5
24 января 2017 г. в 12:32
Эта кровавая баня продолжается уже сорок дней, и никто в отряде не знает, когда она закончится. Кажется, даже Царь.
— Это же были женщины и дети…
— Говорят, он сума сошел от горя…
— Те, кто видел его лицо в момент казни, говорят, что видели лицо самой смерти…
Солдаты перешептываются за его спиной и делают вид, что кормят своих коней или занимаются чисткой оружия. Александр усмехается и уходит в свою палатку. Они могли бы не прикидываться, что он и сын Бога, чтобы знать всё, что они думают и ему откровенно плевать на это. Если бы он всегда делал так, как хотят эти глупцы, Александр никогда бы не увидел ничего дальше Пелопоннеса. Он — Царь и он решил почтить смерть любимого, так, чтобы Гефестиону не стыдно было спускаться в царство Аида, а значит солдаты вернуться в Вавилон, только тогда, когда сын Бога повелит им это. И никак иначе.
Коссеи. Горные разбойники. Перед самым закатом он с конницей нагоняет последних людей этого вероломного племени. Люди, как и их предшественники, казнены на месте, но перед смертью всё-равно успевают опозорить себя мольбами о помиловании, солдаты даже косятся на Александра, женщины и дети, вдруг помилует. Но нет, взгляд правителя все также жесток. Как будто и не было этих дней, наполненных кровью и криками. Когда пауза затягивается и солдаты понимают, что приказ в силе они скоро расправляются с пленниками и снова садятся на своих коней.
— Труби «в лагерь» — отдает короткий приказ Александр, не дожидаясь отряда, разворачивается. И только телохранители пытаются поспеть за царем.
Когда он заходит в палатку его уже ждёт наполненная ванная, приготовленная рабом и скромная походная трапеза, всё-таки он сам не дал достаточно времени на сборы, узнав о разгуле коссеев.
Царь скидывает запылившийся плащ и одним движением головы отправляет раба из палатки. В последнее время одиночество ощущается всё больше, а люди вокруг, которых он сравнивает с назойливыми мухами, делают только хуже. Потому, что не понимают его замыслов. Ничего не понимают. Раздражают даже телохранители у входа в палатку, но покушений в его жизни было слишком много, чтобы взять и отпустить солдат.
Сняв доспехи и одежды, он с удовольствием погружается в ванну. Прикрывая глаза. Расслабляясь. Или пытаясь расслабиться. Жужжание какого-то предчувствия не отпускает, наверное, поэтому он как можно быстрее смывает дорожную пыль с тела и идёт к столу. Равнодушным взглядом скользнув по сервировке, Александр тянется к кубку с вином. Первые же несколько глотков и жужжание притупляется, думать становиться легче, допив кубок до дна, блондин понимает, что предчувствие его больше не тревожит. Только тогда он приступает к вечерней трапезе, когда солнце уже давно село.
— Хватит ли этой жертвы, филэ? Хватит этой пролитой бунтарской крови для того, чтобы путь в Аид был для тебя плавен, как спуск по самой тихой и спокойной реке? Хватит этих жизней, чтобы ты отпустил мои мысли? — ответом ему служит приглушенный шум готовящегося к ночевке лагеря.
И чего он ждал? Какого-то знака? Александр, горько усмехнувшись, лишь качает головой. Налив себе ещё вина, царь подходит к столу, заваленному свитками из всех концов его державы, гонцы бывают в лагере каждый день, а вот он до отчетов так и не добрался. Конечно, это придётся исправить. Как только он отдаст почести умершему хиллиарху, Царь вернется к своим планам. И, конечно, надо будет назначить на эту должность кого-то… Возможно Птолемея.
— С каких пор Царь Царей игнорирует свои обязанности? — этот голос Александр узнал бы даже в шуме сражения, не то что в тишине палатки. Кубок падает из в мгновенье ослабевших пальцев обливая ноги красным, как закат, вином, но блондин этого не замечает. Он не боится обернуться, просто чуть медлит.
— Ну же, Ксандр, — голос филэ, такой родной и будто звучит прямо в его голове. Проносится мысль, что он наконец-то сошел с ума от горя, что боги, оскорбленные его дерзостью, наказали его безумством, как Эдипа. Он тихо смеется, напоминая свою мать в ночи празднеств в честь Диониса. Интересно, кого они назначат царем после него. Александру буквально на долю секунды действительно становиться это интересно, но тут он будто что-то вспоминает и всё-таки оборачивается.
И видит пустую палатку. Царь хмурится. Он не может быть безумным. Ему не показалось. В ярости он уже делает несколько стремительных шагов, чтобы приказать страже обыскать палатку, обыскать лагерь, обыскать всю округу, но найти шутника, который так умело прикидывается Гефестионом. Он не успевает дойти до выхода всего нечего, когда блондина поперек груди обхватывают такие родные руки и прижимают спиной к телу, непривычно холодному, как камень. Если бы Александр допил кувшин вина, возможно, от шока у него подогнулись бы ноги. Но, слава богам, он был практически трезв, поэтому, как только хватка чуть ослабла, он развернулся лицом к призраку и невольно охнул.
— Это какая-то издевка Аида? — царский голос дрожит, а на глазах наворачиваются слезы. Хотя македонец уже думал, что они высохли и он больше никогда не проронит и капли. — Тион…
— Почему ты так решил, филэ? — нежно улыбнувшись, брюнет всё-таки отходит от любимого на шаг, чтобы дать тому свыкнуться с тем, что видит.
— Гомэр. Он писал, что призраки прозрачны, как видение. А я…ты…я могу трогать тебя и ощущать напряженные мышцы под своими пальцами, а не бесплотный туман. — Александр так захвачен тем, что видит, и сын Аминтора решает не уточнять, что сейчас он полностью расслаблен, в конце концов пока царь не замечает бледности своего умершего хиллиарха или холодности его кожи, Гефестиона всё устраивает. — Как? Как такое возможно? — блондин сам не замечает, как сокращает расстояние между ними и проводит рукой по длинным каштановым волосам.
— Я не знаю, Ксандр. Не спрашивай. Знаю только то, что я теперь с тобой. Снова. И уже никогда не оставлю. — даже с его скоростью брюнет не успевает обнять своего филэ. Тот делает шаг назад.
— Так это не видение! И ты не призрак! Точно! Я, когда увидел, решил было, что ты просто пришел сказать, что моя жертва принята, что пора возвращаться в Вавилон.
— Пора возвращаться в Вавилон, Александр, — как в старые добрые времена, соглашаясь, кивнул мужчина.
— А ты будешь там? — будто пытаясь подловить призрака на обмане. — эти коршуны только и ждут момента, чтобы предать меня, как Дария. — Гефестион с тревогой замечает блеск безумства в глазах любимого, осознавая, что как он и думал, Александра нужно спасать. Если не от окружения, то от себя самого.
— Конечно. Я же обещал. Больше не оставлю.