Lost Generation

      «Мы знаем, что Тэодор Нотт не действовал в одиночку. Он не был зачинщиком — он был последователем, и его смерть вовсе не означает конец. Это начало, начало борьбы с противником, имя которого неизвестно, но который обладает силой убеждения и впечатляющей магической волей. Теракты в Лаврентиде имеют прямое отношение к происходящим сейчас событиям, и перемещение театра боевых действий в Британию лишь доказывает, что канадские взрывы были инсценировкой, пробой силы, называйте как хотите. У нашего врага нет счетов с канадцами — его влечет иное предназначение». «Глава Аврората Гарри Джеймс Поттер, выступивший три дня назад в эфире «Не Придираемся», сделал заявление о том, что главой террористической группировки, также известной как Падальщики, является неизвестное лицо. Мистер Поттер подтвердил, что у Аврората есть догадки о личности, скрывающейся в тени, но в целях безопасности он не будет раскрывать детали. На вопрос Полумны Скамандер о том, как гражданам обезопасить себя, Мальчик — или лучше сказать Мужчина? — Который Выжил ответил лаконично и просто: «Сохранять здравый рассудок». Пытаются ли разведчики Аврората успокоить общественность, уверив в своей постоянной бдительности и непрекращающейся работе, или же у них действительно есть зацепки, благодаря которым зло будет повержено?» «Произошедшая накануне встреча министра Уизли-Грейнджер и премьер-министра Бердад, состоявшаяся в Лондоне, принесла плоды — в ближайшем будущем канадские специалисты по темной магии, работавшие в зоне боевых действий в Восточном Квебеке, и офицеры местного мракоборческого отдела Маплидер будут направлены в Британию для координации действий и поимки преступников, наследивших уже на двух магических территориях». — Живее! Живее! С таким темпом вас обыграют даже с закрытыми глазами! — прикрикивал Джеймс, то и дело сердито косясь на чинно стоявший на трибуне приемник, ручку которого вертели два непонятно что забывших на слизеринской тренировке пуффендуйца. Ничего запрещенного они не делали, а потому прогнать их, как надоедливых ворон с насеста, он не мог и был вынужден терпеть долетавшие до поля обрывки новостей. Не то чтобы Джеймс не любил новости, вовсе нет. Просто когда в этих самых новостях спекулируют про твою семью, перемывая кости направо и налево, так или иначе перестаешь слушать. — На улице гребанный мороз, Джеймс! — рявкнул Альбус, подлетая поближе и кусая посиневшие губы. — Сложно отрывать от метлы примерзшие к ней руки! Джеймс старательно очертил вокруг себя температурные чары, и нападавший вокруг него снег растаял, явив миру чисто-зеленую траву. Находившееся в зоне чар древко альбусовской метлы потемнело от влаги, а на его щеки вернулся здоровый румянец. — Ничего не знаю и знать не хочу. У вас матч с когтевранцами на носу, Ал. То, что вы победили в прошлый раз, ничего не гарантирует. Альбус закатил глаза, и, проворчав что-то про то, что готов заплатить волшебнику, который придумает температурные чары, способные перемещаться вместе с метлой, отлетел к кольцам. Джеймс свистнул. — Так, все на позиции! Играем друг против друга до семидесяти очков, отрабатываем «Стрелу», и, так уж быть, я вас отпускаю. Малфой, если успеешь за это время поймать снитч... Сделаешь дополнительный круг в конце тренировки. У Скорпиуса сделалось такое лицо, что Джеймс едва подавил усмешку. — Лучших надо держать в форме, — пояснил он. Малфой фыркнул. Джеймс свистнул еще раз. «— Нет никаких доказательств, что Аврорат вообще знает, о чем говорит. Маглы пропадают каждый день, это не наша забота, мы должны оберегать наше сообщество от вторжения, но что мы делаем? Правильно, открываем порталы для якобы специалистов, которые нам якобы помогут! Слепо доверяем аврору Поттеру и его чуйке, это как вообще? — Что бы вы предложили взамен, мистер Вергаттен? У вас, как у сторонника политической оппозиции, должен быть план, который мог бы заинтересовать министерство? — Министерство это черная дыра, и мы не можем закрывать глаза на то, что оно все состоит из «людей Гарри Поттера». Мерлина ради, сама министр является его лучшей подругой! У нас уже была женщина министр, и куда нас это привело? Там процветает коррупция, с важных должностей в начале века повыкидывали чистокровных, у которых было хоть какое-то уважение к традициям! Мой план? Мой план очень прост — соблюдать режим повышенной тревожности, ввести комендантский час, проводить опросы под сывороткой правды. Возможно, выпустить дементоров. Это особые времена, мисс Скитер. Они требуют особенных мер...» Не выдержав, Джеймс послал в трибуны маленький Конфундус, и приемник заглох, вызвав недоумение у мальчишек в черно-желтых шарфах. Ему было все равно. Он был готов возместить ущерб, лишь бы больше не слушать всю эту ересь. Ересь, в которой... был смысл. Чистка министерства после падения Волан-де-Морта не была секретом. И до этого времени это всех устраивало. Как оказалось, у политической оппозиции просто не было мотива, чтобы высказаться. А теперь, когда внутренняя политика дала слабину, на свет из ее обугленных дыр повылезали знатоки, которые отличались впечатляющим рвением к власти. Легальная оппозиция сидела тихо два десятилетия, собирая улики и доказательства, чтобы предъявить их в удобный момент. И момент настал. По хорошему, сопротивляться они начали еще до Рождества, осенью, после первых взрывов в Лондоне, которые не имели никакого смысла, разве что запутали авроров еще больше. Осторожные высказывания росли и превратились в массовый протест, поддержанный традиционным сообществом, которое было в меньшинстве, но на котором держалось пол магической Британии. Поговаривали о стачках на станциях магического тока, о колебаниях в работе частных точек международных порталов, даже о стагнации в офисе «Пророка», — и все объединяло одно: владельцами предприятий были чистокровки. Те, что любезно подвинулись, отошли в тень, позволили всем забыть об их существовании, а теперь оказалось, что на них-то все и держалось. Джеймс сидел в выходные в «Жиле», баюкая один и тот же стакан огневиски, который был то ли наполовину пуст, то ли наполовину полон, — он сам еще пока не знал, как к этому относиться, — и слушал. Думал, что это все какой-то спектакль, что эта страна просто не может найти драклово равновесие, постоянно перегибая то одну, то другую сторону палки; что раньше привилегией считалась чистая кровь, а потом она стала пятном, знаком того, что человек может быть НЕчист, как бы смешно и парадоксально это ни звучало. Угнетаемые стали угнетающими. Взять хотя бы тот случай с Милли Сакреф осенью, когда все дружно указали на Малфоя, просто потому, что он был Малфоем. И как все ждали, что он, Джеймс, будет защитником, всегда правым и храбрым, просто потому, что он был Поттером. Это было глупо и наивно. Но стереотипы всегда умирали эпично. Тренировка закончилась — слизеринцы, привыкшие к холоду и сырости подземелий, быстро взяли себя в руки, Скорпиус поймал снитч, чуть не соскользнув с метлы, и выполнил дополнительный круг упражнений перед приземлением. Альбус хлопнул друга по плечу, и Джеймс скрипнул зубами. Он не забыл, что произошло в канун Нового года. Команда отправилась дружным скопом в раздевалки, под горячий душ, и лишь Рони задержалась, явно заметив, какие взгляды Джеймс кидает на спину Малфоя. — Мне казалось, у тебя есть заботы поважнее, чем преследовать Скорпиуса, — хмыкнула она, с благодарностью принимая из его рук припасенный с обеда термос, наполненный горячим куриным бульоном, и сделала большой глоток, довольно зажмурившись. Джеймс хмыкнул. — То, что я не высказал ему все, что думаю... — Доказывает, что ты адекватный старший брат, — закончила за него Рони, протягивая термос обратно. Джеймс