Новый Свет

— Впустишь? Или вконец утомился с дороги? — С лукавым прищуром поинтересовалась Дарья, переминаясь босыми ногами. — Дашунь, — С приглашающим жестом склонился к ней Брагинский: — Тебе отказа быть не может. Я истомился лишь в разлуке. Ржевская улыбнулась и быстро вошла в комнату. Закрыв тяжёлую дубовую дверь на засов, Иван обернулся к стоявшей перед ним девушке. Встретив взгляд затрепетавших от волнения глаз, жарко обнял. И тут же припал губами к её шее: — Ну, разве может путник, изнемогая на дорогах жизни, не опуститься на колени у столь живительного источника изящества и красоты. Все эти дни я думал о тебе! Задув, взял свечу из её дрогнувшей руки, отбросил. И глубоко вдохнул аромат девичьих волос. Она подняла голову и их губы тут же слились в страстном поцелуе. — Врёшь поди?! — С трудом оторвавшись от его губ, улыбнулась Дарья: — Так уж и думал? Наверное, опять свои странные дела творил! Неужто ни одной красивой немки не видал в королевском дворце? — Фридрих, не король - курфюрст. Вроде как князь, по-нашему, — Уточнил Иван: — Да и не был я в его дворце. Это государь Пётр Алексеевич с Алексашкой там были. А мне не досуг. Знакомца старого встретил - он мне всё больше замок и город показывал. А немку красивую видел... На рыночном эшафоте, перед тем, как ей голову топором отрубили. — Господи! — Закрестилась Ржевская: — Страсти-то какие, говоришь. Да ещё на ночь... Что ж о том за ужином не сказывал? — Оттого и не сказывал - что на ночь, — Засмеялся Брагинский: — И тебе бы не сказал, коли б не спросила. Но ты, ангел мой, о том не бойся. То дело не наше... От этих немцев даже у меня голова кругом... И это только самое начало. Ох, чую, многое ещё повидаем мы в этой Европе... Говоря это, Иван шарил рукой под подолом девичьей сорочки - вдоль стройных ног и по округлостям задницы. Другая его рука легла на грудь девицы, словно между делом несколько раз огладив её упругие полушария и наткнувшись на вздыбленные горошины торчащих сосков. Дарья улыбнулась и прижалась к Ивану всем телом. Обняла за шею, повисла. Теперь он держал её за задницу, чувствуя, как её грудь упёрлась в него, а бёдра обхватили его бока, скрестившись за спиной. От её горячего тела исходил нежный аромат дурманящих трав. — Забери меня от Лефорта, с тобой хочу быть, — Надув губки, попросила Ржевская: — Франц такой приставучий, просто страсть. А сам больной весь и всегда пьяный. "Амор, амор" - а уже не может ничего, только больше слюнявит... Заберёшь? Или уж Петру Алексеевичу что ли скажи... Хватит мне в "диаконисах" плясать, помоложе меня девки есть. Я замуж хочу. Тебя только о том и могу просить. Но ты же не берёшь... — Дарёнка, светик ясный, обо мне речи не веди - ты же уже всё знаешь. Неужто до сих пор не полюбился никто более? Вон ведь, сколько добрых молодцев вокруг? — Один ты мне люб, Ваня! — Тихо ответила Ржевская: — Но кого государь скажет - тот и по сердцу мне станет... Ну, так что? Замолвишь обо мне Петру Алексеевичу? Иван твёрдо кивнул и, улыбнувшись, добавил, что государь жениха ей уже приглядел: нашего, молодого да ладного, из богатого княжеского рода. — Только кто такой — не выдам. Царём не велено — сюрприз! Одно знаю: как из Европы возвернёмся, так сразу вас и окрутим. Только ты тоже об этом пока молчи, не проговорись государю - осерчает и выдаст сгоряча Рюриковну за какого-нибудь безродного сынка купеческого. Или в монастырь ушлёт. Ты же его знаешь?! — Более ни о чём не спрошу, лишь о любви. Коли так уж помнил обо мне... — Прошептала Дарья ему на ухо, сбросив на пол зашуршавшую планиду. Красивые, затянутые поволокой глаза, развратное выражение лица, прерывистое лёгкое дыхание - лишь это владело теперь вниманием Ивана, когда он молча отнёс и положил девицу на расстеленный соломенный тюфяк. Лёг рядом. И привычно ворвался своим языком меж призывно открытых губ, где её язык тут же составил ему компанию во влажном танце разгоравшейся страсти. Почти не прерываясь, они быстро раздели друг друга, в ласках нежности возносясь в Ирий. Стоявший на подоконнике подсвечник, слегка потрескивая мерцающим пламенем трёх оплывающих свечей, окутывал комнатку уютным полумраком. А где-то за стеной жарко топили печку или