За пределами вечности

«Грелль… Грелль Сатклифф… Очнитесь!» Мягкий, но требовательный женский голос настойчиво пробивался сквозь плотные сгустки белого тумана. «Успокоительное готово…» «Проверьте ремни...» «Очки! Бестолочи, вы забыли очки! Что значит, их нет? Почему раньше не сказали? Думали, что найдете? За двести лет не нашли, а тут думали, что найдете? Феерические кретины! Ладно, поздно уже… Он вот-вот придет в себя. Пленку! Пленку давай!» «Что у них там, черт побери, происходит?» раздраженно подумал Грелль, и в ту же секунду в глаза ему ударило чем-то ярким, а на мысленном экране побежал выцветший видеоряд… Мрачные облупленные стены детского дома. «Дом Нерожденных» - так его называли. Здесь «появлялись на свет», подрастали и получали начальную подготовку будущие жнецы. Души, которым не довелось, и уже никогда не доведется, увидеть мир простых смертных. По крайней мере, человеческими глазами. Все, что составляло их ежедневное существование — это суровые тренировки, одиночные и парные, обучение деловой речи и письму и утомительные лекции по истории человечества. В свободное время, если оно еще оставалось, никто не запрещал заниматься другими делами. Однако, фантазия ребенка, ограниченная стенами учебного заведения и скудным набором предметов, не слишком изобретательна. Уильям, тогда еще просто Уилл, угрюмый и отстраненный тихоня, например, питал страсть к стрижке кустов. Страсть эта, однако, не была хаотичной, а имела строго установленный порядок, отчего казалась чем-то средним между ритуалом и манией. Ночью, когда никто, по идее, не должен был его видеть, он спокойными размеренными шагами подходил к любому приглянувшемуся ему растению, с минуту смотрел на него, словно оценивая, а после четким, практически незаметным движением секаторов пресекал жизнь случайной ветки. Только одну за ночь. Всегда. Грелль видел это, потому что тоже не спал. Природа не наградила его никакими подобными талантами, кроме одного, довольно странного, - таланта жить ярко. Даже не наградила — не оставила выбора. Убивать друг друга было категорически запрещено. Что в контексте прочих правил «Кодекса юного жнеца» казалось несколько абсурдным… …-Жнец не должен испытывать жалость. Ни к себе, ни, тем более, к людям. - звучный строгий голос мадам Крайд эхом отскакивал от каменных стен, безжалостно и навсегда врезаясь в память каждого присутствующего. - Жнец никогда не должен стремиться познать человеческие чувства. Особенно опасны любовь, милосердие и сострадание, поскольку они могут привести к жалости. Испытывать жалость — недопустимо. - Жнец не должен ни к чему привязываться. Единственная его задача — быстро и качественно выполнять свою работу. - Жнецы, работающие в парах, выполняющие совместную задачу, обязаны не препятствовать друг другу в ее выполнении. - То есть, помогать друг другу? - робкий голос с заднего ряда. - Не препятствовать. - с выражением повторила мадам Крайд и продолжила. Не помогать. Не сотрудничать. Не испытывать эмоций. Просто выполнять свою работу. Так система работает практически без сбоев. Единственное, что им однозначно было позволено — это смеяться. Над собой, над другими и, в особенности, над теми, чьи воспоминания им в скором времени предстояло забирать. Над краткостью и бессмысленностью человеческой жизни и тем, насколько мелочными и тщетными становятся все человеческие метания пред лицом смерти. Перед их лицами. Юный Грелль, наблюдавший за Уиллом из окна смотровой башни, пожал плечами (что ж, у всех свои тараканы) и бесшумно спрыгнул вниз. Мокрая и мягкая от росы трава услужливо приняла его хрупкое тело. Уилл, однако, будто заметил мелькнувшую тень и поспешил раствориться в ночи. Притронуться к кусту алых роз он в ту ночь так и не успел. Грелль с интересом остановился у несостоявшегося «места преступления» и медленно провел пальцами по нежному розовому лепестку. Даже в бледном свете луны, кричаще алые и восхитительно ароматные розы словно являли собой островок настоящей жизни в этом сером и бесчувственном мире. Мире, нарисованном гениальным архитектором, структурированном и лаконичном, но, к сожалению, начисто лишенном души. Тонкая струйка крови исчезала в недрах узла и расцветала неровными узорами на ткани серой атласной ленты. Когда срываешь розу голыми руками, это ожидаемо. Впрочем, Грелль впервые в жизни срывал розу. И не просто срывал, а аккуратно перевязывал только что снятой с волос лентой. Было в этом что-то… Красивое. Да, именно красивое. «Жнец не должен влюбляться», но вот любоваться прелестью окружающего мира ему никто не запрещал. И с некоторых пор все существующие вещи и явления в жизни Грелля поделились на «интересные» и «скучные», а также «эстетичные» и «безвкусные». Происходящее же сейчас подпадало сразу под две категории - «интересно» и «эстетично», так что Грелль пребывал в состоянии легкого и приятного волнения, будоражащего кровь и заставляющего пускаться в самые отчаянные авантюры. Да, бродить по школе по ночам, а тем более, по чужим спальням, да еще и со столь невнятными намерениями было, разумеется, «строжайше запрещено». Что, впрочем, не помешало Уильяму Т.