15 квадратных метров на самоубийство

      Атсуши чувствовал себя оглушённой совой, которую в полдень оставили под палящими солнечными лучами. В углу стола собралась пирамида пустых стаканчиков из-под кофе, но легче не становилось: глаза закрывались, приятная теплота в помещении расслабляла, а размеренный стук клавиш неподалёку больше напоминал колыбельную… Куникида не раз будил Накаджиму, отчитывал, отправлял на пробежку до магазина в километре от агентства, хотя прямо напротив был мини-маркет, — всё безуспешно. — Ты вообще ночью спал? — Доппо, несмотря на раздражение из-за нарушенного плана, всё же с сочувствием обращался к парню: не каждый день увидишь его таким. — Я оказался в храме суицида, у входа — петля, а под боком лежит самоубийца. Да как младенец спал, разве не видно?       Куникида поморщился и упёр взгляд в монитор. Когда-нибудь он сам прибьёт Дазая за всю сорванную работу и драгоценный чужой сон. Лучше бы он разрешил Атсуши пожить у него: тогда он был бы уверен в полном исполнении обязанностей ещё одного человека, помимо себя. Сейчас уже поздно, и Доппо боролся с желанием избавиться от сопения неподалёку через переселение и избежать язвительных комментариев Осаму. — У нас новое дело, — Танидзаки вернулся на своё место и открыл тонкую папку. — Видели новости? — В смысле? — Взорвали два склада Портовой мафии на берегу Цуруми. Пострадали наши старые друзья и гражданские. Но кроме пепелища, для нас ничего нет, — парень демонстративно потряс папкой, в которой из десятка файлов заполнено было лишь два. — Дазай! — крикнул Куникида в сторону коридора. — Займись делом, и не дай Бог, ты сейчас делаешь петлю в кладовке! — в ответ лишь глухое молчание. Танидзаки и Атсуши переглянулись, а после чуть-ли не вжались в столы, когда олицетворение идеалов потеряло терпение и с громким шагом направилось к кладовке.       Накаджима протёр глаза и пошёл следом. Как и ожидалось, дверь была закрыта, а за ней ни звука. Хотелось снести дверь, но это чревато лишними расходами; можно было воспользоваться «Поэзией Доппо», но как же раздражала такая перспектива: вырывать страницы из любимого блокнота ради того, кто вообще этого не заслуживает.       «Он ни за что этого не сделает. Придётся выбивать», — Атсуши из-за угла наблюдал за Куникидой, готовый в любой момент предложить свою помощь. — Да гори ты на операционном столе Йосано! «Поэзия Доппо»: ключ.       Лист преобразился в небольшой ключик, что несказанно удивило парня. Затем по ушам ударил крик негодования, на фоне которого терялся громкий топот и треск чего-то упавшего. Накаджима с опаской выглянул. Его горе-наставник лежал на мешках с офисным хламом, который собирались вынести со дня на день; голова была чуть откинута назад, на лице — лёгкая полуулыбка, и в целом Осаму выглядел так, будто ничего необычного не случилось, а он просто прилечь решил. Атсуши включил камеру на телефоне и, подняв её выше головы, исподтишка сделал фотографию: надо будет изучить этот новый способ суицида. Тогда парень почувствовал резкий неприятный запах. — Что за… — Тараканы, чё-ё-ёрт, — Доппо зажал нос, глядя на ползающих у стены насекомых и баллончик дихлофоса возле руки Осаму, недалеко от которого собралась этакая братская могилка. — Кусок, забери этого придурка и приведи в чувство. — Хорошо. — Кенджи! Знаешь, как быстро вывести эту дрянь из нашего офиса? — спросил Доппо у подошедшего с несколькими папками Миядзавы. — Будет сделано! --- — Боже правый, вы такой идиот…       Накаджима уложил Дазая на диван, убрав подальше наушники и плеер. Джуничиро тогда вернулся с первого этажа, держа в руках три закрытых стаканчика: один с чаем (для себя), другой — с кофе (для Атсуши), а третий — с водой. Беловолосый с сомнением посмотрел на принесённый ему напиток: он выпил уже много, пусть кофе здесь и растворимый и вообще неизвестно, есть ли в нём что-то «кофейное». Не хотелось, чтобы сонливость сменилась ещё худшей нервозностью, так что парень оставил свой стакан где-то в углу. Танидзаки протянул ему ещё один. — Сделай слабый раствор соды и дай его Дазаю: пусть выпьет, дабы его не заносило. — А что, такое может быть? — Не знаю. Вообще дихлофосом сложно отравиться, но он неплохо надышался, раз потерял сознание. Немножко плохо будет.       Атсуши вздохнул, ища аптечку.       Вскоре Осаму пришёл в себя. Казалось, вчерашние веселящие грибы снова ожили и начали отбивать чечётку на нервах, ведь состояние детектива было далеко не наилучшим, пусть он умело это скрывал. Улыбался, старался язвить и ненавязчиво раздражать Доппо, но Атсуши видел, что Дазай держится за левый бок и вставать не собирается. Наверное, раствор, влитый в рот полуспящему Осаму, был лишним.       «Я всего второй раз вижу, как ему плохо. Интересно, сколько я не замечал всё это время? Он ведь мастерски играет свою роль», — Накаджиму одолевало любопытство, ближе к вечеру вытеснившее сонливость. Тогда же он вспомнил о своей дневной затее и незаметно покинул кабинет, отправившись в медпункт.       Акико уже собиралась домой, когда послышался стук в дверь. — Простите за беспокойство. Йосано-сан, у вас есть какие-то травы с действием снотворного? — негромко спросил парень. — Я не знаю, как обычное снотворное повлияет на Дазай-сана после всей этой отравы, но отдохнуть ему надо. — Я хирург, а не знахарь. Лучшее лекарство для Дазая — это угрозы Куникиды об урезании зарплаты, — Накаджима вздохнул, чувствуя в словах женщины толику правды. — У меня есть мухоморы, — воодушевлённо сказала Изуми, закрыв папки, с которыми недавно работала. — Кёка, я хочу, чтобы Дазай-сан проспался, а не сыграл в ящик… И стоп, где ты их взяла? ---       Выключив компьютер и приведя рабочее место в порядок, Атсуши допил кофе и поморщился: сегодня он определённо должен выспаться. В противном случае, он будет в таком же состоянии, что и Дазай, до сих пор лежавший на диване. Для него этот день был не самым лучшим: в бок отдавалась тупая боль, изнутри словно выворачивало (Осаму дал себе слово, что не будет употреблять что-либо сомнительное ещё пару дней), а во рту держался гадкий кислый привкус. Доппо уже не обращал внимания на вечно раздражающего его человека, а тот всё равно не мог сомкнуть глаз, устало морщился, накрываясь плащом и надеясь хоть немного поспать, немного забыться. — Дазай-сан, — Накаджима осторожно потормошил его: знал, что Осаму всё равно не спит. — Как себя чувствуете?       Тот промолчал, снова прикрыв глаза. — Когда придём домой, тут же ложитесь спать, и в этот раз — без фокусов, — парень сложил в сумку несколько папок с нерешёнными делами, блокнот и пакет с измельчённой валерьяной, которую Акико советовала заварить и дать выпить Дазаю, как бы тот не упрямился. — Я никуда не пойду. — В смысле? — Накаджима хмуро посмотрел на наставника. — Я переночую здесь, а ты иди домой и выспись получше. Обо мне не беспокойся: мне не- Атсуши!       Осаму даже вскрикнул, когда ему заломили руки за спину и больно надавили на шею. Сперва было просто неприятно, но в какой-то момент сонливость свинцом опустилась на веки, и детектив получил то, чего так хотел последние несколько часов. Несильное сопротивление вовсе исчезло, дыхание стало ровным, и тогда Атсуши поднял детектива себе на спину, подхватывая под колени, и направился к выходу как ни в чём ни бывало.       До общежития пришлось добираться через парк, а точнее, его вовсе неосвещённую часть: пойди он по более людной дороге, точно словил бы немало удивлённых взглядов. После изматывающего трудового дня этого не хотелось, а ещё менее — столкнуться с кем-то вроде Акутагавы, кого тёмная давящая атмосфера всегда привлекала. Атсуши невольно подумал, что неплохо бы отнести Дазая к себе: подальше от бесчисленных видов отравы, петли у входа, суицидальной литературы и всего остального, что могло ухудшить состояние их обоих… А потом вспоминал, что на какое-то время его дом — те самые пятнадцать квадратных метров смерти и ужаса с самого порога.       «Обязательно срежу все петли к чертям», — зло подумал Накаджима, открывая дверь тёмной квартиры и сталкиваясь взглядом с ненавистной ему вещью.       Сумку — на стол, Дазая — на футон, чайник — на конфорку. Атсуши снял с Осаму плащ и галстук, расстегнул верхние пуговицы рубашки и плотно укутал одеялом. Хотя бы сейчас всем хорошо и спокойно (хотя парня нервировали недвусмысленные скляночки и книжки, словно окружившие со всех сторон): Дазай тихо и умиротворённо сопит, не травится, не издевается над собой и подопечным, который, в принципе, почти бессилен в предстоящей борьбе. «На моей стороне вся ваша жизнь», «я смогу победить» — вспоминая сказанное этим утром, парень закрывал лицо ладонями: это почти бесполезно, и ему сегодня это доказали. Снова. — А завтра вы пойдёте топиться, а после — затянете удавку на шее… Или наоборот, или ещё что придумаете…       Желудок немного побаливал: из-за многоразового употребления кофе на обед нельзя было смотреть, так что, можно сказать, Атсуши довольствовался тем, что получил на завтрак. На вечер не осталось ничего, и парень вспоминал, как сутками ничего не ел, когда его вышвырнули из приюта. Что ж, сожительство с Дазаем может стать испытанием и похуже и… — Нет! — Накаджима вскрикнул неожиданно даже для самого себя. — Это всё кофе. Я слишком нервничаю…       Немного терпкий валерьяновый чай не помог, Атсуши всё острее чувствовал, что ему здесь не место. Утром было гораздо лучше: Дазай был рядом (при памяти, главное), не пытался ничего с собой сделать. Или же глубокой ночью, когда под действием галлюциногена он не мог заснуть, но выглядел таким спокойным, отчасти беззащитным, и не было так страшно: Атсуши чувствовал себя очень даже нужным.       