Новый Свет

Гилберт Байльшмидт, закинув ноги на сиденье и заложив накрахмаленную салфетку за воротник, приступил к обеду, сделав первый глоток мозельского из дорожной фляги. Размеренный перестук копыт и качание кареты навевали на неспешные размышления, хотя этому изрядно мешали резкие подскоки экипажа на бревенчатых мостках и устилавших дорогу гатях. Путь по Мазурскому поозёрью, как всегда, был весьма выматывающим и долгим. Вчера, по накатанной колее, он к полуночи домчал до Растенбурга. Но теперь приходилось терпеть медлительность и тряску. Денег из казны на ремонт выделялось мало, но радовало, что окрестные жители по-прежнему старательно поддерживали торговый тракт в относительном порядке. Грунтовая дорога плавно петляла среди светлых берёзовых рощ и прозрачных осинников. Небольшие редкие дубравы, видневшиеся на вершинах холмов, остались далеко позади. Сосны и ельники, царствовавшие на севере, тоже попадались всё реже, уступая место обширным кустарниковым зарослям и болотным пустошам. Вокруг расстилалась голая туманная равнина. И этот однообразный пустынный пейзаж, проплывая за окном кареты, начинал уже изрядно утомлять. А ведь ещё совсем недавно всё здесь было иначе. Гилберт с растущим недоумением вспоминал, как за последние два-три столетия исчезали вековые деревья и лесные дебри. И не только вокруг городов и другого человеческого жилья, что вполне понятно. Много рубилось леса на постройки и дрова, но не это было основной причиной. Необычайно холодные малоснежные зимы с сильными буранами и пасмурная дождливая погода летом сказывались не только на урожае. Деревья просто вымерзали, гнили и умирали, а гари после пожаров не возрождались, зарастая травами и кустами. Люди уже давно не рубили деревья для растопки, а просто собирали мёртвый хворост, всё больше переходя на добычу болотного торфа. А вслед за густыми лесами исчезали и животные — туры, зубры, олени, даже кабаны и медведи. Байльшмидт ещё помнил, что когда он впервые попал на эти земли, здесь было много росомах и пятнистых лесных кошек с огромными клыками, похожих на тех, которые изредка встречались ему когда-то в пустыне во времена Крестового похода. А местные жители рассказывали о водившихся в реках и болотах чешуйчатых зубастых гадах размером с большое бревно. Но теперь всё это исчезло — плодились лишь лисы и волки, пользуясь домашним скотом, который разводили люди. И такое происходило повсюду в Европе. И чем южнее, тем больше. Хорошо множились ещё только кролики, крысы и мыши, а оставшиеся дикие звери всё больше мельчали. С природой явно происходило что-то не то*. Гилберт ощущал это, а ещё вспоминал старинные фолианты, прочитанные в Бранденбургской библиотеке. Когда-то, на заре христианства, именно густые леса защитили германцев от вторжения Рима. А четыреста лет назад спасли Европу от кочевых орд азиатского нашествия. И если бы степняки сейчас вновь вздумали появиться на востоке, они бы нашли вполне удобные для своих табунов пастбища, расширившиеся вплоть до западного океана. Вот о чём думал Пруссия, окончив обед и начав скучать в нудной, выматывающей дороге уже на второй день своего путешествия. Единственным развлечением ему стала лишь встреча с шайкой разбойников. Но, нахлёстываемые кучером, кони позволили оторваться от погони. А два гренадёра-охранника, ехавшие на закорках кареты сзади, палили из пистолей по нападавшим. Гилберт даже сам успел сделать несколько залпов, высунувшись из окна кареты и весело горланя ругательства. А ещё он думал о Людвиге... Священная Римская империя или Германия, как коротко называл его Байльшмидт. Рейх германской нации, странно сочетавший в себе нордическую суровую неприхотливость, итальянское беззаботное веселье и французский аристократический шарм. Разменявший уже восьмое столетие и бывший по-возрасту чуть старше Гилберта. Но при этом выглядевший просто молодым упитанным повесой и очаровательным болваном... Гилберту сразу вспомнился облик своего великовозрастного старшего братца. Ох уж этот Людвиг... Невысокий, на голову ниже Пруссии, но весь такой массивный, округлый и рыхлый толстяк. Мальчишка-переросток в широких штанах на лямках поверх белой рубахи и в неизменной баварской шапочке с пером. С нелепой оплывшей фигурой, толстыми бёдрами и мягкими ладонями. Но обладающий при этом каким-то странным обаянием и незаурядной силой. Неумеренное поглощение жирных свиных сосисок с пивом явно шло ему на пользу. Светловолосый, голубоглазый, с пухлыми розовыми щёчками и вздёрнутым носом. С невероятным