Следующим утром Ульяна проснулась с четким пониманием того, что
больше не верит, что совершенно точно потеряла Бога, что его уже нет в ее сердце.
Белые стены и потолок сделали из нее кристально чистого человека, словно отмыли сердце от всего постороннего.
Бог действительно ей не нужен: как же она жила в такой глупой реальности, не задумываясь, что Великий Всевидящий забыл о ней, бросил на попечение самой себе, позволял матери бить маленькое существо и морить голодом? Все свои семнадцать лет Киселева жила с мыслью, что о ней хоть кто-нибудь помнит, пусть и сам Бог, однако, все посыпалось прахом. Нет больше никого, кроме Даши. Будто осталась вокруг Ульяны только Вселенная и Дария.
Весь вчерашний день Ставрович учтиво помогала медсестрам менять Ульяне повязки, следила за капельницами, принимала обед и ужин. Сейчас, вспоминая все это, Киселева прикрывала глаза, сдерживала слезы, но губы дрожали: как же много Даша сделала для нее за какие-то десять-двенадцать часов.
Столько, сколько не сделал Бог за все семнадцать лет.
А можно ли вообще Бога, свое кредо, променять на любовь, на чувство? Уля задается этим вопросом не первый раз, потому что предать Всевышнего было бы все равно, что оскорбить весь мировой строй, каждую церковь, каждого верующего человека на этой земле. Разве это не дезертиртирство?
Уля чуть не подскочила на койке: так вот оно! Вот, о чем поет Дария долгие годы, к чему призывает каждого человека!
Ульяна не обязана быть частью общей массы: она не массовка, она — отдельная личность! Чем больше последователей у Бога, тем он сильнее, тем больше заблуждаются люди.
Да, Дария — ее собственный Бог, и теперь это даже не вопрос.
Сейчас женщина спокойно и тихо спала, положив голову на сложенные на койке руки. Она действительно устала: Уля даже не знала, спала ли Ставрович сегодня ночью. Больше семнадцати часов Дария ехала на поезде из Таллина до Москвы, а потом и вовсе провела весь день без сна. Ее черты лица словно стали мягче, будто женщина сделана из воска и теперь неподвижно тает от пламени, которое горит внутри Ульяны. В этот момент, когда Киселева видела Дашу совсем близко, имела шанс к ней прикоснуться, в груди девушки что-то приятно покалывало, тянуло сладко, как обычно растягивается нуга — приторно и мучительно прекрасно. Безумное желание прикоснуться к объекту вожделений, но вместе с тем и жуткое беспокойство: а вдруг Даша проснется? Какова будет ее реакция?
Протянутая рука вдруг дрогнула в воздухе. Действительно. Какое право она имеет касаться той, кою возвела в Боги? Вздохнув, Киселева хотела было уже убрать руку, однако в тот же момент Дария приоткрыла глаза. Уля не помнит теперь, когда это произошло, но четко знает, что Даша смотрела прямо девушке в глаза. В тот момент Ульяна вспомнила кадры из документального фильма о тиграх: небольшой олень, только что спокойно щипавший траву, вдруг соприкасается взглядом со спрятавшимся тигром и буквально каменеет под упорно направленными прямо в душу глазами. Спокойная, величественная неподвижность — вот что роднит с хищником Дарию. А вот Ульянин испуганный, растерянный, но внимательный взгляд походил на черный бездонный олененка, застигнутого в расплох. Так и застывший с несколькими травинками во рту, он не смел пошевелиться под наблюдением царя всего живого на Востоке.
За испугом последовал стыд и желание убежать куда-нибудь, подальше от Дашиных глаз, но ноги не позволяют этого сделать, поэтому Уле оставалось только отвести взгляд в сторону и, сминая нервно белое одеяло в руках, оправдываться:
— Прости, Даша! Я не хотела тебя будить: просто задумалась! Извини, пожалуйста!
Ставрович странно вздохнула и улыбнулась уголками аккуратных губ. Ей вправду стало смешно от того, что Ульяна пытается как-то выставить себя виноватой, даже не поняв, почему Дария проснулась. Тихо и невесомо усмехнувшись, Даша произнесла:
— Ты же ничего не сделала, за что просишь прощения? Я просто выспалась, не пугайся так, — Дария поднялась со стула и приятно зевнула. Ей спалось слишком сладко для мысли о рассеянной возможности подремать подольше. Ставрович, кажется, говорила что-то еще, но Ульяна ее не слышала: просто следила за тем, с какой заманчивостью и игрой двигаются губы, не тронутые косметикой, как кольцо делает милую ямочку на нижней губе. — Ты слышишь меня, Киселева?