Парень развернул оставленный на столе плащ и накинул его на плечи: всё тело немного дрожало от холода. Вскоре стало немного теплее, и Накаджима глубже вдохнул, сосредотачиваясь на чужом, на удивление приятном запахе: со слабыми и почти не раздражающими нотками дихлофоса, новых бинтов, которыми Дазай закрывал руки и шею, толикой алкоголя и многом-многом другом, что дополняло эту смесь. Это был запах самого Осаму, никогда не заботящегося о себе, а только отравляющего, беспечного и всегда улыбчивого, но вынужденного одиноко жить в небольшой комнатке, от которой веяло желанием умереть. И почему-то именно такое постепенно успокаивало Атсуши.       Внезапный звонок в дверь вывел из раздумий. — Вечера, Атсуши. Мы тут- ЧТО ЭТО? — Это петля, Танидзаки. Ты ещё не спишь? — Атсуши говорил так, будто ничего странного нет, и вообще, возле порога мотыльки летают. Джуничиро сглотнул, заглядывая за спину Накаджимы. — Наоми приготовила чудесный суп; я подумал, что ты очень голоден, раз совсем не обедал.       Беловолосый аж просиял благодарностью. — Спасибо тебе огромное! — Вот ещё рис и карри, — парень передал глубокую тарелку, закрытую крышкой, и небольшой контейнер. — И-и-и… как ты тут? Вы, вернее. — А, всё нормально, — Атсуши отошёл чуть в сторону, глядя на Осаму. — Дазай-сан выспится и будет в норме, я тоже скоро пойду. — Я немного не это имел ввиду, но я рад, что ты в норме, — Танидзаки с опаской осмотрел небольшую комнату. — Ладно, мне уже пора. — Увидимся!       Тепло, согревавшее посуду, чуть-ли не заставляло мурлыкать от удовольствия. Накаджима пошёл на кухню, оставил еду возле плиты и оглянулся.       «Ему бы позавтракать завтра…»       Атсуши отобрал в другую тарелку немного риса и карри, остальное спрятал в холодильник и вернулся за стол: этого ему вполне хватит. Тогда же он начал изучать одно из дел, взятых на дом, решив другие и отчёт оставить на завтра и больше уделить внимания своему расследованию. «Полное руководство…» едкой красно-белой полосой выделялось на фоне остальных книг, словно бросая Накаджиме вызов. Тигр внутри яростно рычал, когтями впивался в душу, с презрением бросаясь то в сторону злосчастной книги, то спящего Дазая, то терзая самого Атсуши.       «Я сделаю это. Я пойму, чем живёт Дазай-сан».       Оглушительный рык заставил парня вздрогнуть; через мгновение его накрыло знакомое чувство — потеря контроля над собой, когда перестаёшь ощущать самого себя, а глаза смотрят хищным, жадным взглядом. Накаджима вовремя коснулся руки Осаму, вынуждая тигра отступить; а ведь он думал, что они на одной стороне. Без его помощи он не смог бы победить Акутагаву, но что теперь не так?       Чужая рука дёрнулась под ладонью, Дазай потёрся щекой о подушку, но глаза не открыл. Атсуши с облегчением выдохнул, но было рано: — Снова тигр? — парень аж подпрыгнул, не знал, что и ответить. — Боишься его? — Н-нет, какой тигр? — парень пытался перевести тему. — Тот, которого прогнала моя способность.       Накаджима заметно стушевался, убрал руку, но теперь уже Осаму схватил его за запястье. — Но у меня работа… — Никакой работы: иди спать, — беловолосый нехотя выключил свет, сложив все папки в стопку на краю стола. — Вам уже лучше? — Мне всегда хорошо. — Вы безответственный. — Возможно. — Ваша склонность к суициду делает вам больно, так зачем снова… — Это не боль, а просто неприятное последствие. Знаешь, в агентстве или на улице намного легче убивать себя: здесь как-то… ну, обычно одиноко, а я больше поклонник двойного самоубийства.       Атсуши понял, что давило на него всё это время. Дазаю, возможно, иногда лучше в одиночестве, ведь никто ему не помешает измываться над собой, предаваться никому не понятным мечтам, но даже ему такое может осточертеть. Одиночество. Пока он не коснулся Осаму, чтобы прогнать тигра, то в полной мере ощущал опустошающее одиночество. К такому он медленно будет привыкать.       Осаму перевернулся на другой бок и подтянул ближе лежащего в раздумьях парня, в последствии не отпуская и накрывая сверху одеялом. По телу Накаджимы прошла приятная дрожь от окружившего его тепла и приятного терпкого запаха, исходящего теперь не только от плаща, но и от самого Дазая. — Он не проснётся. Спи спокойно.