуюся из прически прядь, а другая крепко сжала бокал со слабым эльфийским вином. — Правда? — скептически поинтересовалась Джейн. Она стояла у самого окна, скрестив руки на груди, и ее лицо было в тени. Флокс приподняла брови. — Неужели есть сомнения? Джейн промолчала, почуяв, что с Флокс сегодня лучше не препираться, и отвернулась к окну, безразлично пожав плечами. — Репутация Скорпиуса Малфоя идет впереди него самого, — вместо нее заявила Рейневен. — В Хогвартсе, кажется, он успел переспать с половиной девчонок. Так себе власть, если честно. — Он не помнит их имен, — безразлично бросила Флокс, чтобы Рейневен и в голову не пришло, как близко она подобралась к самой сути. Тут одна из вейл, та, что порхала с кисточками у нее перед лицом, хихикнула, и Флокс недовольно дернула плечом. Тупые создания. Как будто тут было что-то смешное. — Молчи, — строго сказала она, увидев, что вейла открыла рот, чтобы заговорить. Та опустила глаза и вернулась к работе. Ее напарница, впрочем, просьбы то ли не расслышала, то ли решила, что та относится не к ней, поэтому ее руки замерли, а сама она сообщила: — Элетиль вспомнить, как юный Малфой приходить к нам недавно, — и хихикнула, будто не она сейчас умудрилась испортить все одной фразой. Ведь всем известно, зачем мужчины ходят к вейлам. И все бы ничего, если бы она не сказала «недавно». Недавно — то есть когда о помолвке было уже объявлено, а Флокс переведена в Хогвартс, чтобы занять место «постоянной девушки». Она чувствовала на себе посторонние взгляды, буквально умоляющие ее о шоу, которое должна устроить в такой ситуации невеста. Но Флокс ничего не говорила, размышляя, как поступить, чтобы не потерять приобретенные крохи уважения. Она знала, что вейле все поверили, потому что Малфой — человек заметный, а вейлы — не те создания, которые будут врать. Им просто это не нужно. Но аристократы — сложный народ. Тут дело не в вере, дело в лице. Потерять лицо — значит потерять себя. Поэтому Флокс лишь лениво повернула голову. — Врешь. И с этим одним небрежно сказанным словом накаленная до предела атмосфера разрядилась. Рейневен громко хмыкнула. — Идиотки. Они рассчитывали, что мы им поверим? — Кошмар, — поддакнула Джезэбел. — Слуги такие невоспитанные. Остальные лишь переглянулись. Выбирая между уверенной в себе невестой и сказавшими чистую правду вейлами они ожидаемо выбрали первое. Вейлы замолчали, сосредоточившись на ее макияже и волосах, а Флокс, в свою очередь, сосредоточилась на вздохах и ахах, которые раздавались по всей комнате. Она любила находиться в центре внимания. Очень. — А почему черные бриллианты? — спросил кто-то, когда вейла, закончив со сложной, высокой прической, начала украшать ее волосы драгоценными камнями, каждый из которых был размером с яйцо докси. Голова мигом потяжелела, и Флокс пришлось выровнять осанку, чтобы шея не перенапряглась. — В этом задумка Жан Поль-Поль Жана, — ответила она и вздрогнула, когда одна из шпилек коснулась кожи головы. — Черные бриллианты - это пепел, а платье - жизнеописание феникса, от сгорания до расцвета. Джезэбел понимающе закивала головой. — Потрясающе. Флокс платье тоже нравилось. Ей, рожденной в чистокровной богатой семье, не раз и не два шили одежду по ее меркам, но никогда еще к наряду не подходили с такой обдуманностью. Наибольшие проблемы вызывал цвет — сторона невесты была обязана быть в красном согласно традиции, и каштаново-клубничные волосы Флокс, которыми она так гордилась, были весьма неуместны. Дизайнер легко вписал ее внешность в свой замысел — платье с плотным корсажем, по центру которого шли объемные чешуйки ткани, изображавшие перья, которые, поднимаясь выше, охватывали весь лиф и плечи, и пышной юбкой в несколько слоев, из которых были видны лишь три — самый нижний был вышит все теми же чешуйками, средний представлял собой плотную червонно-алую ткань, а верхний был сделан из тончайшего тюля, по подолу которого были разбросаны все те же черные бриллианты, будто кто-то опрокинул на него поднос со сладостями-драгоценностями. Из этого же тюля были оформлены и длинные рукава-фонарики, присыпанные алмазной крошкой. Платье переливалось в сероватом свете утра и источало тот аромат роскоши, который не всем дано почувствовать. Флокс волновалась даже при мысли о том, что именно в этом наряде она будет всего через несколько часов, когда они со Скорпиусом принесут свои клятвы. — И все-таки красный — вызывающий цвет, — Рейневен, не обращая ни на кого внимания, легко встала с обтянутого китайским шелком диванчика и приблизилась к манекену. — Ты же знаешь традиции, — Джейн заинтересовано скользнула взглядом по подолу, — красная роза, объединившая Йорков и Ланкастеров, с тех пор объединяет и нас, бла-бла. — Я думала, что красный - это как цвет энергии и жизни, необходимой для вынашивания наследника, — пробормотала девушка с мышиным цветом волос, имя которой Флокс запамятовала. — Да, а еще на красном не видно девственную кровь, если жениху приспичит взять жену до свадьбы, — хмыкнула Рейневен, проводя пальцами по богатой вышивке, — не надо показывать всем свою смекалку, Джеральдин. Джеральдин оскорбленно замолчала — связываться с Сэлвин она не рискнула. — Флокс, а ты будешь спать с ним? — бесстыдно продолжила та. — Или у тебя другие способы показывать свою власть? Флокс медленно встала. Ее прическа и макияж были идеальны, она знала наверняка — вейлы могли быть шлюхами, но свое дело они знали. Ей категорически не нравилось поведение Рейневен, не нравилось, что все кругом одеты, в то время как на ее плечи был наброшен разве что халатик, прикрывающий шелковую сорочку на тонких бретелях. — Рейневен, дорогая, — обратилась она к ней, и Сэлвин, заподозрив, что позволила своему языку сболтнуть лишнего, обернулась. В ее позе была напряженность и ожидание. Флокс подошла к манекену. — Надеюсь, ты знаешь, что владеть мужчиной можно не только тем, что у тебя между ног, — она красноречиво отняла чужую руку от своего платья, — иначе мне придется попросить тебя покинуть комнату вместе с вейлами. Стало тихо. Рейневен стиснула зубы, и, судя по тому, как на ее лице заходили желвалки, едва сдерживала себя, чтобы не высказать Флокс в лицо все, что думает о ней. Не от реального презрения, а от элементарной зависти. Что бы ни говорили матроны, как бы они ни ругали род, с которым Флокс должна была породниться, они все завидовали им черной завистью. Малфои думали, что были унижены после войны, когда все их родственники со скоростью заклятия слетели со всех престижных постов в министерстве, и там началось активное «обуизливание». Да, на общественное мнение это могло повлиять, но их кровь оставалась такой же незапятнанной, как и раньше, а потому брак с Малфоем считался высшей удачей. Флокс знала, что Рейневен могла стать Малфой тринадцать лет назад, когда Сэлвины задумали устроить свою доченьку, но в ответ на предложение Драко послал им короткий отказ. С тех пор они яро критиковали его деятельность, а при виде Скорпиуса недовольно морщились. Тишину прервала вейла. Связанная контрактом с ее матерью, она знала, что и когда ей надо делать, а потому рискнула побеспокоить молодую хозяйку, окликнув ее и напомнив о времени. — Госпожа Флокс, вам пора одеваться, — она говорила по-английски куда лучше, чем ее подруга, которой следовало подучить времена и глаголы