Oblivion

Ньют старается не шептать рвущиеся с губ просьбы о прощении слишком громко. Ему нужно слышать, как бьется сердце раненого аврора, а Ньют все шепчет “Прости, прости, прости”, словно этим можно что-то исправить. “Просто суй им в глотки безоар”, - доверительно поделился с Ньютом информацией старый подслеповатый профессор зельеварения, добавив, что эти самые слова ему сказал его профессор лет пятьдесят или семьдесят назад, и именно их он скажет своему преемнику. “Универсальное средство, мистер Саламандер“, - глухо каркал волшебник в ответ на вопрос подающего надежды студента, заинтересовавшегося возможными последствиями открытия новых видов животных. И, соответственно, ядов. “Если сердце не остановится, то выходить можно будет. Безоар, молодой человек. Не забудьте.” Ньюта отчислили из Хогвартса через полгода, но это наставление, как и многие другие он, конечно, не забыл. Нунду не слишком жаловал козлятину - а он поглощал больше мяса, чем все остальные звери Ньюта вместе взятые, но зоолог упрямо продолжал скармливать ему по несколько туш в месяц, предварительно тщательно их разделывая. Можно было поспорить на только недавно опубликованную книгу - безоара у Ньюта было больше, чем в запасниках Хогвартса и Ильвермони вместе взятых. И совершенно бесцеремонно затолкать его в глотку главе американского аврората Ньют точно не постеснялся. Другое дело, что яд мантикоры был, пожалуй, сильнейшим из известных, и никакой уверенности в исходе у Ньюта не было. - Надо было слушать тебя, надо было послушать… - Ньют кусает губы, усиленно прислушиваясь к внезапной тишине - даже порывы ветра, кажется, стихли на секунду, чтобы затем вновь обрушиться на дом и его окрестности с новой силой. Минута или полторы пугающей тишины, наконец-то все-таки разбавляются слабыми, едва слышными ударами в грудной клетке, даже не ударами - пульсацией за ребрами. Ньют прижимается ухом к чужой груди, чтобы убедиться, что этот полупризрачный звук ему не почудился. Секундное облегчение - “можно будет выходить” - сменяется новым приступом беспокойства. Нюхль, выбравшийся из небрежно распахнутого чемодана, наклоняет голову то в одну сторону, то в другую, рассматривая Ньюта и аврора, выглядит так обеспокоенно и растерянно, что Ньют даже чувствует новый укол вины, словно зверек укоряет его в том, что он не уследил за его сокровищем. Чемодан Ньют тщательно закрывает, оставив нюхля снаружи, и тот прыгает вокруг Ньюта все то время, пока он стаскивает с бесчувственного аврора верхнюю одежду с обувью, а потом, не без магии - но только совсем чуть-чуть, почему-то Ньют уверен, что Персиваль, когда очнется, устроит ему выговор, если Ньют спугнет мантикору магией, - переносит его в его спальню, укладывая на холодные простыни. Дождь за окном уже превратился в снег, и Ньют представляет, как крупные снежные хлопья, облепили все здание снаружи, вытягивая последнее тепло. Ближайшие несколько часов обещают быть холодными, а единственное, что Ньют может сделать с камином - использовать в нем летучий порох. И то, конечно, не в этом камине. Ньют ведет кончиками пальцев по холодной и сухой, будто бумажная маска, щеке Персиваля, надеясь увидеть хоть какую-то реакцию на прикосновение - хоть трепет ресниц, хоть едва изменившийся ритм дыхания. Но ничего не происходит, только дыхание аврора становится тяжелее, будто дается мужчине с большим трудом. Ньют приносит одеяло из своей спальни и еще одно из своей каморки в чемодане, где он часто спал, когда больше негде было остановиться. На первое время, хоть на пару часов, этого тепла должно хватить, а Ньюту нужно попытаться претворить в жизнь