***
Выйдя из комнаты, он нос к носу столкнулся с предметом своих размышлений. Не задумываясь, Кайрин ляпнул первое, что пришло в голову: — А где мои вещи? — прозвучало это несколько грубо, но он все еще не пришел в себя после таких неожиданных открытий. — Ну-у-у... — Миккель закатил глаза, — если ты думаешь, что твоя куртка и рубашка могли выдержать нападение медведя, то ты слишком хорошего о них мнения, а штаны с сапогами могу отдать. Но мне кажется, что в этом, — он ткнул пальцем в Кайрина, — удобнее. Чего хорошего таскать на себе кожу мертвецов? Не понимаю я вас людей... Кайрин было открыл рот, чтобы хоть что-то сказать в свою защиту, но Миккель, похоже, слушать не собирался: — Вы вообще обладаете удивительной способностью не замечать ничего вокруг себя... Сначала дом, — он отвернулся и успел сделать несколько шагов. — Почему ты говоришь «вы люди»? — кинул ему в спину Кайрин. — Ты же тоже человек! Миккель остановился, а как он развернулся и оказался рядом, Кайрин уже не заметил: — Потому что я уже давно не человек, — улыбнулся он. — От человеческого во мне разве что внешность осталась. Ну и с десяток другой привычек да слабостей. Зеленые глаза полыхали пламенем, и сейчас Кайрин видел в них отражение веков, сквозь которые прошел их обладатель. В изумрудной глубине плескались целые моря крови и боли, человеческого горя и несчастий, но были ещё мудрость и сострадание, а также что-то чуждое, непостижимое. Нечеловеческое. Миккель моргнул и все исчезло, он словно на мгновение позволил заглянуть себе в душу. Если она у него была, конечно. — Забавно, но когда-то я человеком все же был, а было дело, даже жалел о том, что отказался им быть, — Миккель склонил голову набок и уже распущенные волосы пересыпались на одно плечо. — А теперь вот не жалею, но мне нравится за вами наблюдать: за тем как вы меняетесь, за тем как переделываете мир под себя, калечите свои жизни и уничтожаете то, что дает вам жизнь... Думаю, что когда-нибудь дойдет до вас, что не надо было этого делать, но будет слишком поздно, и тогда вы кинетесь спасать свое жалкое существование всеми доступными способами. Вот тогда я посмеюсь от души, а еще смешнее будет, если вы, в конце концов, перехитрите сами себя и этот замечательный мир освободится от вас, — он мечтательно закатил глаза. — Но ведь и ты без нас, людей, не выживешь, — Кайрин просто не мог представить себе те масштабы, которыми мыслит Миккель. — И за что ты нас так ненавидишь? — Я не ненавижу, с чего ты взял? Я всего лишь представляю примерный ход событий, и мне он кажется весьма любопытным, — едва заметно пожав плечами, Миккель отвернулся. — Ты идешь? — Да, — голос Кайрина совсем не слушался, но повторять он не стал, просто пошел следом. — А я легко без вас выживу, всего лишь придется окончательно отказаться от всего человеческого, — не оборачиваясь, произнес Миккель и открыл дверь, преградившую им путь. — Не слишком высокая цена. Как думаешь? Кайрин не ответил. Дом оказался небольшим, уютным и даже почти обычным: кроме той комнаты, в которой он очнулся, было еще три. Одна служила спальней Миккелю, хотя Кайрин очень сильно сомневался, что тот вообще спит, другая напоминала гостиную с очагом, парой кресел и небольшим обеденным столом у самого окна. Третья же, самая большая, была завалена книгами и свитками, чуть не под самый потолок, но в нее Кайрина не пустили, дали лишь с порога взглянуть. А ему не слишком-то и хотелось — чтение его никогда не привлекало. Была еще небольшая кухонька, в которой так же остро пахло травами, как и в той комнате, где он очнулся. Миккель что-то говорил, но Кайрин практически его не слушал — в его голове роилось слишком много вопросов. Начиная с банального «откуда колдун достает все необходимое для жизни?» и заканчивая слишком невероятным «а нужно ли ему хоть что-то человеческое для того, чтобы жить?» Он не понимал ход мыслей Миккеля, не понимал, зачем тот спас его, простого охотника, хотя ему явно безразлично все человечество вместе взятое, от этого