Спирсу утром с удивлением обнаружить на своем туалетном столике алую розу, перевязанную окровавленной серой лентой, говорившей о тайном отправителе гораздо красноречивее любой записки. Грелль, единственный среди сверстников, отличался весьма нестандартным вкусом. Кружева, жабо, вышитые плащи, перчатки, сапоги на высоком каблуке, броши и атласные ленты в волосах. Все это вычурное великолепие совершенно немыслимых расцветок создавало эффект случайной картины безумного подслеповатого художника, каждый раз новой, каждый раз неожиданной, а главное, одновременно и подчеркивавшей индивидуальность, и полностью затмевающей истинную личность творца. Образ Грелля всегда шел впереди него самого, был его визитной карточкой. Притягивал своей необычностью и отталкивал своей броскостью. Каждый, кто видел, если его спросить, мог бы с легкостью описать картинку, добавить пару слов вроде «странный», «франт», «выскочка», «эпатажник» и на сём умолкнуть. Никто не хотел смотреть дальше. Перегрузка зрительного восприятия начисто лишала желания докопаться, а что же там внутри. Это было удобно. Чертовски удобно. Но и преподнести себя во всей красе Грелль, чего уж греха таить, любил. Помимо всего прочего, он ухитрялся хорошо учиться. Почти отличник. Природная любознательность, живость ума, а также желание быть лучшим во всем просто не оставили ему иного выбора. Отчасти поэтому учителя, столь беспощадные к другим, прощали ему и экстравагантный внешний вид, и развязное поведение и несдержанность характера. Отчасти и потому, что, зная вспыльчивый нрав и необузданную фантазию ученика, предпочитали лишний раз не связываться. Проще уж было занять этого неугомонного подростка чем-нибудь увлекательным. В итоге, Грелль, за время своего обучения, успел побывать в музыкальном кружке, в хоре, на уроках бальных танцев и в театральной студии. Оставшееся время Грелль проводил в библиотеке. Не за изучением «Кодекса жнеца» и прочих, навевающих тоску, пыльных правил, конечно. Шекспир, Бодлер, невесомые пьесы, пронзительные поэмы и толстые томные любовные романы — вот, что занимало жаждущую тонких впечатлений душу юного охотника за жизнями. Обычно, такие книги не выдавали вовсе или выдавали с большой неохотой. Считалось, что они вредят неокрепшей психике жнецов и могут сделать тех излишне сентиментальными. Но только не Греллю! Уж в чем, в чем, а в сентиментальности его никак нельзя было упрекнуть. Скорее, в пародии на эту «глупую чувственность, мешающую работе». На все вопросы «зачем» Грелль с самым серьезным видом отвечал, что хочет лучше изучить людей, чтобы в дальнейшем избежать ошибок. Иногда еще он «писал доклад по истории человечества». И здесь репутация отличника также играла ему на руку. Грелль уже давно усвоил, что добиваться своих целей даже в условиях жесткой дисциплины довольно легко — нужно лишь уметь отвлечь внимание и обосновать любые свои действия с позиции высших идеалов организации. И всё, дело в шляпе. И даже ту театральную постановку ему простили… *** Мелькание кадров плёнки ускоряется. Видимо, предаваться воспоминаниям он будет позже. Вот уже мимо просвистели и выпускной экзамен, его первое совместное задание с Уилом, и однообразные рабочие будни, и эпичная кровавая бойня с мадам Рэд, когда алый окончательно укоренился в качестве его любимого цвета, и одержимость неотразимым демоном Себастьяном, увы, не питавшем к жнецу ничего кроме презрения и отвращения, и снова работа, работа, работа… И Уилл. Что-то с ним. Не по делу. Личное… И, кажется, весьма болезненное. Фрагментами. Неразборчиво. Пленка обрывается… «Все. Конец фильма. Можете открывать глаза». И снова этот противный насмешливый женский голос. Будь его воля, он бы не только не открывал глаза, но и предпочел бы еще раз пересмотреть пленку. Пусть детство и юность и не самые приятные части его биографии, но зато самые