Там высоко

Дом весь пропитан неодобрением. Вергилий ощущает его как вязкий сироп, добавляющий горечи в его коктейль из вины, боли и злости на самого себя. Не уберёг брата… Не сумел защитить… Нефилим откидывается на стуле, на мгновение зажмуривая глаза, и устало трёт переносицу. Обезопасить хотя бы часть подконтрольных брату демонов от власти Мундуса он сумел. Перехватить на себя управление и отправить их в спячку было не сложно, но энергоёмко. Данте такой фокус наверняка бы не потянул. Вергилий снова переводит тревожный взгляд на брата. Прошло уже несколько часов, но он так и не очнулся. И всё, что Вергилий может сейчас сделать для него — это неотступно сидеть рядом, держать в ладонях его чуть тёплые пальцы и снова и снова прокручивать в голове чудовищное видение окровавленного распятого тела. Чёртовы твари поплатятся за то, что сделали с ним. Он найдёт каждую и заставит долго мучительно умирать. Но не сейчас. Сейчас хочется только, чтобы Данте открыл глаза и улыбнулся ему. Он порвёт Мундуса и его гвардию на тысячи маленьких кусочков, сам, только пусть брат очнётся и выздоравливает. — Как он? — в комнату заглядывает Кэт. В её глазах светится тревога. — Без изменений, — Вергилий даже не поворачивает головы. Сейчас для него существует только брат, сосредоточен он только на отслеживании изменений в его состоянии. Хотя бы малейшее дрожание ресниц… хоть какой-то знак, что он возвращается… Он должен вернуться. Он обещал. — Но… — неуверенно произносит Кэт, переминаясь с ноги на ногу, и продолжает уже совсем другим тоном. Быстрым, взволнованным, почти жалобным шёпотом. — Он же не умрёт, правда? Он ведь не может… — медиум почти всхлипывает и вдруг светлеет. — Ваша татуировка светится. Она не позволит ему уйти. Может быть… через неё что-то можно сделать? Вергилий переводит взгляд на своё запястье и медленно ощупывает татуировку. В голове всё так же стоит тишина. Никакого, даже самого микроскопического намёка… ни одной подсказки. Кэт печально качает головой, глядя ему в спину, и выходит, беззвучно притворив за собой дверь. Он словно вновь возвращается в ту сырую камеру, вновь ощущая только дикий всепоглощающий ужас за жизнь брата и столь же всепоглощающее отчаяние. Воспоминания обжигают болью. Не уберёг, не защитил… и ничем не может помочь… И пусть его раны аккуратно перевязаны стерильными бинтами, а не обрывками грязной рубашки, и в вене торчит игла капельницы… Почему же он всё никак не приходит в себя… Вергилий вздрагивает от осторожного прикосновения, инстинктивно отдёргиваясь в сторону — совсем уйдя в себя, он не заметил, что в комнату кто-то вошёл. — Ты должен отдохнуть, — мягко произносит Нелл, положившая руку ему на плечо, и наклоняется чуть ниже, проверяя уровень раствора в капельнице. — Ну или хотя бы поесть, ты сильно вымотан. — Это неважно, — одним движением Вергилий сбрасывает её руки и забивается в угол кресла. Что она может знать… Она всего лишь человек и не поймёт. — Связь близнецов вряд ли работает только в одном мире, — задумчиво, словно про себя, говорит медик, что-то припоминая. — Возможно, он просто заблудился. Тебе стоит попробовать позвать. — А чем я, по-вашему, здесь занимаюсь? — зло огрызается Вергилий и прикусывает губы. Разумом он ещё понимает, что хамить незачем, тем более женщине, которая несколько часов самоотверженно билась за жизнь брата и даже сумела достать сильные препараты, которых в свободном доступе не было. Но его нервы взвинчены до предела, а накопившаяся тревога и страх вырываются из-под контроля. — Сидишь и жалеешь себя, — жёстко отрезает Нелл, обжигая его строгим взглядом. Как пощёчину выдала… — Сделай для него что-нибудь. Вы не люди, механизм работы вашей регенерации совсем иной. Человек от такой кровопотери скончался бы на месте, а у него, наверное, шансы ещё есть. Я сделала для него всё, что было в моих силах. Пойми, что помочь брату сейчас можешь только ты. И возьми, наконец, себя в руки, — коротко взглянув ему в глаза, а кажется, куда как глубже, медик разворачивается и выходит из комнаты, снова оставляя его одного. Вергилий мотает головой, словно пытаясь стряхнуть с себя шок. Никто из людей не позволяет себе разговаривать с ним в таком тоне. Обычно их инстинкта самосохранения хватает, чтобы не связываться с нечеловеком. Но всё же… Доля правды в её словах есть. Вергилий наклоняется ближе к брату, проводит кончиками пальцев по холодной щеке. Его дыхание едва слышно. — Данте… Брат… Вернись ко мне. Прошу… Открой глаза… Я сделаю всё, что захочешь, и никогда не буду спорить. Только вернись… Сначала ему кажется, что всё зря. Данте лежит всё такой же, мертвенно-бледный и неподвижный. Но, вдруг, ресницы брата вздрагивают, чуть-чуть приоткрывая светящиеся багрово-чёрным радужки. — Вер… — Данте хрипло откашливается. — Верная? — Она защищала тебя до последнего, — Вергилий усилием воли гасит разочарование от того, что первый вопрос брата был не о нём. Берёт его руку и аккуратно опускает чуть ниже, на голову лежащей у кровати демоницы. Верная едва приподнимает голову и слабо ударяет хвостом. На большее её сил пока не достаёт. Пройдёт ещё очень немало времени, прежде чем она будет способна хотя бы вставать без посторонней помощи. — Хорошо, — Данте слабо улыбается и стискивает его ладонь дрожащими холодными пальцами. — Она защитит тебя. Вергилий кидает быстрый взгляд на тускло светящуюся татуировку на своём запястье. Насколько он помнит, ничего хорошего это не означает. Но прежде, чем он успевает что-то сказать, Данте с неожиданной силой наклоняет его к себе, укладывая головой на грудь, обнимает за плечи и начинает медленно, успокаивающе перебирать