Ульяна очнулась, словно ото сна. Как же ей стыдно! Ответив что-то вроде: «Задумалась, извини», она попыталась осознать здраво то, что произнес ее Бог (а говорило божество о бутербродах, которые завозили в качестве приятного дополнения к завтраку санитарки), и согласилась.
Странно как-то: сама Дария, довольно открытая, вечно задумчиво смотрела на Ульяну искоса, но никогда не говорила лишнего, а вот прежде молчаливая Киселева стала вдруг любительницей оживленно вести монолог. Вообще Уле всегда казалось, что Ставрович общительный и открытый человек, а тут она вдруг оказалась озадаченной и какой-то смущенной, пусть и заботливой. Ульяну ставило в тупик то, что Даша, вроде, и пытается помочь Киселевой, но при всем этом как-то избегает контакта с девушкой, словно боится говорить слишком много. Сама Дария поясняла это самой себе так: «Если тянет к человеку, то добром это не кончится: нужно меньше говорить, меньше смотреть, меньше думать. Я же не хочу сойти с ума, правда?». Да, безумное желание прикоснуться передалось странным образом и ей, однако, эти чувства она воспринимала более тревожно, чем Киселева. Зная человека от силы дня два-три, она готова совершать для него безумства? Смешно! И Даша
смеялась над собой: смотря в зеркало, встречаясь с собственными мыслями, глядя в небо и думая, что когда-нибудь она обязательно свозит Ульяну в Эстонию и покажет, как же там красиво.
Стоп, пора остановиться, на сегодня слишком много глупых откровений!
В адекватной истории должны быть только точки и запятые, но почему-то все время в мыслях сознание ставит в конце предложений восклицательный и вопросительный знаки. Ведь это от того, что в голове у Дарии избыток и эмоций, и вопросов. Вся её жизнь превратилась в эти символы.
Женщина взяла у санитарки бутерброд и вернулась к Ульяне. Что же в ней такого? Обычная, казалась бы, девушка, просто с чутким сердцем и пламенной душой. Внешность у нее тоже самая привычная для человеческого глаза: раскосые синие глаза с пышными, но не очень длинными ресницами, тонкие губы, русые прямые волосы, зачесанные к затылку и самая что ни есть заурядная фигура — грудь второго размера и сравнительно широкие бедра. Наверное, ее тельце Даша сравнила бы с детским, таким оно было нежным и аккуратным, нетронутым и чистым. А сгоревшие ноги, теперь покрасневшие и покрытые волдырями, которые постоянно выделяли жидкость… Да, это неприятно, но Ульяна не становилась от этого хуже! Даша была уверена, что эта мерзость скоро исчезнет, и Ставрович снова сможет с удовольствием разглядывать аккуратные ровные ноги и розовенькие красивые коленки Киселевой. Женщина видела множество красивых и даже, не побоится она этого слова, божественно прекрасных девушек, потому что имела дело с моделями и актрисами, однако Ульяна. Ульяна была по-другому невероятна, она вселяла любовь с первого взгляда: кроткой улыбкой девушка вгоняла в краску, а игривым движением глаз приводила сердце в смятение.
Как?
Черт возьми, Даша в толк не возьмет, почему с ней, борцом за свободу и человеком, придерживающимся принципа, что замуж выйти или полюбить — себя загубить, такое происходит?
Дария задумчиво поставила блюдце, которое достала из холодильника, на стол рядом с койкой и положила на него бутерброд. Это был белый хлеб, уже слегка почему-то заплесневелый (Ставрович потрудилась убрать эти неприятные образования с продукта, хоть их и было мало), сверху золотистое сливочное масло, грамм пять которого — Дария была уверена — стоило от силы «пять копеек», и его было непростительно мало, а завершал всю эту картину — какая ирония — маслом квадратный ровный кусочек сыра (он должен быть квадратным), который больше напоминал прямоугольную трапецию, хотя был свеж, что однозначно радовало.
— Как же ужасно вас кормят! — возмутилась Даша и уперлась руками в свои оголенные — женщина была в топе — бока.- Я ни в коем случае не позволю тебе так питаться! Это же возмутительно!
Ульяна не успела ничего ответить: Дария схватила куртку, висящую на стуле, и скрылась за белой деревянной дверью. Киселева же осталась в недоумении.
Через полчаса Ставрович вернулась с пакетом магазина «Магнит», который был наполнен до отказа. Уля удивленно проводила взглядом певицу, выкладывающую все продукты на стол и в холодильник.