камин - дров явно не жалели, не забывая подбрасывать трав. В воздухе плыл аромат чистотела. Брагинский нежным взглядом окинул Дарью в её натуральном виде - в чём мать родила. Что заставило его охнуть от такой красы. А его жезл, давно уже приобретший боевую стойку, просто окаменел, заныв истомой и желанием. Всё в ней было ладно и по-бабьи прелестно, хоть и тяжеловато на вид. Налитые шары грудей, украшенные большущими ореолами и крепкими сосками, пухлый живот и широкие бёдра. Выпуклый курчавый треугольник лобка манил тенью между сжатыми стройными ножками. А Ржевская зарделась, увидев его тело и готовое к делу мужское орудие, словно она вновь была неискушённой во всех прелестях постельных утех маленькой девочкой... Навалившись сверху, Иван целовал её всю - долго, страстно, жарко, погружаясь в прелестное изучение девичьего тела. Он пожирал её глазами и губами, жадно оглаживая бархатистую кожу в самых потаённых местах. Теперь она была всецело его — послушна и податлива, трепетно дрожащая от предвкушения. А Иван погрузился в шёлк девичьих волос. И, не отрываясь более, жадно пил, словно персидскую сладость, вкус влажного горячего дыхания... И, ощущая, как мягкая девичья рука крепко охватывает его вздыбленную плоть, а длинные тонкие пальчики играют с ним внизу, доставляя неимоверное удовольствие. Его рука тоже не скучала, скользнув долу - вдоль изгиба талии в мягкую жаркую глубину между сжатых бёдер и достигнув заветной цели. Сладостные вздохи были ему наградой, когда он принялся нежно поглаживать лепестки сокровенного бутона. "Дашка как всегда прекрасна!" — мысленно восхитился Иван, любуясь её покрасневшими щеками и бесстыжим томным взглядом. Этот смелый ждущий взгляд распалял его всё сильнее. Сжимая молочную мягкость округлых грудей, он целовал и покусывал овалы торчащих сосков, в то время как его рука шаловливо пыталась разжать бёдра девушки. Наконец он раздвинул её ноги и, загнув их в коленях, смог пристроить своего, налившегося нетерпеливой силой, торчуна к горячей расщелине между ними. Зажмурив глаза, Дарья напряжённо замерла... Иван не заставил себя ждать и погрузился в желанную тесноту. Он вошёл в неё сильно, но плавно, стремясь проникнуть как можно глубже. Громкий стон захлебнулся в его жарком поцелуе, когда начал, столь сладостные для него, движения чреслом. И крепко сжав хрупкое девичье тело, забившееся в дрожащей судороге. Сейчас она просто таяла и растворялась в урагане накрывшего её удовольствия. С упоением вбивая свой кол в податливое чрево, он смотрел, как Дарья придерживает прыгающие от его толчков груди, как мечется, растрепав волосы и покусывая влажные губы. Хороша была девка! Упругая, сочная... Куда тут Гилу с его мускулистой мужской задницей... Приподнявшись, он подхватил её ноги под колени, высоко задрав их и оттягивая пальцами твердеющие девичьи соски... Всё это быстро привело его к желанному пику. И Иван с громким рыком излился в глубокое лоно, с большим желанием обрюхатить её. И, плотно прижавшись, так и остался в ней. — Хочу ребёночка от тебя, — Словно прочтя его мысли, прошептала Дарья: — Сделай мне сына... — Так уж и сына, мне девочки нравятся больше! — Целуя её в шею, улыбнувшись, ответил Брагинский. — Нет, мальчишку... — Мечтательно, но требовательно пропела Ржевская: — На тебя похожего! Хотя бы не ты, так он - навсегда моим станет... А вырастет - лихим наездником будет. Отважным в бою и страстным в любви - как ты! С этими словами Дарья, огладив его плечи, провела ладонями по его курчавой мускулистой груди и сжала пальцами его налитые мягкие титечки. Иван ощутил острое наслаждение, что сразу отозвалось проснувшимся напряжением в причинном месте. — И зачем мужикам соски? — Улыбнулась Дарья, целуя и играя с его грудью. — Вот для этого... — Вскрикнул Иван, почувствовав, как его плоть наливается новой страстью. Всё это время он оставался неподвижным в её лоне. Но теперь возобновил удары с возрастающей силой. Следуя инстинктам, он двигал тазом и властно скользил, замкнутый в тесном плену, вновь наполняясь силой и желанием... Ржевская, охнув, залилась тихим смехом, а Иван, чуть отстранившись, извлёк уд из её глубин, огладив навершием пушистый холмик её лобка. Затем