Селянка

Мир, в котором я живу, не делится на части, Пока в нём есть любовь. Знать не в снах, а наяву, каким бывает счастье, Делить его с тобой. Жила-была девочка, золотистые косы, Мирила огонь и лед, небо, солнце и грозы. Я знаю пароль, я вижу ориентир, Я верю только в это, любовь спасет мир. Я знаю пароль, я вижу ориентир, Рекою разноцветной любовь спасёт мир. В час, когда прервется звук, когда утихнут страсти И станет слышен бог. Мир, в котором я живу, не делится на части Пока в нём есть любовь. Жила-была девочка, золотистые косы, Мирила огонь и лед, небо, солнце и грозы. Я знаю пароль, я вижу ориентир, Я верю только в это, любовь спасет мир. Я знаю пароль, я вижу ориентир, Рекою разноцветной любовь спасёт мир.

***

Ну ладно, косы были не золотистые, а русые, очень светло-русые. Зато косища к пятнадцати годам была до попы и в руку толщиной (мою, конечно, но это уже детали). Красивая песенка, но в моем случае все получилось с точностью до наоборот: мой мир любовь разрушила до основания, а затем… затем меня отправили к бабушке. Но обо всем по порядку. Родилась я в далеком 1980 году, прямо как незабвенный герой популярной детской книжки, даже месяц рождения у нас одинаковый, только день различается, он, как и у запасного избранного, 30 июля. Забавно, правда? Папа, мама, я, других детей в семье нет. Меня холили и лелеяли. Папа работал в обкоме партии, насколько я помню, каким-то там секретарем. Не шибко высокий ранг, но и не рядовой сотрудник. Точнее не скажу, была слишком маленькая и не интересовалась этим вопросом, естественно. В общем, жили мы хорошо: просторная трехкомнатная квартира недалеко от центра города, Кремль не было видно, но дом считался престижным. Мама не работала, занималась собой, мной и чуточку по хозяйству. Именно в таком вот порядке. Ну, а что, не могла же она позволить себе выглядеть плохо, вдруг это отрицательно скажется на карьере мужа (так она мне неоднократно объясняла, когда ей в очередной раз было некогда со мной поиграть, погулять, почитать…) А вообще у нас была домработница, которая и швец, и жнец, и на дуде игрец. Папа меня баловал, когда у него было на это время. А так уходил он из дома рано, а возвращался поздно. Частенько посещал какие-то мероприятия с мамой, а я оставалась с домработницей, а когда подросла, то и одна. Так что игрушек, книжек и красивой одежки у меня было море, правильные друзья тоже присутствовали в приличном количестве, а вот внимания родителей не хватало катастрофически. Удивительно, но я при этом (по моим субъективным впечатлениям) не выросла классическим представителем золотой молодежи. Трудности начались с развалом Союза. Нет, папу не выкинули на улицу, работа у него была, но он стал нервным, дерганым, а в один совсем не прекрасный день маме позвонили и попросили приехать в морг на опознание. В общем, папа оказался не в том месте и не в то время, и его убило шальной пулей при разборках каких-то новоявленных группировок. И произошло это 14 февраля 1992 года, в день всех влюбленных, блин. Не знаю насколько сильно мама любила отца, но для нее это, однозначно, было огромным ударом. Она буквально впала в прострацию и, если бы не помощь папиных друзей, то я даже не знаю, состоялись бы похороны или нет. Помню огромное количество народа, все в черном, море венков, потом огромный зал ресторана, все что-то говорят, мама плачет, я тоже носом хлюпаю. Спустя пару месяцев стало очевидно, что мама к простой жизни совершенно не приспособлена. Домработницу пришлось рассчитать, поскольку пенсии по потере кормильца хватало ненадолго. Я так понимаю, мама была не готова как-то урезать себя в расходах, а хорошие продукты, которые мы все еще могли приобрести через спецраспределитель, стоили недешево. Я все чаще оставалась дома одна, особенно по вечерам. Мама, вся такая нарядная, стала уходить на дружеские вечеринки, и спустя полгода мы переехали к ее новому мужу. Мамуля была красивой женщиной: высокая, стройная черноокая брюнетка, мужчины ходили за ней косяками. Новоявленный супруг был, как, собственно говоря, и мой отец, лет на двадцать старше нее, но зато при должности, и мог позволить своей жене не работать и жить на широкую ногу. Не подумайте плохого, симпатичный мужчина, не пузан, не старик, чего еще надо. Вот только проблема заключалась в том, что я там оказалась лишней. Поначалу это было не очень заметно. Ну, подумаешь, тебя не обнимают, не заваливают подарками, не берут на праздники. Папой не просят называть и ладно. Только вот