Киселева поводила глазами по всему этому богатству и странно произнесла:
— Сколько я должна тебе за это добро?
Она была абсолютно серьезна, смотрела Дарие прямо в глаза, которые сейчас, кстати, выглядели еще более шокировано, чем во время их первой встречи в ожоговом центре. Искренне не понимая, что за глупости говорит девушка, Даша выпрямилась в полный рост и, так и держа в руках ветку бананов и кисть винограда, строго проговорила:
— У тебя еще и мозг обгорел, сумасшедшая? Ты ничего мне не должна: это благотворительность.
Ульяна слабо улыбнулась и уже который раз за день смущенно произнесла: «Спасибо, Даша». И все-таки она ощущала чувство долга, сильно обжигавшее грудь.
Закончив дело и набив холодильник едой, женщина села на стул рядом с койкой и как-то слишком взволнованно посмотрела Уле в лицо, будто хотела сказать нечто очень важное и серьезное. В глазах Киселевой застыл испуганный и растерянный вопрос: «Что случилось, Даш?» Сама Дария вздохнула неглубоко и задумчиво опустила взгляд на свои руки.
— Знаешь, у меня тут ночью появилась неплохая идея, — брови ее стали сведены к переносице.- Тебе ведь нужен опекун, так? Так. В общем, я поговорила с нужными органами: мне могут, при большом желании, дать временную опеку на тебя, а там и твой день рождения недалеко, будешь уже совершеннолетней. Что думаешь? — видно было, что Ставрович хотела сказать что-то еще или изъяснить то, что произнесла, иначе, но почему-то промолчала и не проронила ни слова, по-прежнему сосредоточенно думая о чем-то, известном только ей самой.
Глаза в глаза.
Даша ждала ответа. Где-то глубоко внутри она желала, чтобы эта маленькая девочка, которая через годик-другой будет выше ее на полголовы как минимум, жила с ней под одной крышей. Дария ни о ком в своей жизни не хотела еще так заботиться, как о ней, поэтому, что тут скрывать, слегка приукрасила действительность: пока она еще не спрашивала, можно ли ей оформить временную опеку над Киселевой, но подарить хоть какую-то надежду Ульяне Даша безумно желала. Женщина видела много грустных и убитых изнутри людей, поэтому, пусть Ульяна и старалась не показывать свое горе, Дария теперь прекрасно видела, что синий спокойный океан глаз Киселевой подернула рябь неуверенности в завтрашнем дне и заячьего испуга. Ничего удивительного в этом не было: никому не хотелось бы прожить и день в детском доме. Даже говорить об этом не стоит.
— Я… Даша, я даже…
Договорить заикающейся Ульяне не дал настойчивый стук в дверь. «Кто бы это еще мог быть? Врачи же уже закончили утренний обход», — девушки переглянулись, и Дария пошла открывать (ну что за дурная привычка работать швейцаром? Ведь можно было бы и просто разрешить войти).
Ульяна, из-за архитектуры палаты, не могла видеть, кто пришел, однако веселый голос Дарии ввел ее в состояние непонимания и жуткого детского любопытства. Голоса, отвечавшие Даше на её приветствие, были Киселевой явно незнакомы. Хотя подождите-ка… Один голос, так это же…
— Ребят, это та самая Ульяна, знакомьтесь, — Дария вышла из-за угла, попадая прямиком в палату, а за ней вошел мужчина, который сопровождал Ставрович в гости к маме Ули в тот самый день знакомства Ульяны и Нуки — Игорь. За ними — молодой парень с зачесанными к затылку и стриженными с боков под корень каштановые волосы, совсем молоденький на вид юноша с достаточно длинной бородой и мужчина, который выглядел крепче всех остальных, но походил на стильного тусовщика годов восьмидесятых, потому что имел тонкие, закрученные усы и прикольные солнечные очки.
От такого резкого увеличения числа людей, у Ульяны нолики запрыгали перед глазами. Кто они все такие и откуда понаплыли?
Секунду спустя Дария представила всех Ульяне: Игоря Киселева уже знала, первого парня из описанных звали Никита, второго — Вася, а третьего — Сережа. «Господи, одни мужчины», — как-то странно передернуло Улю, но она всем улыбалась и с каждым здоровалась. Вроде, в жизни спокойные ребята, а на сцене зажигают своей мощью каждое человеческое сердце!
В суете знакомства, заведенных разговоров об увлечениях и жизни каждого Ульяна так и не дала ответ Даше, хотя порой они ясно смотрели друг на друга, понимая, что висит между ними эта противная недосказанность.
Глаза в глаза
.