идею универсального противоядия, которую он давно уже вынашивал, но руки вот никак не доходили. Потом нужно будет подумать о том, как прогреть стремительно остужающееся помещение. Волшебного огня, разожженного в камине надолго не хватит - Ньют никогда не был силен в бытовых заклинаниях, а вдобавок ничего не смыслил в магловской технике - хуже и быть не может. - Мне нужно будет спуститься в чемодан, - обращается Ньют к нюхлю, беспокойно и испуганно пристроившемуся на углу кровати рядом с подушкой. - Мне нужно приготовить кое-что для него. Хоть что-то. Слезы феникса у меня есть, может мне удастся уговорить единорога… - Ньют вздыхает. Расставание с каждой каплей своей крови единороги рассматривали как личное оскорбление, а единорог у Ньюта вообще был только один, к тому же, обладающий на редкость вздорным для такого чудесного создания характером. Начать стоило со слез феникса. Фоукс, подаренный им Дамблдору, всегда был щедрой и добросердечной птицей. - Мне нужно, чтобы ты присмотрел за ним, хорошо? - Ньют неожиданно для себя вздрагивает от пробившего тело озноба, только сейчас понимая, что он по прежнему в мокрой рубашке и штанах в довольно-таки прохладном помещении. - Я ведь знаю, что ты понимаешь. Нюхль осторожно кивает. Так осторожно, будто дает понять - в этот раз я это сделаю, но по любому другому поводу - имей в виду - я не понимаю ни единого человеческого слова. - Просто беги ко мне, если что-то случится. Вообще, что угодно. Если что-то изменится - беги ко мне со всех лап. Понял? Нюхль издает обеспокоенное ворчание, кивая. Для того, чтобы обработать тонкую, глубокую рану, оставленную мантикорой на руке аврора хватает и тех зелий, что у Ньюта уже есть в арсенале. Кожа срастается быстро и хорошо, может быть даже шрама не останется, или останется совсем тонкий, но Персивалю от этого не становится ни лучше, ни хуже - в его состоянии вообще ничего не меняется. В зельях Ньют с детства был хорош, как говорил его профессор, смелости, остроты ума и фантазии ему хватило бы, чтобы стать великолепным зельеваром. Не хватало только усидчивости и места в сердце, которое было целиком и полностью отдано магозоологии. И Ньют даже не сомневается в том, что нюхль справится с возложенной на него задачей - тот был умным зверем, прекрасно понимал, чего от него хотят и осознавал, как все происходящее важно. Уж что-что, а охранять свои драгоценности нюхль умел. С визитом к единорогу Ньют решает повременить, с этим зверем нельзя торопиться, неуважения к себе он не терпит, а хорошее зелье можно сварить и из имеющихся ингридиентов, нужно только немного времени. Три или четыре часа. Через час, смешав в котле все необходимые на данном этапе ингредиенты, Ньют поднимается наверх, растирая в ступке еще один безоар - по его расчетам ни одно из уже готовых его противоядий не справится лучше этого странного камешка. Нюхль сидит на прежнем месте, напряженно вглядываясь в ничуть не изменившееся лицо аврора. Дышит он по-прежнему еле слышно, не реагируя ни на прикосновения, ни на звуки. Ньют заставляет его проглотить смесь безоарового порошка с травами, и, отставив ступку в сторону, замирает на краю кровати, устало и печально рассматривая застывшего мужчину. В комнате становится холоднее, хоть Ньют и добавляет немного магии в огонь, справляется он не слишком хорошо. За окном темно, словно уже глубокий вечер, хотя сейчас только время обеда - и, кстати, пора кормить зверей, - и ветер завывает как раненый оборотень. Снегом залепило все окна, отчего-то смотреть на улицу неприятно. Подумав, Ньют плотно закрывает шторы и включает все лампы, какие находит в комнате - они, по его наблюдениям, достаточно сильно нагреваются, хоть какое-то подспорье магическому огню. Ньют возвращается к зверям и булькающему на медленном огоньке зелью, за которым с интересом наблюдает Дугал. Камуфлори выглядит обеспокоенным состоянием Ньюта, даже ластится, давая себя погладить, словно хочет утешить человека. Ньют дает ему понять, что очень это ценит, но, конечно, его это мало отвлекает от произошедшего. В остальном все проходит так тихо, словно все звери - от нунду до крохотных болтрушаек, старались доставить зоологу как можно меньше беспокойства. Уже вечером, дав зелью настояться и остыть, Ньют относит нюхля в его нору, убеждая зверька немного поспать - тот выглядит взволнованным и измученным, так что для него это не лишнее, и снова поднимается в спальню, на этот раз тщательно закрыв чемодан и убрав его под кровать. - Это должно помочь, - Ньют аккуратным ласковым прикосновением убирает прилипшие к мокрому лбу волосы, все еще надеясь увидеть какую-то реакцию. - Я немного разбираюсь в зельях, мистер Грейвс, - добавляет с неестественным, грустным смешком. Через час после того, как Ньют по капле вливает между приоткрытых губ полчашки теплого, остро пахнущего травами отвара, что-то наконец-то начинает происходить. У самого Ньюта к этому времени уже задубели пальцы, которые он безуспешно пытался прятать в рукавах пальто - холод с легкостью пробирался под одежду и с ним уже не справлялись ни лампы, ни огонь в камине, который Ньют все усиливал и усиливал, наплевав на все предосторожности. Замерзнуть здесь - совершенно дурацкий способ умереть, Ньют не мог этого позволить ни себе, ни Персивалю Грейвсу, оказавшемуся сейчас в полной зависимости от него. Но холод все же оказывается сильнее - все из-за сильного ветра, пробирающегося во все щели не готового к зиме дома. Дует от окон, из-под двери, словно даже от самих стен. А Персиваль, вздрогнув - словно от холода - дышит тяжелее и громче, как будто справляется с наступающим кошмаром. Ньют наблюдает за ним еще несколько часов, через нужное количество времени вливая в Персиваля еще полчашки отвара. Ближе к полуночи его кожа из сухой и холодной становится горячей, даже слишком, на лбу выступают капли пота, а пересохшие, трескающиеся губы Ньют часто обтирает смоченным в воде полотенцем. - Ты уж извини, но спать придется вместе, - сообщает Ньют, когда аврор слегка затихает, неосознанно кутаясь в наваленные сверху одеяла. - Так будет теплее… И вообще лучше… Ньют бормочет еще что-то успокаивающее, раздевшись и нырнув под ворох одеял. - И ничего… неправильного в этом нет, - продолжает он тоном лектора, придвигаясь ближе. - Человеческое тепло - прекрасный способ согреться, а ты мерзнешь… И у тебя жар… Ньют замолкает, оказавшись так близко, как это возможно - кожа к коже, тело к телу. - Пожалуйста, Перси… - осторожный поцелуй в уголок пересохших губ. - Пожалуйста… Держись… Как он проваливается в сон, Ньют не замечает, просто свет меркнет, а потом снова зажигается, но теперь уже тусклый, неяркий. Электрические лампы перегорели, а магическое пламя совсем затихло без подпитки, из последних сил согревая небольшую, продуваемую несущимися с Канады ветрами комнату. Ньют прислушивается к дыханию мужчины, спящего рядом. К спокойному, размеренному дыханию человека, определенно идущего на поправку. Ньют перебарывает секундное желание разбудить его, чтобы понять, насколько хорошо идут дела. Пускай спит. Тем более, что во сне он крепко обнимает Ньюта за пояс, слегка вжимая пальцы в кожу и дышит куда-то в ключицы, согревая дыханием основание шеи. Ньют осторожно гладит его по плечу, невольно