перед тем, как выставлять себя на рынок труда. Ну правда. Невозможно же. Флокс бросила еще один острый взгляд на Рейневен и гордо отошла за ширму. Симпатичное личико Сэлвин побледнело, и было ясно, что она бы с удовольствием отмотала бы время назад и прикусила бы себе язык. Теперь сказанного было не воротить, слово не пикси, и она стояла там, опозоренная и притихшая, под взглядами остальных. Потеря лица — это действительно важно. Флокс наблюдала за тем, как девушки осуждающе качают головами, сквозь дырочку в ширме, пока снимала с себя утреннюю одежду. Вейл она не стеснялась — привыкла. К тому же, весь последний месяц мать периодически писала ей, насколько важен внешний вид для приглашенных на помолвку гостей, поэтому Флокс приноровилась жевать салаты и игнорировать все блюда, в которых чисто теоретически мог содержаться сахар, поэтому сейчас была в лучшей форме, чем когда-либо еще. Ее уверенность развеялась, стоило кинуть взгляд на помощниц — вейлы были такими идеальными, что это порядком раздражало. Даже сейчас, когда они крутились вокруг нее — одна протянула ей кружевное белье, красное, разумеется, а другая начала затягивать на Флокс нижний легкий корсет, причем так туго, что дышать стало тяжело. Вейлы были худосочные, с густыми серебряными волосами, похожими на шелк, и фиалковыми глазами, на дне которых терялись звезды. Их матовая кожа отдавала жемчужным перламутром, каждый взмах ресниц, казалось, рассыпал вокруг них волшебную пыльцу, и вейлы успешно пользовались своей внешностью, кокетничая с мужчинами и заволакивая их в постель. Они питались страстью и расцветали, когда получали ее. Им нравилось нравиться, но они не предпринимали для этого никаких усилий. При всей своей хрупкой комплекции вейлы отличались выгодным объемом груди и покатыми бедрами, выгодно обнажая их, когда это было нужно, и Флокс знала наверняка, что сегодня ее помощницы утянут в темноту коридорных ниш парочку богатых мужчин. В конце концов, контракт им этого не запрещал. Платье было таким тяжелым, что Флокс практически сразу захотелось его снять. Такого не было на многочисленных примерках, а сейчас это произошло, всей атласной неизбежностью навалившись на плечи. Вейла затянула корсаж, и Флокс пришлось схватиться за деревянную перегородку, чтобы не упасть — ей было тяжело стоять и еще труднее дышать, а тишина, воцарившаяся после выходки Рейневен, позволяла отчетливо услышать гул голосов на первом этаже. Интересно, все ли они испытывали такую панику, стоило красному платью прилечь к коже? Флокс вспомнила Нарциссу Малфой, которую видела мельком в далеком детстве и которая произвела на нее впечатление безукоризненной леди, несмотря на страшную татуировку на ее руке, подумала об Астории, которая любила своего мужа и заботилась о нем и о сыне больше, чем о себе самой, хотя ее любовь никогда не была взаимна, и в голове возник образ бабушки Забини, которая не была Забини уже много лет, так как искала счастья во многих мужчинах, а затем и собственной матери, любовь которой к отцу истончилась под гнетом лет. В чем же была причина тому, что чистокровные лишались своего права на счастье даже с теми, кого любили? Флокс поправила юбки и вернулась в комнату, встречая всеобщее восхищение и многочисленные комплименты, до которых ей впервые не было дела. — Здесь все, от рождения до сгорания, — Джезэбел за время ее отсутствия успела смыть помаду и теперь выглядела, как и полагается тринадцатилетней девочке, с широко распахнутыми глазами и верой в лучшее. — Ой, смотрите, вышивка спускается по спине к подолу… Флокс, это же крылья! Флокс улыбнулась. Из всех, находящихся в комнате, маленькая Джи была самой чистой и искренней. Ее слова были тем, что она действительно думала, и Флокс понадеялась, что ее минует ужасная участь всех чистокровных женщин. Будет несправедливо, если такая чистота сгинет в пороке и грязи, которые скрываются за дорогой одеждой и банковскими счетами. — Хочешь помочь? — спросила она у девочки, и та живо закивала головой. — Можешь подержать ткань, а то я забыла про туфли? Джезэбел бабочкой вспорхнула со своего места. Она была низенькая и очень кудрявая, похожая крупными чертами лица на своего старшего брата, который был загонщиком Слизерина и несколько раз передавал Флокс за обедом соль. Она придержала многочисленные юбки, пока Флокс обувалась в весьма неудобные туфли на каблуке, которые на самом деле никому не были нужны, так как все равно прятались под платьем. — А ты сможешь сидеть в нем? — спросила Джезэбел, когда с обуванием было покончено и Флокс замерла у зеркала. — Конечно, — Флокс кивнула, вновь почувствовав тяжесть своей прически. Малютка Джи восторженно выдохнула. — Ты похожа на принцессу. Скорпиусу очень понравится. «Если он вообще заметит», — тоскливо подметила про себя Флокс. Сейчас, стоя перед зеркалом в платье, за стоимость которого можно было купить здание в Косом переулке, она как никогда осознала всю горькую правду — в ее сказке не будет счастливого конца. Меньше, чем через час она поклянется выйти замуж за человека, влюбленного в другую, в то время как она сама никогда не узнает, что такое эта проклятая взаимность, о которой столько пишут в книгах. Возможно, у нее была бы такая возможность, будь ее фамилия Вуд, или Вейн, или Уизли. Она бы излечила себя от ненормальной болезни по имени «Скорпиус Малфой» посредством лекарства, которое имело совсем другое название. Альбус Поттер. Сломленный, подавленный, не до конца принявший сам себя. Ее мальчик с глазами цвета весенней листвы. Когда-то они весело бегали по тропинкам все втроем, измазанные в чернике и громко хохочущие, а теперь их раскидало по новым дорогам, которые, увы, не имели четких ограничений. Альбус страдал молча и терпеливо, Скорпиус отвлекался от страданий всем, чем мог, а Флокс до этого момента даже не знала, что страдает. Понимая, что будь у нее выбор, она бы сейчас не выбрала Скорпиуса, которого, казалось, любила с детства. Почему-то сейчас он казался ей далеким и холодным, как луна. Ей хотелось на луга, сочные и цветущие, покрытые зеленой травой, домашние, свои. Альбус Поттер был с ней всего два раза, и раньше ей казалось, что они просто старались забыться друг в друге. Стереть границы между дозволенным и запретным. Казалось. На деле все было проще — Флокс, измученная ледяным лунным светом, просто искала дорогу на луг, и нашла, но невовремя. Она опоздала на тринадцать лет — когда они в детстве устроили свой детский праздник с танцами, и Флокс выбрала в партнеры Скорпиуса, а не его загадочного черноволосого друга. Она покачала головой, и ее идеальное до скрипа отражение повторило этот жест. — Пойдем, — она заправила выбившийся из прически локон Джезэбел за ухо, — попросим этих вейл аккуратно тебя накрасить. Мальчики — Ты будешь похож на болотное пугало, — хмыкнул полулежащий на кровати Доменико, который играл в магловское судоку с кем-то из пользователей wizardsw и только сейчас удостоил приготовленную для Скорпиуса мантию взглядом. — А ты уже похож - на Кровавого Барона в его лучшие дни, — ответил Скорпиус и сделал глоток огневиски, которое принесено Забини втихую от родителей и сейчас надежно упрятано за шторами. Доменико махнул на него рукой, не оценив сравнения, и потряс в воздухе палочкой. — С сетью опять что-то не то. Наверняка из-за обилия энергии