волосы. — Верджи… — сердце стискивает предчувствием чего-то ужасного, и Вергилий дёргается, силясь вырваться, но руки брата не выпускают, прижимая к себе ещё ближе. — В детстве так было, верно? Я вспомнил. Верджи… Прости меня, братик. — За что ты извиняешься? — ему безумно страшно. Он снова пытается высвободиться, но брат держит всё так же крепко, а в груди его — Вергилий так ясно это слышит — что-то клокочет и рвётся. Что-то невозможно, невероятно важное. В собственной груди отдаёт невыносимой, сковывающей холодом и онемением всё тело, болью. Чужой болью. — Прости… что оставляю тебя. — Нет! — хочется кричать, но он едва слышно шепчет, вцепляясь в брата. Пожалуйста, пусть сюда кто-то войдёт. Дедушка, он наверняка знает, что делать. Что-то же наверняка можно сделать, удержать его здесь, несмотря ни на что. Вергилий сейчас готов на что угодно, на самый жуткий ритуал. Ему слишком страшно… Неужели он очнулся только затем, чтобы попрощаться? — Не смей! Ты не можешь уйти, слышишь? Не имеешь права. Пока я жив, я удержу тебя рядом с собой. Мы ведь связаны, — татуировка тускло вспыхивает на запястье. — Нет, — словно через силу выдавливает из себя брат. — Она бесполезна. Теперь уже бесполезна. — Но как?! — отчаянно вскрикивает Вергилий, обнажая запястье брата, и ошеломленно замирает. Кожа стала абсолютно чистой. Без единого следа, напоминающего о бывших здесь когда-то рисунках. — Почему… — Я не уверен… — Данте снова мучительно закашливается, а белая простынь и лоб склонившегося над ним Вергилия окрашиваются красным. — Но полагаю, дело в этих кинжалах. Они… что-то во мне сломали. Хотя… так даже лучше. — Дьявол, — рычит Вергилий, вцепляясь в свои волосы. — Как я мог не заметить… Ты… нельзя было так рисковать! — он вскидывает яростный взгляд на брата, но гнев и горечь разбиваются на мелкие осколки о нежную извиняющуюся улыбку брата. — Я хотел уберечь тебя… догадывался, — он сплёвывает кровь на одеяло. — Что этим кончится. Ты должен жить. — Кретин, — рычит Вергилий, сжимая холодные руки брата и наклоняясь ещё ниже над ним. — Я уже жил один! Неужели ты не понимаешь, как это мучительно?! Не смей уходить! Не отпущу! — Я не стальной, Вергилий, — Данте устало выдыхает. — Она уже столько раз меня переломала… Я так устал, брат… — Будто бы я стальной, — озлобленно шипит младший и резко, с размаху бьёт брата по щеке. — Четыре года без тебя… Целых четыре года… С меня хватит! Ты остаёшься со мной, слышишь меня, Данте?! Вергилий ощущает, что хватка на его плечах ослабела, и вырывается, чтобы взглянуть в глаза близнеца, но они закрыты. Только на щеке алеет след удара, а на губах всё ещё подрагивает искривлённая болью улыбка. Кажется, Данте уже не с ним… Вергилия ужасает эта мысль. Снова остаться одному… и теперь уже навсегда? Ведь он откуда-то совершенно точно знает, что ещё раз вернуть его Мора не сможет… Дыхание брата звучит всё тише. Вергилий хватает его за плечи, игнорируя капельницу, и встряхивает. — Данте?! — отчаянно кричит он, взывая к ускользающему от него брату, ощущая, как по щекам текут обжигающие капли. Вздохнув, близнец открывает глаза. Всё свечение из них ушло, но взгляд чрезвычайно серьёзен в противовес легкомысленному тону. — Как там было, в той истории? «Мы с тобой одной крови, ты и я». Прости, Верг. Я, правда, очень устал. Но ты… Я не хочу, чтобы ты знал, что такое настоящий Ад. Лучше одному здесь, чем вместе со мной там. Поверь, — Данте тянется к нему, стирая большим пальцем текущие по щекам слёзы, и роняет руку на одеяло, снова закрывает глаза и медленно выдыхает. — Не плачь… Вергилий ощущает, что в нём поднимается гнев. Дикий гнев. На чёртовых демонов, вылезших так не вовремя. На брата, в который раз решившего уйти, не посоветовавшись. На трижды проклятую судьбу полукровок, не дающую им шанса на спокойную жизнь. На чёртова Киплинга вместе с его Заветным словом, откуда Данте вообще его выкопал… — Как ты не поймёшь, что своей «защитой» делаешь только хуже, — горько шепчет он. — Что мне делать здесь без тебя… А может, как Ромео — зарезаться?! В горе?! — Перепутал, — уже не открывая глаза, так явно через силу, смеётся брат. — Ромео отравился. Зарезалась Джульетта. А ты не смей. Запрещаю… Вергилий наклоняется и прислушивается к груди близнеца. Внутри всё клокочет, слышно, как свистят разорванные лёгкие. И проклятое сердце бьётся всё медленнее, а грудная клетка поднимается всё слабее. Данте всем телом вздрагивает и выгибается на кровати, стараясь уйти от разрывающей всё его существо агонии. Потом содрогается в последний раз, широко распахивая глаза и с хрипом втягивая воздух, и обмякает, замирая. Дыхания больше не слышно, глаза медленно закрываются. И сердце замирает, обдав изнутри леденящим холодом неизбежного. Вергилий чувствует, как до предела натянулись связывающие их нити, обжигая нестерпимой болью, начиная медленно рваться, разрушая целостность. Душу раздирало на части, половина её вместе с братом безвозвратно уходила в небытие… «Нет. Не позволю!» — Мы с тобой одной крови, ты и я, — рычит Вергилий, наклоняясь над замершим братом и силой заставляя его открыть рот. Разум туманится, отказываясь повиноваться, но руки будто сами знают, что делать. — Я заставлю тебя остаться. Любой ценой. Клянусь, — в ладонь ложится призванный клинок, более короткий, узкий и острый, чем обычно. — Я не отпускаю тебя, слышишь? И никому не отдаю. Он действует, повинуясь пробудившимся древним инстинктам, как в тумане, почти не осознавая своих действий. Клинок проходит по запястью, рассекая кожу и освобождая кровоток. Вергилий придерживает подбородок брата и прижимает запястье к его губам. Порез неглубокий, так