спокойствием в прищуренных глазах и милой улыбкой. Когда-то много воевавший, но теперь без посторонней помощи не способный даже сесть на лошадь. И постоянно сбегавший в свой любимый Регенсбург - пасти гусей возле замка, выращивать капусту в огороде и устраивать пивные праздники на берегу Дуная. Ха! Никакая он не Священная. И не Римская. И уж тем более, не империя... Тоже мне - Дойче Рейх, называется... Гилберт твёрдо верил, что когда возьмёт власть над Людвигом и заменит собой его безвольную "империю", то сумеет объединить все германские земли и народы в настоящей мощной державе. Создаст свой Великий Рейх! И вот тогда отомстит и Польше, и всем прочим... На поле битвы, как и подобает истинному рыцарю! Эта идея никогда не покидала его, постоянно и назойливо всплывая в сознании. Как и страстное желание доказать всем этим европейским петухам, кто в мире по-настоящему велик. Поэтому Гилберт и направлялся сейчас в Варшаву - помочь Лукашевичу избрать короля: лояльного к Московии, и достаточно безрассудного для войны со шведом. Дорога была хорошо знакома, погода — прекрасна, а до польской столицы всего пять дней езды, мимо небольших редких селений и постоялых дворов. И ещё Байльшмидта радовало, что теперь не надо трястись ещё столько же до Кракова - старой резиденции Лукашевича. Но Пруссия всё же рассчитывал гнать как можно быстрее. И успеть вернуться в Кёнигсберг к приезду русского посольства и возвращения Брагинского, чтобы не вызвать ни у кого даже тени подозрений. Ехать прямым путём через Вармию, конечно, было бы короче. Но сейчас эти земли, по договору, остались у Феликса. И Гилберт решил сделать крюк и, миновав Мазурское поозёрье и Наревские болота, лишь один раз пересечь польскую границу у Ниборка. Во-первых, ему не хотелось лишний раз светиться на таможне. А во-вторых, на своих землях было как-то поспокойнее. В Речи Посполитой, после смерти короля Яна Сабесского, уже почти год царила смута междуцарствия. Паны и шляхта яростно рубились на сеймах и в своих волостях пытаясь выбрать нового правителя. А точнее говоря, просто грабили соседские имения. Страсти стояли нешуточные, ибо схлестнулись большие деньги, жадность, власть и амбиции многих. Желающих попасть в короли набралось более десятка, включая и перессорившихся друг с другом сыновей покойного Сабесского. Но после года "бурных дебатов", основных претендентов на трон осталось только двое. И мысли Гилберта плавно перетекли к решению этого вопроса, ибо от этого сейчас зависел весь его дальнейший план. Более того - вся дальнейшая его жизнь и история страны. В воздухе уже явственно ощущалось предвестие новой войны. Очередной. Но теперь уже на севере. Швед, как дамоклов меч, висел у самых границ Пруссии и грозил из-за моря. "Если Бервальд пойдёт на Польшу, меня тоже проглотит и не подавится"... — Вновь возвращаясь к больной теме, мучительно рассуждал Гилберт: "И коту под хвост все мои планы... Его надо остановить, ну или хотя бы ослабить. А это сейчас зависит от того, кто из двух основных кандидатов станет королём в Польше". Франция выдвинула принца Франсуа Луи Конти из рода Бурбонов, кузена короля Людовика Четырнадцатого. А Австрия предложила Фридриха Августа Саксонского. Первому - принцу де Конти, на днях исполнялось 33 года. Он любил и умел воевать. И, к тому же, был красив, статен и именит: граф де Ла-Марш, граф де Клермон, принц де Ла-Рош сюр Ион. И, вдобавок, младший сын племянницы самого кардинала Мазарини. Принц Конти показал себя ещё и весьма ярым католиком. Многие шляхтичи просто млели от желания заиметь такого красавчика в короли. Но он был ставленником Франции, главного союзника Османского султана. С которым у Польши, мягко говоря, сложились не очень тёплые отношения. Что, в случае избрания Конти, сулило большими последствиями во всей внешней политике. Это и было главным недостатком данного кандидата. Вся южная шляхта зверела от одной только мысли о мире с Портой. И, что особенно важно, избрание этого короля было совершенно не выгодно Гилберту. Такое решение наверняка вызовет войну Речи с Московией. Что, в принципе, тоже было бы неплохо, но оставляло Пруссию наедине со Швецией. И с прямой перспективой стать вассалом теперь уже у Бервальда. А Байльшмидту этого, естественно, совершенно не хотелось... Вторая кандидатура на польский престол - Фридрих Август Первый, прозванный Сильным, был 27-летним курфюрстом Саксонии. Тоже весьма хорош собою, смел и речист. Кроме того, женат и уже имеет годовалого сына-наследника. Хотя, пожалуй, это