Мне тебя обещали

До самого вечера Ньюту так больше и не нашлось никакого дела, кроме как убрать следы своей первой операции (если простую перевязку можно было так назвать) и еще немного посетовать над безвозвратно испорченным Евангелием. Вокруг все продолжало взрываться, земляную крошку то и дело швыряло на брезентовые бока госпиталя, а он улегся на свою сбитую из досок жесткую койку в каморке мед. части и, опустив голову на подушку, поплыл в дни давно прошедшие. Это был обычный воскресный день 1934 года. Яркое солнце длинными лучами пронизывало витражи церкви, и в них медленно и лениво кружились оседая на пол сотни пылинок. Преподобный уже заканчивал проповедь, и отовсюду слышались нетерпеливый кашель, шуршание, скрип деревянных скамеек и прочие звуки умаявшихся в скучном ожидании людей. Ньюту тогда было не больше семи, и он изо всех сил старался изображать из себя приличного прихожанина, сидя на самом краешке неудобной скамейки с ровной спиной, в своем синем выходном костюме и идеальным пробором (мать тратила каждое утро не менее получаса, чтобы уложить его непослушные, огненно рыжие вихры в то, что приличные люди называют прической), однако делать это становилось все сложнее, так как Тесей все виртуозней сжимал и выкручивал ему пальцы, стараясь заставить его выдать себя. И, несмотря на то, что брат был сильнее, и из них двоих первым в этой игре сдавался обычно Ньют, прыская от смеха или почти беззвучно шипя от боли, получал затрещину от матери все равно Тесей, так как банально был старше, а значит он был “ответственным”. Служба наконец-то закончилась, и толпа, выбросив к потолку облегченное “аминь”, многоглавым и многоногим существом заторопилась к выходу. Вся семья уже забралась в их новенький семиместный вольво, недавно сошедший с конвейера и еще блестящий отполированным металлом рамы (работая в банке глава семейства Скамандеров мог позволить себе крупные траты), когда Ньют понял, что он забыл на скамье шляпу. Оттолкнув занявшего половину сиденья Тесея, он выбрался из машины, бросив через плечо “я сейчас, мам!” и побежал в сторону церкви. Он приоткрыл тяжелую дверь и юркнул в гулкое опустевшее помещение, пригнувшись и пробираясь между подкрашенных витражом солнечных стрел, упирающихся в пол, и рядов единообразных густо покрытых коричневой краской скамеек к своему месту. Ньют вел себя как можно тише, даже порой задерживал дыхание, стараясь остаться незамеченным для проповедника, и воображая, будто бы он шпион и у него здесь секретное задание. Шляпа оказалась у него в руках и в голове пронеслись одобрительные слова его босса: “прекрасно справились с заданием, агент!”. Он никого больше не хвалил, этот старый вояка и лишь Ньюту перепало счастье видеть редкую улыбку на хмуром лице. - Не желаю больше этого слышать, Персиваль! - Где-то громко хлопнула дверь и преподобный вернулся в зал, с шелестом собирая с передних скамеек смятые или сложенные вчетверо листы с религиозными текстами - их обычно выдавали при посещении воскресной мессы на входе, чтобы поддержать стройность голосов общей молитвы. - Ты никогда не желаешь ничего слушать! Ты хоть видишь что-то дальше своей книжки?! Преподобный замер (Ньют догадался об этом только по стихшему шороху листовок) и резко обернулся к своему кричавшему спутнику. - Побойся называть библию просто книжкой в доме божьем. Тебе бы не мешало прочесть ее и поучиться смирению. Собеседник лишь презрительно фыркнул. - Ты ведь знаешь, что я все равно сделаю по-своему. Я люблю ее. И мне не важно, что ее вера не совпадает с твоей. А если твой бог так могущественен, то пускай он меня и останавливает. Быстрые шаги направились в сторону выхода, и Ньют сжался в своем ненадежном убежище, почти ложась на пол, понимая, что с каждой секундой его появление становится все более нежелательным. Если бы он выскочил с самого начала и убежал - никто бы не кинулся его догонять, но теперь… теперь он знает слишком много, его личность была скомпрометирована. Шаги приближались, с каждым мгновением становясь все более оглушающими, бьющими в каблуками в пол, словно в церковных колокол. На затылке зашевелились волосы, мальчишка ощущал себя так, словно застыл посреди темного коридора ночью и что-то неизвестное, темное, воплощающего все его ночные страхи вот-вот доберется до него, скрываясь в тени, и он почувствует у себя на шее ледяное дыхание. Шаг, еще один… Собеседник поравнялся с междурядьем, в котором спрятался Ньют и на секунду остановился, поворачивая голову. Черные, словно сажа глаза беззлобно скользнули по испуганному мальчишке, лишь отмечая его присутствие, но тот словно окаменел под этим взглядом, в горле пересохло - хищник его заметил. Он проиграл и тот впился клыками ему в горло. Ньют сидел на полу между скамеек в церкви в родном Саутгемптоне и истекал невидимой кровью и одновременно с этим мгновением он открыл глаза уже в 44-м, лежа на своей сбитой из досок койке в каморке полевого госпиталя. Земля дрогнула с оглушающим гулом, и очередная порция сухого земляного крошева впилась в брезентовую крышу.