в одном помещении, виснет постоянно, жуть просто. — И не говори, — хмыкнул Скорпиус и бросил осторожный взгляд на собственную палочку, которая чинно лежала на подоконнике. Никаких новых сообщений ему не поступало, и, хотя он знал, что Альбус занят свадьбой своей кузины, ему очень уж хотелось верить, что тот простил его и что-то, да пришлет. Хоть смайлик. Теперь-то, когда они вне Хогвартса и могут спокойно пользоваться волшебной сетью. Но нет. Альбус молчал, а Скорпиуса изнутри драли драконы. День в Дорсете был хмурый, серый и какой-то прозрачный. Снег не шел уже два дня, с океана прилетели суровые ветра, а он слонялся по обширному поместью Забини, от скуки заводя беседы с портретами, пока фамильная чета принимала гостей, а Драко пропадал черте-где. Пару раз пришлось уделить время напыщенному, но талантливому дизайнеру, который уверял, что несмотря на различие цветов, он постарался придать его мантии сходство с нарядом невесты, после чего закусил дюжиной шоколадных конфет и растворился в камине. Скорпиус не ожидал, что этот день наступит так скоро. Тем более, что все его мысли занимали события на платформе девять и три четверти. Скорпиусу было совсем не до праздников. Волшебный мир вспыхнул, как спичка. «Пророк», казалось, никогда еще не расходился с такой скоростью, а волшебная сеть то и дело барахлила. Международные британские порталы закрылись, заперев в стране всех иностранцев, которые теперь осаждали министерство жалобами и бесконечными просьбами. Никто не понимал, что и откуда взялось, был ли это призыв к войне или же простой мятеж, подробности тщательно скрывались, а все попытки опросить тех, кто участвовал в событиях на перроне, строжайше пресекались. Скорпиуса пыталась завербовать для своих статей уже знакомая ему с лета Рита Скитер, и ему пришлось трансгрессировать, чтобы избавиться от назойливой репортерши. Потому что - да, пока родители запирали своих чад в домах и старались готовиться к празднику, не зацикливаясь на внешнем мире, Драко куда-то пропадал, постоянно нервничал, постукивал пальцами по рукоятке трости, но Скорпиусу не говорил ни слова, так что он до отъезда в поместье Забини оказался предоставлен самому себе и бесцельно бродил по саду, а затем и по магловской части Лондона, где его не могли узнать. У них с Драко уже несколько лет были именно такие отношения - отец не лез в его дело, тщательно игнорируя все, связанное со Скорпиусом, если только это не касалось семейного бизнеса, а Скорпиус… А что он? После смерти мамы он нуждался в отце, как никогда, а тот просто отрезал его от себя, как ненужную деталь, и Скорпиус так и не смог его простить. Такое вообще не прощается, наверное. Так что фамильное поместье, парочка домовиков и унылые виды Уилтшира никак не способствовали прочистке мозгов и банальному отдыху, в то время как в столице бурлила жизнь - там-то Скорпиус и пробыл первые несколько дней каникул, потому что Лондон еще с прошлой зимы стал его второй альма-матер. Прогулялся по Сохо, с его неоновыми вывесками и театрами, по Ковент-гарден, прошелся по набережной Темзы, съел в кафе большой тост с сыром, и просто… не думал о том, что в волшебной части города сейчас царит самый настоящий хаос. Они с Альбусом расстались на не самой приятной ноте, так что тот не писал ему, как раньше, длинные письма, и Скорпиус понятия не имел, как переживает последние события семейка Поттеров-Уизли. Альбус, Роза. Лили. Скорпиус нахмурился, изучая собственное отражение в зеркале — белая кожа, высокие скулы, безразличные глаза. Такой же, как и всегда. Вот зачем он сдался Лили Поттер? — Я ценю мужскую красоту, Скорп, но ты не думаешь, что пора натягивать эту болотную… что бы там ни было и отправляться на поиски прекрасного? Доменико, уже затянутый в алую мантию, как того и требовали традиции, вновь прочистил горло и выразительно взглянул в одетого в одни лишь пижамные штаны Скорпиуса. Тот повел плечом. — Уверен, мне не понадобится много времени. — Боюсь, ты ошибаешься, — от знакомого голоса по обнаженной спине будто мурашки пробежали. Скорпиус напряженно застыл, после чего повернулся к дверям, в которых стоял Драко Малфой собственной персоной. У его ноги терся домовик, а в руках отец держал коробку, обтянутую изумрудным бархатом. — Доброе утро, мистер Малфой! — поприветствовал его мигом приосанившийся Доменико, а Скорпиусу пришлось постараться, чтобы не закатить глаза. Он сложил руки на груди, невольно почувствовав себя увереннее в такой позе, и склонил голову набок. — Здравствуй, отец. Удивлен, что ты пришел. Драко и бровью не повел. — Подумал, что стоит отдать тебе их лично, — он положил коробочку на расписной комод. — Это кольца. Флокс обязана будет носить твой символ до лета, пока вы официально не поженитесь, да и тебе бы стоило, чтобы отвадить всяких там… — Драко поколебался, — поклонниц. Скорпиус подавил смешок. — Тебя неверно информировали, отец, — называть его не по имени было так странно, что на языке горчило, — у меня нет никаких поклонниц. Драко выпрямился. Было что-то в его позе и в том, как блеснули почти прозрачные глаза, — что-то опасное и резкое, готовое к нападению. Так выглядит кобра, нашедшая свою жертву. Доменико, почуяв неладное, резво соскочил с кровати и отдернул на себе мантию, бросив на Скорпиуса сочувствующий взгляд. — Знаете, надо еще заглянуть к Флокс, так что мне, наверное, лучше пойти и сделать это прямо сейчас. Пока вы… ну… беседуете. Беседуют они. Как же. Скорпиус лениво проследил за тем, как за другом закрылась дверь, и цокнул языком, самодовольно вздергивая подбородок вверх. С Драко ему всегда хотелось вести себя по-детски, например, высунуть язык или демонстративно игнорировать. Вошло в привычку, как говорится. — Ну что? — недовольно спросил он, когда отец обратился к домовику. — Рики, подготовь мистера Малфоя к его помолвке, пожалуйста, а то сам не в состоянии… Скорпиус, — видя, что он готов возражать, Драко поднял ладонь, — помолчи, пожалуйста. Внизу собрались важные люди, и мне не нужны слухи о том, что мой сын не способен привести себя в порядок даже в такой важный день. Рики запихнул его в кресло, и Скорпиусу осталось только подчиниться, пока домовик крутился вокруг, как гигантский снитч. — Важный, да, — кивнул он отцу, не скрывая сарказма, — для кого конкретно? — Жаль, что не для тебя, — парировал Драко, осматривая выделенную Скорпиусу комнату и поджимая губы, завидев магловские джинсы, переброшенные через спинку кресла, и картонный стаканчик из-под кофе, который Скорпиус зачем-то притащил из Лондона и решил сохранить. — Драко, я тут и готов поступить по-твоему. Снизь планку, хорошо? — Скорпиус прикрыл глаза, почувствовав в волосах руки домовика, который пытался придать непослушным прядям аккуратный вид. Раздалось хмыканье. — То, что ты не стал сбегать и прятаться по углам, как мальчик Кэрроу, меня порадовало, — прохладно похвалил его Драко, а Скорпиус мысленно послал широкий поклон Августу Кэрроу и его маглорожденной подружке с Пуффендуя, которые сбежали из дома год назад и наделали в чистокровных кругах немало шуму. Август с тех пор беззаботно жил где-то в Европе, и то, что его вычеркнули из семейного древа, беспокоило его в самую последнюю очередь, так как его новоиспеченная жена родила ему двойняшек, с которыми — судя по магическим сетям — хлопот было выше