когда через год родился братишка, контраст стал очевиден. Естественно, я чуточку ревновала, но никаких пакостей младенцу не делала и истерик, чтобы только на меня любимую обратили внимание, не закатывала. Однако это меня не спасло. Если на меня мама всегда тратила минимум своего времени, то над Яничкой тряслась, сдувая пылинки. Про меня вспоминали, если надо было что-то принести или куда-то сходить. И однажды меня поставили перед фактом, что я уезжаю к бабушке… в глушь, в Саратов, ха-ха. Бабушка, которую я помнила довольно смутно, проживала во Владимирской области, недалеко от Мурома, на берегу Оки в деревне Вишенки. Почему смутно? Да потому что видела я ее от силы пару раз, по крайней мере, в сознательном возрасте. Бабушка была из бывших… и отец не очень-то приветствовал наше общение, боялся, что это может отрицательно сказаться на карьере. Вот так вот, позволив закончить первую четверть в школе, меня экстренно отвезли к бабушке. Так что к тринадцати годам я потеряла не только отца, но и мать, которая отказалась от меня совершенно добровольно. У бабушки было чудное имя: Аполлинария. И правда, несмотря на нелегкую жизнь, от нее исходило тепло и свет. Родилась она в 1920-м, казалось бы, какая бывшая, но вот поди ж ты. Родители были мелкопоместные дворяне, их расстреляли в 1921-м, а ребенка отправили в интернат, ну и пометочка в деле имелась соответствующая. Росла бабуля не в меру любопытной и умной, слишком выделялась на общем сером фоне. Умудрилась закончить институт и стала историком. Любопытство ей вышло боком, и в 1941, за пару месяцев до начала войны, она была арестована по доносу. Если бы не война, то неизвестно, как бы все обернулось, но в итоге в августе ее отправили санитаркой на фронт, многочисленные ранения, медаль за отвагу, и из Польши бабушка вернулась на родину. Было очень трудно, женщин много, нормальной работы мало. В общем, как-то так вышло, что бабуля осела в этой самой деревне и стала преподавать детишкам в начальной школе. Отношения с деревенскими выстроились хорошие, так что ее даже и не клевали за нагулянного непонятно от кого ребятенка. Никого из семьи не увела, ну и бог с ней. Ведь даже спустя почти пятнадцать лет после войны мужички все еще были в страшном дефиците. Девочка росла, росла и выросла… ну что выросло, то и выросло. Только вот в деревне оставаться дитятко не пожелало и, с благословения матери, отправилось учиться, сначала во Владимир, а потом и в Москву. Благо мозги по наследству передались, другое дело, что пользовалась девочка ими в совершенно ином ключе. Там она и окрутила моего папеньку. Ну, а тот, видать, и правда влюбился, не посмотрел на темное прошлое родительницы и женился на безотцовщине. И вот, спустя столько лет, меня вернули к истокам. Аполлинария Матвеевна, несмотря на свою солнечность, женщиной была серьезной. Так что поначалу мне пришлось тяжко. Вставать надо чуть свет, пока корове сена подкинешь, свиней накормишь, курей проверишь, уже и в школу бежать надо. Это начальные классы учились на соседней улице, а старшие ходили в соседнюю деревню, за пять километров от нас. Вот только там обучали до 8 класса, а дальше или в училище в Муром, во Владимир, или все, вперед, в колхозный коровник, там всегда руки нужны. А значит, мне оставалось доучиться только этот год. Было обидно, что уж тут скрывать. Ну хотели от меня отделаться, потерпели бы до конца 8 класса, осталось-то всего ничего. Спустя неделю после моего приезда бабушка нашла меня в слезах, на чердаке. — Ну будет убиваться-то. В чем трагедия? Закончишь школу, поедешь учиться. Отчим твой оказался пусть и паразитом порядочным, но не жадным. Так что все у тебя будет не хуже, чем у других. Конечно, об импортных костюмчиках придется забыть, но и в заплатанном ходить не будешь. А что по хозяйству приходится работать, то это все тебе же на пользу. Земля, она человеческие руки очень любит и потом сторицей за заботу платит. Ты уже думала, на кого выучиться хочешь? — Нет. А когда мне думать-то было, я ведь считала, что впереди еще больше двух лет. Куда торопиться? — Вот и подумай, а не слезы лей. А пока пошли постряпаем, уж больно вареников с картошкой хочется. Вот так и жили мы, не тужили. Поначалу было трудно, потом втянулась. До января мне еще пришла пара писем от школьных подруг, но поняв, что мой статус круто изменился, писать перестали. Мать же и вовсе забыла обо мне. Отучившись в школе, я поступила во Владимире в педагогическое училище. Выучилась на педагога начальных