не взял, потому что знал, что американке тепло сейчас куда нужнее: с шотландским климатом ей все еще было тяжело свыкнуться. Заметив, как недобро полыхнули его глаза, Рони деловито стряхнула снежинки с его плеча, встав поближе и опалив его горячим дыханием, вырвавшимся облачком пара из ее горячего красного рта... — Я тоже не понимаю решения Лили. Но оно ее, и если не уважать, то принять ты его обязан. — Да знаю я! — огрызнулся Джеймс, отступая от нее на шаг - еще не хватало, чтобы сопляки пуффендуйцы с верхних трибун усмотрели что-то интересное (учитывая, что его так и подмывало схватить и засосать ее, нагло и прям на публике). — Я принимаю все, что делает моя сестра, мой отец, моя тетя, не задаю вопросов, чтобы не нервировать их еще больше, а в итоге чувствую себя так, будто предаю самого себя! Порой ему становилось слишком ГРОМКО. Как будто в голове начинали трещать сотни голосов, которые визгливо прикрикивали на него, отстаивая свою правоту. К началу февраля Джеймса уже корёжило от шпионажа в «Жиле», коротких записок от отца и длинных, но туманных писем матери, ему не нравилось, что Скорпиус Малфой заигрывает с его сестрой где-то за гобеленами, а на публике не отлипает от своей — теперь законной — невесты, не нравилась наивность Лили и беспечность Альбуса, и эти все эмоции и чувства сплетались в один клубок, которое венчало угнетающее отсутствие Тэда и его нежелание это самое отсутствие как-либо объяснять. И во всем этом Рони была как холодный компресс, приложенный к свежему ожогу. Она стояла прямо перед ним: маленькая, продрогшая в фирменной мантии слизеринской сборной, с неровными, но стильно обрезанными бирюзовыми прядями, едва доходящими до мочек ее ушей, в которых блестели серьги в виде двух скрещенных палочек, и от одного ее взгляда — понимающего и синего, потому что Рони была синим и синее было Рони, — Джеймсу становилось спокойнее. Раньше такое воздействие на него оказывала только мать. — Я думаю, нам пора возвращаться в замок, — сухо произнес он и отвернулся, чтобы подобрать сундук с мячами и отлевитировать его в сарай к метлам, краем глаза заметив, как сузились глаза Рони. Он знал, что она читает его, как раскрытую книгу, и это было... хорошо. Иметь человека, который понимает, что Джеймс Сириус Поттер — только имя. Они вернулись в замок вдвоем, не заботясь о том, как это могло выглядеть — к этому моменту уже большинство студентов так или иначе знало, что новенькая из Штатов провела праздники в Норе с Уизли и Поттерами, а потому ее общение с Джеймсом вне тренировок никого не заботило. Тем более, что только этим они и занимались. Общались. Ну, или так думали студенты. Рони поцеловала его, стоило им оказаться в крохотном коридоре, что вел к развилке лестниц, прижавшись к нему всем телом и сминая его губы своими, потрескавшимися от мороза, сладкими. Джеймс и сам не заметил, как ее руки оказались в его волосах, ероша и без того вечно всклокоченные волосы, влажные от перемены температур, а потому начавшие кудрявиться на затылке, и как его собственные ладони крепко сжали девичью талию. Целовать Рони было как оказаться в тихой бухте после шторма. — Нас... могут... засечь, — выдохнула она прямо ему в губы, и Джеймс жадно поцеловал ее снова, открыто и с языком, прежде чем оторваться и настойчиво сжать упругие ягодицы сквозь ткань. — Ты сама начала. — Не надо было так на меня смотреть, — парировала Рони, горячо дыша прямо ему в рот. Она коротко лизнула его нижнюю губу, все так же стоя на носочках, и если бы не тот факт, что коридор - место публичное и потому опасное, Джеймс непременно вздернул бы ее в воздух, заставляя оплести его талию ногами. Чисто для удобства. Вместо этого он с сожалением отпустил ее, и Рони, послав ему нахальную улыбку, отступила, поворачиваясь в ту сторону, что вела к подземельям. Это было еще одно ее качество, которое Джеймс бесконечно уважал - она быстро смекала, что к чему, когда что делать и говорить. Даже сейчас, несмотря на то, что их тянуло друг к другу, подростков с шалящими в крови гормонами, она не делала ситуацию сложнее, чем она уже была. У Джеймса были работа и Поручение. У Рони были ум, храбрость и изворотливость. Они бы стали лучшими друзьями, если бы Джеймс не хотел накрыть ее тело своим. — Вы еще долго будете пялиться друг на друга влюбленными глазами, молодые люди? Ваши вздохи отвлекают меня от работы! — зашипел на них изображенный на одиноко висящем в коридоре портрете скульптор, который трудился над куском мрамора, уже начинающем приобретать очертания человеческого тела. Джеймс повернулся, чтобы попрощаться, но Рони уже и след простыл, и теперь единственным доказательством, что она вообще тут была, были разводы растаявшего снега с ее ботинок. — Скорджифай, — ткнул в них палочкой Джеймс, а потом, недолго поразмыслив, наслал на андрогинного типа в берете Силенцио. Пусть знает, как вмешиваться. Скульптор все еще немо потрясал в воздухе нарисованным кулаком, но Джеймс уже двинул дальше по коридору, слыша лишь, как его мантия хлопает за спиной подобно крыльям. Ему нетерпелось вернуться в свою комнату, принять душ и завалиться на кровать, поглощенную сумерками, и отдаться во власть ночи, забываясь беспокойным сном хоть на пару часов. Стоя под горячими струями и растирая покрасневшую кожу мочалкой, Джеймс заставил себя думать о квиддиче и больше ни о чем и пришел к выводу, что все это тренерство — не совсем его призвание. Ему нравилось получать наставления, нравилось летать и отрабатывать финты и марш-броски, а не топтаться на поле смиренной овцой. Это делало его ленивым и раздражительным человеком, а Джеймс никогда не считал себя ни тем, ни другим. Так его мысли плавно перетекли к Паддлмир Юнайтед, к их политике и его месте в качестве запасного игрока. Джеймс не стремился ставить себя на пьедестал, но он был на их последнем матче, сыгранном в начале Лиги, и с удивлением понял, что летает лучше Ренки Мистлетоуна — профессионального ловца. Это был его талант, укрепленный тренировками в Хогвартсе, то, в чем Джеймс был хорош, то, чем он хотел заниматься. Оставалось надеяться, что у него будет шанс пожить своей жизнью. Джеймс отложил мочалку и закинул голову назад, позволяя воде стекать по его лицу. Лоркан и Лиссандр, которых он навестил на праздниках, выслушали его и поняли, и с одинаково-пронзительными лицами сказали, что он, Джеймс, вовсе не обязан заниматься чем-либо, что ему не нравится. Даже если это и своеобразная «семейная традиция». — Мой дед мог стать знаменитым ловцом, но началась война, и он стал мракоборцем. Мой отец мог по сей день играть в ведущем составе «Торнадос», но началась война, и он стал главой Аврората. У меня есть все шансы повторить их путь, потому что война... на пороге, — признался он близнецам, которые переглянулись и посмотрели на Джеймса так, будто он был смертельно больным человеком. Рука Лисандра не покидала колено Лоркана, и Джеймс еще думал, что это, наверное, хорошо, — иметь такого человека, который из всего имеющегося в мире добра всегда выберет тебя. У него такого не было. У него были родители, брат и сестра... А вот никакого пресловутого единственного он так и не нашел. Джеймс чувствовал себя запутавшимся, загнанным и уставшим, но времени на передышку не было у всего мира, так почему оно должно было быть у Джеймса? «Зло не дремлет» часто повторял отец, возвращаясь с поздних дежурств, и маленький Джеймс жевал эти слова, подтыкая одеяла Лили и Альбусу. Он был старшим. На нем была Ответственность. И плевать на то, что Тэдди, Роксана, Виктуар, Доминик и даже Фред были старше его. Они не были Поттер. Только Поттеры в этом проклятом мире не могли остановиться и, черт возьми, вздохнуть. Это было неписаное правило: от него никто не