Астрономической башни. — Впрочем, — продолжил отец, пока домовик наносил на щеки и подбородок Скорпиуса прохладный гель для бритья, — я хотел обсудить с тобой твое дальнейшее поведение в Хогвартсе. У тебя будет новый статус, Скорпиус, и твоя невеста — не тот человек, с которым стоит портить отношения, так что воздержись от своих любовных игр в следующем семестре. Я говорю о дочери Уизли, как я понял, вы с ней весьма… кхм, близки. — Мы уже не трахаемся, если тебе так интересно, — сухо заметил Скорпиус и почувствовал прикосновение металла к щеке — домовик явно вознамерился довести его кожу до младенческой гладкости. — Рад слышать, — так же сухо отозвался отец. — Тебе надо поддерживать репутацию, чтобы Забини… — Мерлина ради! — воскликнул Скорпиус, и в ту же секунду почувствовал жжение - лезвие вошло в кожу, оставляя на ней порез. Домовик охнул и запричитал, что ему срочно нужен бадьян, испарившись в воздухе. Из тонкого пореза на щеке потекла кровь, и Скорпиус рассерженно прижал к обмазанной гелем коже ладонь. — Драко, если ты для этого сюда явился, то я тебя огорчу - это просто потеря времени. Мне пле-вать на твои установки и заморочки по поводу «лица семьи», ладно? Пока меня не окольцевали, я волен встречаться с кем хочу, и Флокс это прекрасно знает. И она не станет разрывать помолвку из-за того, что я сплю с кем-то другим, дядя Блейз промыл ей мозг почище тебя. Домовик вернулся, сжимая в худеньких ручках стеклянную баночку и, смочив ватный тампон отвратительно пахнущей жидкостью, прижал ее к щеке Скорпиуса. При этом он причитал, кляня себя на чем свет стоит и внося в тихое помещение сумбур своим высоким голоском. — Рики такой плохой, он не хотел ранить молодого хозяина, Рики накажет себя, непременно накажет… — Рики, все нормально, — раздраженно бросил Скорпиус и повернулся к по-прежнему молчащему отцу. Домовик застыл, не веря ушам, но верещать прекратил, убедившись в заживлении пореза и продолжив бритье. Скорпиус глубоко втянул в себя воздух. Вопрос вертелся на кончике языка и прозвучал бы куда более корректно, если бы их с Драко отношения не были бы такими жалкими, но ему хотелось его задать. — Пап, — позвал он, и Драко ощутимо вздрогнул, посмотрев прямо ему в глаза, — неужели ваш с мамой брак был по любви? Драко прищурился, напряженно вглядываясь ему в лицо. Скорпиус видел в его глазах вопрос, невысказанную тайну, которая могла бы расставить все на места и даже, возможно, вернуть покой в их маленькую семью. Но они слишком далеко ушли от этого — взаимопонимания, необходимого родным людям. Они были слишком похожи и упрямо это отрицали, что старший, что младший, и несли свои обиды гордо, но молча. — Неужели ты считаешь, что можешь спрашивать у меня такие вещи? — в тон ему поинтересовался отец, и Скорпиус удовлетворенно кивнул сам себе. — Значит, ты не любил ее. Неудивительно - не в твоих-то правилах. Но был же кто-то? Какая-нибудь девушка, к которой ты сбегал под покровом ночи и которой шептал лживые признания в шею, когда вы… — свежевыбритую щеку обожгла пощечина, и Скорпиус едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Он этого и добивался — единственным способом вызвать в отце какие-то эмоции было рассердить его. Довести до кипения, до вот этих сжатых в порыве пальцев и пятен на бледной коже. Домовик испуганно застыл, переводя огромные выпученные глаза с одного волшебника на другого. Лезвие для бритья дрожало в его руке, и ему наверняка хотелось испариться. Скорпиус отлично его понимал. — Ты - всего лишь дурной мальчишка, возомнивший себя слишком умным, — процедил Драко сквозь сжатые зубы, — и ты ни дракла не знаешь, так что лучше молчи, — он распахнул дверь. — Рики, проследи, чтобы лицо моего сына был в полном порядке. У него сегодня помолвка, — и с этими словами Драко Малфой ушел, не потрудившись даже закрыть за собой дверь. — Я беру пример с тебя, папа, — крикнул ему вдогонку Скорпиус. На мгновение ему показалось, что отец расскажет ему что-то — что-то о своем прошлом, о котором он никогда не говорил и лишь изредка допускал язвительные комментарии в сторону Героя и его родственников, просматривая утренние газеты. Теперь, оставшись наедине с домовиком, бросившимся залечивать последствия крепкой пощечины, Скорпиусу не оставалось ничего другого, кроме как погрузиться в самого себя. Рики хлопотал над его лицом, волосами, потом помог облачиться в мантию отвратительного болотного цвета — под стать гербу Малфоев, с серебряными пуговицами со змейками, тяжелую, вышитую парчой. А Скорпиус думал. Об отце, в жизни которого мог быть кто-то важный, но это точно не была его мать. Думал о матери, которая любила отца так очевидно, что все слизеринцы называли их пару «серебряными властелинами», и которая не оставила после себя ничего, кроме холода. О Флокс, которая прямым текстом заявила ему, что не ждет, что его отношение к ней изменится, но посоветовала быть аккуратнее на публике и ткнула в засос, красовавшийся у него под подбородком. И о Лили Поттер. Куда же без нее. Скорпиус поморщился, поправляя рукава, вышивка на которых действовала на нервы (— Это концепция феникса, молодой человек!), а потом выглянул в окно. Снег успел растаять, и теперь лужами растекался по жухлой траве, а на юге собирались темные тучи. Какая романтика. Поттер, наверное, нацепила бы высокие непромокаемые сапоги, старую мантию, и отправилась бы к побережью за завораживающими снимками. Она любила гулять, любила колдографии и тучи, имбирное печенье и подогретое вино. А он знал это, потому что знал ее. Не мог не узнать за семь лет взаимной вражды. То, что мелкая-заноза-в-заднице-Поттер стала никогда-так-не-пугай-меня-Поттер, по-прежнему не укладывалось в голове. Скорпиус смирился с тем, что у него, очевидно, есть к ней какие-то чувства, пусть даже это звучало сюрреалистично, смирился и был готов жить с этим и дальше. Но потом была башня Гриффиндора, странные просьбы и короткие слова, свежие простыни и снег, и он окончательно запутался. Думал поговорить в поезде, но там не оказалось нужного места и не нашлось времени. А затем была платформа. Пыль, крики, вспышки заклинаний и грохот падающих колонн. И Лили была там — выскочила вслед за братьями, исчезла в толпе, только взмахнула рыжей косой. Скорпиус потерял ее из виду, а потом пришлось спасать Джеймса и вести беседы с Яксли, пока все не закончилось, а там уже подключились Поттеры — его самого забрал Блейз, так как Драко ожидаемо был занят, и только у барьера Скорпиус увидел ее — с ссадиной на лбу, растрепанную, всхлипывающую, но живую. На миг их глаза встретились, но он не был уверен, увидела ли его Лили — в следующую секунду она всхлипнула и уткнулась лбом в плечо Альбуса. За все это время Скорпиус нашел в себе силы лишь отправить ей короткое сообщение по волшебной сети, но Поттер молчала, так что он не стал ее доставать. Тем более, что он знать не знал, что ей сказать. Кем они были теперь? И что, дракл его подери, ему делать после каникул? Скорпиус уставился на стремительно приближающиеся тучи и с силой сжал подоконник. … 2000 год … «Некоторые делают вид, что умерли. Я же зачем-то делаю вид, что живу». Не было ничего отвратительнее, чем Хогвартс в апреле. Драко еще год назад понял. Природа буйствовала красками, дожди лились нескончаемым потоком на зеленые поля, а в коридорах было глухо