Нефритовый лёд

В квартире стоял аппетитный запах шарлотки. Ох уж этот фирменный бабушкин яблочный пирог… Данила мог съесть половину за один присест. Но на сей раз есть ему не хотелось. Разувшись, он прошёл на кухню, бросив клюшку и сумку где-то по пути. Антонина Борисовна как раз доставала из печи своё кулинарное творение, оттого вздрогнула, завидев внука. Радостно ахнув, поставила пирог на стол прямо в поддоне, а после крепко обняла спортсмена: — Вернулся, наконец-то! Я сделала твою любимую шарлотку… — Вижу, баб. Привет, — мягко улыбнувшись, выпустил женщину из объятий, — Костю нашли? Антонина тут же помрачнела, отрицательно качнув головой. Взяв нож, она принялась нарезать пирог на куски, которые тут же отправлялись в красные тарелки с синими цветочками по краям. — Уже ведь столько времени прошло, — растерянно пробормотал Данила, падая на стул, — отец как? — Постоянно бегает к милиционерам. Узнаёт, как дело продвигается. Его футболят, мол, пока ничего не ясно, приходите позже. — Чёрт возьми. — Ешь пирог, милый, ешь. Козловский взял пальцами горячий кусок из песочного теста и откусил почти половину. Пусть он и не был страшно голоден, но мог оценить, что и на сей раз шарлотка крайне вкусна. Мысли о брате слегка оттеняли его глубочайшую точку по Михаилу. Он понятия не имел, что происходит и почему Фассбендер в последнюю встречу казался таким непонятным и далёким, оттого желание увидеться становилось ещё сильнее. А загвоздка заключалась в том, что стоило ему оказаться рядом с этим мужчиной, как здравый смысл испарялся. И только задним числом хоккеист мог понять, что следовало сказать то или это. Почему он ничего толком не узнал про дачу? Почему оказался таким легковерным? «Потому что ты его любишь» — разумно отозвался внутренний голос. От этого сердце болезненно сжалось. Заглотив остаток куска, Данила вытер рукавом губы: — Очень вкусно, спасибо. — Давай ещё положу. — Нет, я… полежать хочу, — стараясь выглядеть максимально спокойным, хоккеист улыбнулся удивлённой Антонине, и поспешил укрыться в своей комнате.