классов и вернулась в деревню. Собственно, я каждое лето, зимние каникулы и все более-менее длительные праздники там и проводила. Полюбила копаться в земле, научилась доить, принимать роды у коз и свиней, забивать птицу и скотину, готовить и рубить дрова. В общем, к двадцати годам про меня легко можно было сказать: коня на скаку остановит и в горящую избу войдет. Рост мне достался мамин, а комплекция папина. На личном фронте было глухо. На личико-то я была симпатичной, но вот мой рост, крепкая конституция (истинная русская баба), да плюс ко всему решительный характер парней отпугивали. И я даже подспудно стала привыкать к мысли, что проведу жизнь в одиночестве, как и бабушка, которая так и не вышла замуж. В школе меня приняли тепло, и не мудрено, ведь и практику я проходила здесь же. Поскольку училище я закончила с красным дипломом, при распределении мое пожелание учли, плюс Мария Васильевна уже давно просилась на пенсию, так что мне повезло. Несмотря на возраст, бабуля все еще была крепенькой старушкой, но все же мне было спокойнее от того, что я по-прежнему буду рядом. Жили мы скромно, в день восемнадцатилетия дотации от отчима прекратились. Писем от родни не было, я даже не представляла, как сейчас выглядят мои мать и брат, который уже должен был пойти в школу. В сентябре 2002 пришла беда, откуда не ждали. Бабушке стало плохо, поднялась температура, фельдшер ничего сделать не смогла и отправила ее в Муром на скорой. С лекарствами в то время была жуткая напряженка, в общем, все наши сбережения улетели в один миг. Пневмонию вылечили, но оказалось, что бабушке нужна операция на сердце и из-за возраста никто ее за бесплатно делать не будет. Засунув попытавшуюся было вякнуть гордость поглубже, я отправилась в Москву на поклон к отчиму. Но все, что он готов был сделать, это поспособствовать с больницей. Времена были сложные, и тратиться на совершенно постороннего пожилого человека он не желал. Ну и на том спасибо, мог ведь и вообще лесом послать. Я рванула в банк, пытаясь взять кредит. А нужно мне было ни много ни мало 2 тысячи долларов. И это при моей зарплате в 50 зеленых. В общем, как я ни пыталась доказать менеджеру, что в деревне можно круглый год жить за счет натурального хозяйства, и я смогу выплатить кредит за 3-4 года, в пяти банках меня послали куда подальше. Совершенно отчаявшись, механически вошла в шестой, собственно, уже почти ни на что не надеясь. Но тут мне повезло. Мне не дали кредит, но… о моей проблеме услышал зашедший в этот момент к менеджеру парень и перехватил меня на выходе. — Постойте. Могу я с вами поговорить? — Добрый день. О чем? — Я услышал о вашей проблеме и думаю, что мы можем помочь друг другу. В общем, я вляпалась в самый натуральный роман Барбары Картленд. Наследник дедушки-банкира может получить наследство, только если женится до 25, в противном случае все денежки утекут к младшему брату его отца. Отец когда-то повздорил с дедом, вот завещание и было написано на внучка, а не на сына. Жениться по-настоящему парень не хотел, не нагулялся еще, а тут я вся такая красивая. Кстати, парень был как картинка: блондин с голубыми глазами, под два метра ростом. Было довольно непривычно разговаривать с собеседником, который в кои-то веки выше меня. Понятно, что девчонки вешались на него гроздьями, и ограничивать себя ему не хотелось, только вот деньги потерять не хотелось еще больше. И мы, проговорив в ближайшем ресторанчике пару часов, пришли к соглашению: играем свадьбу, он оплачивает операцию и реабилитацию. Я чуток тут покручусь, а как только бабушку выпишут, уеду в деревню, типа мне надо ухаживать за родственницей, а городской смог ей вреден. Он получает наследство и продолжает жить как ему хочется, а мне бонусом будет капать 100 долларов в месяц на мелкие расходы. От последнего я пыталась отказаться, на что мне сказали не выеживаться, это будет гарантией того, чтобы я вдруг не объявилась и не начала качать права. Через пару дней мы по-тихому, не привлекая посторонних, подписали соглашение. Бабушку срочно перевезли в Москву, и через неделю она уже лежала в отдельной послеоперационной палате центральной больницы, а вокруг прыгала пара-тройка профессоров. Оказалось, что банк моего будущего супруга спонсирует это богоугодное заведение. Свадьба была скромной, по понятиям бомонда Москвы, а я героически давила в себе желание куда-нибудь спрятаться. Как меня не растерзали на мелкие кусочки московские хищницы, даже не представляю. Наверное, только из-за