требовал его соблюдения, но какой-то инстинкт, чуйка, если хотите, подсказывал Джеймсу, что соблюдать его надо, и с почтением. Джеймсу хотелось показать этому правилу средний палец. Он вышел из душа и сел на кровать, вновь беря в руки последнее письмо от Гарри, прибывшее с авроратским вороном на прошлой неделе сразу после эфира «Не придираемся». Письмо было короткое и вполне в стиле Гарри: «Джеймс, твоя мать открутит мне голову, если узнает, чем ты занимаешься, но нам как никогда нужны все доступные сведения. Будь осторожен - сейчас в жилах течет попортившаяся кровь. Работаю над зацепками». Джеймс аккуратно свернул пергамент в трубку и положил его на стол, рядом с письмом от Джинни, более подробным, но не менее аккуратным. Мать интересовалась его успехами на работе, планах на Пасху (будто они не обсуждали это в Норе, ну ради бороды Мерлина!) и делилась впечатлениями о прошедшей игре «Паддлмир», полностью разделяя мнение Джеймса насчет ловца и левого загонщика. Джеймс откинулся на кровать и уставился на полог. Он наконец-то понимал, откуда у взрослых берется бессонница. Лили в последний раз мазнула кисточкой по полотну, завершая работу, и отошла, чтобы посмотреть на картину издалека. Увиденное ее более чем устроило — нарисованный лес был похож на реальный, таким объемным и пугающим он казался. Стоящая рядом с ней Алиса, которая выглядела так, будто ей меньше всего хотелось тут быть, вздохнула и взмахнула палочкой, и листья на деревьях зашуршали и заискрили под напором невидимого ветра. — Поверить не могу, что ты втянула нас в это, — фыркнула она, складывая руки на груди, и Лили покачала головой, бросая взгляд на Дерека с Лиамом, которые возились у сцены, левитируя по ней декорации. — Мне показалось, что это будет... отвлекать, — призналась она, и Алиса понимающе поджала губы. С момента возвращения в Хогвартс прошел месяц, и Финниганы начали понемногу оживать. После каникул они вернулись бледные и худые, больше похожие на призраков, чем на реальных людей. Не то чтобы это можно было поставить им в вину. Лили еще до Рождества написала им, каждому по отдельности, старательно подбирая слова, и в ответ не получила ничего. Церемония похорон была семейная и закрытая. Ханна Финниган лежала в земле, и судить было некого, потому что имя преступника было неизвестно, равно как и имя того, кому он служил. Близнецы ходили на уроки, делали домашние задания, ели овсянку по утрам и даже смеялись над шутками сокурсников, но Лили прекрасно видела, какая это все фальшь. Что это спектакль с плохим сценарием и бездарными актерами. Она пыталась с ними поговорить об этом, но нельзя вытянуть улитку из раковины, не причинив ей вреда, и вскоре она оставила эти попытки. Лиам с Сарой порвали, и если до каникул в их отношениях скользила неловкость, то теперь она испарилась. Пуф! — не стало ее, потому что амурные дела были в той, другой жизни, в которой Финниганы были простой, целой и счастливой семьей. В этой жизни Лиаму было все равно, а Сара плакала не потому, что с ней расстался парень, а потому что ее друг детства проходил через ад. Их шестерка за этот год пережила много неприятных моментов, и сейчас, после всего, что было, стала будто бы сплоченней. Они не начали проводить вместе каждую свободную минуту, но в гостиной Лили всегда знала, где ей сесть и кому подставить плечо, и, когда Макгонагалл объявила о наборе волонтеров для организации постановки, недолго думая потянула друзей за собой. Эта постановка была уже делом традиционным — проводилась всегда в Валентинов день под руководством профессора Грина и его читательского кружка и требовала значительной подготовки реквизита, декораций, костюмов и прочего. Лили и ее друзья не больно годились в актеры, тем более что все роли были заняты читательским кружком, но вполне могли реализовать себя в более... материальных вещах. Прошло два, пять, десять дней, и они все так или иначе втянулись: Алиса, обладающая талантом к Чарам, «оживляла» декорации, которые рисовала Лили; Шарлотта вместе с парочкой восторженных домовиков придумывала костюмы; Сара, увлекающаяся популярной серией «Бескровные», по которой и ставился спектакль, помогала адаптировать книги под сценарий; близнецы же трансфигурировали всякий мусор в предметы интерьера и деревья, которые должно было поставить на первый план, и занимались раскадровкой. — Берегись! — прокричал кто-то у дверей, и Лили с Алисой по выработанной привычке попадали на пол, даже не оборачиваясь. Над ними на полной скорости пролетел рояль, затормозивший лишь у сцены, чтобы плавно приземлиться на все четыре резные ножки прямо перед ней. — Ал! — рассерженно воскликнула Лили, поднимаясь на ноги и отряхивая колени. — Неужели нельзя сбавить обороты? Альбус фыркнул, запихивая палочку в задний карман черных брюк. — Меня просили доставить, а уж как и с какой скоростью — мне решать. — Если бы ты снес мне голову, я бы доставала тебя каждый день в качестве безголового призрака, — сообщила Алиса, потирая локоть. — О, сир Николас не обрадуется, если в Хогвартсе появится еще один призрак без головы - их шайка никак не примет его заявку на участие в Большой Охоте Безголовых, — подходя ближе, заметил Альбус, и Алиса стукнула его по плечу. — Ты просто хочешь вывести из строя всю сборную Гриффиндора! — О да, ты разгадала мой план, — Альбус закатил глаза. — Я тут тащу... — Левитирую. — Тащу вам этот рояль из самых подземелий, выжидаю, пока лестницы будут настолько благосклонны, чтобы не скинуть меня в пролет между ними, пробиваюсь сквозь толпы студентов, а все ради того, чтобы на меня накинулись львята! — и Альбус манерно приложил руку ко лбу, как будто собирался плюхнуться в обморок, но вместо этого почти грациозно (что было ему несвойственно) уселся на пуфик у рояля. Рояль, будто узнав в нем слизеринца, одобрительно хлопнул крышкой. Его ножки, сделанные в виде изгибающихся змей, тихо зашипели. — Ой, заткнись! — Альбус посмотрел на рояль так, будто тот нанес ему смертельное оскорбление, и слегка отодвинулся. — С такими способностями, Поттер, тебе прямая дорога на сцену, — заметила Кэролайн Майрс, прогуливавшаяся по упомянутой сцене, заучивая реплики и размахивая сценарием, как рыцарским мечом. Альбус цокнул языком. — Боюсь, я не создан для общественной деятельности. — Альбус, ты принес рояль! — из-за задних кулис внезапно показалась Флокс Забини, которая широко улыбнулась (Лили подумала, что она никогда не видела на лице слизеринки такой улыбки) и пересекла площадку, замерев прямо над роялем. Что она в нем увидела было, конечно, не очень понятно, так как рояль обитал в гостиной Слизерина и она могла любоваться им с утра до ночи, но Флокс, возможно, даже и не замечала инструмент — как-никак, у нее было много всяких разных забот. Сюсюканье со Скорпиусом было, несомненно, самой важной из них. Лили закусила губу, когда Забини, спустившись со сцены, подошла к роялю, и Альбус вскочил, уступая ей место. От очередной улыбки, которой Флокс одарила ее брата, Лили стало не по себе. Они теперь везде ходили втроем (плюс-минус Доменико Забини): Альбус, Скорпиус и Флокс, слизеринское неразлучное трио. Новоиспеченным помолвленным так и полагалось по этикету чистокровных семей, а Альбус, казалось, получал удовольствие от компании людей, что систематично портили Лили настроение. Так и сейчас — они с Флокс ворковали у инструмента, и ее волосы блестели цветом спелой клубники в шоколаде, забранные наверх и открывающие идеально тонкую длинную шею. А потом пальцы слизеринки откинули крышку и нежно, почти трепетно прошлись по клавишам, начиная наигрывать простенькую, но известную мелодию. Помолвочный перстень на левой руке сверкнул в луче софита, и Лили ослепила тонко выгравированная буква «М».

Tucked under staircase and hidden away No knowledge of power accompanied by fame A lightning bolt scar from he who shall not be named

Она тяжело вздохнула и заставила себя продолжать, отходя к новому холсту и принимаясь за дело. К счастью, это была картина для драматичного финала, который должен был нагнетать обстановку, а потому Лили с радостью обмакнула широкую кисть в темно-синюю краску и начала яростно хлестать холст, размазывая по нему цвет.

Broken black glasses, a handful of coins Determined to prove being good is a choice His hair dark as tar but the light in his heart remains

Мазок. Мазок. Мазок. Из многочисленных песен, написанных о Гарри Поттере, Лили, пожалуй, всегда нравилась именно эта, которая меньше всего походила на подобострастное восхваление Героя и больше рассказывала именно о Мальчике-С-Не-Самой-Легкой-Судьбой, который стал ее отцом. Автор баллады не был известен, но выдвигались теории, что она была написана при самом Гарри, после битвы в Большом Зале (в честь которой там на стене по сей день висела табличка «Здесь, 2 мая 1998 года, Гарри Джеймс Поттер одержал победу над Темным магом Волан-де-Мортом. Злу никогда не победить добро»). Но сейчас Лили не нравилась это: эта песня, мелодия, голос Флокс, сама Флокс, если уж на это пошло...

The boy who lived only to die Come to give his final fight Nobody there by his side To save him this time

Мазок. Лили, не сдержавшись, обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Альбус отводит с щеки Флокс непослушный волосок.

The boy who cheated death with love That stays embedded in his blood He’s done it once is that enough Has the boy who lived given up*

Альбус светился. Нет, не так. Он смотрел на Флокс так, будто она открыла ему все тайны мира. Лили, прищурившись, перевела взгляд на Флокс и... чуть не не провалилась сквозь собственный холст, споткнувшись о пустую банку краски. Банка перевернулась и покатилась по полу, скрежеща во все стороны, а весь собравшийся в зале народ вздрогнул. Флокс перестала играть и теперь, обернувшись, смотрела прямо на нее. Лили восстановила равновесие и подняла глаза. Их взгляды встретились. Флокс Забини могла сколько угодно смотреть на нее, — Лили теперь знала, что скрывается за ее маской хладнокровия и идеальности. Знала, потому что за долгое время наблюдения за ней, с тех самых пор, как она прибыла в Хогвартс, Лили поняла, что Флокс смотрит на Скорпиуса, как на свою собственность. Вот только теперь она смотрела так на ее брата. — Извиняюсь, — тоном, в котором не было и намека на раскаяние, бросила Лили и вернулась к своему холсту. Мазок. И еще один, и еще. За ее спиной послышалось шебуршание, шепотки, но музыка прекратилась, и это уже было хорошо. Лили усмехнулась в холст. Слава Моргане, а то уши в трубочку сворачивались. Она продолжила самозабвенно закрашивать фон, сосредоточившись на работе и не думая ни о чем, но долго расслабляться ей не позволили. Сначала Лили услышала за спиной чужое дыхание, потом догадалась, кому это дыхание принадлежит, и закатила глаза. — Ну я же проси... — Что ты делаешь? — одновременно с ней спросила Алиса, и Лили повернулась, сжимая кисточку в руке. — Крашу, — сказала она, и Лонгботтом поджала губы. — Очень правдоподобно. Лили, — она вздохнула, — тебе вовсе не обязательно на всех срываться, если у тебя какие-то проблемы по... слизеринской части. — Нет у меня проблем! — вспылила Лили, и темные глаза Алисы сузились. — О, неужели? — прошипела она, хватая Лили за рукав свитера и оттаскивая ее в сторону, где их не могли подслушать. — Хэй! — возмутилась было Лили, но Алиса смерила ее уничижительным взглядом и покачала головой. — Лилз, я прекрасно вижу, что происходит. Ты постоянно метаешь на стол Слизерина гневные взгляды, и если раньше я бы поверила, скажи ты, что планируешь каверзу против Малфоя, то теперь у тебя счеты с его невестой, и это просто неправильно! Лили нахмурилась и попыталась вывернуться из лонгботтомского захвата, но не тут-то было — Алиса не просто так была охотницей Гриффиндора, и из ее цепких пальцев еще никому не удавалось вырвать квоффл, — и даже топнула ногой, хотя понимала, что выглядит она совсем несерьезно. — Мне плевать... — Лили, заткнись! — Алиса всплеснула руками. — Ты знала, что так будет! И все равно на это пошла! Ты что, думала, что он кинет семью, разорвет помолвку и прискачет к тебе на белом коне? Или что все будет так, как было раньше, и вы будете сосаться в темных уголках Хогвартса? Лили открыла рот... и закрыла его, потому что по взгляду Алисы было понятно — скажи Лили сейчас хоть слово, и ей не жить. — Она - его законная невеста, и я уверена, что Скорпиус Малфой, каким бы придурком мы его ни считали в прошлом, не обещал тебе звезд с неба. И ты ведешь себя просто эгоистично, учитывая, через что сейчас проходит твоя семья! — Ты думаешь, я не знаю? — в отчаянии воскликнула Лили, чем заслужила пару странных взглядов. — Я понимаю, — шепотом продолжила она, хотя в легких горело желание вопить во всю глотку, — в какой луже мы все сейчас сидим. И я никогда не просила ничего, но он ведёт себя так, будто... вообще ничего не было. — Вы же страстно обнимались в Норе? — недоверчиво спросила Алиса, и Лили мотнула головой. — Пару раз, впопыхах и оглядываясь через плечо. Но в Хогвартсе... Будто меня вообще не существует. Я даже поговорить с ним не могу - Забини висит на нем, как... — Она ведет себя иначе, — задумчиво заметила Алиса, прерывая волну ее негодования, — раньше как муха к сладкому липла, а сейчас, если не знаешь, то и не скажешь, что они больше, чем друзья. У Флокс даже с Альбусом больше химии, чем со своим нареченным. Лили прикусила язык. У нее были догадки, а вот доказательств не было, а если Гарри Поттер чему и научил своих детей, так это всегда искать подтверждающие их интуицию факты. — В любом случае, поведение Флокс меня мало интересует, — слегка покривив душой, сказала она. — Но вся эта чехарда с Малфоем просто... выматывает. — Может, он связан обетами? — предположила Лонгботтом, и Лили скривилась. — Обеты чистокровных куда больше лояльны к мужчинам, чем к женщинам. Если бы Малфой хотел, мы... — Вы бы трахались как кролики в башне старост, — закончила за нее Алиса. — Пожалуй, надо подмешать ему в кубок зелье потенции, а то ты и твоя ревность скоро сведете с ума всех окружающих. Ай! Лили без малейшего сожаления наступила ей на ногу. От неожиданности Алиса отпустила ее руку, и Лили в целях безопасности