возникало неприятное чувство, будто с ним играются, как пятилетние дети играются с какой-нибудь куклой, которую в результате все равно сломают. Он не понимал своих реакций, когда не находил в себе вдруг сил отвести взгляд от губ или глаз Миккеля. Он боялся того, что было скрыто в глубине этих глаз и того, что тот может сделать. Колдун, бессмертный — противоестественное и нереальное, то, чего не должно существовать, вдруг обрело плоть и кровь, стало настолько реальным, что коснешься, стоит лишь руку протянуть, было теперь совсем рядом. Образ мыслей Кайрина был слишком неискушенным и приземленным для того, чтобы воспринимать все это. Он хотел снова оказаться у себя дома, ходить на охоту, жить обычной жизнью и знать о сверхъестественном только из преданий и сказок, а сталкиваться только тогда, когда нужен очередной оберег от ведьмы. Он хотел сбежать отсюда и не стыдился этого. Он хотел бы никогда не знать Миккеля. Они вышли на улицу, будто шагнули в другое измерение. После полумрака комнат буйство красок, залитое солнцем, ослепляло и оглушало. Кайрину понадобилось несколько минут, чтобы глаза привыкли и из них не катились слезы, при попытке открыть. Все это время Миккель молча стоял рядом, вглядываясь в зеркальную гладь озера, раскинувшуюся в считанных метрах от дома, над которой возвышалась плоская вершина Лысой горы, произрастая, казалось, прямо из воды. — Я бывал здесь много раз, но никогда не видел твоего дома, — произнес Кайрин, как только удалось справиться с собственным зрением и, наконец, разглядеть, где именно они находятся. — Я же говорю, что вы, люди, не замечаете даже того, что у вас под самым носом находится, — фыркнул Миккель и пошел к берегу озера. В какой-то момент Кайрину показалось, что колдун не остановится и зайдет в воду или, хуже того, пойдет прямо по неестественно неподвижной глади, но Миккель замер на самой границе, а потом уселся на относительно ровную площадку, окруженную угловатыми острыми камнями, скрестив ноги. Кайрин глубоко вдохнул прохладный свежий воздух с горьковатым привкусом осени и тоже направился к берегу. Вода была абсолютно прозрачная и сквозь нее легко просматривалось каменистое дно, острые грани переливались на солнце, похожие на острия клинков. Подул ветер, и поверхность озера пошла мелкой рябью. Кайрин невольно сделал шаг назад, когда вода чуть не коснулась ног, и посмотрел вниз на Миккеля, который сидел так близко к воде, что у него намокли штаны, но ему, похоже, не было до этого никакого дела, даже наоборот, он улыбнулся и наклонился чуть вперед, позволяя воде дотронуться до пальцев на руке. Что-то зловещее разлилось в воздухе и ветер вдруг стал просто ледяным. Показалось будто нечто потустороннее совсем рядом. Кайрин хотел спросить, что происходит, но слабость накрыла сокрушительной волной, зародившись где-то в середине груди, вспыхнув ослепительной молнией и стремительно растекаясь по всему телу. Обессилено опустившись на камни рядом с Миккелем, он прикрыл глаза, пережидая приступ головокружения. — Ты все еще слаб, — не поворачиваясь, проговорил Миккель. — Иди в дом, я скоро приду. Кайрин хотел возразить, но головокружение усилилось, а мысли рассыпались в голове стеклянными шариками, гулко стукаясь о черепную коробку. — Сейчас не лучший момент, чтобы демонстрировать свой характер. Будешь сопротивляться, станет только хуже и это докажет не твою силу, а лишь твою глупость, — Миккель все же бросил на него мимолетный взгляд и снова отвернулся. С трудом поднявшись на ноги, Кайрин подавил жгучее желание сделать с колдуном что-нибудь нехорошее и, пошатываясь, побрел к дому. Эта слабость просто убивала его, но и избавиться от нее он не мог, так что оставалось лишь терпеливо ждать того момента, когда он сможет оказать достойное сопротивление, как физическое, так и моральное.***