что кровь бежит не так уж быстро, и захлебнуться ею брату не грозит, но всё же нужна осторожность. Наверное, кровь может впитаться и через кожу, но так надёжнее. Это лекарство должно, обязано подействовать. Это их самый последний шанс… Уникальная кровь, разделенная на двоих, в которой смешались силы рая и ада, их проклятие и одновременно благословение. Кровь, которая могла бы сделать хоть что-то. Хоть что-то изменить. Если бы только подумать о ней раньше… Нелл права, он просто самолюбивый кретин. — Всё будет хорошо, Данте. Я тебя спасу, — Вергилий пробирается ладонью под голову брата и прижимается губами к его щеке. Теперь он может только ждать. Терзаться сомнениями. И молить небо о чуде. * * * — Ну слава древним богам, хоть что-то до него, наконец, дошло, — облегчённо выдыхает Нелл, плотно закрывая дверь, и оборачивается к устремлённым на неё глазам. — Сегодня никто не умрёт. — Где тебя столько лет носило? — хмуро интересуется Дедушка, сложив ладони на груди. — Тот же вопрос можно задать тебе, — невозмутимо парирует медик. — Отказался от имени, сбежал, подавил свою силу. Всё, лишь бы тебя не отыскали, верно? — Так вы давно знакомы? И… кто вы? — тихо спрашивает Кэт, оглядывая женщину. Появившаяся так внезапно-вовремя, не выказывающая никакого удивления демонами, нефилимами и происходящим вообще и, кажется, знающая куда больше, чем старается показать. Медиум прислушивается к своей интуиции, но та молчит. — Давненько, — медик пожимает плечами, проходит мимо Дедушки в гостиную и устало падает в кресло. — Сделай мне чай, девонька. Устала я… — С Данте всё будет нормально? Он ведь не умрёт? — на кухню за чаем, старательно пытаясь не топать, убегает Кэтти, а медиум продолжает умоляюще заглядывать в глаза Нелл. Она чуть не поседела, когда его принесли разбитым и истекающим кровью. И хотя в подобном состоянии Данте бывал довольно часто, сейчас всё казалось иначе. Гораздо страшнее и непоправимее. — Не бойся, — женщина мягко улыбается. — Живы будут твои друзья. Но работы там много, — она качает головой. — С их кровной истинной силой еще разбираться надо. То ли она чем-то заблокирована, то ли вообще не при них сейчас. Не знаю даже, как они до сих пор ещё не… Ты не мог пораньше сообщить, что они у тебя живут, старый хрыч? — Да я даже не знал, что ты жива! — рассерженно фыркает Дедушка и резко встаёт, направляясь к двери. — Я вообще не представлял, что можно выжить в таком состоянии, в каком видел тебя в последний раз, — за спиной демона с грохотом захлопывается дверь. — И что бы мне сделалось… Спасибо, милая, — Нелл принимает из рук Кэтти дымящуюся чашку и кивает на дверь. — Беги за Дедушкой, развлеки его. Он, кажется, расстроился, — дождавшись, когда девочка убежит, женщина закрывает глаза и глухо выдыхает. — Ничего не меняется… Вот и что мне, извиняться за то, что выжила? — Кто же вы? — поняв, что девушка не успокоится, пока не получит ответы на все свои вопросы, медик удобнее устраивается в кресле, отхлёбывая чай, и начинает: — Человек. Давно уже просто человек… А когда-то была почти такой же, как они, — Нелл кивает на закрытую дверь. — Вы были нефилимом? Как это возможно? — Я была нефилимом, да. Не самых благородных кровей, одной из последних… После истребления всех Высших, даже таких, как я, выслеживали и травили, будто диких зверей. Выслеживали одинаково и демоны, и ангелы. Тогда две враждующие расы объединились ради нашего уничтожения. Я не знаю точно, почему. И, наверное, никто не знает. Никто не знает, с чего это началось, почему существование гибридов посчитали угрозой… Меня нашли. И убили. Или почти убили, не знаю. Очнулась я уже человеком. — Это было давно? — Да уж давненько… Это единственное, что осталось мне от прошлой жизни — время надо мной не властно. И регенерация чуть повыше, чем у людей. Но так вляпываться в неприятности, как эти мальчишки, мне уже нельзя, могу и умереть случайно, а мне бы этого не хотелось, — медик довольно долго молчит. — Не знаю, что произошло… кто меня спас и зачем. Я долгое время старалась держаться подальше от конфликта. Но последнее время все говорят о нефилимах. Оставаться в стороне больше нельзя. Боюсь, я единственная, кто может хоть что-то рассказать им о том, кто они. — А… Дедушка? — Когда мы встречались раньше, его звали иначе, — Нелл усмехается. — Мы старые знакомцы. Когда-то даже сражались на одной стороне. Когда-то даже… Я бы могла называть его другом. Но зову старым хрычом. * * * Данте просыпается в темноте. На мгновение его обжигает ледяным ужасом, что вот она — очередная ночь в аду, который он, несомненно, заслужил после смерти, но потом до него доходит, что просто кто-то заботливо опустил шторы, установив в комнате приятный для глаз зелёный полумрак. На губах ощущается смутно знакомый сладковато-солёный привкус, по телу медленно перетекают волны тепла, а совсем рядом раздаётся уютное посапывание. Он слегка поворачивает голову и замечает перемазанную в высохшей крови серебристую макушку. Вергилий спит, крепко вцепившись обеими руками в его левую руку и уронив голову на край кровати. Данте скользит медленным взглядом по его уставшему, исполненному тревоги даже во сне лицу, рассматривает кровоподтёки на нахмуренном лбу. — Я опять напугал тебя, братик, — он осторожно сжимает неестественно холодные пальцы брата, опасаясь разбудить. Если уж Вергилий заснул в столь неудобной позе, значит, совсем вымотался, и ему нужен отдых. Даже слабая попытка подтянуть брата наверх, к себе, не удаётся, тело не желает подчиняться, даже слегка приподняться не выходит, да и в руку братик вцепился намертво. Нефилим медленно выдыхает, подавляя приступ паники, ведь он совсем не ощущает конечностей и своего тела вообще. И боли, которая должна была бы быть, тоже нет. Есть только разлитое внутри тепло. Он снова укладывается на подушку. — Так. Ладно, без паники. Сначала надо понять, что произошло. — Если кратко — ты чуть-чуть не склеил ласты, — внезапно раздавшийся в комнате смутно знакомый голос заставляет его вздрогнуть и попытаться повернуть голову на звук. Если он не чувствует чужого присутствия, не слышит шагов и дыхания, дело совсем плохо. Ему приходится напрячься, чтобы в окружающей полутьме разглядеть женщину, стоящую неподалёку от кровати. Кажется, её зовут Нелл. — Что вы здесь делаете? — Зашла проверить, как вы тут, — медик подходит ближе, проверяет штатив капельницы, чем-то громыхает в темноте. Данте только сейчас начинает различать в своей руке иглу и швы по всему телу. Чувствительность возвращаться совсем не торопится. Наверное, сейчас это к лучшему. Но напрягает. — Тебя скоро снова вырубит. Не пугайся. Это наркоз, тебе пока что это надо. И ближайшие несколько дней ты вряд ли сможешь встать, предупреждаю сразу. Раны затянутся, но эти кинжалы, которыми тебя истыкали, разрывают не только тело. Но это потом. Сейчас надо спать. — А… Вергилий? — Данте, снова переводит взгляд на брата. — Он ненормально бледный и холодный. И весь в крови. Большей частью она наверняка моя, но… Что с ним произошло пока я… спал? — резко спрашивает нефилим. — Или я всё же умер? Мне, конечно, очень паршиво, но я ведь что-то помню. Я не должен быть живым. Я… я правда умер, Нелл? — Он в порядке. Просто спит, — женщина проходит к выходу, видимо, не собираясь задерживаться здесь ради ответов. — Перетащить его на кровать не удалось, он за тебя цепляется. Так что со своими мышцами пусть разбирается потом сам. Не буди. Тем более, тебе вряд ли удастся. У него полное нервное и физическое истощение. И убойная доза снотворного, — со смешком добавляет Нелл и нажимает на ручку двери. — Ты был почти трупом, Данте. И я не знаю, каким чудом и какой ценой тебя вытащили, — жёстко обрубает она попытку нефилима спросить что-то ещё и закрывает за собой дверь. Данте резко выдыхает и закрывает глаза. Надо успокоить расшатанные нервы и со всем разобраться. Эта дамочка, кажется, знает больше, чем хочет сказать. Надо выяснить, что сейчас происходит с демонами, почему в голове слишком пусто, словно никого нет в городе? И самый главный вопрос, почему же он всё-таки не умер? Фальши в словах Нелл он не почувствовал, если бы его снова вытащила Мора, например, от него не стали бы это скрывать. Так почему? Ощущения были слишком реальными, чтобы назвать их галлюцинациями… Сон снова утаскивает его в свои объятия, обрывая размышления и страхи. Просыпается он уже утром. Наверное. Шторы по-прежнему опущены, но в комнате стало чуть светлее, так что предположение об утре скорее всего верное. Совсем рядом некто осторожно возится, ругаясь вполголоса. — Просто ложись уже рядом нормально, мышцы через пару часов придут в норму, — как можно более бодрым тоном советует он, нащупывая ладонью мягкие волосы брата и сразу же запутываясь в прядях. — Данте! — тихий радостный возглас, Вергилий встряхивает головой, быстро приподнимаясь, и его накрывает тёплое тяжёлое тело, разом заставляя вспомнить о помятых рёбрах. Младший быстро и тепло целует его куда-то в шею и успокоенно выдыхает. — Всё хорошо, братик, — ценой невероятных усилий ему удаётся поднять одну руку и уронить её на плечи Вергилия. Тот чуть сдвигается, чтобы брату было удобнее, и осторожно обнимает в ответ. Благо, капельницы больше нет. — Я живой. Наверное. Не уверен, что понимаю, почему… Но сейчас это не важно. Как ты? — Я… я так испугался, — близнец едва слышно шепчет и прячет глаза. Сейчас он такой невероятно тёплый, родной и заботливый, что хочется забыть о Мундусе и поломанных рёбрах, и просто приласкать его… или еще что-нибудь сделать… И почему сейчас он думает об этом? — Ну, не плачь, — успокаивающе произносит он. — Всё обошлось ведь, — невозможность двинуться почти сводит с ума. В конце концов! Любимому брату нужно утешение и ласка, а он не в состоянии их дать! — Ты не один, — слышно, что Вергилию очень хочется возмутиться на подобное высказывание, но он благоразумно молчит. — А теперь всё же ложись и отдохни, — дождавшись, когда Вергилий устроится рядом, Данте закрывает глаза и выдыхает. — Что я пропустил? — Мундус бесится. Большая часть низших сейчас в спячке, их не пробудить, и армию он не соберёт. — А что, так можно было? — удивляется Данте, совершая попытку повернуться на бок. — Да, — коротко отзывается брат, и становится ясно, что тему лучше не развивать. Что же это он там натворил? — Наши все живы? — Данте находит в себе силы снова уйти от очередной темы со скрытым от него смыслом. — Да. Эрик с подчинёнными где-то мотается по городу, хотя людей вроде бы всех кого спрятали, кто сам уехал. Остальные у нас, — небрежно отвечает брат. Вот уж точно, другие его совсем не волнуют. — Ясно, — Данте устало выдыхает. Тёплая рука брата ложится на его плечо, успокаивающе гладит спину, где снова ощущаются еще не заросшие до конца новые шрамы. Вергилий чувствует и пытается помочь. У Данте с трудом получается заткнуть вновь взвывший инстинкт защиты. Пусть уж лучше брат помогает ему так, чем сунется в какую-нибудь в передрягу в одиночку. Из обрывков мыслей брата он улавливает недовольство. Кажется, они оба теперь перехватывают друг у друга секреты. Но сейчас Вергилий очень мягко доводит до его сведения то, что считает необходимым. Лежать ему придется ну о-о-очень долгие «несколько дней». И обжалованию данный факт не подлежит. Он ещё