URAGIRIMONO

Закат. Кровавые лучи заходящего солнца освещали им путь. Они шли – все трое – по маленькой долине, предшественнице леса. Впереди – маленький синоби. Раненной рукой он обхватил себя за талию, а пальцы второй сжимали ручку канистры с бензином. Руки старался держаться отрешенно и бесстрастно, но по его лицу нет-нет да и скатывались прозрачные капли слез. Кожа его абсолютно сливалась с белой тканью рубашки, отчего казалось, что это идет не живой человек, а скорбный призрак. Буквально в нескольких шагах поодаль неуверенной поступью шагал Лу. Из дрожащих пальцев то и дело высказывала очередная сигарета, и он судорожно закуривал новую. Клавишник уже догадывался куда и зачем они идут, но никак не мог поверить в происходящее. А позади – медленно и уверенно шел Аой с Урухой на руках… Уверенно… Аой понимал, что если хоть на секунду отвлечется от того, что надо идти – его ноги просто подкосятся и он рухнет на землю. Но нельзя… Нужно довести все до конца. Нужно донести это похожее на фарфоровую куклу тело, такое прекрасное и неживое одновременно вон хотя бы до того деревца… Краем сознание он понимал, что если упадет, то больше не встанет… И так, не говоря ни слова, они пересекли границу леса и углубились в его дебри. Они шли, они все шли, пока Аой не опустился на колени на краю маленькой чистой полянки, усыпанной цветочками-звездочками. Он осторожно уложил Уруху на мягкий ковер из трав, а сам поднял заплаканные глаза к бескрайним темнеющим небесам… Я убил его… Нет. Не может быть так. Я убил его… Но как?.. Как же? Ведь я люблю его. Я убил его?.. Он умер? Уруха!.. Уру… Нет, не дышит. Я убил его!.. Да… я… своею рукой. Я… я… я… Убил свою любовь. И нет мне прощенья. И нет мне больше жизни… Без него. Кто-то говорил мне… Еще тогда, когда все было хорошо… Когда мы только учились этому смертельному мастерству. Нас наставляли мудрецы и почтенные старцы… «…Вот умер твой товарищ, друг и любимый. Его прекрасное молодое тело, вмещавшее столько божественных возможностей, еще хранит человеческую теплоту, но глаза уже не видят, уши не слышат, мысль погасла и душа отлетела бог весть куда. Крепись же! Слезы прольешь позже. Дыши ровно. Не давай сердцу биться. Потеряешь сердце – потеряешь жизнь, честь и рассудок. Оружие в руки, спину прямо, голову держи гордо и вперед – мстить. Месть спасает от отчаяния лучше любых слез…» Все остальное в тумане затаилось… А эти слова помню, словно вчера слышал. Но следовать им нет сил… Нет сил сопротивляться собственным убийственным мыслям. Моя душа застыла, а непокорное сердце все колотиться, исступленно бьется все быстрее и быстрее. Не хочет останавливаться, подлое. …И я поднимаю глаза в небо… Не могу больше смотреть вниз. Темнеет… Кровавый закат закрашивается фиолетовым. На фиолетовом проступают звезды… Яркие, холодные игрушки… Безразличные. Но я смотрю на них. Потому, что не осталось в сердце ничего… И глазам уже не больно. Ведь они видели все… И я смотрю на них. Смотрю, и в безмолвии спрашиваю… …Как можно? Как можно держать оружие в руках, если они уже онемели?.. Онемели от безмерной тяжести безвольного тела… Которое ты только что сжимал в объятьях, целовал, дарил всего себя… Полностью, без остатка. …Как можно? Как можно ровно дышать, когда кожа на висках плавиться от осознания содеянного? От того, что он умер. От этих простых слов все переворачивается… И все теряет значение. Но нет, эти слова не так страшны, как следующие три. Я убил его. Пусть нечаянно, пусть по ошибке… Пусть он сам налетел на лезвие… Но ведь лезвие катаны держала моя рука. И после этого вы говорите о мести?! Мстить? Кому?!! Разве что себе… Да… конечно. Мне уже больше ничего не осталось. Только умереть. Но даже кровь не искупит мою вину. Ведь я убил не кого-нибудь, а ЕГО. Единственного моего… Того, кто был моей вечностью, моей душой, моим сердцем и телом. Кто невольно заставлял меня жить. Дышать. Любить. Того, кто был незримо сильнее меня. Физическая сила на самом деле ничего не значит по сравнению с той силой, которая не дает тебе сломаться. Ведь он держал нас обоих. Невидимыми нитями он связывал нас. Без него не было бы ничего… Ничего. Кроме этих немых звезд у меня над головой, бескрайнего небосвода. Кроме оцепеневшего взгляда любимых глаз, ледяных пальцев. Крови на моих руках… Его крови. Невинной крови… Невинной. Ни за что… Ни за что погубленной. Невинной. На его месте должен был быть я. Это я должен сейчас лежать на зеленой траве, без тени жизни на губах. Это мне должен быть сооружен погребальный костер. Неуклюжий, совершенной не такой, как надо. Но все-таки… Он есть. Я так и не вспомню, откуда он взялся. Наверно… Да… В моей голове на секунду проскальзывает что-то вроде благодарности Руки. Надо же. Сам все понимает. На ватных ногах я поднимаюсь с земли, и осторожно укладываю Уруху на импровизированное ложе из досок и сухих веток. Словно маленькое привидение проноситься вокруг него, и вот уже одинокая янтарно-едкая капля катиться по