вспоминая их последнюю встречу в Обливионе, где он, пробравшись под завесу окутывающей их встречу тайны, никак не мог насытиться прикосновениями, не мог перестать целовать, ласкать, запоминать кончиками пальцев каждый изгиб желанного тела, опасаясь, что больше никогда не увидит подобной возможности. Может, больше и не увидит. Аврор - сложный человек, с этим спорить бесполезно, и Ньют не взялся бы предугадать его реакцию на произошедшее. Пусть даже сейчас его ладонь уверенно и крепко обнимает его за талию, не давая отстраниться на хоть сколько-то приличное расстояние. Ньют задумывается над происходящим так глубоко, что не сразу замечает собственные попытки согреть заледеневший нос, зарывшись в волосы Персиваля. Это не очень помогает, и Ньют пытается дотянуться до волшебной палочки, лежащей на тумбочке возле потухшей лампы. Сделать это совсем непросто, чтобы не потревожить Персиваля. Ньют изгибается под невозможными углами, с пятой попытки дотягиваясь кончиками пальцев до палочки и добавляя магии в грустно тлеющий огонек в камине. Через несколько минут становится теплее. От этого уходит почти незаметное напряжение, и Ньют расслабляется, позволяя себе прислушаться не только к дыханию аврора - его он теперь отчетливо чувствует кожей, позволяя себе зарыться ладонью в густые, седеющие пряди, чтобы погладить мужчину по затылку, - но и к завываниям ветра за стеной дома, совершенно не подходящего для местных зим. Кто мог знать, что зима в этом году придет так рано? Ньют думает о мантикоре - у неё довольно-таки старое лицо, кого-то ему неуловимо напоминающее. Почти безбровое, морщинистое, с тонкими губами, скрывающими несколько десятков острых зубов… Ньют уже не так был уверен в том, что хочет видеть это создание в своем чемодане. Не из-за внешности, хотя она тоже играла роль - слишком уж человечной была, несмотря на обрамляющую лицо гриву. Из-за глухой, очень человеческой ненависти, плещущейся за зрачками. Даже волшебные звери, даже полуразумные волшебные звери не были способны на банальную человеческую ненависть. Драконы ели людей не потому что ненавидели их, а потому что люди - медлительные, неумелые и вкусные обезьяны, забредшие на их территорию. Нунду убивал целые поселения не из ненависти - он запасал еду впрок, а люди, опять таки, легкая добыча, собирающаяся в большие стаи. В звериных глазах такую ненависть Ньют видел только у оборотней, но они все же в большей степени люди, а мантикора… Ньют не знал, что с этим делать. В любом случае, он поможет изловить её, а эти размышления стоит оставить на потом. Как Персиваль говорил? “Мы вернемся к этому разговору по дороге в Нью-Йорк”. Ладонь, до этого спокойно лежавшая на его боку, неторопливо спускается ниже, бесцеремонно проскальзывая под белье, оглаживая непривычную к чужим прикосновениям кожу, и Ньют невольно замирает, жмурится от ласки, малодушно позволяя себе наслаждаться ею. Если бы у него было больше навыков общения с людьми, если бы он меньше их раздражал - хотя в последние дни в авроре было намного меньше раздражения, чем в их первую встречу, тогда Ньют наверняка бы придумал способ начать эти странно-идеальные отношения по-настоящему. Всего две встречи - но это уже как минимум на одну встречу больше, чем обычно выдерживал Ньют. Не вспоминай о Лете, она - совсем другой случай. Вы даже не были с ней близки. Всего две встречи и ощущение полной правильности. Ньют бы уезжал на несколько недель, а то и месяцев, Персиваль занимался бы любимой работой, оба бессовестно рисковали бы жизнью и писали бы друг другу письма. И Ньюту было бы куда - к кому - вернуться, а Персивалю - было