веселые. Особенно в сравнении со второй частью фильма, где есть только рутина и бесплодные страдания по Себастьяну. Тьфу! Грелль нехотя разлепил веки. Изображение мутнело и расплывалось. Что-то белое, яркий свет прямо в лицо, склонившиеся над ним фигуры… Госпиталь? Стоп. У жнецов же нет госпиталя! - Очки… - неуверенно пробормотал Грелль осипшим голосом и попытался протянуть руку. Тело слушалось с трудом, словно всю кровь из него кто-то вылил и заменил на силикон. - Дайте мне мои очки! Немедленно! - уже более решительно взвизгнул Грелль в своей обычной истеричной манере. Кажется, голос и контроль над телом стремительно возвращались к нему. - Извините, но ваши очки за время вашего сна были утрачены… - дрожащий голос, судя по всему, принадлежавший кому-то из ассистентов, постарался вложить в это «извините» всю скорбь бессмертного народа. - То есть, как это — были утрачены?! Между прочим, это были мои любимые эксклюзивные дизайнерские очки! Где я, скажите на милость, добуду еще одни такие же?! - возмущению Грелля не было предела. Он дернулся, и внезапно обнаружил себя связанным по рукам и ногам тугими ремнями. - Немедленно освободите меня! Или это намёк на БДСМ с моим участием, мм? - Шутит. Значит приходит в норму… - пробурчала старшая себе под нос. - Нет, смею вас разочаровать, эти ремни исключительно в целях вашей безопасности. Чтобы вы случайно не покалечили себя сразу после пробуждения. - Чтобы я вас всех не покалечил сразу после пробуждения! - огрызнулся Грелль. До него медленно начинало доходить самое главное… - А что вообще за кипиш вокруг моего сна? - Ну… Как бы вам помягче сказать… - Вот, возьмите пока эти очки. На первое время, пока мы постараемся отыскать ваши… На нос Грелля водрузили очки, и он смог наконец разглядеть происходящее. Он действительно находился в некоем подобии больничной палаты, вокруг стояли озабоченные жнецы в белых халатах и подозрительно мигали некие неведомые приборы. Ассистенты опасливо жались в углу возле этих аппаратов, будто те могли их защитить. Статная коротко стриженая темноволосая дама в очках в зеленой оправе, судя по всему, «главный врач», смотрела в упор, спокойно и холодно. - Где я? - Вы находитесь в одной из палат Центра Реабилитации жнецов… - женщина говорила буднично, словно проводила экскурсию. - Центр Реабилитации жнецов… - Грелль перебирал в голове названия всех известных ему отделов, но упорно не мог вспомнить. - Никогда не слышал — наконец признался он. - И не могли слышать — спокойно возразила женщина — наш центр был создан уже после того, как вас… погрузили в сон. Если точнее, в 1956 году. Смысл сказанного дошел до Грелля не сразу. А когда дошел... - Погрузили в сон?? Сколько я спал?! Какой сейчас год?! - ремни, сдерживающие жнеца, опасно напряглись. Грелль не мог сдержать эмоций. - И… Почему?! За что… меня… так? - Успокойтесь. Сейчас 2012 год. Вы были погружены в сон в 1846 году за особо тяжкое преступление, память о котором на данный момент заблокирована во избежание рецидивов. Наш отдел занимается помощью в восстановлении и адаптации таких как вы, а также жнецов с иными психологическими проблемами. Скоро вам все объяснят и расскажут более подробно. А пока, если вы уже успокоились и не собираетесь… причинить нам какой-либо вред… - было видно, что слова подбираются с особой тщательностью — мы развяжем вас и отведем в другую палату, где с вами будет говорить специалист… Дальше Грелль уже не слушал. В голове вертелось только «2012 год», «особо тяжкое преступление» и «психологические проблемы». Что представляют из себя последние, Грелль понимал очень смутно. В его время такого термина еще не существовало. В его время… 2012 год! Это же целых 166 лет, проведенных в вакууме! Что? Что такого он мог сделать?! За этими размышлениями он и не заметил, как его бренное тело под руки проволокли по длинному узкому коридору и втолкнули в светлый просторный кабинет, такой же ослепительно белый и стерильный, как и предыдущее помещение. - Подождите здесь. Ваш психолог скоро подойдет. - дверь за ним мягко захлопнулась. Грелль невидящим взглядом осматривал помещение. Диван, на котором он сидел, кресло напротив, стол и стул у окна. Пронзительно яркий солнечный свет прямо в глаза. И странные параллельные горизонтальные полоски на окнах вместо привычных штор. Вот и всё. Ни тебе даже зеркала. Осознав, что в ближайшее время не сможет узнать, как он сейчас выглядит, Грелль окончательно потерял интерес к миру внешнему и целиком погрузился в себя.