Калейдоскоп миров

      Это была необычная идея: соединить музыку прошлого века с выполнением фокусов. Шиничи определённо не мог не отметить наличие вкуса у фокусника: так искусно соединить музыку одного из самых известных французских дирижёров со своими трюками, переплетая мелодию с картинами.       Гитары бренчали, трубы звенели на записи, пока парень на сцене чуть ли не танцевал, подстраиваясь под каждую ноту, а то и её долю, а шум от самих фокусов был тише кружащейся и манящей в пляс мелодии.       Это словно серия из прекрасных живых клипов к музыке оркестра Поль Мориа. Словно дышащая галерея картин, от которых невозможно оторвать взгляд. Балет одного актёра, ни единого ассистента на сцене не видно, не считая мирно сидящих голубей, с которыми выступал Куроба-сан.       Ни один не курлыкал, словно и они сами заворожены музыкой, очарованы отточенными движениями хозяина, то плавно сгибавшегося в поклоне, то выкидывающего замысловатые акробатические трюки, медленно ускоряясь в такт.       Внезапное замирание сменялось быстрым кружением по сцене, трубы словно опаляли жаром огня и чего-то ещё странного, связанного с экзотическим видом молодого фокусника.       Похоже, Ран ни капли не преувеличила, называя его самым необычным фокусником двадцать первого века. Всё, что Куроба мог только использовать, он использовал, добавляя чего-то своего, не позволяя каждым новым фокусом Шиничи отгадать предыдущий.       Однако мелодия не только приукрашала и преумножала красоту происходившего на сцене, она навевала полузабытые воспоминания.       Крыша, ночь, луна. Одно дыхание на двоих, едва слышимый смех, заглушаемый криками инспектора на заднем плане. Такой же танец на двоих, с мячом и картами, то утихающий, дающий перевести дух и сказать пару слов, то бешеный и ускоряющийся в одном безумии, в одной страсти и жизни. Когда рука тянется сама ухватить хоть кусочек белой-белой ткани, а та ускользает из рук совсем как настоящий призрак. Ухмылки дразнят друг друга, распаляя внутренний жар и заставляя желать продолжить этот танец-битву в вечности, так же один на один, под странную музыку из криков, сирен полицейских машин и разрубающих воздух лопастей вертолётов.       Вновь с бешеной силой захотелось назад, когда он был ещё маленьким и почти что беспомощным Конаном, так глупо гоняющимся за неуловимым и весёлым Кидом. Утихшая было за год тоска с силой ударила в грудь, не давая сделать и вдоха. Назад, скорее, как можно скорее. Глупый-глупый Кид, оставивший свои ограбления за день до возвращения Шиничи.       Детектив сам не заметил, как шоу закончилось, находясь под сильным впечатлением от него и воспоминаний в голове. Вокруг, казалось, царила тишина, люди разошлись, но Шиничи ещё сидел, он был всё не в силах отпустить прошлое и его душевный жар.        — Прошу прощения, но шоу... — голос вырвал его из задумчивости, заставляя взглянуть на фокусника поближе, услышать наконец его голос и оттенки, — закон... чилось.       Оба признали друг друга. Пауза, длившаяся доли секунды, протянувшая руку Куробы и в следующий миг втянувшая Шиничи в танец. Лицо к лицу, по-настоящему разделённое дыхание на двоих, трубами звучавшие сердца в груди и движения, медленно ускоряющиеся вновь и вновь в безумном кружащем танце прямо среди кресел. Ни одного спотыкания, хотя глаза на мебель совсем не смотрели, поглощённые совсем иным зрелищем.       В ушах будто вновь зазвучал Поль Мориа, пока знакомые лишь издали руки вели Шиничи в танце, старом и новом одновременно, с новыми движениями и старыми чувствами жара в груди, распалявшего душу вновь.        — Мы и впрямь две гитары, — тихо рассмеялся Кид, будто зная, какая именно из сегодняшних мелодий приворожила Шиничи. — Только сами на себе играть никак не можем.       Шиничи слабо улыбнулся в ответ, никак не комментируя слова Куробы. Да и зачем? Он и так слышит чужое сердце своим, улавливает и приноравливается к чужим струнам, которые ласково поглаживает, ощущая полузабытое нежное прикосновение к своим.        — "Я раскрою все твои трюки".        — "Буду этого ждать!"