Only lovers left alive

      Он спит и ему снятся мягкие, такие знакомые, но прохладные губы, покрывающие поцелуями его лицо. Александр пытается вспомнить почему не хочет просыпаться. Почему должен проснуться. К поцелуям прибавляется ощущение длинных, сильных пальцев, уверенными движениями перебирающие золотые пряди волос, порядком отросшие, с тех пор как Царь покинул границы Македонии со своим войском.       — Ксандр, проснись. Наше время уходит. — этот голос Сын Бога узнает всегда, будь он в гуще битвы или горячечном бреду, в их комнатке в Миезе или, находясь на краю света, у берегов Океана. И, наверное, только это может вытянуть полководца из Царства снов.       — Ты пришёл. — на губах мужчины растекается довольная улыбка. — Если бы ты знал, как тяжело без тебя, филэ.       — Так же, как и мне без тебя. — Словно эхо разносится по комнате голос воина. Александр наконец-то открывает глаза и видит перед собой своего хилиарха. Всё такие же пронзительно голубые глаза, как когда-то. Когда он ещё был просто македонским царевичем. Когда прекрасное лицо его Патрокла не покрывали следы этого долгого похода, в который Царь втянул любимого. Шрамы. Неверный свет отгоревших свечей едва ли помогает, поэтому полководец проводит по скулам мужчины, по его лбу. Пальцы конечно загрубели, но даже так, он не чувствует рубцы, следы от вражеского оружия.       — Как? Как такое возможно, Тион? Ты не призрак, ведь я могу к тебе прикасаться, но и не человек. Что это за ворожба? — он садится на кровати, пристально глядя на любимого. Гефестион медлит. Он уверен, что рассказывать правду ещё слишком рано, что Ксандр ещё не готов. Но взгляд волшебных глаз пронзает насквозь, заставляя рассказать.       — Персеполис. — Сын Бога морщится, вспоминая поступок, которым не гордится. — Я гулял по этому пожарищу, когда огонь стих. Там я встретил безумного перса. Он шёл босиком, весь в подпаленных лохмотьях и что-то бормотал. Тогда я удивился, как он улизнул от всех тех солдат, что рыскали по руинам в поисках добычи, не скрываясь, не сторонясь людей. Я проследил за ним до границы лагеря, он всё также что-то шептал себе под нос, не заметив меня. Так я, по крайней мере, думал. Как только я развернулся, возвращаясь в лагерь, за спиной моей раздался твердый, хриплый голос перса.       — Будь проклят ты и твой царь. Сейчас вы проливаете кровь, как воду. А после смерти не сможете ею напиться. И эта жажда будет терзать вас до тех пор, пока солнце и звезды восходят на небосклоне, а люди населяют этот мир.       — Сказав это, безумец, всё той же нетвердой походкой, пошёл дальше.       — Ты думаешь это был голос богов? Думаешь он прорицатель, через которого тебе сообщили о нашем наказании? — Александр нахмурившись поднимается с постели. Взбудораженный этой историей он силится понять, как такое возможно.       — Я не понимаю, Тион. Ты поэтому сейчас со мной, а не лежишь в саркофаге, дожидаясь своего погребального костра?       — Иного объяснения у меня нет. Знаешь, проснувшись, я понял о какой жажде говорил этот бродяга.       — Расскажи мне все, что знаешь, филэ! — он хватает за руки сына Аминтора, настолько поглощённый этой историей, что уже не замечает насколько они холодны. Гефестион косится и видит в окне светлеющую на горизонте зарю.       — Прости, мой Александр. Мне пора идти. Да и тебе нужно отдохнуть, прежде чем ты приступишь к своим государственным делам.       — Но, Тион!       — Я вернусь завтра, с наступлением ночи. — сердце разрывается между желанием остаться и необходимостью прятаться. Эта безысходность злит воина. — И, Ксандр, пожалуйста, не доверяй никому. Мне кажется они хотят тебя убить. — это последнее, что успевает сказать мужчина, исчезая за мгновение до появления первого солнечного луча в царской опочивальне. Он не ждёт, пока солнце прочертит свои коварные узоры на его коже, убегает до того, как Царь успеет спросить ещё что-то, такой же невидимый, такой же быстрый, как сквозняк, гуляющий по дворцу.