отошла на пару широких шагов, пока Лонгботтом скакала на одной ноге, ругаясь, как матерая ведьма. — Ты монстр, — простонала она, — срочно бегу варить зелье потенции, а то... — Зелье потенции? — рядом материализовался Дерек. — Мерлина ради, скажите, что не себе! Дамы, терять либидо в таком юном возрасте... Алиса кинула в него скомканным в шарик пергаментом, который когда-то лелеял надежду стать финальной версией сценария. Дерек увернулся, и шар стукнул по затылку Сару, которая лишь отмахнулась, занятая беседой с Лео Макмилланом, играющем в постановке главную роль. — Дурак, — сквозь смех заметила Лили, чувствуя, как гадкий узел в груди слегка ослабляет хватку. В резких и обидных словах Алисы все-таки была доля правды. Лили и сама понимала, что срывается на пустом месте, обижая друзей, что негодование стало привычной эмоцией, и что ревность, черная и опасная, поселилась в сердце, надежно его оберегая. Но что она могла поделать с собой, когда обида бурлила под кожей, отравляя кровь? Когда единственное, на что она могла рассчитывать, ушло во тьму со всем остальным хрупким миром, что она выстраивала вокруг себя? Близилось что-то плохое, Безымянное, и оттого еще более страшное; они все были напуганы, но напускали на себя фальшивую браваду, чтобы продолжать идти вперед как ни в чем не бывало, будто все, что происходило за стенами Хогвартса, было понарошку. И Лили никогда так отчаянно не хотелось быть с кем-то, кто мог бы прижать ее к себе и успокоить, хотя бы на полчаса. Она ведь не была дурочкой — она знала, на что шла. Но Лили была уверена, что выкупила себе полгода, которые теперь казались чьей-то злой шуткой. Дело было не только в помолвке: Скорпиус заканчивал Хогвартс, а Лили никогда не верила с наивностью школьницы, что отношения на расстоянии — хорошая идея. Им бы в любом случае настал конец. Просто Лили не ждала, что он наступит так скоро, и не успела впитать все те чувства, что так внезапно (внезапно ли?) вспыхнули в ней прошлой осенью. Они вернулись к своим делам, и Лили вновь отвлеклась, вычерчивая веточки на полотне, то и дело бросая украдкой взгляды на Флокс и Альбуса. Возможно, ей это показалось. Возможно, она просто начинала бредить. Забини, ко всеобщему удивлению, вызвалась аккомпанировать и считала, что это ее право — ошиваться по вечерам в Большом зале вместе с остальными, расхаживая меж сценой и входом, задумчиво склонив голову и комментируя работу остальных. Она занималась этим прямо в эту секунду, подсказывая Лиаму, как должна выглядеть софа в богатом доме, — уж кто кто-то, а Забини в этом разбиралась. — Ох, ну и имена, каждый раз страшнее предыдущих! — в сердцах воскликнула со сцены Кэролайн. — Почему их нельзя было назвать Майклами, Робертами или Динами? Я вообще не уверена, что имя, — она поднесла сценарий поближе к глазам, — Довка... Довкардох Рименистесский существует! Гарри Томас, появившийся лишь четверть часа назад и сразу же загнанный потрясающей сценарием Кэролайн в угол, громко хмыкнул. Он сидел на краю сцены, свесив ноги вниз, и, что называется, был в образе: то есть босиком, с начарованными длинными волосами и поддельным кинжалом за поясом. Ни дать-ни взять, герой дамского романа. — Довкардоха не обижай, у него там у единственного есть мозги! — бросил он и деловито перелистнул страницу. Альбус прочистил горло. — Ты что, читал эту... эти... книги? — на его лице было написано такое удивление вперемешку с брезгливостью, что Сара с Шарлоттой, не сговариваясь, наградили его двойным подзатыльником. — Ауч! — Альбус негодующе оглянулся. — Я же не говорю, что они плохие, просто... не совсем для парней, если вы понимаете, о чем я. — Нет «книг для девочек» и «книг для мальчиков», Поттер, — отстраненно ответил поглощенный повторением своих реплик Гарри. — А моя мама выписывала всю серию с «Пророком», так что я заинтересовался и постепенно втянулся. — Это прекрасные книги и прекрасная история, — кивнула Сара. Аберкромби, брат и сестра с Пуффендуя, которые вели целую колонку о своих путешествиях в SSS и явно обладали талантом к писательству, а потому и занимались сценарием, лишь переглянулись. Они в целом разговаривали немного, оставляя всю работу постановщику, который внаглую отлынивал от работы и безбожно опаздывал. Альбус пожал плечами. — Я не продержался дольше пролога, — фыркнул он, а потом, осознав, что сам себя выдал, слегка порозовел. Гарри перестал качать в воздухе ногами. — Что я слышу! — воскликнула Алиса, поигрывая своей волшебной палочкой. — Хладнокровный и серьезный Альбус Поттер интересовался книжным феноменом «для девочек»? — она показала пальцами кавычки в воздухе и расплылась в улыбке. — Не произноси это вслух, Лонгботтом, а то засмущаешь его, и он не признается, что просто ждет выхода последней книги, чтобы прочесть их залпом, — пожурила Флокс, потрепав Альбуса по его и без того лохматой голове, и под дружный смех присела в изящном реверансе. Альбус покраснел сильнее и сполз ниже на пол, прикрывая глаза. — Мерлин, роди меня обратно! — простонал он, и все, не особо скрывая улыбки, продолжили заниматься своей работой. Они уже почти три недели собирались в Большом зале по вторникам и субботам (актеры еще чаще, но вместе с постановщиком и профессором Грином — прямо в его кабинете) сразу после ужина, отодвигали столы и стулья, доставали свои палочки и принимались за дело. Реквизит все это время надежно хранился в комнатке за залом, куда вела спиральная лестница, на которой не хватало двадцать пятой ступеньки (Лили знала, потому что на прошлой неделе чуть не прочесала остальные ступеньки носом, упустив эту немаловажную деталь из виду). Это был прекрасный способ отвлечься, и некоторые, в том числе Лили, только ради этого и принимали участие. У нее было много отнимающих время домашних заданий, тренировки по квиддичу дважды в неделю и теперь еще и подготовка реквизита, и во всем этом смерче занятости, нехватки сна и постоянного нахождения среди людей, Лили вновь чувствовала, что может дышать. Это было не так-то просто в последние недели. Разумеется, ее волновало положение ее семьи и политический накал. Разумеется, она не могла забыть об этом, только не по-настоящему. Но — и это «но» было большим, — она не могла выкинуть из головы Малфоя. Происходило то, что Лили всегда раздражало в других девчонках — у нее развивалась обсессия к своему первому... как там правильно сказать? Ах да, к первому парню, из-за которого сердце то леденело, то пылало как