уверенным движением задрал девичьи ноги высоко, до самых ушей, и, обхватив их под коленями, направил свой источник обратно в её ждущее лоно. Хотел войти в иное место, рядом, но передумал - пусть этим тати с шалавами в хмельных кабаках занимаются. Женское естество влекло его намного больше. Задвинул одним толчком до самого донышка, так, что там что-то мягко смялось под его напором, но это не остановило. Он собирался этой ночью наполнить золотник своей наложницы до самых краёв. А она пыталась сдержаться, чтобы не огласить весь дом криком блаженства, всхлипами и томными стонами... "Ах, если бы это действительно было возможно - иметь потомство от смертной женщины"! — Подумал Брагинский. Когда-то такое ведь случалось... Полубоги. У эллинов, да и в других народах. Как о том знал он из старых ромейских сказок. Но там любили боги - они могли всё. У воплощений же с этим было как-то иначе. Кто-то свыше решал это за них. Провидение, случай, Господь или иные неведомые силы? Но ведь многие воплощения рождались от смертных. И лишь претерпев смерть обретали своё иное бытие. Появлялись временами среди прочих и не совсем обычные люди - богатыри, гении или наделённые даром избранники. "Разве за всем уследишь? Сколько у меня было женщин? А у других стран? А вдруг?! Наверняка среди людей и сейчас есть такие"... От этих мыслей Иван непроизвольно ускорил темп и глубину движений. — Хорошо тебе, сладенький? — Тут же отозвалась Дарья. — Да, голубка моя! Её разомлевшее лицо было устремлено к нему. Глаза смотрели прямо в душу. Временами она закусывала губы, и это дико заводило его. Она выгибалась под ним, царапала его спину ногтями и умоляла не останавливаться. А её тугое лоно растягивалось под давлением его стержня, орошая соками и жадно всасывая вглубь. — Ваня, какой же ты большущий, — Охнула Ржевская, когда Иван с силой погрузился в неё по самое "не могу". — Тебе больно? — спросил он. — Мне хорошо... Она сжала руками его твёрдый зад и надавила на него, вынуждая войти в неё ещё глубже. И Иван почувствовал, как конец где-то там, в глубине, упёрся во что-то. — Любииимый! — Вскрикнула Дарья, и её бёдра мелко задрожали. Пронзённая пиком удовольствия, она билась под ним, словно терзаемая невидимым зверем... Затем расслабленно обмякла после нахлынувшей волны удовольствия. Но Иван не дал ей опомниться. Его сильные руки вновь вздёрнули её ноги к себе на плечи. Почти сев на колени, он схватил девчонку за бёдра и стал с неистовой силой двигаться внутри неё, в безумстве сладострастной страсти. Всякие мысли в его голове, словно испуганные стаи птиц, были окончательно смыты умопомрачительно-яркой волной наслаждения... Он всё ускорялся и ускорялся, уже тараня податливое чрево так, что пол под ними ходил ходуном, пока всё же не достиг пика, теперь уже одновременно с Дарьей. Иван сильнее вжался в её лоно и, утробно зарычав, принялся изливаться. Его ядра отдавали столько семени, что, казалось, он может заставить понести и лошадь. Когда уд, наконец, прекратил пульсировать и начал опадать, Брагинский, тяжело дыша, находился на вершине блаженства. Отвалившись в сторону, лёг. Обессилено приходя в себя и ощущая горячее женское тело рядом. А во всём теле разливалась упоительная истома. "Да уж... Если так её сношать", — Вернулась к Ивану первая мысль: "То как бы ни навредить бедняжке". Он посмотрел на Дарью. Она лежала на спине, широко раздвинув поджатые в коленях ноги. Грудь и живот тяжело вздымались от жаркого дыхания не схлынувшей ещё неги. Взлохмаченные волосы, прядями закрывали её лицо и приоткрытые пухлые губы, за которыми влажно блестел жемчуг зубов. Её душа явно отлетела далеко в Ирий... "Вот ведь медведь, увалень... Задавил девчонку... Она же всего лишь человек", — Потянулся к ней Иван, желая поцелуем привести в чувство. Дарья, вынырнув из своего забытья, попыталась ответить на его поцелуй. Но Брагинский, не отрывая губ, тут же начал опускаться по её телу всё ниже. Её горячее тело лёгкими вздрагиваниями отвечало на новую ласку. Добравшись до груди он, как сосунок-титёшник, жадно овладел горошинами сосков. И ощутил новый прилив желания. После чего вновь вернулся к шее. Губами нежно коснулся ушка девушки, вызвав у