несколько раз проваливается в тяжёлый сон без сновидений. Разум непривычно пустой — оказывается, он уже совершенно привык к постоянному присутствию «коллективного бессознательного» и без него как-то… одиноко. Зато присутствие Вергилия ощущается почти всегда. Если брат не сидит на краю кровати — редко — то он всё равно где-то поблизости. И от него постоянно тянет привкусом вины. И теплом заботы. Данте уже не знает, сколько дней провалялся, считать их не получается. Тело всё так же его не слушается, ни прежний слух, ни зрение возвращаться не спешат. Да и Вергилий рядом ощущается уже не всегда. То сидит на кровати и нежно смотрит на него, поглаживая по волосам. То отходит в темноту, вздыхая, чем-то шуршит, а потом делает ему укол непрозрачным шприцом, явно для того чтобы он не мог разглядеть содержимое, но после каждого укола становится ощутимо лучше. Теплее, спокойнее. И игнорирует все вопросы. А то его и вообще нет. Не только в комнате, но и во всём доме. Один раз Данте проснулся от странного чувства тревоги и чужого холода, прошедшего по всему телу. Но сколько он ни звал брата, и вслух, и мысленно, внаглую пользуясь способностью близнецов слышать друг друга, в комнату так никто не пришёл. Нефилим был уверен, что остальные его прекрасно слышат, ну хоть кто-то же должен, но по какой-то причине не считают нужным отзываться. Вергилия рядом не было. Вместо него была пустота и гнетущая тишина в общем «эфире». Данте не успел тогда как следует испугаться за близнеца. Снова подействовал наркоз — которым его продолжали пичкать, не обращая внимания на словесные протесты, а просто встать и удрать было невозможно — и, несмотря на тревогу, он уснул. А когда вновь проснулся, брат был уже снова рядом. И от него снова знакомо тянуло виной и заботой. Вспомнить, чего он так испугался вчера, Данте как ни старался, так и не смог. Однажды по пробуждении рядом вместо брата внезапно обнаруживается Дедушка. Старый демон сидит рядом на стуле и пристально смотрит своим странно-пронизывающим взглядом. Данте успевает встревожиться, но Вергилий ощущается где-то неподалёку. В безопасности. Дедушка выглядит ещё более виноватым, чем брат. И подавленным. — Дед, ну ты-то чего? — Данте вновь пытается изобразить бодрый тон. — Да в том и дело, что я виноват, — тяжело отзывается демон. — Я же эти проклятые клинки ковал… Если бы знал, что моя работа так аукнется, — Дедушка с сожалением слегка сжимает его ладонь. И у Данте, наконец, лопается терпение. Нефилим рывком пытается подняться. Ожидаемо, ни черта не выходит. Тяжёлое и неповоротливое тело тянет его назад. — Помоги мне встать, — он требовательно хватается за загрубевшую руку кузнеца, стараясь подтянуться. — Данте, я не думаю, что… — демон неуверенно подхватывает его под спину, помогая сесть, неодобрительно качает головой. — Меня достал этот походный лазарет, — злобно шипит в ответ нефилим, одним усилием воли скидывая ноги с кровати. — Я всего лишь парализован. Это не повод списывать меня со счетов, — раздражённо добавляет он, опираясь ладонью на спинку кровати. — И братец мой тоже хорош. Шляется где-то, ничего мне не говоря. И вы все с ним заодно. Записывать себя в инвалиды я не разрешал. И в конце концов! Я что, так часто прошу помощи? — Будто сам ты нигде не шляешься… Тяжело вздохнув, Дедушка наклоняется к нему, подцепляя под спину. Данте внимательно прислушивается к себе. В принципе, хоть это и нецелесообразно, он мог бы поваляться в кровати ещё пару дней. Вообще-то приятно, когда о тебе так заботятся. Ещё бы при этом не делали такие скорбные виноватые лица, было бы совсем хорошо. Но это в том числе проверка на то, как он отреагирует на прикосновения высшего демона. Прикосновения не ощущаются неприятными, да и сбежать не хочется. Следовательно, психика в порядке. Хоть что-то хорошее. Дедушка крепко обхватывает его за пояс, стаскивая с кровати, и вертикализирует на полу. Но подлое тело — сколько раз уже Данте его про себя обматерил — по-прежнему слушаться не желает. Едва оказавшись на ногах, Данте начинает падать, и Дедушка снова поддерживает его за середину спины, подхватывая под живот, как маленького, и позволяя опереться на себя. Лежащая у кровати демоница тревожно вскидывает голову и пробует подняться тоже, но ей уж точно ещё рано. Остановив взгляд на любимице, Данте посылает ей успокаивающую мысль. «Лежи, Верная. Я буду дома» Успокоенная, она снова ложится, устало прикрывая глаза, и прячет нос под пышным игольчатым хвостом. Вообще-то, Данте знает способ быстро поставить её на лапы, но пока в этом нет нужды. Пусть отдыхает. — Поможешь мне спуститься по лестнице, Дед? Фыркнув, Дедушка одним движением закидывает его на своё — на редкость жёсткое — плечо. И даже не вырвешься ведь… — Дед, ну что за шутки? — недовольно бурчит оскорбленный нефилим, но попыток слезть не предпринимает. Только впечатывает локоть в спину демона, подпирая подбородок ладонью, чтобы уж совсем ветошью не висеть. — Ты ж ходить не можешь, — смеётся демон, пинком распахивая дверь. — Вот и виси. В гостиной собрались, кажется, все. А старый демон, однозначно нарочно, громко хлопает дверью, едва не съездив ей оной по носу. Вот такое привлечение внимания Данте совершенно точно не любит. Особенно, при таком ракурсе. Нефилим буквально задницей ощущает на себе десяток внимательных взглядов. И взгляд брата самый обжигающий. — Ну и зачем? — недовольно шипит он на ухо демону, пытаясь хоть как-то вывернуться из щекотливой ситуации, но старый засранец только посмеивается и сам, без предупреждения, ставит его на ноги, разворачивая лицом к публике. Размашисто пошатнувшись и неудачно попытавшись вцепиться