раскаленный уголек. Она давно приняла тот факт, что Скорпиус волнует ее. Еще когда ей было десять, и они только познакомились, Лили заметила его серые, очень красивые и печальные глаза, его тонкие запястья и привычку надменно морщить нос, и на альбусовских пасхальных каникулах, впервые столкнувшись с ним так близко, еле-еле смогла выдавить из себя что-то в духе «так вот ты какой, Малфой», не имея в виду ничего плохого. Вот только Скорпиус в ответ посмотрел на нее, затем на ее футболку «Торнадос» и, презрительно приподняв брови, уточнил, уверена ли она, что знает, как отличить охотника от загонщика. Лили, летавшая к тому моменту на метле не хуже Альбуса, здорово разозлилась, причем куда больше на себя, чем на Скорпиуса, и это все привело к очередному всплеску магии, от которого окна в их доме задребезжали и разбились с оглушительным звоном. Так все и началось, и в Хогвартсе, выяснив, что Скорпиус Малфой — это высокомерное и наглое существо, Лили начала давать отпор. Он бесил ее, выворачивал наизнанку, и так бы все и продолжалось, если бы однажды она не застукала его в коридоре с Лолитой Паркинсон (мир ее праху). Лили тогда было четырнадцать, и она уже успела поцеловаться с Алисой и Гарри Томасом, но это было по-детски и понарошку. Скорпиусу же должно было стукнуть шестнадцать, он был выше ее чуть ли не на голову и... был уже не гадким приставучим мальчишкой. Он что-то нежно шептал Паркинсон на ушко, она хихикала, и лунный луч, осветивший его лицо, явил Лили неприятную в своем очаровании картину: Скорпиус был расслаблен и очарователен. Он улыбался, его губы двигались едва заметно, а волосы не были зализаны назад и небрежно падали ему на лоб. Это было то, к чему Лили не была готова. Она почувствовала себя ребенком, подглядывающим за взрослыми в замочную скважину, и поспешила развернуться и уйти, лишь краем глаза зацепив, как Скорпиус осторожно поцеловал Лолиту в шею. Это стало откровением. Лили, конечно, и раньше замечала, как на Скорпиуса смотрят девушки, но когда кто-то постоянно шутит над тобой, коверкает твои слова и просто делает все, чтобы вывести тебя из себя, ты априори не считаешь его очаровательным и симпатичным, даже если он... Неважно. Лили боролась с собой — ее собственные реплики стали язвительнее, жестче, она старалась меньше попадаться ему на глаза и избегать его, если это было возможно, провела все лето, отходя от ошеломления и уговаривая себя, что ей не может нравиться Скорпиус Малфой. Вернувшись на пятый курс и внезапно для самой себя закрутив роман с Нейтом, Лили плыла по течению и, успешно переборов зачатки того, что в ней начало расти - это что-то было гнилое и дурно пахло, — вернулась в спокойную жизнь, полную насмешек и скрытой, тихой войны с Малфоем. А потом случился этот год. Случилась Кэтрин, случились Роза и Скорпиус, случились взрывы и... они оказались здесь. Лили честно не знала, была ли она благодарна судьбе за неожиданный поворот или заавадила бы ее, если бы вышеупомянутая судьба появилась на пороге. Потому что этой пугающей, отравляющей жизнь и спокойствие, едкой и неправильной влюбленности в Скорпиуса Малфоя Лили могла бы избежать. Раздался грохот — кто-то навернулся со сцены. Лили оторвала кисточку от полотна и взяла влажную тряпку, чтобы ее прочистить от серебристой краски. Можно было, конечно, воспользоваться заклинаниями, но ей всегда нравился более магловский процесс, пятна на руках, запах краски и выводителя в воздухе, полное погружение в атмосферу творчества. — Так что, — Алиса облокотилась на мольберт со скучающим видом, и Лили вздохнула — глупо было полагать, что чудесное избавление от Разговора будет долговременным, — он тебя игнорирует? — Не совсем, — Лили поджала губы и опустила кисточку потоньше в белую краску, — он замечает мое присутствие, здоровается и прочее, но... — Но не вылавливает тебя в темных коридорах, а чтобы ты не выловила его, ходит всюду с компанией, — задумчиво протянула Алиса. Лили раздраженно дернула плечом. — Именно. — И что ты будешь с этим делать? — мольберт пошатнулся, и толком не высохший портрет, над которым Лили трудилась до того, как приступить к пейзажам, съехал вправо. Лили угрожающе взглянула на подругу, и Алиса послушно пристроила свою пятую точку к стене, скрестив руки на груди. Палочка выглядывала у нее из-за правого уха. — Ничего не буду, — буркнула Лили. Лонгботтом посмотрела на нее, недоверчиво приподняв брови, и Лили вздохнула. — Это в любом случае закончилось бы летом. Я просто надеялась, что мы... — Еще раз переспите, — вновь закончила за нее Алиса, и Лили махнула на нее кисточкой, оставляя на рубашке и щеке девушки крохотные капельки краски. — Вовсе нет! То есть и это, конечно. Но Лили была не так знакома с физической стороной отношений, чтобы чувствовать какую-то потерю. То есть да, ей нравилось, каким становился Скорпиус, когда они целовались, и она помнила, как что-то очень приятное и хрупкое трепетало внутри после того дня в гриффиндорской спальне девочек, но куда больше Лили скучала по его голосу, улыбке, адресованной только ей, по тихим беседам и чисто-малфоевскому ворчанию. — Секс не имеет никакого смысла, если между людьми нет близости, — добавила она, пока Алиса приводила рубашку в порядок. В ответ на ее реплику Лонгботтом подняла подбородок и ухмыльнулась. — Ну не скажи, я на «Сонорусе» даже имени ее не удосужилась узнать, а секс был феерический, — она с намеком поиграла бровями. Лили закатила глаза. — Давай не будем забывать, что вы обкурились синей травы. Неизвестно, что ответила бы Алиса, но в этот момент в зал быстрым шагом вошёл режиссер, лицо которого было сосредоточено и радости никакой не внушало. Гидеон Вуд, старший брат Шарлотты и самый, пожалуй, нервный человек во всем Хогвартсе, вздернул вверх руку с какой-то бумажкой и со значением потряс ей в воздухе. — Я только что взглянул на календарь и пришел в ужас! Спектакль через одиннадцать дней, а мы толком не прогнали всю пьесу от начала до конца, с реквизитом, преображающими чарами и полным актерским составом! Думаю, нам придется выпросить дополнительные два дня у Макгонагалл, чтобы не ударить в грязь лицом, и - Томас, это что, сценарий у тебя в руках? Ты еще не выучил свою роль? У тебя не так много реплик и всего две сцены! О, Забини, рад видеть. Сегодня поработаем и с тобой, а пока - где подготовленная сцена? Вы почему все сидите? Хоп-хоп, вперед, нам еще целых шесть страниц сегодня отрабатывать! Лили мысленно вознесла хвалу