неё резкий вздох, перешедший в стон удовольствия, когда его зубы легко прикусили мочку. И тут же почувствовал, как её рука властно обхватила его крепнущий ствол, снова вздетый вверх, как древко знамени. Нежные пальцы сомкнулись на его горячем навершии. В темноте Иван увидел блеснувшие удивлением и тайной радостью глаза Дарьи. — Он снова твёрдый, — Тихо сказала она. — Как всегда! Только, от этой клятой дороги, я что-то действительно подустал малость, — Признался Иван: — Но ведь, правда - скучал о тебе... — Ты просто чудо, — Прошептала Дарья. Она приподнялась и медленно скользнула вниз - к стержню плоти, что крепко сжимала в руке. Её упругие груди с твёрдыми от возбуждения сосками потёрлись о его жёлудь. И через мгновение он уже был зажат между этими тяжёлыми шарами, заскользив в блаженной теснине. — Оох... — Простонал Иван, когда вслед за этим Дарья припала к нему губами, медленно заглотив его жезл до самого основания... Её жаркие губы плотно обхватили этот кряжистый ствол, а Иван дёрнулся от нахлынувшего острого удовольствия... Возбуждение быстро возвращалось к нему с новой силой. И все мысли были вновь направлены лишь на то, чтобы поскорее пристроить своё хозяйство в манящее и влажное женское лоно. Прождав, сколько мог вытерпеть эту блаженную ласку, Брагинский подхватил Дарью и легко, как пушинку, перевернув на живот. — Ну, ты и кобелина, Ванька. Мы же только закончили... — Рассмеялась Ржевская. Поставив девицу на четвереньки, Иван хлопнул ладонью по её упругой заднице. — Мы только начали! — Прорычал он. Он вошёл в мягкое и податливое от длительного сношения чрево до упора, вдавливая свою твёрдую плоть вглубь горячего и такого желанного тела. Намотав на руки её волосы, Иван слегка натянул их и принялся снова двигаться внутри влажного лона. Сначала медленно, а потом всё ускоряясь и ускоряясь, пока Дарья снова не стала исходить сладостными стонами и криками... Её груди свисали вниз и качались в такт его ударам, елозя сосками по измятому покрывалу тюфяка. И сама она тоже помогала своему любовнику, сильнее выпячивая зад и совершая встречные движения. Чувствую приближение волны её удовольствия, Иван останавливался, вынимал и водил твёрдым навершием своей булавы по опухшим от страсти женским вратам. Затем вновь погружался по-полной, резкими толчками насаживая девичье тело на свой штык. — Ваняааааа! — Наконец взмолилась Ржевская. И Брагинский милостиво начал долбить её глубоко и не прерываясь. Он тоже был готов. И когда Дарья, в очередной раз, вознеслась на волнах греховного удовольствия под его натиском, Иван в третий раз излился вглубь её чрева. ... В эту ночь он ещё два раза погружался и изливался в неё, пока под утро, вконец утомлённая, она заснула в его объятиях, как нежная голубка. В окне уже забрезжил рассвет, а Иван Брагинский впервые за долгое время чувствовал себя по-настоящему опустошённым и... Счастливым. Дарья лежала и тихо посапывала на его груди, улыбаясь чему-то во сне. Утром Иван разбудил её. Было видно, что, несмотря на почти полное отсутствие сна, она выглядит помолодевшей. Он увидел её взгляд полный любви и ещё чего-то, едва уловимого. Это был взгляд удовлетворённой женщины. Наступивший день выдался тёплым и солнечным. Сборы и выезд Посольского обоза из Мемеля, как всегда, были шумными и суетливыми. Провожало русских почти всё население городка. Но всё вскоре быстро вошло в привычную колею и, гремя колёсами, многочисленные возки, кареты и телеги потянулись сухим трактом к Тильзиту. Брагинский, как и обещал, забрал Ржевскую в крытый, запряжённый четвериком, посольский дормез. И возница-пруссак долго удивлялся скрипу рессор и качанию своего экипажа. Гораздо более сильным, чем от попадавших под колёса камней, палок или рытвин на ухабистой дороге. Но потом малость пообвык. Ведь весёлый русский, затарившись вином и закуской, ехал в дормезе вместе с молодой фройляйн. И этой парочке было совершенно наплевать на то, что творится вокруг... А Великие послы, как могли, торопили обоз. Но лишь на шестой день пути, останавливаясь только для ночёвок, Великое посольство Московии, в полдень 5 мая (18 мая - по новому стилю) торжественно въехало в Кёнигсберг через Заплечные ворота.