и пусто — никто из учеников не горел желанием оставаться на каникулы в замке, который хранил в себе столько призраков прошлого. Весьма дерьмового прошлого, надо сказать. Было сыро и мерзко, и ему хотелось сбежать куда подальше, но — о, спасибо министр — это было бы весьма проблематично. Тем более, что за этот год Драко не раз и не два нарушал запрет, отлучаясь по делам семьи, которой, впрочем, не было до него никакого дела. Отца упрятали в Азкабан, а мать уехала на историческую родину Малфоев — во Францию, едва ей представилась такая возможность. Так что по-хорошему у Драко оставались лишь Блейз и Пэнси, но те были слишком заняты друг другом, чтобы как-то разбавлять его до тошноты одинаковые будни. Впрочем, это было предпочтительнее, чем режим Кэрроу, властвующий над Хогвартсом год назад. Тогда Драко купался в двух вещах — власти и отвращении. За окном было серо. Драко Малфою тоже было серо. Он был слизеринцем, причем чистокровным, так что к нему не осмеливались цепляться, хоть Малфои и потеряли свою важность в глазах Темного Лорда, о чем Драко периодически напоминали. Он стал старостой школы с подачи Снейпа, которого толком не видел, зато в полной мере наблюдал за новыми педагогами, которых в профессора записал бы разве что ненормальный. И поначалу Драко все нравилось. А потом на грязнокровках стали испытывать Круциатус, и ему стало не до смеха. Драко был трусом и подлецом, и прекрасно знал это. Но когда он оскорблял поттеровскую шайку, он вовсе не желал им мучений или смерти! Да, они бесили его, да, Уизли хотелось врезать по морде, но не пытать-же! В конце концов, Драко было шестнадцать, когда ему поручили убить самого сильного волшебника в Великобритании, и семнадцать, когда он познал Круцио на самом себе. Такого не пожелаешь живому человеку. Вне зависимости от степени чистоты его крови. Драко был жесток и невежествен. Он и остался таким, так уж его воспитали, ничего не попишешь. Идеалы Малфоев не вытравливаются за вшивые полгода скачек под дудку Министерства. — Вам лучше пройти в Большой Зал, юноша, — обратился к Драко безмолвствующий до этого портрет какого-то знаменитого зельевара, — скоро начнется ужин. Драко повел плечом, проигнорировав старый холст и продолжив упорно пялиться в окно. Уходить из этого малопримечательного коридорчика не хотелось. К теплу, еде, редким волшебникам, — не его это место. Больше нет. Он — чужой, ему запрещено колдовать, на коже красноглазым ублюдком выгравирована отвратительная метка, как у скота, чтобы не потерялся, он — никто. Грязь. Прокаженный. Тот, кого за милю обходят, потупляя глаза. Драко вцепился в подоконник. Его ориентиры смазались еще на шестом курсе. Он был запуган, зная, что родителей могут запросто прикончить, если он не справится с задачей, которая заведомо была невыполнима. Тогда в голову начали стучаться первые подозрения, все перестало казаться своим и чужим, а стало серым, смешанным и до жути неправильным. А на седьмом курсе Хогвартс, который Драко столько раз высмеивал, стал тюрьмой. Учеников гоняли по классам, визгливыми криками раздавали приказы, отселили грязнокровок от остальных, как чумных, предателей крови то и дело таскали за волосы и швырялись пыточными заклинаниями. Гойл и Крэбб наслаждались — избивали первокурсников, плевались в старых учителей, гоготали, как тролли, а Драко ходил рядом с ними и безучастно смотрел. Ничего не предпринимая. Ни тогда, когда мелкую Уизли подвесили в воздухе и хлестали режущими заклинаниями, пока кровь не начала капать на пол, стекая по посеревшей коже, ни тогда, когда Лонгботтома избили так, что он почти не мог дышать, скрючившись на ступеньках, ни в тот момент, когда Гойл послал убивающее заклинание в Гермиону Грейнджер. Драко просто наблюдал. А теперь, по иронии судьбы, наблюдали за ним — за ним и Пэнси с Блейзом — как за крысами в клетке. Следственный эксперимент. Чтоб им пусто было. — Я знала, что ты будешь здесь, — тишину разрезал знакомый голос, и Драко, не отрываясь от подоконника, хмыкнул. Пришла-таки. Он повернул голову — Грейнджер стояла совсем рядом, смотря на него слегка прищуренным взглядом. Она всегда так делала, когда не понимала его. — Я принесла тебе суп, — она поставила на подоконник небольшой термос, — и булочки. Драко благодарно кивнул. Ему хотелось встать в позу, отшвырнуть от себя ее подачки (привычка, что поделать), сказать что-нибудь восхитительно-грубое, но на деле ему было лень даже открыть рот. Грейнджер уходить не спешила — встала рядом, всматриваясь в сгущающиеся над Хогвартсом сумерки, и не проронила ни звука, пока в хижине лесничего не зажглись огоньки. Стоять вот так, не разговаривая, было по меньшей мере странно, но в то же время не раздражало, как постоянные шепотки между Паркинсон и ее женихом. Приятно было помолчать с кем-то за компанию. — Когда мы были на третьем курсе, ты был просто невыносим, — вдруг сказала Грейнджер, и Драко заинтересованно посмотрел на нее. За эти месяцы они далеко ушли от постоянной ненависти и взаимных оскорблений, так что он знал, что она не пытается начать ссору. Как правило, Грейнджер просто рассказывала ему что-то, когда чувствовала, что это необходимо. — Да неужели? — он ухмыльнулся, подтягиваясь на руках и устраиваясь на подоконнике поудобнее. Грейнджер хмуро взглянула на него и постучала по раме кончиком палочки, награждая ее атмосферными чарами. Драко почувствовал неприятный ком в горле, который появлялся там всякий раз, когда кто-то поблизости начинал колдовать — привилегия, которой он был лишен на неограниченный срок. — В принципе, ты был невыносим постоянно, но на третьем курсе — особенно, — Грейнджер покачала головой, — особенно когда издевался над Хагридом. Драко промолчал. Он тогда над многими издевался. — У нас вечер воспоминаний? — поинтересовался он через некоторое время, когда термос был наполовину опустошен, а Грейнджер примостилась на другом конце подоконника, подобрав под себя ноги. — Просто посмотрела на домик Хагрида, и вспомнилось… всякое, — на ее лице вдруг появилось незнакомое прежде Драко выражение, — ты же не знаешь, что мы все-таки спасли Клювокрыла? Имя прозвучало знакомо, и Драко нахмурился, припоминая, где он слышал его прежде. А когда понял, не удержался от восклицания. — Вы спасли эту курицу? — Он гиппогриф, а вовсе никакая не курица. — Он чуть не убил меня! — Потому что ты вел себя как сволочь. Поверь, Клювокрыл исполнил то, о чем многие мечтали. Драко свирепо взглянул на нее и случайно поймал ее взгляд, и в ту же секунду гриффиндорка прыснула со смеху. Смех Грейнджер в пустом темном коридоре звучал громко и дерзко, и задремавший было в своей раме зельевар потряс в воздухе нарисованным кулачком. Драко же не сдержал ухмылки, а потом, когда девушка затихла, метнулся к ней и обхватил ее губы своими. Грейнджер больше не замирала, стоило им оказаться в таком положении, не отталкивала его, не начинала выстраивать логические цепочки, которые привели их к этому, хотя логика в их действиях отсутствовала напрочь, нет, она лишь прижималась к нему поближе. Как будто Драко Малфой был обычным парнем, а не призраком с поломанной душой. В этом была вся соль их ситуации. Она не боялась его. Она была испуганной девочкой, не знающей, что ей делать, но его, Драко Малфоя, она не боялась. И теперь, насыщенная его магией, она становилась