было и всё из его достоинств. Если не считать страсти к роскоши и умению делать долги. А ещё поговаривали, что он привечал всякого рода колдунов и алхимиков, варивших для него золото. Что было не удивительно при его расточительности, но и не менее небывалой щедрости. Это и привлекало к нему многих. Август был протестантом и ставленником Священной Римской империи. Но прежде всего — Австрии. Он поддерживал военный союз с Московией против османской Порты, продолжая политику правления Сабесского. И был весьма решительно настроен на войну со Швецией за возврат Ливонии. И вот это уже вполне устраивало Пруссию. "К чёрту Конти!" — Окончательно и твёрдо решил Байльшмидт, вновь открыв флягу, сделав очередной глоток и глядя на мелькавший за окном кареты пейзаж. "Надо перетянуть всё внимание Феликса и Ивана на север и натравить их на Бервальда. С Польшей мне зелье поможет, а Брагинского даже и заставлять не придётся, только чуть подтолкнуть в нужную сторону - сам не заметит, как влезет. Он неглуп и понимает, что вся Европа торгует сейчас через Балтику. Да и старые владения на балтийском побережье для него - как красная тряпка для быка!" "Август на польском троне Ивану выгоден, наверняка ещё деньгами и войсками ему поможет", — Думал Гилберт, придя к выводу внушить Феликсу избрать Саксонца. Хотя оставались ещё многие знатные шляхтичи, которые поддерживали Собесских или желали сами занять польский трон. Но они для Байльшмидта были уже не в счёт – просто немного осложняли дело. Собирали толпы сторонников и целые отряды отъявленных головорезов для доказательства своих прав. Отчего кровавый мордобой междоусобицы царил повсюду. Призрак власти кружил горячие хмельные панские головы. И вся Речь Посполитая гудела, как растревоженный улей, не в силах сойтись в едином мнении. В Польско-Литовской республике власть не передавалась по наследству - правителей избирали голосованием на Сейме. Это было очень забавно, но и чертовски муторно... И непредсказуемо. Гилберт считал, что династическая монархия всё же более надёжный способ. Хотя тоже не без изъянов. Великие и мудрые короли рождались редко, а родственные аристократические браки августейших особ порождали весьма запутанные схемы претензий на трон. Да и принцессы часто были бесплодными, а принцы больными и хилыми, как физически, так и духовно. Или ещё хуже - просто извращёнными придурками. "Бог шельму метит", — говорил Гилберт в таких случаях и, вздыхая, добавлял: "По грехам нашим даёт Господь". С этой точки зрения, Лукашевич действительно поступал проще, выбирая наиболее достойного, вернее - нужного в данный момент, из множества претендентов. "Но Феликс, как всегда, слишком медлителен и нерешителен в таких делах", — Думал Байльшмидт, закусывая паштетом на ужин и любуясь проплывающими за окном кареты лугами: "Вот я и испытаю на нём ведьмино зелье - заодно и узнаю, так ли оно хорошо действует на воплощения, как на простых смертных. И заставлю его избрать Августа и напасть на Швецию". И это было вполне возможно. Лукашевич пользовался при дворе и в Сейме весьма большим влиянием, почти не скрывая своей истинной природы. Вникать в которую, впрочем, ни у кого из знатной шляхты не возникало ни малейшего желания. В Речи Посполитой всё решали деньги. Вернее - их количество, и чем больше, тем лучше. В постоянной грызне за власть, люди воспринимали друг друга только как помеху или союзников. Слабого подчинить, а с сильным дружить, просто используя их личные странности. Играя на этом, Феликс выдавал себя за обычного родовитого магната. Затем удалялся в имение - "на покой". А через некоторое время снова объявлялся при дворе, как очередной новый наследник. И вновь с лёгкостью повторял путь карьерного роста при дворе, в роли королевского фаворита. Но без явных амбиций и всегда оставаясь в стороне от свары. При этом крепко держа в руках нити многочисленных дворцовых интриг и скандалов. Как ни странно, это всех вполне устраивало и не удивляло. Такой "серый кардинал", в качестве сильного союзника без претензий на власть, нужен был всем. И сейчас Лукашевич, как всегда, был в самом центре событий и, обладая большим влиянием, активно участвовал в выборе нового короля. А Гилберт, за дни размышлений в пути, уже окончательно решил, что им должен стать Август. "Попомнишь ты меня, Феликс", - Усмехнулся Гилберт: "Отольются кошке мышкины слёзы". Поудобнее откинувшись на подушки и забросив ноги в ботфортах на сиденье, Гилберт достал из внутреннего кармана камзола заветную зелёную