Ему снилась Этта. Прекрасная, смеющаяся, с распущенными волосами цвета воронова крыла, растрепанными ветром, она бежала по полю, заросшему ромашками, колокольчиками и высокой душистой травой. Она оборачивалась и протягивала ему руку, чтобы он не отстал, чтобы не потерял ее. Кайрин был так счастлив, они с Эттой были счастливы. Солнце висело высоко в небе и слепило, жаркий ветер рвал их одежду. Кайрин притормозил и потянул любимую к себе. Вот сейчас они упадут в ароматную мягкую траву и он прижмет ее к себе, ощутит тепло ее тела... Когда Этта обернулась, вместо ее очаровательного круглого личика с темными омутами глаз, он увидел немного угловатое лицо Миккеля, с невозможно яркими изумрудами зрачков. Черные волосы будто вылиняли, превращаясь в огненно-рыжие, и миниатюрная фигурка изменилась, вытянулась, окрепла... Этты больше не было, остались только они с Миккелем под палящими лучами солнца. Колдун остановился, оказываясь совсем рядом, и Кайрин почувствовал, что его непреодолимо тянет к этому существу, что он не в силах воспротивиться. Миккель улыбнулся и прильнул к нему всем телом, его руки оплели талию, а лицо оказалось так близко, что черты стали расплывчатыми. А потом стало нестерпимо больно, потому что этим прикосновением колдун выжигал его память о любви, его воспоминания об Этте... Кайрин резко сел на кровати, а сна как не бывало. Запустив пальцы в растрепанные волосы, он тихо выругался: надо же было такому присниться! И тут он понял, что в комнате не один. Подняв голову, встретился с пристальным взглядом зеленых глаз. Миккель сидел на столе, болтая босыми ногами. — Это твоих рук дело?! — зло бросил Кайрин, все еще чувствуя отголоски боли. Миккель недоуменно посмотрел на свои руки: — Ты о чем? Я вроде ими сейчас ничего не делал, а если ты о том, что тебе приснилось, так это свое подсознание благодари, это оно тебе так ненавязчиво намекает о твоих помыслах, которые ты игнорируешь, — выражение его лица, видимо, должно было подтверждать честность слов, но давало совершенно противоположный эффект. — Значит, это все же ты сделал, — буркнул Кайрин, ни к кому особо не обращаясь. — Ничего я не делал, — Миккель спрыгнул со стола. — Ты есть хочешь? Есть не хотелось, но если он собирался покинуть этот дом в ближайшее время, нужно было, так что Кайрин кивнул. — Тогда пойдем! Проводив Миккеля хмурым взглядом, он встал с кровати, оделся и пошел за ним следом. Пока они обедали, хотя по времени, скорее ужинали, он намекнул, что неплохо было бы помыться, очень надеясь, что в ответ Миккель не предложит искупаться в озере — окочуриться от переохлаждения, после всего того, что он пережил, было бы глупо. Надежда оправдалась, и Миккель сказал, что ближе к вечеру растопит баню. Кайрин, на всякий случай, не стал выказывать свое удивление по поводу наличия здесь бани, уже предполагая, что снова услышит фразу о том, что «вы, люди, ничего не замечаете». Кажется, он начал привыкать...***
Кайрин сидел на берегу озера, ни о чем особо не думая и всматриваясь в порядком наскучивший пейзаж, стараясь отыскать какие-нибудь новые детали, не подмеченные зорким охотничьим глазом за предыдущий час или около того. Ветра сегодня не было, вода была совершенно неподвижна, отражая пронзительную синеву безоблачного неба, а вокруг царила такая тишина, что терялось ощущение реальности, и нарушали ее лишь редкие крики птиц. Можно было, конечно, прогуляться, но он сделал это еще до того, как прийти сюда, к тому же его порядком раздражало, что буквально через каждые пять минут приходится останавливаться и отдыхать, иначе начинала кружиться голова, а в теле появлялась отвратительная слабость и от этого он чувствовал себя беспомощным и жалким, что только сильнее раздражался. Миккель подкрался абсолютно неслышно, так, что когда он сел рядом, как и прежде скрещивая ноги, Кайрин вздрогнул от неожиданности, поморщился, раздосадованный своей реакцией на такую малость, и спросил: — Как тебе это удается? — голос выдавал все его раздражение и недовольство. — Я просто не шумлю, — колдун тронул ледяную воду кончиками пальцев, наблюдая, как это прикосновение разрушает неподвижность, распуская по поверхности круги. Кайрину вдруг