того, что Дмитрий не отходил от меня ни на шаг, он-то был прекрасно осведомлен о характере этих милых пираний. Через месяц после операции мы уже были у себя в Вишенках. Бабушка чувствовала себя неплохо, исхудала только страшно. Я накупила в городе книг, воспользовавшись щедростью супруга, пополнила школьную библиотеку. В числе многих была и история о мальчике, который выжил. Читалось легко, паренька хотелось забрать и обогреть, а взрослым надавать по балде. Удивляло только полное отсутствие интереса главного героя к учебе и к почившим родителям. Вокруг него столько людей, которые учились и учили его родителей, а он получил в конце первого курса альбом с фотографиями от Хагрида и на этом успокоился. Мы даже спорили с ребятней, которой я читала книги на продленке, почему все именно так. Сошлись только в одном: бросать детей на крыльце в ноябре месяце — не дело, хоть в Англии и теплее, чем у нас. Шло время, я была все так же одинока, дети, которых я учила, подрастали, но не забывали обо мне. На удивление многие возвращались в деревню. Сказывалась, видимо, близость Мурома. Работали там, а на выходные приезжали в деревню. Девчонки, выходя замуж, оставались на хозяйстве, а парни уезжали на заработки. Через шесть лет после операции тихо, во сне скончалась бабуля. Соседки скоренько все организовали, припахали мужей, и уже вечером бабушку похоронили на местном кладбище, благо земля еще не промерзла. Время от времени я выбиралась в город, но родительницу не беспокоила и мужа тоже, если только он сам об этом не просил. Дмитрий, как это ни странно, все также продолжал мне присылать 100 долларов ежемесячно. А мне все больше и больше хотелось иметь семью. Ну пусть даже и не семью, но своего малыша. Я не жила все эти годы монахиней, но и постоянных отношений не было. Дело в том, что те мужчины, которые все же решались познакомиться и рассчитывали на что-то серьезное, испарялись, как только узнавали, что вероятность выносить ребенка у меня стремится к нулю. Все было довольно банально: оказалось, что у меня отрицательный резус-фактор. Можно было попытаться найти мужчину с такой же проблемой, тогда шанс был. Но не будешь же кричать на улице: «Эй, товарищи, господа хорошие, у кого тут резус-фактор отрицательный, подходи, не стесняйся!» Так что спустя три выкидыша на сроках от 4 до 12 недель я перестала пытаться, смирившись с тем, что своих деток мне не видать. Доктор говорил, что если бы не первый выкидыш, о котором я и не подозревала, то все могло бы сложиться иначе. Ничего, как говорила бабуля, зерно перемелется, мука будет. Хорошо хоть, что школу не закрыли, как во многих деревнях. У меня в классе три первоклашки, два второклашки, четыре третьеклассника и целых шестеро четвероклассников. Все свое время я проводила в школе. Пришлось даже корову продать, на нее ни времени, ни сил не оставалось. С козой возни гораздо меньше. Кстати, интерес к герою-сироте не утихал, и мы с ребятами ездили в Муром, как только в город привозили очередной фильм, а потом спорили до хрипоты о героях и о том, что лучше: книга или фильм. Актеры были хороши, еще бы по возрасту соответствовали своим прототипам, цены бы им не было. Ну обидно же, что 31-летнего профессора играет 51-летний актер, хотя хорош, конечно, что есть, то есть. Ну, это я с точки зрения молодой женщины, естественно, а ребятня на такие нюансы внимания не обращала. Жалела, что малы мои подопечные, чтобы возить их куда-нибудь далеко, но каждое поколение обязательно выбиралось под моим руководством во Владимир. Вот в одну из таких поездок я и нарвалась на приключение, окончившееся для меня фатально. Проведя традиционную культурную программу, пообещав, что завтра мы непременно сходим в кино, и оставив ребятню на мамочку одного из них, я отправилась прогуляться по вечернему городу. Только вот зря я припарадилась, надо было одеться поскромнее. Кто бы мог подумать, что меня убьют за золотые сережки и колечко. Втолкнули в подворотню, приложили чем-то по голове, сорвали серьги, кольца, прихватили сумку и были таковы. — Ну вот и прогулялась. Зато Димке не придется с разводом возиться, — мелькнуло в угасающем сознании. Мужик, наконец, созрел до серьезных отношений. Только вот по закону я имела право на половину капитала (спасибо завещанию, в котором оказались скрытые пунктики), но я ни на что не претендовала, и мы планировали разойтись полюбовно. Он даже настаивал на приличных отступных, ведь я столько лет была его щитом от многочисленных охотниц за деньгами.