Плащ на разобранной постели в середине августа

— Арс, я сейчас засну, — Антон прикрывает верхнюю часть лица рукой, спасая глаза от лишнего света. Вопреки словам, сознание его удивительно ясно; видимо, опасается подставы прошлого раза. — Просто предупреждаю. Ты поднял меня в девять, чтобы мы успели приехать сюда до жары и полежать на траве, двигаясь вместе с тенью от деревьев. Мы могли полежать на траве и дома, не надо было бы просыпаться так рано. И дома спина бы не мучилась камешками и неровностями земли городского парка, потому что на самом деле они бы разлеглись на чём-нибудь ровном: опять на полу, например, или на диване. На диване было бы хорошо. Или на кровати в комнате. У него хорошая кровать, на кровати было бы ещё лучше. На своей кровати. Самостоятельно. Без двусмысленностей. Губы Антона растягиваются в непроизвольной улыбке от получившейся как бы шутейки — это даже не смешно, но он не может сдержаться.  — Мы не просто лежим на траве, — голос Арса совсем рядом, и Антон различает в интонации ответную реакцию на свою улыбку, — это тренировка. Твоя задача — охватить вниманием всё происходящее вокруг, все звуки и запахи, и подключить воображение, продумать, что происходит.  — То есть я поэтому с закрытыми глазами сейчас лежу? Мне нельзя смотреть по сторонам?  — А как ты хочешь воображать, если всё будет прямо перед тобой?  — Ла-а-а-адно, я по-о-онял, — тянет Антон и прислушивается: — Ну, ты дышишь, и это самый громкий звук, и ещё пахнешь гелем для душа и травой. Воображаемый мир получается такой — пахнет Арсением и звучит как Арсений. И как смех Арсения:  — Мне лестно, конечно, но попробуй сфокусироваться на чём-нибудь ещё.  — Я создал ему целый мир, — трагическим суфлёрским шёпотом шепчет Антон, — а он сказал сфокусироваться на чём-нибудь ещё. Арс взрывается смехом:  — Тох, ну не отлынивай, — голос плывёт где-то возле уха, — поднапрягись хоть немного. Тох послушно поднапрягается.  — Так, ладно, так вот в той стороне, — он взмахивает рукой, — такой стрёкот, как… — как спицы велосипеда, — как огромная такая стрекозень космических масштабов!  — Ты решил в фантастику податься?  — Да, и мы сейчас в Нью-Нью-Нью-Нью-Нью-Нью-Нью-Астрахани. Арс снова смеётся, понимая отсылку:  — Лососнул идею, молодец.  — Хэ-эй! — Антон наугад тыкает его куда-то локтём. — Всё новое — это хорошо украденное старое! Арс тянется в ответ за тычком к нему ближе, тепло его тела ощутимо проходится по коже Антона, и от души щипает где-то рядом с рёбрами. Зараза, больно. Антон, честно не открывая глаза, машет руками с прицелом не менее больно задеть, но Арс неслышно поднимается на ноги и его голос спускается уже откуда-то сверху: — Оставляю барина тренирующегося, чтобы не мешать ему своим дыханием холопским, — он подпинывает легонько ступню Антона: — Не вздумай тут заснуть, я скоро вернусь.  — Оке-е-е-ей, — Антон различает на слух его первые пару шагов и окликает вдогонку: — Если ты за едой, то возьми и мне! В своём воображении он представляет, как Арс, не оборачиваясь, отмахивается, мол, можно было и не напоминать, обжора несчастный, — представляет это и снова расслабленно улыбается. Воображение — великая вещь, особенно отточенное воображение, которое он и собрался здесь тренировать. Он всё-таки лучше проверит сейчас инстаграм. Там, кстати, внезапно набежало комментаторов — он полдороги к парку угрожал Арсу отомстить за раннее утро, подъём и его отвратительную бодрость, сделать звездой своего инста, и вот на самом подходе заснял его со спины, спровоцировав обернуться:  — А-а-арс, зачем ты потащил меня в парк?  — Мы будем тренироваться! Последним кадром крупный план лица Арса — потому что кое-кто не умеет вовремя замедлить шаг — весь сияющие глаза и улыбка, и воронежские девчонки растаяли и потекли. Антон пролистывает комменты один краше другого: == аааааааарс. ррррррр. аррррсссс хатхатхат == если в мире не существует анкл кинка, то я его только что изобрела == это как дэдди кинк == только анкл кинк == схерали шаст отхватил себе горячего мужика на лето, а я нет? == sooqa blyat он смотрит на шаста горячее, чем солнышко смотрит на мой комнатный термометр XDXD == #заслэшено Антон философски думает о том, что зато лайков стало ощутимо больше, и переключается на сообщения вк. Там Макар тактично, как и всегда, подбирается к взбудоражившему всех посту: == вк настучал, что ты был онлайн в девять утра == и потом инст == ты там становишься маньяком чтоле, в такую рань вставать Антон усмехается, печатая ответ, предполагая активную переписку с сидящим онлайн Ильёй: = меня разбудили == это этот твой? == не виноватая ты, Шаст, он сам пришёл XDXD = ты дошутишься когда-нибудь своими гейскими шутейками == есть разница между гейскими шутейками и шутейками про геев же, ну == вот я шучу прогеев всё чаще, такое впечатление складывается == девчонки говорят, что я становлюсь шиппером == я хз == бдяяяяядь, я прогуглил == да ну нахуй Антон посмеивается над получившим культурный шок друганом: = не мог ты так быстро прогуглить XDXD == я ещё утром, сейчас пересказываю тебе свою реакцию  — Я сказал тебе не спать, и ты решил засесть в вк? — Арс появляется так неожиданно, что Антон роняет телефон из рук себе на грудь. — Ты хоть попытался что-нибудь сделать?  — Ну Арс, ну правда не выходит, атмосфера какая-то нерабочая, хочется валяться и ничего не делать. Арсений вздыхает, скидывая обувь и опускаясь рядом, балансируя рожками мороженого в руках. Антон тянется за пломбиром, и Арс отводит руку подальше:  — Неа, ты же хочешь ничего не делать.  — Арс, блин! — брови Антона взлетают излюбленным возмущённым изломом. — Чё за подстава?  — Если ты хочешь ничего не делать, то надо ничего не делать хардкорно, — Арсений босой ногой упирается ему в солнечное сплетение, мягким давлением намекая лечь обратно на землю. — Не двигаться, не моргать, не почёсываться, не думать, не фокусировать внимание и не воображать. Предвосхищая твой вопрос, дышать можно.  — Ты, значит, будешь мороженое в две руки трескать, а я…  — Ничего не делать, да, — Арсений несколько раз подряд мелко кивает. — Прекрасно, Антох. Прекрасно всё складывается, по-моему, — он видит, что Антон открывает рот, чтобы опять что-то сказать, и подпускает в голос строгости: — Всё, закрывай глаза и ничего не делай. Это у тебя новое упражнение такое будет. Антон душераздирающе вздыхает и слушается. Первые пару минут это прикольно: его тело постепенно расслабляется, с мышц спадает напряжение и удаётся отпустить все мысли, застать сознание абсолютно чистым — листом или доской, которую можно, но пока не нужно заполнять чем угодно. Блаженное ощущение пустоты и покоя не длится, его разрывает лёгкое дуновение горячего ветра, тонкий колючий обломок ветки у локтя, шелест в высоченных кронах над ним, вскрик ребёнка, тягучий говор подростка, смех взрослого, тепло Арса, его колени, упирающиеся сбоку. Тепло Арса, взрывы готовящегося попкорна, цокот собачьих когтей по асфальту, отрывистый рингтон входящего, лай, шлейф тяжёлого скейта по неровной дороге, стрёкот — разрывает покой и голову, и Антон не выдерживает, выговаривает всё наружу. Говорит о щупальцах корневой системы под ними, как они тянутся сквозь сырую почву и извиваются, вытягивая питание для своих толстостволых деревьев с грубой корой и тяжёлыми кронами, в которых путается, раня крылья, птица, летящая прочь от грохота птиц железных, обшивки которых прошивает — цок-цок-цок — насквозь быстрыми очередями. И некоторые птицы не выдерживают, обрушиваются вниз, и кто-то кричит, ловя в тело уколы обломков, а кто-то смеётся, обрывисто и отрывисто, и… Останавливает его рука Арса на плече:  — Успокойся, — прохладная ладонь ложится на щёку, пальцы проходят по лбу и скользят в ложбинку за ухом. — Всё хорошо, всё нормально, успокойся. Антон открывает глаза навстречу непривычно серьёзному Арсу:  — Так себе тренировка получилась, конечно, — губы подрагивают, и улыбка у него получается какая-то кривая, неправильная.  — Всё нормально, — повторяет Арс, садясь прямо, — ты просто словил такую атмосферу.  — Что? От непонимания на лице Антона лоб Арса разглаживается, пропадает неприятная бугристая складка над переносицей:  — Устраивайся поудобнее, мой юный падаван, — становится легче и ненапряжней, хотя осадок остаётся. — Теории время пришло сейчас. Арс рассказывает о том, что сцена — набор механических элементов: актёры, рабочие, декорации, бутафория и прочее, и остаётся такой, пока не придёт кто-то, кто сделает это маленькое пространство целым миром, наполнит его, насытит атмосферой, за которой и приходит и к которой тянется зритель. Сцене этой вовсе не обязательно быть театром, можно быть концертным залом, можно — цирком, балаганом, ярмаркой, квадратом два на два посреди улицы или в углу комнаты; реквизит может быть условным или и вовсе воображаемым, вместо костюма — чёрные джинсы и футболка; если это будет в атмосфере сцены — это будет ею, и это будет магией, волшебством театра. Арс говорит, по сути, очевидные вещи, но Антону его спокойный, размеренный голос открывает новые горизонты под снова закрытыми веками, уводит в медитативные идеальные дали, где у актёра есть чувство атмосферы и они связаны все втроём неразрывной связью актёр-атмосфера-зритель. Он ведёт Антона дальше, где атмосфера — это процесс, движение, действие, и актёр следует за этим движением своими собственными, растворяется в атмосфере, а чуткий зритель отзывается всем своим существом. Отзывается, реагирует на динамику атмосферы, на субъективные чувства характеров в контексте общей объективной атмосферы и на борьбу двух атмосфер. Есть такое средство художественной выразительности, очень сильный приём на сцене — борьба двух атмосфер. Две атмосферы не могут сосуществовать на равных правах, одна обязательно победит или видоизменит другую — их конфликт неизбежен и для чуткого зрителя прекрасен. Арс показывает на самом напрашивающемся примере: — Вот ты вокруг себя какую распространяешь атмосферу? — Ленивую распространяю. Атмосферу лени и нежелания работать, — Антон отвечает на чистом упрямстве.  — А я?  — Атмосферу отвратительной бодрости и жажды деятельности.  — Во-о-от, — одобрительно тянет Арс и перефразирует то, что уже говорил: — И наши с тобой атмосферы вступают в конфликт, противодействие и в итоге одна должна неизбежно победить другую. Вот эта борьба атмосфер на сцене, кстати, очень выразительно выглядит и захватывающе. Я, признаться, надеюсь, что моя атмосфера одерживает верх над твоей.  — Не надо только это наглядно показывать, как твоя атмосфера одерживает над моей верх.  — Тогда не открывай глаза.  — Да я уже чувствую, что ты там нависаешь, — Антон беззлобно фыркает. — Вот скажи, тебя совсем не смущает, что вокруг люди, общественное место, а ты ко мне как будто совершенно по-гейски пристаёшь?  — Неа, у меня не осталось ни стыда ни совести. Профессиональная деформация.  — Вроде как весь мир — театр, а ты всегда на сцене?  — Ну почти, вроде.  — И вот вообще не парит, что за все твои гейские шутки можно запросто отхватить в лучшем случае по роже пару раз? — Антон больше не чувствует Арса над собой, и дышать становится проще.  — Ну так-то я могу сдачи дать, если вдруг что. Или отговориться тоже, урегулировать конфликт, — Арсений укладывается рядом на траву, а ведь до это берёг от потенциальных зелёных разводов свою футболку, и теперь его руки активно жестикулируют в переливах пробивающихся сквозь листву солнечных лучей. — Не знаю, у меня были эти барьеры раньше, да и сейчас в каком-то смысле они ещё есть. То есть, умом я понимаю, что ориентация вот вообще дело десятое, если не сотое, потому что в моей сфере, да и в принципе в любой сфере так должно быть, важно, насколько человек талантлив, умён, готов работать и выкладываться, насколько человек хороший, если мы вдруг ударяемся в это вот. Но блядские мои стереотипы, которые нам всем так активно скармливают, всё равно всегда со мной и я как ни крути, а смотрю на мир и окружающих через призму воспитания.  — Вот тебе и конфликт атмосфер. — Ну не совсем, здесь для полноты картины не хватает одной составляющей, конфликт скорее в этом. Чувственной. У меня есть разум, разумный взгляд, есть мораль, — Арс хмыкает и поправляет себя: — Ну как бы мораль, темпора и морес, но на чувственном уровне никак понять не могу. Потому что там чувствовать, а не понимать надо. Кто бы знал, что беседа о геях может быть такой философской. Вечером, устав друг от друга, уже вернувшись, разойдясь по своим половинам дома и попрощавшись с Арсом до завтра, Антон пьёт чай, наблюдает длиннеющие тени и пытается утрясти у себя в голове концепцию атмосфер — уложить полученный сегодня кусочек информации к тому, что у него накопилось. Актёр на сцене должен контролировать персонажа, контролировать атмосферу вокруг… или поддаться ей? Или всё-таки создать её? А если создать, то кто из актёров главный ответственный за это? Антон отставляет кружку, проворачивая её так, чтобы свет уходящего солнца создавал максимально длинную тень её ручки, и ведёт пальцем по контуру получившегося на столе рисунка. И как вообще толком создать атмосферу? Легко сказать «растворись в ней» — а вот взял бы и растворился личным примером для ученика, а то языком молоть каждый горазд. Антон откидывается на скрипучем кухонном диванчике назад, опираясь на спинку и запрокидывая голову, прикрывает глаза. Как там Арс говорил? Представить пространство вокруг наполненным атмосферой, окружить себя ею, вживиться в неё. Ну, его щеке тепло — солнечный луч наверняка упирается прямо в скулу и греет кожу. Свет ещё не ярко оранжевый и не розовеющий, а приятный, мягкий золотой. Антон понимает, что здесь нужно нежно. Луч упирается ему в угол рта, скользит по губам, и можно поймать его на язык, пропустив сквозь кромку зубов. Антон открывает глаза, расфокусированным взглядом подмечая покачивающиеся в воздухе пылинки. Его захватывают длинные тени, и рука сама собой поднимается от них выше — в ложбине ладони скапливается свет, проходит сквозь пальцы и по впадинам между костяшками, забирается под чуть отросшие ногти.  — Мне хорошо. Мне тихо. Мне спокойно, — непроизвольно шевелятся губы, и он зачарованно следует пальцами за движениями пылинок. Чай исходит паром, пар пронизывает солнце, пар остаётся конденсатом на основании застывшей над чаем ладони.  — Я тебя люблю, — никому конкретно говорит Антон, ни на что не намекая, констатирует состояние. Атмосфера есть в нём, и он есть в атмосфере, и это офигенное чувство. Минуту он расслабленно не делает ничего — и срывается с места. Теряет домашние шлёпки в предбаннике, путаясь в ногах, скатывается с крыльца и несётся к Арсу. Не стучит даже, распахивает дверь и, влетая в комнату, кричит:  — Арс, давай что-нибудь поставим, ну хоть этюд какой-нибудь или отрывок, ну пожалуйста! Антон улавливает удивление в глазах Арсения ещё до того, как оно сменяется взбудораженной довольной улыбкой.  — Давай попробуем, конечно! Ты, может, уже присмотрел что?  — Нет, понятия не имею, но хочу что-нибудь — атмосферу разбирать, все дела, — Антон готов разбирать и ловить атмосферу сутки напролёт, если это значит получать такие приходы, как сегодня. Офигенно. Он хочет ещё.  — Тогда давай начнём с малого, разберём сначала стихотворение. На лице Антона отчётливо мелькает разочарование, и Арсений просто не может этого допустить:  — Нет, стоп, стихотворение — это тебе не лапти лыком шить, тут иногда сложнее, чем в пьесе, — Арс терпеливо объясняет: — В стихотворении ты чаще всего один, тебе не с кем взаимодействовать, значит, и атмосфера полностью зависит от тебя, понимаешь? Ты должен проникнуть в неё, а она — в тебя, чтобы что-то получилось. Не недооценивай.  — Хорошо, тогда стихи. Что посоветуешь?  — Открыть гугл. Давай так: сегодня, завтра максимум, определимся со стихотворениями, потом плотно над ними работаем, потом показываем друг другу что получилось. Ты даже можешь представить Аделине Станиславовне результат своих академических трудов. У Антона немного пробегаются мурашки по спине от идеи о том, что это надо будет кому-то показывать. Кому-то, кто не Арс. Он же сам предложил, теперь надо держать лицо — и яйца сжать в кулак, мужик он или где — и не дрейфить. И ловить атмосферу.