Песня Беса

      У Ульяны кружилась голова. Столько эмоций, столько красок сливалось перед ее глазами. Каждый сантиметр мира размазан по холсту неаккуратным движением Пикассо, который, впрочем, всегда уродовал своей излишней простотой необычайно гениальные и прекрасные вещи. Бог — Пикассо. Звучит более, чем правдоподобно.       Поднявшись по неустойчивому крыльцу, Уля даже не покачала обыденно головой, укоряя мать за то, что та до сих пор не может вызвать мастера или попросить соседа Борю починить ступеньки, чтобы они, сгнившие и сырые, не прогинались так сильно под ногами. Весь взгляд Ульяны был затуманен странной мутной пеленой, напоминающей пелену нетрезвого человека, перебравшего с алкоголем. Скрипнувшая за её спиной дверь, закрылась с трудом, все равно оставив пространство между ней и косяком, через него и проникал в дом удушливый воздух. Так как девушка была босиком, ей и не пришлось разуваться: Киселева по привычке вытерла ступни о коврик перед дверью, от чего они неприятно стали зудеть, и дрожащими, бледными руками отдала конверт матери, которая вышла встретить дочь, чтобы отдать ей другое выстиранное недавно белье. — Что это? — прозвучало где-то вдалеке от Ульяниных мыслей, и она даже не ответила. Только почувствовала, как мать пораженно распахнула глаза, и, перебирая руками купюры, уставилась на деньги. Ее мало волновало, откуда взялись эти двести тысяч, важнее было то, что они есть. В ту же минуту Киселева, под радостное сбивчивое дыхание матери, скрылась за дверью собственной комнаты.       То, что сейчас ощущала Ульяна, невозможно понять. Наверняка, вы не сможете прочесть о такой любви в книгах, не увидите подобных чувств в фильмах и в жизни, скорее всего, тоже никогда не разглядите. Это в сердце. Глубоко. Закрыто черным покрывалом зрачка так тщательно, что при всем своем желании вы не разглядите эту любовь в глазах человека. Вам нужно приникнуть ухом к груди и услышать сбивчивый стук сердца, пульс которого уже никогда впредь не станет ровным, потому что все удары его и мысли заняты человеком, в которого этот человек влюблен. Сложная философия, но помните: Бог — Пикассо. Будете оправдывать все сумасшествия мира этим определением — и жить станет легче.       Однако Ульяна еще не знала этого и страшно маялась, когда чувствовала, как ее сердце лихорадочно рвется из грудной клетки, стремясь найти своего хозяина и привязать себя к нему веревкой. Желание быть покоренным и подчиняться охватывает тебя с головой, когда ты влюбляешься, тогда-то ты и тлеешь изнутри. Бойся этого чувства, беги от него.       Уткнувшись в колени лицом, Ульяна просидела так, почти не шевелясь, до самого вечера. Буквально через час после получения денег, мать куда-то живо убежала, хлопнув входной дверью, и Киселева осталась совсем одна. Что-то внутри неё зарождалось, как-то новое чувство, новое понимание. С каждым часом она становилась всё ближе к истине. Каждую минуту все лучше понимала, почему она чувствует именно это. И всего секунда ей была нужна, чтобы вздрогнуть удивленно, испугавшись собственного признания.       То, чего она хочет, так мерзко и дико: следовать инстинктам может только зверь, и сейчас Ульяна дошла до апогея своего сумасшествия.       Она желает видеть Дашино лицо, улыбающееся от похотливого, телесного удовольствия, тонкие губы и брови, искривленные в гримасах возбуждения, влажные ладони на своих руках, и, наконец, то, как волна наслаждения накроет Дарию с головой.       Что это? — Вопрос прозвучал в глухом пространстве как-то сам собой. Дитя Бога не может думать о таком. Внутренне девушка призвала себя выкинуть из головы то, что посетило ее насколько секунд назад, ибо она уже пожалела, что пыталась найти ответ и суть. Бог — Пикассо. Мир — его шедевры. А значит нет в мире никакого смысла и никакой сути.