в уплывающую стену, нефилим успевает выматериться — к счастью, не вслух, вовремя заметив находящихся в гостиной детей — и рухнуть в объятия мгновенно оказавшегося рядом брата. — Ты зачем его поднял, старый хрыч? — рассекает на мгновение наступившую тишину голос Нелл. Звучит возмущённо, но внутри прячется насмешливость. Кажется, женщина и не сомневалась, что это произойдёт, ждала только, насколько скоро. — А то вас удержишь, если вам надо, — добродушно ворчит демон, устраиваясь на диване. Где-то там же сидят Кэт и Билл, которые смотрят на него, как на ходячую мумию — с плохо скрываемым ужасом и жалостью. От Вергилия знакомо пахнет виной и тоской. И чем-то ещё совсем незнакомым. Данте крепко сжимает ладонь на плече брата, утыкаясь носом ему в шею, и с лёгкостью проваливается в его разум. «Успокойся. Я живой. И больше никому не позволю нас разлучить. Обещаю» «Можно подумать, ты держишь свои обещания, » — с горечью звучит в ответ, и Вергилий недовольно встряхивает головой, отбрасывая назад отросшие волосы. «Эй, я стараюсь. Правда» — Данте на мгновение заглядывает ему в глаза, а потом прячет лицо на груди брата и глухо вздыхает. — «Прости,»  — он касается потрескавшимися губами шеи брата, но знакомой дрожи не улавливает. Правда, рука брата соскальзывает с плеч и начинает успокаивающе поглаживать спину. Так тепло… — Ну и зачем ты встал? — интересуется Вергилий вслух и уже на порядок мягче. Видимо, для присутствующих. — У нас не то чтобы много времени, — Данте пробует пожать плечами, и у него, внезапно, получается. К телу, наконец, начала возвращаться чувствительность. Брат обнимает его и тащит к дивану, с которого тут же спешно сдувает обоих медиумов. Данте фыркает — места там достаточно всем, вообще-то. Мора сразу же садится рядом, берёт его за руку и сосредоточенно хмурится, разглядывая ладонь. — Хочешь чего-нибудь? — заботливо спрашивает Кэт, наклоняясь над ним, накидывает на колени цветастый плед, будто действительно знает, как ему сейчас холодно. Наверное, когда возвращается чувствительность, так и должно быть. — Разве что кофе. И информацию. Что вообще происходит? А то устроили мне информационный вакуум. Валяюсь там один, — последние слова он почти вымурлыкивает, потому что Вергилий обнимает его со спины, устраивая голову на плече, и незаметно целует в шею, неожиданно мягко и горячо, так что по телу начинает растекаться вязкое тепло. «Ну и что ты творишь?»— мысленно интересуется он у брата, искренне надеясь, что никто не увидел, как сильно он вздрогнул. — «Тут, как бы, люди…» «Тебе холодно, » — мгновенно отзывается брат. — «И вообще, тебе, как бы, обычно всегда было пофиг, что о тебе думают, » — добавляет он, и Данте чувствует, как сквозь ладони брата в его тело начинает перетекать тёплая энергия. — «С тобой вообще-то разговаривают, »— недовольно напоминает брат, и Данте делает попытку собрать растекающиеся от удовольствия мозги. — А ничего и не происходит, — Билл смотрит на дочь со сложным выражением на лице. Данте старательно прислушивается к его эмоциям, но разобрать хоть что-то не получается. Все это время, судя по всему, только он валял дурака. И ментальная защита теперь не только у Кэт, но и Билла на порядок выше, чем раньше. — Люди запуганы, сидят в Эдеме и боятся нос наружу высунуть. Низшие демоны почти все исчезли, по улицам бродят только типы в чёрных доспехах. Ты как? — Бывало и хуже, — он пренебрежительно фыркает, но внезапно прострелившая где-то глубоко в груди боль заставляет его содрогнуться. Горячая ладонь брата тут же ложится на солнечное сплетение, и боль сворачивается, отступая и снова прячась. — Не врал бы, — неодобрительно замечает Вергилий, поглаживая его грудь и живот, к счастью, под пледом этого почти не видно. Пальцы соскальзывают чуть ниже, проводят по кромке пояса штанов, и Данте очередной раз убеждается, что там у него — самое чувствительное место. Которое даже при общем онемении чувствуется. Он вздрагивает, пытаясь поймать руку брата, ловит укоризненный взгляд от Кэт и странно-насмешливый — от Нелл, и легонько изгибается, потираясь о брата. — Ты чуть не умер. — Не умер же, — Данте легкомысленно пожимает плечами, ему слишком трудно сейчас вообще о чём-либо думать, с телом творится что-то странное. И слишком похожее на то, что было тогда, когда они с братом попали в бурю на ангельском полигоне. Мозги плавятся, будто его афродизиаком накачали под завязку. Тело просит, Данте слишком ясно осознает, чего, но почему именно сейчас, когда он едва сшит по кускам? Слишком ясно понимание, что даже при всём самом горячем желании никаких акробатических этюдов состояние этого тела не позволит. Он никогда так себя при других не вёл. Ну, по крайней мере, в последние годы. И тут вдруг такое… Ему стыдно… И приятно… А в эфире отчётливо слышно, как ехидно усмехается младший. Данте уже собирается возмутиться, но затянувшаяся пауза в разговоре явно даёт понять, что ждут ответа от него. Вспомнить бы ещё, о чём говорилось… Ах, да. — К тому же, умирать мне уже приходилось. Да и быть парализованным тоже. Не так долго, правда, — об этом, конечно бы, упоминать не стоило. Но увы, братик ожидаемо цепляется за его слова, тёплая рука мгновенно исчезает из-под пледа. А вместе с ней исчезает и стыд. Хочется ещё. Заинтересовавшийся темой Вергилий приподнимает свою бесстрастную маску, и Данте не упускает момента. Просачивается в сознание близнеца, привычно уже избегает горы «очень нужной, очень умной» информации и всего остального, и внезапно с удовольствием осознаёт, что брат всё это время был смущён ничуть не меньше него. — Когда? — Вергилий сердится почти незаметно. И совсем