склянку и, мстительно улыбаясь, залюбовался на наполнявшие её чёрные зёрна яда. Пока всё шло прекрасно! И это не могло не радовать... Огорчала лишь медлительность лошадей, галопом уносивших его карету всё дальше к югу, и вынужденные ночёвки на постоялых дворах. Но майские ночи были светлы и коротки. И через Наревские болота Байльшмидт приказал гнать без остановок. И вскоре переехав мост через Вокру и переночевав в харчевне на заставе, Байльшмидт пересёк польскую границу, присоединившись к большому торговому каравану. Но вскоре это ему наскучило, и он приказал ехать быстрее. Его чёрная запылённая карета летела вдоль тащившихся телег и возков, приближаясь к Модлинскому замку и Закрочимской паромной переправе через Вислу, ниже впадения в неё Буга*. Но в окрестностях замка Гилберт задержался почти на сутки, встретив бродячий цыганский табор. Весь вечер и ночь он пил, слушал песни и смотрел на босоногих плясуний в пёстрых юбках. А затем пытался затащить одну понравившуюся смешливую красотку в свою карету. Но в итоге, проснувшись к полудню, получил от всего этого лишь жуткое похмелье, несколько украденных чемоданов с припасами и пропажу всех четырёх лошадей вместе с каретной упряжью. А табора и след простыл. Поэтому вся ругань и раздача пинков достались только пьяному в хлам кучеру и осоловелым ото сна гренадёрам-охранникам. А Гилберт поклялся отомстить теперь ещё и цыганам, внеся их в обширный список своих врагов - на следующей строчке после евреев. И путь пришлось продолжать на купленных в конюшне замка двух старых клячах, что весьма замедлило движение и наложило на величественное лицо Пруссии тень страдающей печали. Но дальше всё прошло без особых приключений. Прямо в карете, большим паромом, Байльшмидт благополучно перебрался на южную сторону реки. И направился прямо к Варшаве вдоль низкого западного берега Вислы. Так гнал карету всю ночь без остановки, пока на рассвете не увидел вдалеке зубчатые стены городского бастиона, окружённые ивовыми плетнями ремесленной слободы. Миновав широко, по-славянски, разбросанные предместья и кривые улицы с белыми одноэтажными мазанками под соломенными крышами, он проехал по широкому деревянному мосту через внешний ров. Посад польской столицы напоминал осаждённый город - столько здесь толпилось всякого народа, конных и телег. Но всё же это мало походило на военный лагерь - скорее на огромный постоялый двор или ярмарку. Шляхтичи всех мастей и их челядь готовили еду на кострах. Ругаясь, толпились возле колодцев, ловили мечущихся кур или удирали с пойманным поросёнком от рассерженных хозяев. Много народа ещё (а скорее – уже) пьяно шаталось или спало прямо вдоль околиц, возле распахнутых дверей шинков или в телегах. Из открытых окон слышался женский смех и визги. Но лишь раз Байльшмидт увидел, промчавшийся навстречу, большой отряд гусар в блестящих кирасирах, с пиками и нелепыми белыми крыльями за спиной. Остальная "армия" была просто крестьянским сбродом. И стоял невообразимый гвалт, прорезаемый пальбой из пистолей, пьяными песнями, смехом и возгласами: "Август - наш король! Долой папистов. Любо... Любо". Им вторили другие крики: "Заткнись! Холера ясна... Папа заступник католиков! Геть отступников... Ганьба..." Но эти редкие вопли быстро тонули в общем гуле и шуме. Высунувшись из окна кареты, Гилберт узнал у прохожего, что это лагерь уже прибывшего в Варшаву герцога Августа Саксонского. Среди шума и ругани его имя слышалось больше всего, как и призывы выбрать его королём. И всё это было вновь весьма кстати для Байльшмидта. Вскоре, пройдя досмотр у стражи надвратной башни, он въехал на узкие, мощёные булыжником, улицы центральной части Варшавы. Здесь по сторонам высились трёх- и четырёхэтажные островерхие дома, плотными кварталами тянувшиеся до самого Внутреннего рва, окружавшего пятистенный с массивными угловыми башнями Дворцовый замок. Это и была резиденция Феликса Лукашевича. * * * * *- с природой происходило что-то не то: Малый ледниковый период, достигший максимума в следующие 200 лет, привёл к климатической катастрофе, превратив ландшафты Евразии и Америки в почти безлесную степь и прерии. Это стало основной причиной перехода на широкое использование угля и промышленной революции 19 века. Климат достиг современного состояния только в начале 20 века. Далее, с рецидивами, началось его потепление. *- ниже впадения в неё Буга: раньше считали, что Нарев впадает в Буг, а тот в Вислу. Но сегодня считается, что в Вислу впадает Нарев, а Буг лишь его приток.