***

Следующим утром Данила не ощутил себя лучше. В тяжёлой угрюмости он принял душ, оделся, и отправился на работу. Все его думы были направлены только на Михаила. Шагая по солнечной улице, он оглядывался на прохожих в слепой надежде увидеть объект своих мыслей. Если он уже исчезал и появлялся, значит, появится снова. Верно? И интуиция подсказывала ему, что они скоро встретятся. Или, быть может, ему просто хотелось, чтобы это было так… Чудеса случаются. Повернув за угол книжного магазина, Данила буквально нос к носу столкнулся с ним. Замерев, хоккеист сжал клюшку и посмотрел на мужчину так, словно намеревался огреть его ею по холёной физиономии. — Ничего не спрашивай, просто идём со мной. Хорошо? — знакомая хрипотца в голосе заставила мурашкам призрачно пробежаться по спине. — Сперва объясни, что происходит, — неожиданно жёстко ответил Даня. — Не здесь, не посреди улицы. Идём, — твёрже отозвался Фассбендер, и, поднимая ворот серого пальто, сиганул во дворы. Хоккеист поспешил следом. Они шли по холодным грязным проулкам, коих в Москве тьма. Козловский был напряжён, как струна, даже челюсть свело от чувств. Нет, сегодня он не даст любовнику ускользнуть. Вытрясет из него всё, всё до капли. Удивление ударило в солнечное сплетение, когда вдруг Миша нырнул в один из подъездов старого пятиэтажного дома. Помедлив, Даня последовал за ним. Внутри пахло сыростью и грязью, стены были исписаны матершиной. Оглядевшись, хоккеист поднялся на третий этаж следом за Михаилом. Тот некоторое время возился с ключами, стоя у коричневой обшарпанной двери, затем открыл её и пригласил жестом Козловского войти первым. — Что опять происходит? К чему столько таинственности? — требовательно спросил Данила, когда они оказались в тесном коридоре квартирки. Фассбендер молча стянул пальто, повесил на вешалку в старом шкафу со стеклянными дверцами. Прошёл в комнату. Интерьер был довольно убог и скромен. Везде хозяйничала пыль. Это место сильно контрастировало с ухоженным Фассбендером, останавливающимся у окна. — Ты любишь меня? — вдруг спросил он, рассматривая тюль. — Э… Что? — опешил Данила, отбрасывая клюшку на деревянный диван. — Ответь. — Ну, — сглотнув, хоккеист понизил голос, — люблю. Сам не видишь? — Вижу, но я должен был быть уверенным. Я отдам тебе одну вещь, а ты обещай сберечь. Ты ведь меня любишь, сам сказал, — мужчина резко повернул голову к собеседнику, в глазах его отражалось нечто неясное и вместе с тем уже знакомое. — Я хочу знать, что происходит. — Я же говорил, что работаю в разведывательной структуре. Сейчас за мной слежка. Мне нужно спрятать одну очень важную вещь. А тебе я доверяю, ты ведь не предашь меня. — Хватит говорить загадками, — ощущая прилив новой душевной боли, процедил Данила. Фассбендер в два шага прошёл к шкафу, открыл дверцы и достал небольшую коробку из картона, обмотанную чёрной бумагой. Протянул её парню: — Только не открывай. Обещаешь? И что оставалось делать? Тяжело вздохнув, спортсмен кивнул, принимая вещь. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, в глазах Миши плескалось нечто невероятное, словно ангелы и бесы вдруг пустились в танго, меняясь партнёрами. Крепко обняв Козловского, Фассбендер заставил его двигаться спиной назад, отбрасывая коробку на диван и обнимая того за талию. Целуясь как сумасшедшие, они скользили по стенам коридора в направлении ванной. Данила не помнил самого себя, жарко покрывая иступленными поцелуями лицо любимого. Он был таким же, как раньше, до Ялты. Пусть такой далёкий, зато свой. Они сами не знали, зачем завалились в ванную, но руки Данилы уже стаскивали белую кофту с мужчины, а тот взялся за его ремень джинсов. Языки сплетались в сладкой борьбе, от которой пах хоккеиста сводило судорогой желания. Боже, он мог бы сутками заниматься сексом с этим человеком, не спросив и половину всего того, что хотел, что следовало бы спросить… Миша вылизывал соски брюнета, когда тот остался без футболки. Прижимая его за бёдра к стене, играл с ними, покусывал и дразнил влажным кончиком раскалённого языка. Данила стонал, вплетая пальцы в чужие идеально причёсанные волосы. Он был готов кончить прямо в штаны. И кончил бы, если не раздавшийся стук в дверь. Фассбендер замер, а после резко отстранился от брюнета и бросился в коридор. Неровно дыша и ощущая спадающее возбуждение, спортсмен проследовал за ним. С Мишей творилось нечто невообразимое. Заламывая руки, он подбегал ко входной двери, в которую отчаянно ломились, после чего кусал кулаки, убегая в комнату. В глазах его читался ужас, а лицо сильно побледнело. — Что с тобой? — тихо спросил Данила, глядя то на суетящегося мужчину, то на дверь. — Дай мне уйти. Прошу, дай мне уйти, — отчаянно захрипел Фассбендер, хватая парня за плечи и вжимая в стену. В глазах его плескалось… безумие. — Кого ты боишься? Кто эти люди? — Козловский обхватил ладонями щёки Миши, ощущая прилив небывалой нежности. — Не могу… — Скажи мне. Скажи. — Нет… Даня коснулся губами чужих губ в успокаивающем поцелуе. — Скажи, что любишь меня, — шепнул Фассбендер дрогнув голосом. — Люблю. — Сильно? — Сильно. — Будем выламывать! — раздался приглушённый голос из подъезда. На миг стук замолк. В это момент Данила хотел было ещё раз поцеловать Михаила, как вдруг острая боль пронзилась его бок. Он вскрикнул. — Люби меня! — выкрикнул Фассбендер, оставляя воткнутый нож в теле спортсмена. Резко отступив назад, он как-то странно улыбнулся и боязливо глянул в сторону двери. Сползая по стене на пол, Данила ухватился ладонью за торчащую матовую рукоять ножа. Тем временем из комнаты раздался звук открывающегося окна. Дверь громыхала, потому что её выламывали с той стороны. А перед глазами всё плыло, боль становилась более тупой, а загадочный голос шептал о том, что пора спать. Так и держась за рукоять ножа, хоккеист погрузился в небытие.