так похожа на него, что Драко не знал, куда ему деваться. Быть может, она всегда была такой, а он просто не замечал? Ее губы были тонкими и мягкими, а волосы — пушистыми. Грейнджер была Его на этом замшелом подоконнике, когда ни одна живая душа не могла их увидеть, и Драко было этого достаточно. Ее голоса, уверяющего, что даже для его сказки можно написать счастливый финал, ее ласковых губ и мягких черт лица. Грейнджер была обычной маглой, ничем не выделяющейся среди остальных, и глядя на нее, никто не признал бы какую-то там героиню, обладательницу Ордена Мерлина первой степени. Она была просто студенткой, и, Мерлин, это было тем самым, что было ему нужно. В прошлом году он искал какое-то милое личико, трахал его, а потом заваливался спать, закинувшись зельем Сна-без-сновидений, и его жизнь была полна ненавистных взглядом, крови и криков. А потом на шахматной доске сменился король, Драко из пешки превратился в кучу щепок, из которых «Пророк» и подхалимы лепили то, что им было выгодно, и единственным, благодаря чему он еще не рехнулся и не шагнул с Астрономической башни, стали редкие беседы с Грейнджер. Она ведь тоже страдала — по-своему, по-гриффиндорски, не желая ни у кого просить помощи. Гордо вздергивала нос, когда у нее не получались простейшие заклинания, и закапывалась в пыльные фолианты в библиотеке, пытаясь найти выход, но теряясь между строк. Так что Драко взял поиски на себя. Ему его магия была как химере седло, и он спокойно делился с ней, такой же потерянной и грустной, как он. Без своих вездесущих дружков Грейнджер даже подкалывать стало скучно, так что у них царил вооруженный нейтралитет, позволивший Драко изучать ее на расстоянии вытянутой руки. И он понял кое-что важное — Гермиона Грейнджер была… интересна? Несмотря на то, что она была на стороне победивших, ее это почти не волновало. Она не кичилась своими наградами и публикациями в газетах, держалась особняком, не горела желанием выступать перед толпами и общалась разве что с новоиспеченной миссис Поттер. Кстати, еще один момент — в отличие от нее, она не торопилась выскакивать замуж за Уизела. Драко смотрел-смотрел, думал-думал и постепенно понимал, что Грейнджер просто хочет жить, как обыкновенная молодая колдунья, не обремененная войной. Этим она и отличалась от своих дружков, кинувшихся постигать азы мракоборства — она навоевалась. Грейнджер хотела учиться, путешествовать, медленно влюбляться и строить карьеру, как всякий нормальный человек. — Могут увидеть, — она заерзала в его руках, и Драко оторвался, окидывая ее самодовольным взглядом. Да, Грейнджер многого хотела. Только вместо всего перечисленного она предпочитала тайно спать с Пожирателем, и именно это, а не прочие ее выкрутасы, подстегивало его любопытство. Так уж вышло, что в крайних условиях даже давние враги могли стать друзьями, — законы, сложившиеся задолго до его рождения, вот только им с Грейнджер быть друзьями было противопоказано с того самого дня, как он наорал на нее в леске у подножия замка. Тогда много чего навалилось, а Грейнджер со своими замашками оказалась под боком, и Драко не придумал ничего лучше, чем вывалить на нее все то, что копилось в нем целый год. Он, правда, не ожидал, что засунет свой язык к ней в рот. — Вот это будет ужас, — он насмешливо приподнял брови. — Героиня войны целуется с пожирателем на школьном подоконнике! Боюсь, твоя репутация будет испорчена навсегда. — Болван, — Грейнджер покачала головой, — они же решат, что заступничество за тебя было субъективно, и тогда… — Меня отправят в Азкабан, — лаконично закончил за нее Драко, пожав плечами — теперь, когда дементоров сослали под волшебный колпак, тюрьма не казалась ему такой страшной. Не страшнее, чем прочие перспективы его жизни. — Именно, — Грейнджер вздохнула. Они посидели в тишине, болтая не достающими до пола ногами, как дети, а потом Драко бросил взгляд в чернильную ночь за старым окном. Ему не хотелось откровенничать и поливать друг друга скупыми слезами боли и потерь, которыми неизменно пропитывались их подушки, не хотелось вообще ничего. Мерлин, как же он устал. Грейнджер вновь вздохнула, что-то пробормотала, а потом Драко почувствовал ее на себе и так удивился, что не сразу обхватил за талию привычным жестом. Девушка горячо прижалась к нему всем телом, губы запорхали по тонкой коже, нежно и ласково, будто Драко был не ходячим скелетом, а ее самой желанной фантазией, и он ответил, оглаживая ладонями тонкую спину и забираясь пальцами под форменный джемпер. Ее дыхание осело на его губах, и Драко поймал ртом чужую усмешку. — Что? — спросил он, спускаясь вниз и прикусывая выступающее на шее венку. Грейнджер завозилась. — Ничего, — она охнула, когда он нашел чувствительное место за маленьким ухом и сжала его бедра коленями, — просто тебе опять скучно. Не люблю, когда тебе скучно. — Мне не скучно, — заверил ее Драко, ловко расправляясь с пуговицами на идеально-белой рубашке и суетливо развязывая галстук, тяжело опустившийся в ложбинку груди. Грейнджер тяжело задышала, когда его пальцы пригладили сосок, и запрокинула голову, открывая ему доступ к длинной изящной шее. — Мы всегда трахаемся в коридорах, когда тебе скучно. — Да брось, ты же в восторге. — Тут вообще-то учились великие волшебники. Драко обхватил упругие ягодицы и подсадил Грейнджер поближе к себе. Она была миниатюрная и очень худая и почти ничего не весила. Ее непослушные волосы растрепались даже больше, чем обычно, а из искусанных губ вырывались дрожащие, нуждающиеся всхлипы. О, они были как наркоманы. Оба. Слишком измученные, слишком запутавшиеся, они нашли поддержку там, где не ждали, и с тех пор мир казался чуть менее дерьмовым, чем он был на самом деле. Драко точно знал. Грейнджер не думала — странная черта гриффиндорской всезнайки — просто кинулась в омут в слепой надежде, которая, как известно, спасает далеко не всегда. В их же случае это работало — подстегиваемые кошмарами военного времени и собственными страхами, они просто пытались не сойти с ума. Когда Грейнджер снилась его тетка, и она не приходила на завтрак, Драко без малейших угрызений совести посылал уроки куда подальше и отправлялся в библиотеку, где меж стеллажей непременно находил ее, доставал сигареты или что покруче, и они молча пускали дым меж драгоценных сочинений, пока их не находила мадам Пинс и не назначала отработку. Когда на Драко накатывала хандра, и он пропускал ужин, Грейнджер забирала еду и шла сюда, говорила что-то максимально глупое и непонятное, а потом они трахались фактически на виду у всех, потому что только так к нему и возвращалось желание жить. Газеты трубили что-то о закончившейся войне, но забывали, что ее герои и злодеи жили в ней каждый день. С тем, что осталось от нее. И с тем, что осталось от них самих. Грейнджер перестала сдерживать стоны около месяца назад. До этого она кусала костяшки, но молчала, стеснялась одинокого нарисованного зельевара, опасалась, что их застукают, а теперь то и дело издавала восхитительные звуки, прыгая на его бедрах. Она раскраснелась, толком даже не раздетая, но уже ничего не смущающаяся. Ее глаза повлажнели и оставили на веках разводы черной туши. Да, Драко мог гордиться собой. Когда все закончилось, и она бережно поправила на себе одежду, зачесывая непослушные волосы назад, Драко затянул ремень