Годрику за то, что ей было положено сидеть в углу и мазать холст. С гиперактивным и тараторящим Гидеоном Вудом вступать в полемику не решился никто — и близнецы в компании с парочкой театралов, а также Альбус, никакого отношения к спектаклю не имеющий, заносились по залу, как проснувшиеся мухи. Сара единственная рискнула заикнуться о том, что дни помощи театралам не должны совпадать с квиддичными тренировками, и в ответ Вуд уставился на нее так, будто само слово «квиддич» было ему незнакомо. Или, по крайней мере, вызывало мучительную зубную боль. Интересно, наверное, приходилось знаменитому вратарю Оливеру Вуду, который только недавно ушел из основного состава «Паддлмир Юнайтед», с такими детьми: сыном, который, по слухам, унаследовал его активность и одержимость любимым делом (но, боже упаси, не квиддичем), и дочерью, которая наверняка не смогла бы ответить на вопрос, как зовут ловца Пуффендуя (или, если уж на то пошло, сборной Англии). Лили потянулась. Спина благодарно хрустнула. Слушать вопли Вуда и шелест сценария у Лили не было ни малейшего желания, и свою часть работы она выполнила исправно и раньше срока, а потому, подхватив мантию, она постаралась как можно незаметнее выскользнуть из зала. Ей не хотелось на пару с Алисой копаться в своей личной жизни и дальше, да и в башне ее поджидало незаконченное эссе по Зельям, так что она направилась прямо туда, игнорируя заворчавший было от голода желудок. Аврора Бруствер, молодая помощница мадам Помфри, мягко улыбнулась ему, передавая за обедом соль, и Джеймс улыбнулся в ответ, впрочем, сразу же возвращаясь к тому, что интересовало его куда больше, а именно — к мясному рагу и пирогу с патокой. Проведя все утро на поле, оттачивая приемы и просто кувыркаясь на метле, как в старые добрые, он успел нагулять зверский аппетит. — Мистер Поттер! — припоздавший на обед Слизнорт сел на пустующее место рядом с ним, — вы же не против? Непохоже, что мистер Люпин присоединится к нам и сегодня, правда? — Правда, — Джеймс взял кубок с тыквенным соком. Тэдди появлялся только на своих уроках, а после исчезал в неведом направлении, и Джеймс знать не знал, что думать. Подозрений у него хватало, и самым очевидным было то, что Люпин вел подпольную деятельность вроде той, что и Джеймс в «Жиле», потому что ситуация была накалена до предела. Слизнорт кашлянул. — Так вот, мой мальчик, я бы хотел попросить вас - если это не затруднит, конечно, — набрать мне пчелиной каши на опушке. Обычно-то я сам ходил, но колено предает меня в последнее время, да и карабкание из подземелий отнимает силы... — Слизнорт поджал губы, будто расположение его кабинета было чем-то из ряда вон. — А первокурсники вот-вот начнут варить у меня «Хвойный поцелуй», ну знаете, зелье, распространенное в волшебной ароматерапии, а пчелиной каши нет... Джеймс прикинул, сможет ли он по-быстрому выяснить, что такое «пчелиная каша», и не сесть в лужу, и неоднозначно кивнул. — Сегодня же схожу, профессор, — пообещал он, и надувшийся от удовольствия Слизнорт занялся рагу, одновременно с этим пересказывая Джеймсу содержание последнего письма от некой Пэнси Паркинсон, якобы изобретательницы мега-популярных духов и, по совместительству, давней ученицы Слизнорта. Джеймс слушал вполуха, догадываясь, что Пэнси явно в родстве с многочисленными Паркинсон, сидящими за столом Слизерина, но его, право, ее личность не заботила от слова совсем. Вместо этого он наблюдал за тем, как Рони, усевшись между Альбусом и Нэгрой (тоже, кстати, Паркинсон), плюхнула на стол школьную сумку, из которой по ходу дела выкатилась пара склянок, и с драматичным видом уронила голову на сложенные руки. Альбус пихнул ее в плечо, видимо, в качестве поддержки, и Рони пихнула его в ответ, причем с такой силой, что сидящий за Альбусом Скорпиус Малфой чуть не свалился с края скамейки. Джеймс нахмурился. — Талантливая девочка, — заметил Слизнорт, и Джеймс моргнул, поворачиваясь к пожилому профессору. — Что? — спросил он, и Слизнорт кивнул на стол своего факультета, за которым Рони теперь потрясала склянкой и, активно жестикулируя, что-то объясняла. Сидящая напротив с идеально ровной спиной Флокс Забини резала помидор и, казалось, вообще не обращала на американку внимания. — Вероника Россери. Никогда не учил американцев, так как им традиционные зелья не нравятся, им дай только поэкспериментировать и создать новый Философский камень, и уж скорее наргл на горе свистнет, чем они поймут, что классика должна всегда лежать в основе... — зельевар, нахмурившись, положил себе на тарелку второй кусок пирога, — но вот мисс Россери, признаюсь, проявляет необыкновенный талант - только сегодня попросила меня проследить за ее внеклассным проектом, который, — Слизнорт проглотил кусок, — имеет большой потенциал. Вполне может послужить основой для выпускной работы ЖАБА. Джеймс удивленно приподнял брови. Свой собственный дипломный проект он припоминал разве что в ночных кошмарах — по крайней мере, все те бессчетные ночи, что он провел в библиотеке, пытаясь создать прототип Карты Мародеров, того стоили, и по Чарам и Трансфигурации ему поставили твердые «Превосходно», но Джеймс, спасибо большое, был сыт учебой и экзаменами до конца своих дней. Зелья он откинул еще на шестом курсе, убедившись в своей полной непригодности как зельевара сразу после СОВ, так что понимал теперь около половины из того, о чем рассуждал с горящими глазами Слизнорт. — Конечно, не исключено, что дополнительная варка в течение сорока семи секунд сделает свое дело, но тогда встает вопрос, стоит ли помешивать против часовой стрелки все тридцать три раза, ведь порошок из зубов кэлпи имеет свойство не вступать в диффузию с экстрактом горного жасмина... Джеймс никогда не был так рад окончанию трапезы и началу послеобеденных занятий. Студенты, правда, его радость не разделяли, поднимаясь со скамеек с постными лицами и кое-как подхватывая книги, уныло разбредаясь по кабинетам. У входа в зал топталась Роза в теплой мантии, по-видимому, поджидающая Рони, и Джеймс остановился, чтобы перекинуться с ней парой слов. — Рози! — поприветствовал он ее, и Роза кивнула, явно в замешательстве, так как они почти никогда не болтали один-на-один. — Джей, — в тон ему сказала она, и Джеймс решил не тянуть шишугу за хвост и спросить прямо. — Что происходит с Люпином? Роза прижала к груди учебник по уходу за магическими существами авторства Ньюта Скамандера и покачала головой. — Я не могу тебе сказать. Джеймс