показалось, что вода сама тянется к руке Миккеля, словно она живая, и снова появилось это чувство чего-то потустороннего. Он на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза Миккель уже сидел, как ни в чем не бывало, с прямой спиной и положив руки на широко разведенные колени. — Твоя жена была очень красивой, — колдун смотрел куда-то вдаль. То, что это был не вопрос, Кайрин понял далеко не сразу, поначалу думая, что ему просто послышалось, поэтому он на всякий случай решил уточнить: — Ты видел ее? — голос сел и пришлось податься вперед, чтобы Миккель его услышал. Тот повернулся: — Она приходила ко мне сегодня ночью. Ты же помнишь, что я сказал тебе об умерших? Сейчас, под этим ослепительно ярким солнцем, его зеленые глаза были ясными, а взгляд открытым, без того дьявольского блеска, который так пугал. Сейчас его взгляд завораживал и притягивал, пробуждая неправильное, почти непреодолимое желание, быть ближе. Кайрин тряхнул головой, потому что думать о том, как околдовывает и пленяет эта изумрудная зелень, когда Миккель говорит о разговоре с его давно умершей женой, было чем-то противоестественным и неправильным. — Да, я помню. Ты сказал, что они обречены на страдания, если их не отпустить, — наконец ответил он. — Ты хочешь сказать, что Этта... — Мы с ней мило поболтали, — перебил Миккель и улыбнулся. — Что она тебе сказала?! — слишком громко воскликнул Кайрин, и эхо тут же разнесло его вопрос до самого горизонта. Можно было бы ужаснуться тому, что он говорит, но смысла в этом было не больше, чем в попытке поймать голыми руками дикого кабана. Что стоит тому, кто лично знаком со смертью, поговорить с ее жертвой? К тому же за те дни, что Кайрин провел рядом с колдуном, он видел уже достаточно странного и необъяснимого, чтобы не удивляться и сейчас. — С мертвыми сложно разговаривать, — Миккель наклонил набок голову. — На той стороне все слишком относительно и они даже не всегда знают, что они мертвы. Этта знает, но она не понимает, почему не может обрести покой, — он прищурился. — Я объяснил ей. — И что теперь будет? — сердце в груди колотилось, словно вот-вот выпрыгнет. Кайрин чувствовал, что начинает злиться. Он столько лет был вместе с Эттой, он отдал ей свое сердце, отдал ей свою жизнь, он много лет хранил ей верность, чтил ее память, а теперь какой-то полубезумный колдун получил возможность увидеть ее и поговорить с ней. Если кому и должно было достаться это право, так только Кайрину. — С тобой ничего не будет и с ней тоже. Ты продолжишь терзать ее душу, она продолжит мучиться, — пожал плечами Миккель, улыбка сползла с его лица. — Отпусти ее Кайрин, иначе вся твоя любовь ничего не стоит. Он процедил сквозь плотно сомкнутые зубы: — Я не знаю как! — Знаешь, — Миккель поднял руку и кончиками пальцев скользнул по щеке со шрамом. — Поверь мне, знаешь. Он резко поднялся на ноги, хлестнув волосами по плечу Кайрина, смерил его пронзительным взглядом и ушел в сторону леса. Кайрин в отчаянии запустил руки в волосы, ощущая, как жжет глаза от подступающих слез. Миккель не имел никакого права говорить, что его любовь к Этте ничего не стоит! Что вообще он, который забирает человеческие души, чтобы продлить свою жизнь, который считает, что будет забавно увидеть гибель миллиардов, может знать о любви?! Как он может советовать забыть, а ведь именно это Миккель имел в виду, Кайрин отчего-то не сомневался. Забыть, значит предать, а не отпустить! Кайрин вскочил, желая прямо сейчас найти Миккеля и выместить всю свою злость. Оказавшись у самой кромки леса, он остановился, не имея представления, где его искать, но ярость все еще кипела внутри, обжигая и заставляя двигаться вперед, придавая сил искалеченному ослабшему телу. Он ломился сквозь густые заросли уже безлистого кустарника, не обращая внимания на царапины, которые оставляли ветки, зная лишь одно, что если остановится хоть на мгновение, то взвоет раненным зверем от собственного бессилия. Прошатавшись по лесу чуть ли не до самой ночи, Кайрин вернулся в дом