убирает руки от брата, складывая их на коленях. — Выкладывай. — Довольно давно, — растекшийся мозг старшего с трудом справляется с решением двух задач. Во-первых, как увернуться от ответа. И во-вторых, как вернуть назад эти восхитительно-тёплые руки? Если не туда же, то хотя бы на спину, которая уже порядком затекла. А до неприличия довольное лицо и насмешливый голос Верга так и просятся на ответную колкость. — Конечно, с тех пор как ты появился в моей жизни, на меня регулярно сыпятся противники, страдающие гигантизмом вкупе с манией величия, — чувствуется, как брат качает головой и возвращает руки под плед. Если бы не вновь всплывшее в близнеце чувство вины, а ещё добиться бы желанного уединения в их комнате, всё было бы совсем идеально. Дьявол, что же это с телом творится?! — Но неприятные встречи бывали и раньше. После одной из таких встреч я остался со сломанным позвоночником и очень плохим настроением. Интересно, кстати, где этот тип, я его не добил… В общем-то, скучный факт биографии, не более, — уже совсем не обращая никакого внимания на окружающих, Данте опускает голову на плечо брата и крепко обхватывает его руками за пояс. Ему нужен контакт. Максимально полный контакт с близнецом. Данте не знает почему, но он знает, что это живительно. Преобладающая в эмоциях брата — и сильно надоевшая — вина уступает место вкусному смущению. И оно ощущается ярко, очевидно, брат отходит от стресса и уже перестал себя контролировать. Данте ловит момент, потираясь носом о шею близнеца и ощущая знакомую дрожь, невольно облизывается, пытаясь вспомнить, когда ел что-то нормальное — не поднадоевший кофе и питательный раствор из капельницы. Так и хочется запустить клыки в эту мягкую тонкую кожу, попробовать его сладкую алую кровь… Так, стоп! Что это он только что сейчас подумал?! Зачем это ему кровь родного брата?! Кажется, совсем крыша поехала… Остается надеяться, что он не услышал. А то еще шарахаться начнет. И все же, почему? «Голодный?» — мысленно интересуется Вергилий, излучая обволакивающее тепло и нежность. Прямо солнышко. Интересно, а что будет, если его так назвать? Надо будет попробовать… Данте блаженно греется в его объятиях и лениво интересуется: «Лучше скажи, чем таким ты меня накачал? Я готов начать сдирать с тебя одежду прямо здесь и сейчас…» — влажный язык проходится по ушку брата, и Вергилий с трудом удерживает предательский стон, хлопая старшего по затылку. «Ничем я тебя не накачивал», — он недовольно косится на окружающих и, стараясь скрыть румянец, шипит, утыкаясь в волосы брата. — «Так ты есть будешь, или как?» — Не отказался бы, — он отвечает вслух и ловит несколько недоуменных взглядов. И два — очень понимающих. Ну, Дедушка понятно, он всё-таки много веков прожил, наверное, что-то такое ему встречалось. А вот о чём знает Нелл очень интересно. И причина резкого изменения лица и настроения брата тоже. Медик, тем временем, подходит ближе, крепко хватает за плечи, бесцеремонно отрывая его от брата, и рывком ставит на ноги. И отступает на шаг, критически осматривая пошатнувшийся результат. Вергилий с очень недовольным видом подставляет ему своё плечо. — Сойдёт, — резюмирует Нелл и начинает командовать. — Кэтти, девочки, сделаете всем чай. Стар… Дедушка. Займи гостей, нам с твоими внуками надо бы потолковать наедине. Вы двое, — медик переводит взгляд на нефилимов. — На кухню. Там никто не помешает, это раз. Там можно нормально поесть, это два. На кухне Данте почти падает на стул, тяжело выдыхая. Собственное тело ощущается телом марионетки с перепутанными нитями — вроде бы слушается, но с трудом, с задержкой и как-то «неправильно», хотя он не мог бы сказать, в чём эта неправильность заключается. Видимо, просто всё ещё не восстановился. На одном упрямстве встал. Может, и правда стоило ещё поваляться? Нелл обходит кухню по кругу, автоматически наполняя чайник, ставя его на плиту, вытаскивая из шкафчиков заварку и сахар, останавливается за его спиной и неожиданно кладёт руки на плечи. Данте инстинктивно вздрагивает, но только в первую секунду — дальше всё его существо захватывает ощущение узнавания. Нефилим прикрывает глаза, пытаясь понять, что происходит. Он в принципе не любил, когда к нему прикасались чужие, и совершенно не терпел, когда вот так — сзади и молча. Тем не менее, расслабленное тело даже не думает вырываться, и прикосновения почти приятны. Где-то на периферии сознания ощущается, как напрягся и глухо зашипел рядом брат. В следующий момент в плече что-то хрустнуло. — Ну вот и всё, — довольно резюмирует Нелл, опуская руки на лопатки, незаметно качает головой, поглядывая на довольно агрессивно настроенного младшего нефилима, грозит ему пальцем. — Больше вылетать не будет. Если только опять сам не влетишь. — Спасибо, — чуть растерянно, но благодарно отзывается нефилим, с удовольствием принимая массаж. Нелл, очевидно, превосходно знает своё дело. Плечи, наконец, расслабляются. Когда Нелл заканчивает заниматься его плечом, столь же растерянный, но уже успокоившийся Вергилий успевает разогреть обед. Данте испытывает лёгкое разочарование при виде тарелки с рагу, пусть даже она очень соблазнительно пахнет. Он бы предпочёл хороший стейк, желательно с кровью. Или даже кусок просто сырого кровавого мяса… Поймав себя на этой мысли, нефилим качает головой и невольно проводит языком по зубам. Вот ещё проблема… Нелл склоняет голову к плечу, и под её внимательным взглядом приходит ощущение, что эта женщина знает куда больше, чем пытается показать. Данте не выдерживает ее взгляда. — Может быть, вы всё же расскажете, зачем вы здесь? — сталью звучит в тишине голос Вергилия. — Зачем? — Нелл