***

Июнь лихорадочно пронесся, как во сне, мимо Ульяниных глаз. Это произошло так быстро, как если бы только моргнуть и увидеть уже другую картинку. Каждый день проходил с жуткой головной болью и ломотой в костях, словно тело становится другим, словно из гусеницы девушка становилась бабочкой. И вскоре усталость приняла облик призрака, неустанно следующего за Киселевой тенью.       Не сказать, что благодаря деньгам в их жизни что-то поменялось: да, мать вызвала мастеров, и они привели дом в более или менее приличный вид. Однако оставшиеся деньги Прасковья спустила на свою секту. В обычном состоянии Ульяна бы взвыла и, скорее всего, расцарапала лицо матери, но не сейчас. Тот самый призрак питался ее энергией и чувствами, и ничего, кроме опустошенности, Уля не ощущала вот уже которую неделю. Ей было плевать: деньги на себя она все равно почти никогда не тратила.       Началась тусклая, бессмысленная депрессия, в которую, неизвестно почему, Ульяна загнала саму себя. Июль же, напротив, стал месяцем некоего возрождения. Так, на удивление, бывает иногда в фильмах или книгах: одним утром просыпаешься и понимаешь, что все твои проблемы — такая чепуха, и что пора бы перестать хандрить и взяться за дела, утонуть в них и забыть про надуманные драмы в жизни. Именно так Ульяна стала той, кем была, вновь.       Заметно оживившись, она стала потихоньку зарабатывать деньги для себя. Матери, по большому счету, было всё равно, чем занимается ее дочь. Летом она всегда пропадала в своем «клубе чокнутых религиозных фанатиков» и вовсе забывала об Ульяне, впрочем, как всегда, даже, когда та была еще пятилетним ребенком. Девушка стала работать нянькой для соседей за весьма хорошую плату. Удовольствие было не только в зарплате: ей нравилось возиться с умными и хитрыми девятилетними мальчуганами-близнецами, одного из которых звали Пашка, а другого — Андрейка, и они были похожи, как две капли воды! Различить их иногда не могли даже родители. И тогда Ульяна сплела хулиганам браслетики дружбы — зеленый и синий. Тогда в их отношениях заиграла гармония.       Июль пролетел быстрее июня, но главное их различие было в чувствах — июльскими днями Ульяне иногда даже удавалось убежать от навязчивых мыслей о Дарии. Разбитая душа неспешно склеивала осколки, чтобы вновь заблестеть в солнечном свете жизни.       Август вновь привел Киселеву в некий упадок. Родители Паши и Андрея приняли решение переехать в другой город, и Уля осталась без любимой работы. Она пыталась наняться к другим семьям, но, проработав у них несколько дней, понимала, что не может уживаться с похабными, капризным детьми и вовсе бросила пытаться быть няней. Получив плату за июль, Ульяна не тратила деньги, а стала первую их часть бережно хранить между сотой и сто первой страницей антиутопии Замятина «Мы», а вторую — между двести пятьдесят третьей и двести пятьдесят четвертой книги Лермонтова «Герой нашего времени». Безделье в тот месяц поглотило с головой, обглодало кости и воскресило, чтобы заново съесть. От скуки Ульяна пару раз набирала номер, данный Дарией, но тут же скидывала, безумно дрожащими руками убирая телефон куда подальше, дабы ее не посетила подобная сумасшедшая идея вновь. Мать в этот месяц она почти не видела, та появлялась изредка, и в основном с бутылкой вина или коньяка в руке, пьяная и пропахшая перегаром. Для Ульяны это было непозволительно, поэтому она пряталась в своей комнате. Интересно же у них в секте проповеди читают! И все бы шло своим чередом дальше: извилистой линией, наполненной подъемами и обрывами, продолжилась бы жизнь, если бы не та ночь.       Все, что помнила Ульяна, это безумная боль в ногах, жуткий запах гари, тьма перед глазами, хоть они и были открыты. Гадкая тошнота и неприятное удушливое чувство. Затем глубокий сон и покрытое сажей лицо пожарного в метре от нее, а вокруг него — тьма, непроглядная кучевая тьма и языки пламени, летящие искры и тлеющая в огне бумага — все, что осталось от ее рисунков. Утром Ульяна проснулась в больнице бездомной и сиротой: в девять утра ее оповестили о том, что мать сгорела в том пожаре, как и дом, и что ее невозможно было спасти. Что почувствовала Ульяна в этот раз?.. Ничего.       В душе была пустота, волнение, тревога, но не дочернее горе. Внутри неё что-то пропало, исчезло, но это было так же незначительно, как для Вселенной пара исчезнувших звезд. Вместо них появятся другие, и они, посвященные другим людям, будут гореть в миллиарды раз ярче!       Однако, все омрачало то, что если Ульяну некому будет забрать в течение недели, то ее отдадут в детский дом, а этого ей ох как не хотелось. До дня рождения и совершеннолетия осталось совсем немного — пять месяцев, а значит нужно найти место, где можно жить, и человека, который ее примет.       На самом деле, Ульяна ничего не ожидала, позвонив Ставрович. Она не надеялась увидеть ярой помощи со стороны женщины, но, когда Дария прилетела к ней в больницу из Эстонии, отменив свое турне по СНГ…тут уж Ульяне нечего было сказать.