бы кого ждать. Сон, кажется, и не думает возвращаться. Обычно в таких ситуациях Ньют спускался в чемодан, там всегда было чем заняться, всегда поджидал десяток неоконченных несрочных дел. Сейчас Ньют не захотел бы уходить даже если бы потолок начал рушиться. Сейчас, когда длинные сильные пальцы уверенно оттягивают ягодицу, чтобы коснуться тонкой, чувствительной и сухой кожи, Ньют готов выть от возбуждения - но только дышит чаще, зарываясь пальцами в темные пряди. - Ньютон… - почти неслышно проговаривает Персиваль куда-то Ньюту в шею. Одновременно он мягко гладит округлую маленькую ягодицу, больше пока не делая попыток зайти дальше. Ньют от этого чувствует небольшое облегчение. - Ты правда похож на счастье, - продолжает аврор, так и не открывая глаз, не просыпаясь, не делая попыток осознать происходящее с ним. Ньюта это просто убивает. Он бы дорого дал за то, чтобы услышать эти слова от мистера Грейвса, находящегося в здравом уме при полной памяти. - Личное странное счастье… - прямо под челюсть вместе с нежным поцелуем, от которого Ньют едва не скулит. - Скажи, ты с собой взял эти золотые перчатки? - Что? - если бы не ворох одеял и не сжимающая бедро ладонь Ньют бы подпрыгнул. Темные глаза смотрят сонно и непонимающе. - Ты не помнишь? - на удивление корректно уточняет аврор, медленно моргая. - Помню, - больше Ньют ничего не успевает сказать, замолкая под осторожным, неторопливым поцелуем. - Остановись, - шепчет между поцелуями недостаточно уверенно даже для того, чтобы самому поверить, что он хочет этого. Не хочет, совсем не хочет, Ньют готов наслаждаться этой лаской и дарить ответную, но то, что Персиваль дышит тяжелее и надрывнее - не от возбуждения, а от того, что каждое движение дается ему все труднее, а его пальцы судорожно вжимаются Ньюту в бедро, заставляет его остановиться. Отстраниться самому, прижимаясь лбом ко взмокшему, горячему лбу аврора, поглаживая беззащитный загривок. - Тебе нужно поспать… - Ньют мягко целует его в кончик носа, отгоняя мысли о произнесенных аврором словах. Золотые перчатки. Просто невероятно. И это осторожное, совсем не случайное “ты не помнишь?”... Значит, ты - помнишь? - Тебе нужно отдохнуть, - бормочет Ньют, прижимаясь чуть теснее и позволяя чужим рукам обвить его. - Не уходи, Ньютон, - ровно просит Персиваль и только дождавшись обещания от зоолога, медленно проваливается в сон. Под утро стихает ветер, и весь мир, кажется, погружается в белое, снежное безмолвие. Ньют, снова проснувшись, осторожно приподнимается на локте, внимательно вглядываясь в спокойное, безмятежное и помолодевшее лицо аврора. Позволяет себе погладить его, спящего, по щеке, невесомо поцеловать в губы - вдруг в последний раз? - и на секунду прижаться щекой к щеке, прислушиваясь к биению сердца и прикидывая, насколько повышена температура. Не критично. - Ты, наверное, будешь единственным, кто выжил после удара жалом мантикоры… Во всяком случае, известных случаев больше нет, - сообщает Ньют почти беззвучно, спящему мужчине, аккуратно выскальзывая из-под одеяла и поправляя его, чтобы прохладный воздух не подбирался к перегретому телу. Стоит Ньюту открыть чемодан, как у него на руках оказывается заспанный, встревоженный нюхль, которого он пересаживает на постель, наказав присматривать за аврором. Зверек, почуяв, что опасность для его сокровища миновала, поспокойнее сворачивется в клубок на постели, но не засыпает - редко моргает, внимательно следя то за Персивалем, то за наблюдающим за ними Ньютом. В конце концов, решив, что такой опеки на первое время хватит, Ньют спускается вниз, намереваясь за пару часов не только