и не смог не поинтересоваться. — Что бы ты делала, если бы нас поймали? Грейнджер, копируя его, закатила глаза и полезла в карман его мантии за сигаретами. С недавних пор она после секса курила с ним за компанию, тем более что окно здесь легко открывалось, а дым не тянулся обратно в помещение. — Минерва знает обо всем, что происходит в замке, — в коридор ворвался свежий весенний ветер и потрепал их по волосам. — Просто не вмешивается. Драко принял из ее рук сигарету и с наслаждением затянулся, чувствуя, как покалывают разгоряченные мышцы. — Она не боится, что я испорчу Героиню? — удивился он и выдохнул дым в открытую форточку. Грейнджер выразительно посмотрела на свое оголенное запястье, по которому шел кривой шрам, и улыбнулась. — Меня уже испортили, Малфой. А Минерва… просто верит в людей. — В людей или в то, что они способны меняться? — уточнил Драко, делая еще одну затяжку и почесывая собственное предплечье — бывали моменты, когда умершая навсегда метка начинала болеть, прямо как в старые времена. — Понятия не имею. Драко кашлянул. — Гринграсс написал сегодня, — небрежно выдал он, пытаясь скрыть за безразличием в голосе настоящую тревогу. Грейнжер повернулась: не так, как обычно, а дерганным и резким движением, и уставилась на него темными, поблескивающими в темноте глазами. — И что написал? — сухо спросила она, упрямо сжигая фитиль и посыпая их подоконник пеплом. — Согласился. Драко прислушивался к реакции, но ее не было. Грейнджер просто хмыкнула и продолжила дымить, будто ее произошедшее никак не касалось. — Он согласился, — повторил Драко, опасаясь, что она не расслышала, но у Грейнджер, очевидно, не было проблем со слухом. — Это здорово же, да? — легко слетел с ее языка приговор, и Драко почувствовал себя обманутым. — Не зря ездил, получается. Астория хоть не такая швабра, как ее сестра? — Не швабра, — согласился Драко. — А мне написал Рон. Думаю, мы определились со свадьбой, и… Я бы пригласила тебя, ну, знаешь… — Грейнджер не глядя бросила окурок в окно. Драко дернулся — хорошие девочки так себя не вели, вот только Грейнджер уже давно не была хорошей. — Думаю, я буду занят своей. — Точно. Грейнджер переступила с ноги на ногу, будто пытаясь отвлечься от зависшей в воздухе недосказанности. Драко упрямо молчал, до сих пор чувствуя вес ее тела на своем, лихорадочные поцелуи и пылкие стоны, и думал, что он идиот, раз решил к этому привязаться. Тут с самого начала были известны правила. Условия их игры на двоих. Временной игры, разумеется. Вот где главное правило — в названии. Драко был трусом и прекрасно знал, что это — худший вариант. Можно быть маньяком и убивать сотни людей, но трус всегда страшнее, опаснее. От маньяка знаешь, чего ожидать, а трус в попытках спасти свою шкуру способен на совершенно безумные поступки. Как он, например. Спутался с Грейнджер, которая на деле уже давно не Грейнджер, а абсолютно незнакомая ему женщина, и не задумывался о последствиях принятого решения. — Если хочешь знать, мне не все равно, — она подняла голову и, прочтя в его взгляде непонимание, усмехнулась. — Я про тебя и Гринграсс. Драко кивнул. — Если хочешь знать, мне тоже. Я про тебя и Уизела. Мертвые и живые, притворяющиеся и счастливые, серые и цветные, — какие они? Драко никогда в жизни не признался бы в том, что Грейнджер стала для него что-то значить, но он сделал это. Значило ли это, что он все-таки сдох и теперь пожинает плоды своей жалкой жизни? «Рискнув разбить стереотипы, надо быть осторожным, чтобы не наткнуться на осколки». — И что дальше? Увидимся на платформе, провожая детей в школу? — Грейнджер грустно улыбнулась. Ее глаза были такими огромными, что Драко смотрел в них, как в зеркало. — Отставить, Грейнджер. У нас еще два с половиной месяца учебы, — попытался пошутить он, но она не засмеялась, как некоторое время назад. Продолжила грустно улыбаться и смотреть. Так, что душу наизнанку выворачивало. Год назад Драко попеременно страдал из-за похмелья и звуков того, как за стенкой трахались его друзья. Утром он вставал, засовывал два пальца в глотку, потом пил Антипохмельное, плохо сочетающееся с зельем Сна-без-сновидений и тащился на уроки. Теперь все было примерно так же, разве что ему хотелось назвать Грейнджер по имени. — Все равно ведь не получилось бы, — она наконец-то засмеялась. — Представляешь себе такое? — Представляю, — вырвалось против воли, и Драко захотелось затянуть галстук ну очень туго, чтобы потерять связь с реальностью. — Не надо, — Грейнджер помотала головой. — Знаешь же, что не надо, зачем мы вообще… — Потому что это казалось правильно, — Драко схватил ее за руку, — и так и было! Но Хогвартс — это же не навсегда, правильно, Гермиона? Это был первый раз, когда он назвал ее по имени. Она подняла подбородок, маленькая и дрожащая. — Хогвартс всегда будет вашим домом, — повторила она за старым директором, и Драко в тот же момент с кристальной ясностью осознал, что никогда не сможет забыть этот проклятый вечер, подоконник и запах сигарет. Так уж вышло, что о доме не забывают. А этот — разрушенный, блеклый замок, был их домом. И, что куда страшнее, им была Она. Уходя, Грейнджер оставила ему застиранный платок, которым Драко промокнул кровь из чересчур сильно закушенной губы. Драко Малфой спрятал в нагрудный карман платок весьма неприглядного вида, и Офелия Сэлвин презрительно поджала губы, оглядывая его с ног до головы. Время близилось к обеду — с моря прилетели тучи, и теперь за окном то и дело раздавались раскатистые звуки грома, придававшие общей атмосфере что-то зловещее. Даже в помещении, несмотря на многочисленные свечи и лампы, было темно. А все потому, что Забини совершенно не умели строить дома! Офелия надменно поправила перстни на пальцах. В этот момент музыка в зале затихла, чтобы смениться другой, более торжественной композицией. С обеих сторон ведущей в зал широкой мраморной лестницы показалось два силуэта, и вспыхнувший над ними свет тут же заиграл на черных бриллиантах в волосах Флокс Забини. — Скучно, обыденно, предсказуемо, — пробормотала Офелия в свой бокал с шампанским, прежде чем поднять его, как и остальные гости, в воздух. На верхней ступени расположилась кафедра с восседающими за ней гоблином и вызванным из Министерства волшебником, которые предоставляли новоиспеченной паре брачный контракт и волшебный договор, включавший в себя полный список обязательств перед супругом. Скорпиус и Флокс спустились к ним, не глядя на собравшихся внизу гостей, и поочередно прикоснулись палочкой к дорогому пергаменту, оставив на том по торжественной подписи. Офелия нашла в толпе дочь и поспешила присоединиться к ней. Рейневен выглядела не в пример лучше других волшебниц — высокая и статная, не то что эта Флокс с ее странным именем и высокомерным взглядом. У нее же даже волосы были непонятного оттенка, как только Малфой мог выбрать в невестки такую… Офелия успела позабыть, что утром была на стороне Забини, подобравших для дочери столь незавидную партию, и теперь ее жадный взгляд метался по платью невесты, прикидывая его стоимость. По-хорошему, ей было все равно, кого поставить во главе угла — миссис Сэлвин редко кто нравился, кроме нее самой. Скорпиусу, впрочем, не было до нее никакого дела. Он даже не знал, что эта женщина присутствует в наблюдающей за ними толпе, и просто делал