раздраженно пропустил стайку второкурсников, пытавшихся протиснуться в коридор через толпу. Это уже было просто нелепо. — Слушай, если это что-то серьезное, и он не хочет об этом... — Это несерьезно, — прервала его Роза и будто бы подавила смешок, — то есть серьезно, но не в том плане. Никакой трагедии, и это хорошие новости, но Тэдди пока не готов рассказывать, видимо, вот и бегает ото всех. — Да, — медленно проговорил Джеймс. — И куда он исчезает, позволь спросить? Роза пожала плечами и помахала приближающейся компании слизеринцев. — В Хогсмид к Виктуар, конечно, куда же еще. — В Хосмид к Виктуар, — повторил Джеймс. Это... имело смысл. За исключением того, что он все равно ни дракла не понимал. Голубая макушка Рони показалась рядом, и девушка приветственно приобняла Розу, доставая из сумки вязанную шапку и натягивая ее по самые уши. За Россери следовали Альбус, Малфой и оба Забини, все, как один, закатывая глава при виде последнего действа. От Рони этот жест, впрочем, не ускользнул, и она шлепнула Альбуса по руке показавшимся из ее сумки вслед за шапкой шарфом. — Если бы вы жили всю жизнь на юге или под температурным куполом, то тоже бы мерзли! Верно, тренер Поттер? — она невинно посмотрела на него и завязала шарф узлом. Джеймс усмехнулся. — Возможно. У вас урок на улице? — Второй за день, — простонала Роза, под ехидным взглядом Рони надевая перчатки. — До обеда — Травология, которая хоть в теплицах, а сейчас - Уход. — Ага, — как можно безразличней сказал Джеймс. — Уход, значит. Возможно, это был знак. Ему все равно было нечем заняться до вечера, Слизнорт попросил набрать пчелиной (чем она ни была) каши, а Тэдди в кои-то веки точно был на хогвартской земле. — Знаете, я, наверное, пройдусь с вами, — Джеймс проигнорировал удивленные взгляды и набросил на себя тот самый плащ, в котором гонял утром по полю. — Свежего воздуха мало не бывает. Не то чтобы ему хотелось находится рядом с Малфоем — это не могло закончиться ничем хорошим, но, как сказал Альбус, когда Джеймс припер его к стенке на каникулах, «у каждого своя голова на плечах». Альбус попросил его не лезть, и Джеймс послушался, удивляясь самому себе. Воздух, надо признать, был не просто свеж, от него несло морозом за милю. Последний месяц зимы всегда был самым холодным и жестоким, и к тому времени, как их небольшая компания (ко второму семестру желающих продолжать изучение предмета стало меньше, и они попрощались с Альбусом, Флокс и Доменико, у которых был свободный урок) пересекла акведук, Джеймс успел пожалеть, что не запасся шапкой, как Рони. Он шел следом за кучкой направляющихся на занятие красноносых студентов, чувствуя, как ветер треплет его волосы и подмораживает уши, и, не выдержав, прибавил шаг, поравнявшись с Рони. — Простудитесь, — метко заметила она, бросив на него взгляд, и Джеймс пожал плечами. — У меня отменное здоровье. — Это вовсе не повод испытывать его на прочность. — Что такое медовая... или пчелиная, шут с ней... каша? Слизнорт попросил собрать, но я... Вопрос вырвался сам по себе, и Джеймс даже не сразу понял, что задал его вслух, но Рони вдруг остановилась, и он в замешательстве повернулся. Она смеялась. Коротко обрезанные волосы хлестали ее по щекам, шапка казалась слишком большой для ее головы, и Рони в принципе напоминала нахохлившегося воробья в этой шерстяной мантии, но она смеялась, и это было все, что казалось важным. Не все девчонки умеют смеяться вот так. — Ой не могу, — Рони хлопнула себя по коленям и выпрямилась, чтобы стереть с глаз слезы. — Спрашивает, что такое пчелиная каша, — она вновь залилась хохотом. Они уже прилично отстали, а потому Джеймс не вытерпел и коротко засосал ее, сцеловывая смех с сухих губ. Когда они оторвались друг от друга, в глазах Рони все еще играли смешинки. Храня торжественную тишину, она направилась вперед и, лишь сделав несколько шагов, бросила через плечо, даже не остановившись: — Это другое название клевера, гений. Джеймс, ругая себя последними словами, потащился следом. Румяный и беловолосый Тэдди Люпин поджидал своих студентов у хижины Хагрида, из трубы которой валил белый дым, принимающий причудливые очертания зверей и даже, если Джеймсу не показалось, кентавров. При виде Джеймса он нахмурился, но ничего не сказал, коротко взмахнув палочкой и указав студентам на сколоченные Хагридом из бревен скамейки. — Погрейтесь, я наложил Чары, и мы приступим, — он подошел к Джеймсу, — что ты здесь делаешь? — Слизнорт попросил нарвать клевера, — честно ответил Джеймс и для вида попытался счистить с травы снег носком ботинка. Тэд, впрочем, ему явно не поверил. — Слушай, я понимаю, что ты переживаешь. Но я сейчас как никогда нужен Виктуар, и мне просто не до... — Она заболела? — быстро спросил Джеймс. — Подхватила что-то в редакции, да? Я слышал, они открыли порталы для канадцев, они могли привезти любой вирус и... — Это не вирус, — улыбнулся Тэдди и вдруг показался Джеймсу очень взрослым. — Если честно, мы сами этого не ждали, это неожиданно и я паниковал как подросток, но жизнь не всегда поворачивается так, как мы хотим, или как мы планировали, и этот... Джеймс потряс головой. — Тэд, ты о чем вообще говоришь? — зашипел он не хуже змееуста. — Ты все еще не понял? — неожиданно спросили справа, и они синхронно повернули головы, чтобы обнаружить рядом Розу, которая, видимо, стояла там все это время. Джеймс нахмурился, и тут Тэдди все-таки договорил: — Этот малыш не был планом, но сейчас он стал всем. Пару секунд до него не доходило. Джеймс немо переводил взгляд с ухмыляющейся Розы на нервного Люпина, и открыл было рот, чтобы снова переспросить, а потом на него накатило понимание, и он так и замер, с открытым ртом и выпученными глазами. Тэдди усмехнулся. — Именно. И, поскольку, это явно надолго, — он окинул ошарашенного Джеймса скептическим взглядом, — я вернусь к классу. Он так и сделал, развернулся и направился к скамейкам, по ходу дела возвращая волосам привычный оттенок, прекрасно гармонирующий с волосами Рони. Роза покровительственно похлопала Джеймса по плечу и тоже отошла, а Джеймс так и стоял, пытаясь переварить услышанное. А потом его сорвало с места, он догнал друга в три широких шага, налетев со спины, как гипогрифф, и сжав его в крепком мужском объятии. — Поздравляю, — шепнул он, подмигивая изумленным студентам, и краем глаза подметил улыбку на губах Люпина. Все было хорошо. Все катилось к черту, но каким-то неведомым образом, это и было хорошо.