успеть проделать все привычные утренние ритуалы, но и приготовить легкий бульон, которым обычно отпаивался сам, когда случалось подхватить какую-нибудь экзотическую хворь. В общем-то, это был совершенно обыкновенный куриный суп, совершенно магловский и прозаичный, в который Ньют добавлял необходимые травы, в зависимости от случая, к которому он его готовил. Суп ему полюбился с детства, его готовила Дара, их ирландская кухарка-сквиб, всю юность прожившая среди маглов. Уже после отчисления из Хогвартса, но до войны, Ньют выпросил у неё рецепт, с тех пор совершенствуясь в вариациях - любые травы в этом супе теряли свой зачастую неприятный вкус, сохраняя целебные свойства. Ньют немного задерживается, проверяя всех зверей - такое сильное похолодание могло отразиться и на обитателях чемодана, поэтому он тщательно осматривает все виды, чувствительные к температуре, но, к счастью, никого из животных стихия не потревожила. Даже Пикетт, которому Ньют вчерашним вечером оставил свой шарф, был здоров и жизнерадостен. Нюхль, громко пыхтя, скатывается по ступенькам, когда Ньют как раз наполняет глубокую тарелку куриным супом. На секунду Ньют обеспокоенно замирает, но, поняв, что ничего страшного не происходит - зверек просто усаживается на середине лестницы, выжидающе глядя на Ньюта, заканчивает с супом, накрывая котелок крышкой, и только тогда поднимается наверх, ловко балансируя с тарелкой на крутых ступеньках. - Привет, - дружелюбно, но немного неуверенно произносит Ньют, садясь на край кровати и отставляя тарелку на тумбочку, чтобы помочь аврору сесть. - Как ты… как вы себя чувствуете?.. Несколько мгновений аврор оглядывает себя с таким видом, словно совершенно не понимает, какого черта ему приспичило ложиться в постель без пижамы. Потом взгляд мрачнеет - видимо он вспоминает уже более отчетливо, что произошло, а затем становится удивленным - и Грейвс поднимает глаза на Ньюта, застывшего с глубокой чашкой и ложкой в руках. - Пахнет вкусно, - в конце концов произносит Персиваль, задумчиво рассматривая руки Ньюта. - Думаете, сам не справлюсь? - усмехается, кивнув на ложку. - Уж извините, но думаю нет, - уверенно качает головой Ньют. - Не беспокойтесь из-за этого, мистер Грейвс. - Ладно, - он устало трет лоб ладонью опуская руку на постель так тяжело, словно ему стоило последних сил это движение. - А ведь вы правы. Я навряд ли сейчас справлюсь вообще хоть с чем-то… - Вас ужалила мантикора, мистер Грейвс. Удивительно, что вы выжили. И я бы даже сказал неплохо выглядите, учитывая, что прошло меньше суток… - Это ведь были вы, Ньютон, - внезапно словно срывается аврор, чуть наклоняясь вперед и укладывая ладонь на бедро Ньюта - от простого прикосновения тот едва не переворачивает на себя чашку с супом. - Сухой мартини и золотистые перчатки. И что-то про Бангладеш, но это я помню совсем плохо… И этот чертов ремень… - Тише… - Ньют обеспокоенно отставляет тарелку в сторону, укладывая чуть прохладную ладонь на лоб аврора. Тот прикрывает глаза, совсем как большой хищник, которых Ньют нередко успокаивал таким незамысловатым способом. - Тише, не надо так волноваться, ладно? Я знаю, о чем ты говоришь. Я помню. Не так много, но кое-что я помню и… вам нужно поесть, мистер Грейвс. Я в основном лечу только сам себя, а себя проще уговорить съесть что-то, когда это необходимо, так что вы… ты должен мне помочь, ладно? - Ладно, - соглашается аврор, садясь удобнее и позволяя Ньюту осторожно накормить его несколькими ложками бульона. - Поспи еще, - предлагает Ньют, когда Персиваль откидывается на подушки, напряженно хмурясь, словно прикладывая определенные усилия