свое дело. Подождал, пока гоблин зачитает договор, поставил подпись, и протянул Флокс руку, которую тут же опутала золотая нить Непреложного Обета. Министерский колдун нацелил на них свою палочку, и звучным низким голосом попросил повторять за ним древние как мир клятвы. — Обещаешь ли ты, Флокс Алараф Забини, выйти за Скорпиуса Гипериона Малфоя ровно через шесть месяцев после вашей помолвки? Флокс неопределенно покачала головой, но полные розовые губы медленно раскрылись, и девушка тихо сказала: — Обещаю. — Обещаешь ли ты уважать его, оберегать его и его имя? — Обещаю. — Обещаешь ли хранить себя для него, быть ему верной опорой и матерью его детей? Скорпиус чуть не фыркнул — «хранить себя для него», они там что, издеваются? Такая формулировка, прежде призванная защитить непорочность юных невест, теперь воспринималась, как неудачная шутка — хранить себя можно по-разному, а Флокс уже давно не… — Обещаю. Вот и его черед, если он, разумеется, запомнил все части обряда правильно. Скорпиус как можно тише вздохнул, когда волшебник перевернул страницу и с любопытством покосился на него. Смешно даже — мужчинам во всей этой канители предстояло произнести всего лишь одну реплику. — Итак… — маг прочистил горло, — обещаешь ли ты, Скорпиус Гиперион Малфой, взять в жены Флокс Алараф Забини через шесть месяцев после вашей помолвки? Поезд. Шоколадная лягушка. «Торнадос». Озеро. Палочка. Котлы. «Давай!» — громко проорал внутренний голос, напомнивший, что он застыл и не проронил ни звука, хотя за эти секунды успел прожить целую жизнь. — Обещаю.***
Флокс позволяла Скорпиусу вести и послушно делала все необходимые па, слыша шорох собственных юбок на несколько футов вокруг. Корсаж по-прежнему плотно прилегал к коже, и туго затянутый корсет мешал дышать, но она беззаботно улыбалась и склоняла подбородок, когда это было необходимо. Ее жених выглядел безукоризненно, они оба были на редкость красивы и послушны сегодня, играя отведенные им роли и не жалуясь, как взрослые. Флокс с ужасом думала о том моменте, когда вечер перерастет в ночь, и гости отправят их на общее ложе, теперь по праву принадлежащее им обоим, и будут ждать свершения магического контракта. Разумеется, ведь только трое приглашенных знали, что они успешно миновали этот этап несколько лет назад, а теперь взаимные прикосновения не внушали ничего, кроме безразличия. Флокс думала, что чувства проходят как-то иначе, более заметно. А теперь, чувствуя ладони Скорпиуса на своей талии, горько размышляла о том, что совсем недавно была готова на все ради этого внимания. Наверное, она действительно повзрослела, и детская мечта стала слишком детской. Скорпиус тоже думал о чем-то своем, не забывая кружить ее в официальном танце, но при этом не отрывал от нее чистых серых глаз, так что стороны могло показаться, что они целиком и полностью наслаждаются обществом друг друга. Флокс подумала о том, что от нее не отстанут, пока она не родит Малфоям наследника, и поборола инстинктивное желание зажмуриться — ну вот как предполагалось она должна это делать? Со Скорпиусом, который — Мерлин — не сказал ей ни слова за весь вечер. Флокс хотелось приблизиться и прокричать ему на ухо, что это нечестно. Что она ни в чем не виновата перед ним и что им надо сотрудничать во имя собственного спокойствия. Но она молчала — с поразительным равнодушием! — и принимала комплименты и бокалы с шампанским. Вот значит, как ломаются люди. Доменико был здесь, рядом, танцевал с Джейн и крутил ее, как хотел, даже Кассиопея с мужем приехали, и теперь о чем-то разговаривали с родителями, но Флокс чувствовала себя оторванной от семьи — теперь, когда ее размашистая подпись красовалась на пергаменте, и ее оттуда никак нельзя было убрать. Сетка Непреложного Обета по-прежнему жгла запястье, а она больше не была Забини — застыла в каком-то непонятном переходном состоянии. Они принесли клятвы (Флокс, разумеется, больше, чем Скорпиус), и Малфой надел ей на палец тяжелое фамильное кольцо, которое отчего-то до сих пор не смогло нагреться и по-прежнему холодило драгоценным металлом кожу. Теперь кольцо было ее главным украшением, без которого Флокс не могла показываться на людях, и обреченность ощущалась как никогда раньше. Она прощалась с прежней жизнью. Напыщенно и вульгарно, вот прямо здесь, в танце, пыталась сосредоточиться и отпустить, смириться, но… не могла. Флокс с детства училась добиваться своего. Быть сильной, подавлять эмоции, идти к цели, — а теперь все ее старания пошли прахом. И от этого осознания хотелось выть. Ее ведь и правда продали, как бы глупо это ни звучало. Продали, потому что могли — у нее было красивое лицо и ладная фигура, и этого оказалось достаточно. В этом плане у широкоплечей и замкнутой Кассиопеи было очевидное преимущество, ведь ей никто не указывал, как жить. Ее сестру назвали в честь созвездия, ее брата — в честь деда, а ее саму — в честь непримечательного кустового растения. Флокс почему-то никогда раньше не задумывалась над тем, какую силу имеют имена. — Потрясающее платье, дорогая, — в плечо настойчиво впились пальцы Офелии Сэлвин, и Флокс нацепила самую кроткую из своих улыбок. Скорпиус замер рядом, как скала — абсолютно ничего не выражающая и спокойная, — держа в руках два бокала. — Красивое, да? — она покрутилась на месте, заметив, как на долю мгновения взгляд миссис Сэлвин стал жестким и насмешливым, и поправила шлейф. — Его шили несколько месяцев. — Концепция феникса, я так понимаю, — Офелия задумчиво осмотрела корсаж и расплылась в ехидной улыбочке, — я только не могу понять, это рождение или смерть? «Я тоже». — Все вместе, я полагаю, — Скорпиус наконец вручил ей бокал и ухватил за локоть. — Это жизнь, миссис Сэлвин. И с этими словами он увел Флокс прочь, все такой же, холодный, апатичный, но теперь ей расхотелось что-либо орать ему на ухо. Скорпиус был ее другом. Многие ли пары в высшем свете могли этим похвастаться? Пусть он и думал о… Той, другой. Флокс благодарно посмотрела на него, и Скорпиус усмехнулся краешком губ, пожав плечами. — Она все равно ненавидит меня. Они встали в сторонке, на виду у всех — белозубых аристократов со скелетами в их шкафах из самого дорогого дерева, и Флокс не могла не думать о том, что она вписалась идеально в этот взрослый мраморный мир. Проблема была в том, что Скорпиус не вписался, даже со всей своей безукоризненной внешностью и манерами за тысячу галлеонов. Такой взгляд Флокс видела несколько раз — у оленя на гобелене, который назывался «Охота в лесу». Затравленный. Идеальная маска Скорпиуса была по-настоящему идеальной, но она знала, как выглядит его настоящее лицо. Как-никак, а они были знакомы шестнадцать лет. Флокс собиралась взять его за руку. Поправить мантию. Заговорить. Сделать хоть что-то. Но не успела. В следующий миг в серых глазах промелькнуло что-то живое, уголок губ дернулся в улыбке, и Флокс, почувствовав неладное, обернулась — только для того, чтобы столкнуться нос к носу с человеком, которого она хотела видеть меньше всего. Зеленые глаза точь-в-точь отражали эмоции серых, если это, конечно, вообще было возможно, и Флокс инстинктивно сделала шаг назад, беспомощно озираясь. Ей и в голову не приходило, что на собственной помолвке можно попасть в столь неловкую ситуацию. А зеленые глаза лишь слегка прищурились. — Поздравляю, Малфой.