бледной щеке. Я смахиваю ее, ласково провожу по светлым волосам, поправляя растрепавшуюся челку… В это время, в эти секунды, что останутся вечностью, я запоминаю каждую черточку на прекрасном лице, которое подобно образу Нарцисса, сохраняет свою красоту даже после смерти. Заглядываю в темные, бездонные глаза, в которых не отражается теперь ничего, кроме вечности. Словно черные дыры, они затягивают в себя, приглашая посетить их ледяной Ад. Чтобы замерзнуть там навсегда. Как заманчиво… Но нет. Нельзя! Я закрываю глаза, до боли сжимаю веки… Как слепой, я провожу подушечками пальцев по ороговевшим ресницам… Вниз… По холодной щеке… Дальше… К уголку губ… Быстро, словно боясь потерять решимость и эту веру в безумие, наклоняюсь ближе к его лицу и целую омертвевшие губы. Холодные, сухие, как будто бы резиновые губы. Ничем не напоминающие те, которые я так любил целовать – мягкие, нежные, кремовые… «Это я с ними такое сделал…» - бьется в мозгу… …Этим единым прикосновением я отдаю свою грешную душу. Ее больше нет со мной. Поцелуй смерти. Осталось только избавиться от тел… …И словно времена вернулись вспять. Туда, где землю разоряли необузданные, дикие стихии. В те времена, когда при свете одинокой Луны совершались языческие обряды. Непонятные, таинственные, пугающие… Торжественные действа, которыми древние люди пытались умилостивить безжалостных богов. …И невольно мне пришлось стать верховным жрецом. Я взял преподнесенную мне зажигалку в левую руку, и, двигаясь медленно и плавно, стал поджигать костер. Четыре стороны света были моими ориентирами. Восток. Воздух, рождение, свобода. Юг. Огонь, познание, любовь. Запад. Земля, путешествие, становление. Север. Лед, сталь, смерть. …И разлился огонь. …Яркой адовой короной вспыхнули волосы. А я все стоял над ним, над этим пылающим ангелом, что воистину казался мне бессмертным. …В мгновение ока растаяла пропитанная бензином одежда. Но судьба рассудила так. Что ни один из нас не сможет жить, покуда мертв другой. И если уходить – то вместе. …И ненасытный огонь принялся пожирать беззащитное существо. Но не судьба двигала тогда моей рукой с катаной. О нет, не она… Мною двигала старая, закоренелая жажда любого человека вонзить металл во что-то живое. Пусть невинное, совершенно ни в чем не виноватое существо… Но без этого мы не мыслим своей жизни. Нами движет единственное желание – убить. Животный инстинкт, что из глубины веков шепчет нам на ухо эту страшную тайну – если не убьешь ты, убьют тебя! …Сухие ветки уже разгорелись в полную силу, и неистово прожигали холодную, опустевшую плоть. Зачем мы убиваем? Ну зачем?!! Даже если бы никто не убивал… Мы ведь все равно умираем со временем. В глубокой старости. Счастливые, мудрые. С благодарными детьми в головах и любящими внуками на коленях. …Горящий кислород превращал в черную, унылую гарь все, что было… Было у меня. Тонкие пальцы (прошелестели в волосах), хрупкие запястья (чистый запах хризантем), белоснежные руки (обвились вокруг шеи)… Чернящая опустошающая дорожка протянулась вверх по белым щиколоткам, и дальше, по стройным бедрам… Ну зачем? Да, в лагере синоби нас учили, что мы убиваем лишь плохих, порочных людей. Что мы очищаем мир от никчемного отребья. Но они не заметили (а может и заметили, но закрыли на это глаза), что немного перестарались. Что мы начинаем опасаться всех и каждого начинаем проверять на «хорошесть». Чем? Острой железкой, конечно же… …Огненный вихрь превратил совершенное лицо в уродливую, дикую, обгоревшую маску. Он сжег нежную, молочную кожу, превратив ее в черный пепел… Вот так и я, не заметив… Нечаянно убил его. Фактически убил себя. Нет, не потому, что меня убьют за это. Нет, я и сам готов положить голову на плаху, даже буду рад этому. Просто он был моей жизнью. И, словно в подтверждение этому, обгоревшее тело внезапно согнулось. Как будто село прямо в костре. Уже ничего не осталось в нем человеческого… Но тут опять вздрогнуло (полетели искры), и почерневшая рука вытянулась вперед. Буквально на несколько секунд это ужасное «нечто» застыло и опало обратно. Я на миг одеревенел. А потом мое измученное сознание не выдержало и просто «выключилось». Нет, я не потерял сознание. Просто до боли сжались легкие, перед глазами все поплыло… Уру… забери меня… забери отсюда… вот ты уже и руку мне протягивал… но видно сил не хватило, да?.. понимаю, ты ведь мертв… может помочь?.. хочешь, я сам заберусь к тебе?.. …Как только я хотел было полезть в костер, две цепкие руки схватили меня за плечи и куда-то повели. А как же Уру?.. он же замерзнет там один… куда, куда вы меня ведете? Я что-то кричал, умолял, заклинал, рычал, стонал, вырывался… Потом мы каким-то чудом оказались в помещении. К губам мне приложили бутылку с чем-то спиртным. Я влил в себя все содержимое, даже не задумываясь. Ой, что-то мне нехорошо… Что-то я падаю… Ану, кто словит Аоя?!.. О, я засыпаю… Это хорошо… …И не проснусь. Надеюсь. Ведь надежда умирает последней… И я вместе с ней.