для того, чтобы держать глаза открытыми. - А я сейчас вернусь, хорошо? - Ньютон, я не ребенок, - укоризненно тянет аврор, устало глядя на него из-под полуопущенных ресниц. - Конечно нет, - Ньют удивляет их обоих, наклонившись и прижимаясь губами к щеке Персиваля. А аврор уже сам обнимает его за пояс, не желая отпускать. - Но тебе нужно отдохнуть… Может, стоит вернуться в Нью-Йорк?.. - Я справлюсь, - упрямо, но довольно-таки спокойно произносит Персиваль, покачав головой. - Поставишь меня на ноги к завтрашнему полудню и мы закончим это дело. Есть соображения, как её поймать? Ты сумел её рассмотреть? Ньют пораженно моргает, разглядывая мужчину, рассуждающего сейчас так, словно он не с того света только что вернулся. - Сначала отдых, - в конце концов выдавливает Ньют из себя, помотав головой. - Даже не думайте, что мы перейдем к какому-либо обсуждению раньше, чем вы сможете удержать в руках ложку. Совсем не кажется, что Грейвсу по вкусу такая перспектива, но Ньют непреклонен - снова оставив нюхля “за старшего”, он возвращается в чемодан, чтобы навести порядок и прихватить с собой записи, которыми обычно занимался, когда выдавалась свободная минута. Свободного времени у него образовывается много - почти до вечера. Аврор просыпается редко, послушно выпивает все, что Ньют ему дает - от пряно пахнущих отваров до очередной порции теплого бульона, - и с каждым разом выглядит все лучше. - Это очень старое животное, - наконец-то переходит к делу Ньют, когда на дом опускаются густые зимние сумерки. - Очень старое. Оно не может само охотиться и его яд уже довольно слабый… Будь мантикора моложе и сильнее… никто бы не смог вас спасти, Персиваль. Хотя в нашем случае ваша скорость реакции сыграла большую роль - мантикора вас только оцарапала, хоть и достаточно глубоко… Ньют сидит на постели аврора, а сам он, переодевшийся в строгую черную пижаму, неторопливо, ложку за ложкой, поглощает заметно приевшийся за день суп. Ньют ест его же - отчасти из солидарности, отчасти потому, что другой готовой еды попросту нет. - Старое - означает слабое, - произносит Персиваль, секунду задумчиво разглядывая содержимое своей тарелки, словно пытаясь угадать, что Ньют положил в суп. - Но это не всегда означает, что старый хищник - легкая добыча. - Это верно, - соглашается Ньют. - Мантикоры очень умны, так что этот зверь скорее всего опытен… Но… - Есть план? - недовольно прерывает аврор сильно затянувшееся молчание - Ньют уже пару минут ковыряется ложкой в своей тарелке, не поднимая взгляда. - Ньютон, когда мы сюда ехали, ты мне уже озвучил свой план и я прекрасно понимал, что другого может и не быть. - Ничего нового я не придумал, - вздыхает зоолог, про себя немного пораженный этой привычной Персивалю властностью, проступающей даже сквозь отравление и усталость. - Теперь вы даже еще более привлекательная добыча для мантикоры. Вы - жертва, которая смогла ускользнуть… - Значит, я хорошая приманка, - заканчивает аврор кивком. - Так тому и быть. - Мне кажется, я не смогу, - почти неслышно произносит Ньют через несколько минут, когда они оба уже расправляются с супом. Ньют думает о том, стоит ли заварить чай, и стоило ли говорить то, что он только что сказал. По всему выходит, что не стоило, но уже поздно. Персиваль мягко накрывает его ладонь, безвольно лежащую на постели, своей, ободряюще сжимая - такой не вяжущийся с суровым образом главы аврората жест, что Ньют невольно улыбается, переворачивая ладонь и сжимая пальцы Персиваля своими. - Если продумать все до мелочей, то все получится, - рассудительно убеждает его аврор. - Еще есть немного времени для этого.