Миккеля окончательно разбитый и практически сломленный. Он бесчисленное множество раз прокручивал в голове свои воспоминания и все сильнее уверялся в том, что не сможет отказаться ни от них, ни от Этты. Дом был пуст — Миккель до сих пор не вернулся и Кайрин подумал, что это к лучшему, потому что злость все еще не схлынула окончательно и он не мог ручаться за то, что не набросится на колдуна, как только того увидит. В результате, он основательно покопался на кухне, в поисках чего-нибудь съестного, без особого удовольствия утолил голод, а потом завалился в кровать, в надежде, что удастся заснуть. Как назло, сна не было ни в одном глазу и Кайрин просто лежал и пялился в потолок, который без какого-либо освещения казался совсем черным. Миккель появился, когда окончательно стемнело. Передвигающийся обычно совсем неслышно, в этот раз он производил, на удивление, много шума, и когда в очередной раз хлопнула входная дверь, любопытство все же взяло верх. Осторожно поднявшись с постели, подошел к окну, но на улице была такая темень, что хоть глаз коли. И что можно там делать? Хотя, Кайрин уже не удивился бы, узнав, что Миккель может видеть в темноте, словно кошка. Он, стараясь двигаться как можно тише, вышел из комнаты, в несколько шагов пересек сени и открыл дверь на улицу, надеясь, что она не заскрипит. С этой стороны дома оказалось не в пример светлее — на берегу озера полыхал высокий костер, отбрасывая оранжевые всполохи на стены, отражаясь в неподвижной глади озера. С непривычки пришлось зажмуриться, и Кайрин не сразу заметил одинокую фигуру Миккеля. Совершенно нагой, тот стоял у самой кромки воды и, казалось, что тоже пылает, будто он и есть сам огонь, еще один костер. Какое-то время ничего не происходило, только пламя костра бесновалось, с громким треском выпуская в ночное небо огненных бабочек, взлетающих высоко в неподвижном воздухе и гибнущих одна за другой. Наконец Миккель пошевелился, оглядываясь на костер, словно проверяя, не пропал ли он куда, а потом шагнул в воду. Кайрин, до сих пор старавшийся спрятаться в тени, невольно подался вперед, то ли чтобы остановить, то ли чтобы увидеть лучше, он и сам не знал, но Миккель зашел уже почти по колено. Он не оглядывался больше и не было похоже, что ледяная вода доставляет ему хоть какое-то беспокойство. Он заходил все глубже, отдаляясь от берега, выходя за границу света от костра. Когда его практически поглотила тьма, он вдруг дернулся и Кайрин увидел, как из черной воды поднимается что-то белесое, поблескивающее в отсветах пламени и судорожно дергающееся. Ощущая как волосы встают дыбом, кожа покрывается мурашками, а по спине текут холодные капельки пота, он все же присмотрелся внимательнее: к Миккелю тянулись мертвенно бледные руки со скрюченными уродливыми пальцами. Они хватали колдуна за руки, цеплялись за намокшие волосы, царапали обнаженное тело, но тот и не думал сопротивляться. С каждой секундой их становилось все больше и казалось, что они хотят разорвать его на куски. Даже несмотря на недавнее желание хорошенько поколотить Миккеля, смерти ему Кайрин не желал, а тем более такой странной и отвратительной. Он уже собирался броситься на помощь, даже не смотря на собственный страх, но его будто парализовало. Со стороны озера подул ледяной пронизывающий до самых костей ветер, поднимая в воздух яркий сноп искр и Кайрин отчетливо ощутил, что-то потустороннее, то, что он уже чувствовал раньше, когда Миккель касался воды. Сейчас оно подобралось вплотную. Не оставалось ничего, кроме как беспомощно наблюдать за ужасающим зрелищем и молиться, чтобы ЭТО обошло его стороной. Спустя еще несколько бесконечных мгновений Миккель сдался окончательно и начал оседать в воду под напором отвратительных конечностей. Ужасные руки одержали полную победу, и колдун с головой ушел под воду. Все еще обездвиженный, Кайрин видел, как по зеркальной поверхности расходятся круги, исчезающие в темноте с одной стороны и разбивающиеся о берег с другой, а потом исчезли и они. Снова