присаживается к столу, складывая руки вокруг чашки зелёного чая. Кажется, это была та самая единственная коробка, к которой никто больше в доме не прикасался. Но последние слова заставляют обоих нефилимов вздрогнуть. — Я здесь, чтобы помочь последним представителям моей расы. — Вы нефилим?! — Вергилий изумлён настолько, что не способен это скрыть. Даже рот приоткрыл. Что ж. Это многое бы объяснило. Хотя старик Финеас говорил, что всех нефилимов перебили… Кстати, где-то он теперь? Медик мягко улыбается. — Нетерпеливые дети. Как же, должно быть, страшно жить в мире, где каждый знает о тебе больше, чем ты сам… — она отпивает глоток и продолжает. — Я была нефилимом. Очень давно… А потом я умерла и стала человеком. Ты ведь знаешь, как это бывает, верно, Данте? Ты ведь тоже вернулся другим. — Не настолько, — он отрицательно качает головой. Он тоже удивлён, как и брат, но всё же что-то внутри него будто знало об этом и раньше. О том, кто она. — Данте? — встревоженно спрашивает брат, среагировав на замершего в раздумье близнеца. Дотянувшись, он крепко надежно сжимает ладонь брата, успокаивающе шепчет. «Все хорошо. Я с тобой» — Где больше двух, говорят вслух, — насмешливо тянет Нелл, склонив голову набок и поглядывая на них смеющимися глазами. — Вы тоже слышите? — близнецы вскрикивают почти синхронно, и Нелл почти прыскает со смеху. — Нет. Секреты ваши не увижу, не волнуйтесь. Но догадаться нетрудно. Любой хороший врач — а я всё же смею надеяться, что я хороший врач — немного психолог. Когда общаются, это видно по глазам. Они у вас стекленеют. Сами-то вы видите и всё осознаёте, если только сами пожелаете, но окружающим кажетесь чуть ли не живыми зомби. И тут уже неважно, вслух говорят или мысленно, — она снова становится серьезной и задумчивой. — Если бы высвободить вашу силу… — женщина качает головой. — О чём вы? — Вергилий сильно недоволен. И изрядно возмущён. Стальные тона и низкие рычащие нотки проскальзывают в голосе. Братик не любит, когда кто-то знает больше него. И, кажется, Нелл ему просто не нравится. Это странно. Рядом с ней ведь вполне уютно. Может, просто ревность? — Кто-то — скорее всего, Спарда — почти полностью заблокировал ваши способности. То, чем вы владели от рождения, вскрывается случайным образом при чрезвычайных обстоятельствах. Вы, ребята, практически бессмертны и без малого всемогущи. Должны были быть. А так, — медик пожимает плечами, — вероятность снять блоки очень мала. Если только тем, кто их ставил, — она перебивает сама себя и сощуривается. — Данте, как себя чувствуешь? — Нормально. Тело плохо слушается, но это же пройдёт? — он незаметно притягивает близнеца к себе ближе, нахально закидывая ему руку на плечо, приобнимает. — Пройдёт, — Нелл неопределённо фыркает и, не сдержавшись, начинает хохотать. — Если не считать того, что по всем прогнозам ты не должен был встать ещё как минимум два-три дня. Кинжалы чёрной гвардии, да ещё вбитые туда, откуда их из тебя вытащили, кроме обычных физических повреждений, наносят урон на уровне ауры. Их активно использовали во время охоты на нефилимов. Эти твари питаются эмоциями, и это оружие для них было как шпажки для канапе. Когда понимаешь, что тебя сейчас убьют, и никак не можешь защититься… — умолкнув, она качает головой. — В общем, что знаю, я вам расскажу. А дальше думайте сами, что делать. Охнув, Данте обхватывает ладонями внезапно взорвавшуюся болью голову, на мгновение роняет ее на стол. Вот от чего ему действительно хотелось бы избавиться, так это от этого чёртова индикатора. Нефилим рывком поднимается и быстро подходит к окну, опирается ладонями о подоконник. Тело, что удивительно, мгновенно подчиняется ему. Можно было и не подходить. Не то чтобы он нуждается в визуальном подтверждении. За оградой, заложив руки за спину и изображая праздношатающегося туриста, стоит Мундус. Тело охватывает дрожь, и лишь чудовищным усилием воли Данте заставляет себя успокоиться. Не срываться, повинуясь эмоциям. Он даже сам не знает, чего хочет больше. То ли рвануть в последний самоубийственный бой, защищая свою семью и свою территорию. То ли сбежать как можно дальше, спрятаться и никогда больше не встречаться с ублюдком, так искалечившим им с братом жизнь. Впервые, он оборачивается к брату в поисках поддержки. И едва сдерживается, чтобы не отшатнуться. Стоящий прямо за его спиной Вергилий пугает едва ли не больше перспективы оказаться лицом к лицу с дядюшкой. Мертвенно-белая кожа, перечёркнутая чёрной сеткой вздувшихся вен, сжатые в нитку бескровные губы, пылающий ненавистью взгляд почти багровых глаз, отросшие когти и удлинившиеся клыки… Собственно, кое-что из этого Данте пару раз замечал в зеркале, но не настолько сильно. Обнаружить на месте брата дьявола… Кажется, он пропустил в жизни близнеца что-то очень важное… Данте осторожно, стараясь запрятать страх как можно глубже, касается руки брата, только чтобы убедиться, что стоящее рядом существо — это действительно его любимый братик, и пылающий взгляд обращается на него, буквально примораживая к месту. Краем взгляда он замечает, что Нелл бочком благоразумно покидает кухню, ловит её удивлённо-испуганный взгляд, и почти жалеет, что не имеет права, да и просто физически не может сделать то же самое. Ледяные пальцы стальной хваткой смыкаются на его запястье. Пугающая, чуждая аура сдавливает горло, сковывает всё тело, не давая вздохнуть, обдаёт изнутри холодом. Кажется, впервые он думает о том, что нужно защищать свою жизнь, как никогда прежде. Но лишь на мгновение. В конце концов, это же Вергилий. Его любимый братик. И он просто не может причинить своему брату вред…