единственным источником движения сделался костер. Кайрин и сам не заметил, как практически перестал дышать, до рези в глазах вглядываясь в то место, где исчез Миккель. Его окружила мертвенная тишина и даже костер замолк... Только теперь он понял, что не слышит ни единого звука, кроме собственного рваного сердцебиения и слишком редких вдохов. «Как в могиле...» — пришла в голову зловещая мысль. От резкого всплеска он вздрогнул, а сердце гулко ухнуло и забилось с удвоенной скоростью. Миккель вынырнул, откидывая на спину волосы и хватая ртом воздух. Руки все еще цеплялись за него, но в этот раз он отдирал их от себя, медленно продвигаясь к берегу. Кайрин видел его искаженное лицо и слышал, как он дышит, тяжело и надрывно. Казалось, что озеро не хочет его выпускать из своих цепких когтей и даже вода удерживает, не дает прохода, а воздух вокруг будто задрожал и сгустился, почернел. В какой-то момент Миккель зашарил полубезумным взглядом по берегу, будто не мог найти что-то, что там должно быть, и только увидев костер, по его лицу скользнула тень улыбки, и он с новыми силами двинулся вперед. Напряженно всматриваясь в полумрак, Кайрин не сразу понял, что снова может двигаться, а когда обнаружил, то сразу же отступил назад, но сделав буквально несколько шагов остановился. Он не знал, чего сейчас желает больше: вернуться обратно в дом, запереться в комнате до утра, а как только рассветет покинуть это место, чтобы никогда не возвращаться и забыть как страшный сон или же увидеть все до конца, а завтра узнать у Миккеля, какого дьявола здесь произошло. В результате, он так и продолжал стоять столбом, наблюдая, как Миккель выбрался-таки на берег, тут же обессилено падая рядом с костром. Еще некоторое время он смотрел на неподвижное тело колдуна, потом не выдержал и пошел к нему, стараясь держаться как можно дальше от воды, которая теперь внушала ему самый настоящий ужас. Оказавшись у костра, Кайрин присел на корточки и осторожно дотронулся до плеча Миккеля, который, кажется, почти не дышал. Кожа была все еще влажной и совсем холодной, с множеством синяков, а по бокам тянулись глубокие рваные царапины из которых слишком медленно сочилась кровь. Кайрин нагнулся и прислушался к едва бьющемуся сердцу — Миккель определенно был жив, но от него буквально веяло смертью. Он не знал, нужна ли сейчас его помощь, но, не привыкший оставлять людей в беде, все же решил поступить так, как ему казалось правильным. Пусть Миккель и не совсем человек, но он спас ему жизнь, а значит, в нем еще осталось хоть что-то человеческое. Легко подхватив Миккеля на руки, Кайрин решительным шагом направился к дому, стараясь не обращать внимания на то, что вода стекающая с рыжих спутанных волос промочила его одежду и холодит так, будто в кожу впиваются ледяные иголки, а стоило подумать о тех ужасных существах, которые дотрагивались до тела колдуна и по его собственному тут же прокатывалась волна дрожи. Пока Кайрин нес Миккеля до спальни, дыхание колдуна стало более ровным и глубоким, а кожа потеплела. Он уложил его на кровать, закутал в одеяло, которое валялось тут же. Убедившись в том, что он не в беспамятстве, а теперь уже просто спит, Кайрин хотел уйти, но что-то его остановило. Он присел на край кровати и всмотрелся в бледное изможденное лицо: обычно люди во сне выглядят более молодо и расслабленно, а Миккель же, наоборот, будто постарел на добрый десяток лет, возможно и больше. На юношеском лице прорезались морщины и появились тени, которых раньше и в помине не было. Почему-то вспомнилась собственная реакция, когда смотрел на колдуна, рубящего дрова, и потом, когда тот осматривал раны... Кайрин протянул руку к его волосам, медленно и осторожно. В последний момент, когда кончики пальцев почти коснулись мокрых спутанных прядей, он все же передумал. Это было слишком странно. Все связанное с Миккелем было странным. Кайрин тряхнул головой, стараясь избегать малейшего контакта, убедился, что Миккелю стало лучше, а потом резко встал и ушел к себе.